скачать книгу бесплатно
Андрагаст что-то достал из мешочка, прикреплённого за пояс, бросил в огонь. Столб синего пламени взвился до небес и вскоре исчез.
Яра застыла с обиженным выражением. Ещё бы! Ведь речь шла о её дитя. О сыне, с которыми ей придётся расстаться… может быть, навсегда. Не хотела она такой участи для сына, да и для себя тоже, ведь ведала, что такое лишиться, и дома, и семьи в одночасье. Но… Андрагаст был прав. Ежели останется – погибнет. После того как князь Владимир крестил Русь и насильно заставлял принимать иноземную веру, на язычников объявили настоящую охоту. Прошло уже много зим, охота продолжалась. И как прознала, охотятся не только власти, но и нежить проклятая, жертвой, которой стала она и её семья.
Отпрыск прежнего прижался к стене. Настроение испортилось, не так он представлял сегодняшний день. Всё же решил выйти.
Ладар понимал, что рано или поздно, о том, что непохож на других, прознает люд, пойдёт молва и дойдёт до княжеского круга, значить будет – только смерть. Прошёл год с тех пор, как залез в сундук, очутился в волшебном мире и обрёл магические способности, сила возрастала, стоило больших усилий сдерживать себя. Трудно знать, что ты умеешь делать что-то, а не знаешь, что именно умеешь, но хуже всего, похвастаться не мог.
Боги милостивы, послали наставника обучить нерадивое дитя.
В голове Ладара мельком пронеслись воспоминания.
"Как-то раз решил старейшина, что отрокам пора за врата выходить, пользу общине приносить, на деле знания приобретённые применить, да себя показать кто, на что горазд. Ладар с местной детворой не ладил, для них он был юродивым: грамотой владел (родичи научили), ратному делу обучался, да в подмастерье у отца трудился. И маменька руку приложила, научила разбираться в травах и растениях. Слыхал, что в чаще леса древо могучее растёт, что соединяет три мира: Правь – мир светлых богов, Явь – мир людян и Навь – обитель тёмных божеств. Шёл тропой знакомой, но вскоре заплутал, сбился с пути. Лес не желал тайну раскрывать, да древо показать. Не то чтобы испугался, скорее насторожился, меч из ножен вытащил, сам выковал. Огляделся. Прислушался. Подошёл к дереву с необычно толстым стволом и корнями, точно клубок растревоженных гремучих змей выполз на поверхность земли. Обошёл дерево, но мох и лишайники, как назло, поросли со всех сторон. Посмотрел вверх. Сквозь густые кроны почти не пробивался солнечный свет, создавая и без того мрачную атмосферу. Вдруг послышался шорох за кустами, ветви зашелестели, но ветра не было. Тут-то сердечко застучало, выставил меч, принял атакующую позу, крикнул:
– Кто тут? Выходи… Я тебя не боюсь!
– Кито ти, сын Яви? Почто тишь нарушаешь? – послышался приглушённый голос за спиной.
Ладар повернулся, да как закричит: “А-а-а-а-а!” Попятился, но оступился за корень, упал, выронил меч.
– Ти што, малец, полоумный? – На дереве отчётливо проступили глаза, нос, похожий на лапти и рот. Ладару показалось, что дерево дремало, древесной мордой опиралось на длинные корневища, походившие на человеческую руку.
– Нет-с, – обиженно ответил Ладар, поднялся, наспех отряхнулся, поправил свою поношенную одежду… – Я – Ладар! Сын, кузнеца Андрагаста, – гордо произнёс мальчик.
– Отчего шумишь, тогда? Испужался?
– Ха-а! Да, я, ничего не боюсь… Поискал глазами меч. Выставил руку вперёд, зашевелил губами. Меч оторвался от земли, да прямо в руку прилетел. Замахал, да так умело, что дерево приоткрыло глаз. Корни и ветви пришли в движения. Ладар ловко перепрыгнул через корень, нагнулся, когда ветка надумала сбить с ног, затем сделав кувырок, ушёл с линии атаки.
– Где ты так научился удар держать? – спросил женский мелодичный голос.
Ладар, тревожно озираясь по сторонам, искал глазами источник звука.
Вдруг откуда ни возьмись, появилась девушка небывалой красоты с длинными белыми волосами и добрыми как у маменьки голубыми глазами.
– Отец научил, – ответил Ладар, отвесив поклон.
Дева добродушно улыбнулась и от её улыбки стало так спокойно и тепло. – За себя постоять уметь надобно, да слабых и обездоленных защитить – долг каждого достойного мужа. Я, хранительница леса, Весняна… – замолчала на миг, посмотрела с прищуром. Сразу поняла, что перед ней непростой отрок стоит, к богам близок, способностями магическими наделён, ведь только избранный может видеть и тем более разговаривать с растениями. – Скажи мне, Ладар, как дорогу отыскал к древу?
– Заблудился, – неохотно признался мальчуган, – старейшина в лес отправил, показать кто, на что горазд, да пользу общине сыскать… Но видно, я ни на что не годен, нечем мне его порадовать.
– А магию применять не пробовал?
Ладар испуганно посмотрел на неё, неуютно поёжился, побледнел: “Как прознала? Отец рассердится. Но, я-то ни при чём… ни словом, не обмолвился.”
– Не страшись… – успокаивающим тоном молвила хранительница. – Я ведь когда-то была обычной девицей, но, так случилось, пошла в ученицы Лешего. Он наделил меня магическими способностями. А я научу тебя, ежели пожелаешь.
– Ух ты! – запрыгал от радости на месте, но взглянув на дерево, стыдно стало за несдержанность, замолк.
Дерево закрыло очи, дремало. Мальчуган смышлёным оказался, как сухая земля впитывает воду, впитывал знания, осложнялось лишь тем, что скрывать приходилось ото всех, даже от родичей их занятия. Тайком убегал за врата, потайной ход проделал в частоколе. Отец заподозрил неладное, слежку установил, но выведать ничего не удалось: лес следы путал.
Андрагаст глаз не спускал с сына, от себя не отпускал, да и матери наказ дал, из дома ни ногой.
Ладар-то думал, что магические способности приобрёл после того, как оказался в волшебном мире, но Весняна уверовала в обратном: рождён был с даром. Каждый день практиковал магию, правда, когда никто не видел, но однажды попался. Ох, и влетело ему тогда розгами по пригожему месту. Обещание дал отцу более магией не заниматься, но слово не сдержал. Весняна – дух леса, совой оборачивалась, бересту с заклинаниями подбрасывала, чтоб ученик знания не терял. С виду обычная кора, но Ладар научился надписи на древнем языке читать. Лишь избранные ведали язык богов и он в их числе. Мальчуган был признателен за такую заботу. Отроков редко выпускали за врата, опасались властей и церкви, а после того, как на разбой встали, да с княжескими ратниками в открытый бой вступили, пуще прежнего стерегли.
Однажды тятя работал в кузнице. Маменька ушла на реку, за водой. Ладару поставили задачу убрать дом. Воспользовавшись моментом, произвёл магические действия. Под его взглядом метла приняла вертикальное положение и неуклюже махнула из стороны в сторону, зависла и упала на пол. С кашниками, канопками, деревянными ложками получилось лучше, стоило только представить, как предметы перемещаются в корыто. Было ясно, коли задача проста и непродолжительна по времени, то он может контролировать момент применения силы, а вот более продолжительное действие, как подметание пола, требовало куда более старательного подхода, концентрации и сосредоточенности и такие действия не получались. Мочалку из крапивы он заставил прыгнуть ему в руку, но мыть и протирать посуду пришлось, как обычно, без магии и волшебства."
5 Глава
Тайна
– Доброго здравия! – пробубнил под нос именинник, подойдя к родичам.
Ярина вздрогнула, повернула голову и натянуто улыбнулась. Страх холодком пополз по спине оттого, что сын всё слышал.
– И тебе того же! – буркнул отец, резче чем следовало. – Не спится?
– Маменька! – голос дрожал от волнения. – Мне исполнилось десять… Я уже давно не дитя– мужик, кормилец, воин. И сегодня я это докажу. Сам затравлю зверя.
Отец медленно повернулся, одобрительно хмыкнул, в глазах метнулось и тут же спряталось удивление:
– Дело говоришь, но любое дело требует инструмента и навыка… – С этими словами кузнец направился в подмастерье и вернулся с луком в руках. Лук дубовый, разогнутый, на конце тетива висит из конского хвоста плетёная, колчан из липы, стрелы с железными наконечниками.
Мальчишка запищал от восторга, подпрыгивая, размахивал руками в стороны:
– Это самый, самый лучший день! – дикий вопль разлетелся по округе.
– Полно, полно! Отроки так не ведут! – одёрнул тятя, подбрасывая в костёр берёзовую кору, на коей виднелась надпись. Незамедлительно угольки заплясали, разгораясь в зелёное пламя.
Ладар таращился на огонь широко, раскрыв рот от удивления и неописуемого восторга, но спросить, отчего так произошло, не решился. Предпочитал оставаться в неведении, чем получить очередной подзатыльник за излишнее любопытство. Неожиданно из чащи леса донёсся визг, повторившийся настойчиво три раза. Спустя мгновение, огромная белая птица бесшумно приземлилась на ветку, пристально уставилась на присутствующих зорким синим глазом, тревожно покрутила шеей.
Ладар почувствовал на себе прикованный взгляд совы, но не отвернулся, не спрятался, достойно выдержал молчаливое противостояние. Ему показалось, что где-то видел сову, а вот вспомнить, где именно не смог. Андрагаст же сделал вид, что не замечает незваную гостью, однако не мог выказать абсолютное равнодушие, так как сам позвал её. Кивнул в знак приветствия, да так, чтобы никто не заметил. Но Ладар увидел, подозрительно перевёл взгляд, то на отца, то на птицу.
– Андрагаст! Не будь так строг, – в голосе Яры звучала обида и негодование. – Ладушка, – обратилась к сыну, – может, в другой раз отправишься на лов, а сегодня мне поможешь, а? Сходи-ка ягоды, собери…
– Маменька! – задрав нос кверху, – мне следует вести себя сдержаннее, – помолчав немного добавил. – Я так долго ждал этого дня…
– Раз такой взрослый, то и разгуливать в одной рубашонке непристойно… – Родя, от неловкости замялся на месте. – Подожди здесь! Мы исправим твоё неловкое положение. Принесу "гостинец".
Молодая женщина обиженно зашла в избёнку, а через мгновение явилась, держа небольшого размера плетёный короб. Родя быстренько открыл, и в тот же миг оторопел, с приоткрытым ртом и широко открытыми глазищами. Перед ним лежали плащ-пыльник из белого холста, похожий на балахон, в который завёрнуты сужающиеся книзу порты с лёгким начёсом, завязывающийся шнурком на талии, рубаха с яркой вышивкой, лапти, сплетённые из древесного лыка, с онучами – полоски ткани обёртывались поверх штанов и шапка из лисьего хвоста. Ладар молчал, а потом, заикаясь, пропищал:
– Бла-благодарю, маменька! Благодарю, тятенька! – всхлипывая, резко кинулся в объятия женщины, чуть не сбив с ног, затем подошёл к отцу и тихонько прошептал: – Я не подведу!
– Ну же, смело надевай праздничный наряд! Но, перед тем как мы отправимся на охоту, я… должен открыть тебе тайну и поведать о мире чуждом и опасном.
– Тайну? Какую тайну? О чём это ты… отец?
– Не перебивай, – строго рявкнул кузнец. – Яра, собери в путь корзинку с едой… вдруг лов затянется, да в разговор не встревай, после слово дам.
Яра подозрительно на него посмотрела, побоялась спорить и негодовать. Она и так перегнула палку. Нужно было бы поблагодарить богов, что супруг был в настроении, так бы розгами "поучил". Сердце невыносимо заныло от дурного предчувствия, что вот-вот произойдёт нечто ужасное и непоправимое, то, что нельзя изменить.
Забыв начисто о разговоре, свидетелем которого стал, Ладар второпях натянул новый наряд, уселся рядом с отцом.
6 Глава
Признание
1063 год вблизи от Суздаля
Мне исполнилось одиннадцать, когда покинул отчий дом. На дворе стоял студёный месяц, самый тёмный и непредсказуемый: дни – короткие, а ночи – длинные. Князь Всеволод Ярославович со своей дружиной, а их было около полусотни вооружённых воинов, объезжали подвластные Ростово-Суздальские земли, с целью собрать дань с честного народа и заодно прокормиться за их счёт в зимнее время. Военные походы, оснащение и обеспечение войска стоило дорого, потому в конце апреля, подле длительных скитаний возвращались в Киев, дабы сбыть полученный при полюдье товар – платили не только серебром, но и пушниной, кожей, мехами, мёдом, воском, припасами, а оттуда доставлялось в Византию.
Я жил в селение под названием Колокша расположенном на крутом мысу, в пяти вёрстах севернее от Суздаля, в устье реки Белозерки. Основой городища была крепость – детинец, окружённая, с одной стороны – отвесным и неприступным склоном, поросшем лесом, с другой – высоченным валом. Укреплена рубленым частоколом – вертикально врытые на некотором расстоянии друг от друга брёвна, соединённые между собой горизонтально уложенными плахами. Ров напоминал продолговатое с высокими откосами углубление, массивные врата представляли собой проездную башню, от которой шёл большой мост. За крепостной стеной стояли дворы знати, привилегированных богатых горожан, бояр, купцов, местного войско, в том числе и господский двор, состоящий из терема – высокого деревянного здания с башнями, хоромы с жилыми и хозяйственными постройками. В посаде – не укреплённом поселение за мостом, обитали торговцы, ремесленники, гончары, смерды – подневольные или частично утратившую свободу крестьяне и крестьяне-общинники. Широкие улочки шли вдоль реки, застраивались бревенчатыми избами с сенями и мастерскими, кое-где имелись мощёные мостовые. Наша избёнка стояла на окраине, прям на берегу, среди величественных елей и сосен. Место было опасное, неспокойное: за речушкой находилось владение племён, поклоняющихся небу – их прозвали половцами. Поначалу кочевники казались мирными соседями, но вскоре освоили тактику внезапных набегов: нападали врасплох, устраивали засады, похищали люд, особенно девиц.
Родичи хоть и не были челядью – зависимое население в Киевской Руси… но и к числу местной знати не относились. Дед, твой Андимир, был знатных дел мастер, известный на всю округу кузнец. Его кликали "вещим" за то, что кусок бурого камня, превращал в ценную вещь, проявлял наивысшее мастерство ковки из железа и стали, от иголок, замков до клёпаных кольчужных колец, от стрел до серьёзного оружия – брони, мечей, боевых топоров, щитов, да к тому же обладал недюжинной силой.
Бабка твоя, Живана – мастерица-искусница: пряла, вязала, шила для наместника и его родни.”
Андрагаст неожиданно изменился в лице, в глазах промелькнула злоба, и горечь утраты, сглотнул подступивший ком, продолжил:
"На дворе стояло ясное морозное утро, солнце светило особенно ярко, золотистые лучи отражались от поверхности, ослепляя глаза. Прозрачный воздух затруднял дыхание, кусал щёки, щекотал нос. Обильные снегопады укрыли озябшую землю пушистым покровом. Мохнатые тёмно-зелёные ели склонились книзу под тяжестью снега, на ветвях искрились припорошённые шишки, на верхушках поблёскивали белёсые шапки. В такие тихие дни слышны и звонкое щебетание птиц, и хруст сухих веток, и бег зверька по колоднику.
Я, как и многие детишки, спозаранку отправился за дровами, кореньями сосен и берёзы, поваленные ветром, так как прялки делались только из этих материалов. Мимо проскакал гонец, протяжно трубя в рог, оповещая караульных о прибытии знатных гостей. Спустя какое-то время появилась ратная знать, во главе с Всеволодом Ярославовичем – князем Переяславским, пожаловали на полюдье. Рядом на гнедой кобыле скакал рыжеволосый мальчонка, годков девяти, из-под соболиной шапчонки выглядывали, как у девчушки вьющиеся кудри. Поначалу принял за дитя одного из дружинника. Ребёнок гордо восседал и что-то усердно твердил, сопровождавшему гриди, показывая на оледеневшую извилистую реку, около пяти сажень в ширину.
С малых лет я мечтал вступить в младшую дружину, но родичи постоянно повторяли, выказывая беспокойства: "Ежели покинешь дом, уже не воротишься!"
Прищурившись и, неприлично уставившись на скачущих, помахал в знак приветствия. К большому удивлению, мальчуган заметил, широко улыбаясь, ответил взаимностью. Внутри трепетало от радости, на кой миг почувствовал значимым человеком. Подле того, как высшая знать скрылась из видимости, позабыв про хворост, побежал домой. Захотелось рассказать о случайной встрече отцу.
На некогда просторных улочках между бревенчатыми избушками толпился люд: любопытные сельчане повылазили, как мыши, выказать почтение и полюбоваться на хозяина, за спиной которого кликали звероловом: когда князь останавливался для сбора дани, зажиточные горожане вели себя ниже травы тише воды. Посадник, чуть ли не каждого смерда в губы причмокивал, дабы лишнего не молвили.
В горле пересохло, я остановился отдышаться, изо рта шёл пар, снежная каша и ледяные сыпучие пески не позволяли бежать, ноги проваливались по щиколотку, а иногда по колено. Одно неловкое движение, и с деревьев сыпался снежный дождь. Тропа раздваивалась: ежели идти прямо, то выйдешь к детинцу, я же свернул направо, да так неудачно, что поскользнулся на гололедице, раскидывая руки, рухнул на "мягкое место", чувствуя, как щёки краснеют. Вскочил, огляделся, никого, отряхнулся и побрёл домой. В кузнице царил полумрак, лишь огненное зарево и два крошечных оконца, расположенные внизу, закрытые слюдой, освещали помещение.
Темнота была лучшим другом – по искрам раскалённого добела железа, определяли нужную температуру. Внутри имелся горн – печка для накаливания и переплавки металлов, кузнечный очаг с мехами и поддувалом, у краёв жаровни находилось горнило для углей. По правую сторону стояла наковальня, с левой – ёмкость для охлаждения, на противоположной стороне, стол, на коем разбросаны молотки для чеканки, гвоздильня, разнообразные клещи для извлечения нагретого железа и наборы инструментов необходимых для плавильных и ковочных работ.
Посреди кузницы возвышалась громадная фигура, внушающая опасения. Помощника Балбоша, безродного паренька пятнадцати годков, которого отец выкупил за полгривны, у купца, проезжавшего в Суздаль, приютил и взял в подмастерья, не оказалось. Я подошёл ближе и оторопел, беспомощно застыл с вытаращенными глазищами, вмиг позабыв о том, что хотел поведать. Отец не сводил взора с предмета, лежавшего перед ним. Вдруг тишину нарушил хриплый, уставший голос отца:
– Ну, что Андроша, нравится? – Я кивнул, потеряв дар речи. Андимир положил ладони на стол и как бы невзначай спросил: – Хочешь примерить? Я не поверил своему счастью. На столе лежала новенькая "железная рубашка" – доспех с наручами и поножами, для защиты рук и ног. Неуверенными, дрожащими движениями, дотронулся до доспеха: сразу обратил внимание, что вместо кольчужных колец были пластины, нашитые на кожаную основу и, лежащие не плашмя, а чуть под наклоном, подобно чешуе рыбы. Пластинки каждого ряда перекрывали одна другую, посередине приклёпывались к основе. Я ничего подобного ни у одного ратника не видел. Андимир усмехнулся уголком рта, вздёрнул бороду, помог надеть и застегнуть, любуясь произведением искусства, которое сидело на мне, как вторая кожа.
– Сын! – помолчал какое-то время, собираясь с мыслями. – Много лет назад нашёл я диковинный камень, он гораздо отличался от болотной руды, был тяжёлым, с трудом дотащил, имел сероватый отлив, переливающийся в различные оттенки синего. Никогда ранее не видел столь очаровательную руду. Дни и ночи провёл без сна, с особой тщательностью обрабатывал глыбу, выдерживал в глиняных сосудах, ковал проволоки и пластины, занимался сваркой, пробовал закаливать сталь разными способами: сначала медленным охлаждением, затем более быстрым. Думки покоя не давали, как же сделать так, дабы защита была более надёжной, ведь кольчужные кольца ковались из мягкого железняка, с лёгкостью рассекались саблей, протыкались копьями и разрубались мечом, слабо защищали от стрел. Твёрдая сталь ломалась бы при ударе и тогда погибели не миновать. В итоге смастерил броню, которая значительно легче обычной, несравнимо прочнее и гибче. Моя находка – это что-то невероятное, волшебное, восхитительное и нечто пугающее! Идём! Идём скорее, кое-что покажу! – Мы поспешили выйти, прикрывая лицо ладонями. Очи привыкшее к тусклому свету, болели и слезились, но через мгновение прошло. – Андроша! Отойди во-о-он к тому дереву! – кузнец указал на старую, склонившуюся сосну, в белоснежном одеянии на расстоянии две косые сажень. – Не страшись… что бы ни случилось.
– Я ничего не страшусь! – обиженно буркнул, покорно следуя указаниям.
Крупный детина в одной ручище держал меч, в другой копьё с острым наконечником, на поясе боевой топорик. Признаюсь, на кой миг овладел мной страх, аж ноги подкосились, но виду не показал, отец хоть и строгий, но в здравом уме, лихого не задумает, да и любопытство взяло верх. Андимир встал, напротив, и молча с холодной выдержкой, швырнул в меня топор. Я взвизгнул, словно намертво прикованный кандалами, не мог пошевелиться, ручонки выставил вперёд, как будто они бы спасли от погибели, зажмурился, но тут услыхал низкий голос отца.
– Андроша, открой глаза… Гляди!
Я открыл глаза, а потом ещё шире, брови поползли вверх, а челюсть вниз, сердечко бешено застучало, дыхание перехватило. На расстоянии с “локоть” от моей груди в воздухе завис топор. Я протянул было руку, потрогать, но он тотчас упал на снег.
– Бог ты мой!… Не может быть!… Но как? – вопросы, как назойливая мошкара, крутились на языке. Я смотрел, то на топор, то на отца, не понимая, как такое возможно.
Отец выглядел очень серьёзным, сосредоточенным, ни единый мускул не дрогнул на его уставшем лице, когда следом швырнул в меня рогатиной с длиннющим древком. Мне казалось, что от волнения сердце выпрыгнет из груди, щёки горели румянцем, а на лбу выступила испарина. Это было что-то невероятное, неописуемое. Рогатина летела с бешеной скоростью, а потом вдруг… зависла, будто невидимая сила остановила.
– И так с любым оружием! – ликующе воскликнул кузнец. – Я испробовал всё, что есть в кузнице. Теперь ты смело можешь идти в услужение, – вздохнул, с некой грустью в голосе, когда я подбежал ближе. – Береги, сынок! Сколько бы ни искал, более таких камней, не находил.
Впервые отец позволил его обнять. Я всхлипывал от нахлынувших чувств, ведь с братьями и сёстрами видели этого огромного детину не с лучших сторон: грубый, суровый, порой безжалостный, но, как оказалось, он всего лишь скрывал свои лучшие качества под маской.
7 Глава
Первый бой
Гости расположились в двухэтажном дворцовом тереме, прямо напротив небольшой деревянной церквушке. Потчевал глава поселения Никанор Безбородов, – посадник, посаженный княже для управления местной дружиной, судом и сбором налогов. Владимир Мономах сопровождал отца всюду, несмотря на юный возраст: на тот момент наследнику исполнилось восемь годков отроду; все трудности переносил стойко, с высоко поднятой головой.
По случаю прибытия Переяславского и Ростово-суздальского князя, целую седмицу для простого люда устраивались грандиозные пиры. В гриднице и на площади накрывались столы, принято было всех пришедших накормить досыта и напоить допьяна, под развесёлые пляски скоморохов и музыкантов. Каждый стремился на деле показать, кто на что горазд в различных состязаниях; в кулачных боях, на мечах, с мешками – усложнялось данное состязание тем, что брёвна скользили и удержать равновесие было очень сложно, а тем более, бить ими соперника, дабы сбросить на землю; а также в стрельбе из лука, метание копья. Отличившихся Всеволод Ярославович лично приглашал принять участие в охоте и катание на санях. Молодцы изо всех сил старались выделиться, особенно детинцы: так мы называли тех, кто жил за крепостной стеной. Мне не терпелось продемонстрировать силушку богатырскую. С детства я отличался высоким ростом и крепким телом, да и выглядел старше однолеток, на годков тринадцать.
Отец надоумил отправиться не ранее второго дня, потому как гости с дороги устали, желают отдохнуть, хорошенько выпить, а на хмельную башку, никто не оценит старания отрока, лишь на смех поднимут.
Проснулся затемно, под утро избёнка остыла и в помещении чувствовалось дыхание зимы. Протёр глаза, братья и сестрицы спали на полотях. В дымной избе одиноко горел огонёк лучины. Потихоньку слёз с самой верхней полоти, не заметив ушат, угодил в него ногой, послышался звук удара, замер. Тишина. Подошёл к кадке, умылся студёной водой и начал собираться. Уселся на скамью, где с вечера приготовил наряд, второпях обмотал онучами голенища, натянул штаны с начёсом, рубаху из овчины, сверху поддоспешник – стёганый ватник, не забыл и про броню, очень хотелось похвастаться перед городскими. Вытащил из короба праздничные красные сапоги: отцу один купец преподнёс в знак благодарности. Только намеревался выскользнуть, как в дверях, словно из неоткуда, выросла маменька. В одной руке держала лучину, в другой ведро с водой, недовольно фыркая, заявила:
– Откуда мощи взяться, ежели ни крошки в рот не попало? Не пущу, пока не отведаешь каши, да ржаного хлеба. Садись. Удумал на пустой живот, мечом махать, курам на смех!
"Ой, как не вовремя!"– подумал я, ничего не поделаешь, пришлось подчиниться.
Вскоре огонь в печке разгорелся, отблески пламени, весело потрескивая, разгоняли мрак комнаты.
Главные врата открывали к полудню, времени было предостаточно, размять косточки и подготовиться к силовым нагрузкам перед тем, как показать себя во всей красе, негоже обмишуриться перед знатными ратниками.
Холодная зима заковала в оковы речушку, и теперь она поблёскивала серебряными россыпями переливающихся снежинок. По узкой протоптанной в сугробах тропке я неспешно передвигался между деревьями. На снегу красовались следы зверей – это и лисий, он тянулся цепочкой, и зайца – отпечатки передних лап расположены в одну линию, а задних, немного заходят один за другой, волка, который шёл рысью, оставив подле себя прямую строчку. Лапища крупные, округлые, когти и подушечки двух пальцев, как бы выдвинуты вперёд. По лесу разнёсся глухой ритмичный стук, словно кто-то стучал молоточком. Это дятел долбил по стволу острым клювом, пытаясь достать спящих насекомых. В солнечных бликах отражались кроваво-красные гроздья рябины на белоснежно-искрящемся фоне. Я засмотрелся на красногрудых снегирей с голубовато-серой спинкой и чёрной головкой. Они устроили состязание, поочерёдно летали за спелыми плодами, словно наперегонки. В тот же миг представил, как сражаюсь с дружинником, а может быть и с двумя, нет с тремя одновременно. Я вышел на отмель, лёд зацепился, образуя забереги – полосы ледяного покрова, маховую сажень в ширину. Заприметив подходящий бурелом, поваленный бурей по осени, двинулся туда. Кроны находились подо льдом, шуга – комья льда со снегом, плывущие в толще воды, остановились, соединяя оба берега мостом, похожего на коромысло.
Наискось, через реку протянулась длинная полынья, где-то пять сажень в ширину. Ближе к левому берегу, поток суживался, стремительно уходя под льдины. На поверхности лёгкого наста вырисовывались свежие, глубокие следы, ведущие от переправы в подлесок, и они явно были не звериные. Кто-то перешёл с противоположной стороны и скрылся в подлесье. Присел на корточки, внимательно разглядывая треугольный след. В итоге сделал неутешительные выводы: взрослый мужик, не из посада и не из городища. Чужак в высоких кожаных сапогах зауженные к носку, с бляшками или крючками по бокам. Одинокий кочевник не вселял особого страха, но там, где прошёл один, пройдут и другие. Упражняться расхотелось, надобно было действовать. Вывороченные из почвы с корнями величественные ели и сосны, пни, мелкий валежник, брёвнышки, лежали под белым покрывалом, закованные до весны. Кто-то уже начал колоть дровишки, почём добру пропадать.
Я захотел убедиться в правильности мыслей, осторожно, не спеша, стал пробираться вдоль шуги, ударяя по крепкому настилу мечом впереди, по обе стороны несколько раз. Под ровным снеговой коркой виднелись тёмные пятна, что означало неокрепший лёд.
Подозрения подтвердились. Я дошёл почти до противоположного берега, но не решился перейти, там, где полынья уходила под лёд, образовалась глубокая промоина. Недолго думая, ударил остриём, с громоподобным треском побежали извилистые трещины. Отступил, не хотелось очутиться в промозглой воде. Над спящими кустарниками взлетели сойки. Пригляделся. Тёмные тени мелькнули на белёсом фоне. Между деревьями передвигались перебежками кочевники. Солнце светило ярко, от слепящего блеска, щурились очи. Попятился. Ближе к заберегам торос крепчал и приходилось интенсивнее долбить зеркальный мост, пока не появилась брешь. Вдруг над головой пролетела стрела, а потом ещё и ещё, но чудодейственная броня уберегла от погибели. Стрелы зависали на расстоянии локоть, а затем падали, стоило мне сделать шаг назад. Воспользовавшись затишьем, добежал до берега, схватил лежащий первый попавшийся пенёк, пришлось потрудиться, примёрз, раскрутил вокруг себя, бросил в ледостав, следом второй, поменьше. Вверх взметнулись ледяные брызги. Мост уже не был настолько прочным, что не могло ни радовать. Я надумал приподнять намертво примёрзший ствол, кроны которого находилась подо льдом, но, как не старался, силушки не хватило. Никак не поддавался. Тогда просунул меч под бурелом, надавил на рукоять, как на рычаг, издавая рык. Но быстро отказался от этой затеи. Вражеские стрелы, рассекая воздух, обрушивались на белую твердь, те, что должны были пронзить грудину и живот, падали оземь или пролетали мимо. Ветви, покрытые охапками снега, тотчас же сбрасывали наряды. Позади раздался крик, обернулся. Со стороны крепостных стен навстречу кто-то бежал.
"Помощь, мне бы не помешала!"– подумал вслух, но крикнул иное, прогоняя прочь:
– Назад! Половцы! Назад! – А сам хватал, то что попадалось под руку, валежник, наколотые дровишки и бросал в ледостав, дабы разбить толще льда.
Звонкий отклик отразился во всех уголках Белозерки, но половцы продолжили наступление. Один из них яростно перепрыгнул на переправу, пробежав пару сажень, завизжал, свинячим писком, провалившись под лёд. Я запрыгал от радости. Ащеул поганый, высунул морду, доплыл до края полыньи и всё пытался налечь на закраину, закидывая ноги на припай. Ему на помощь бросились сообщники, но лёд был слишком тонок: один за другим они уходили под воду, а затем всплывали.
"Вот гады живучие!" – сердито поднял очередной колодник, дабы добить утопающих, как вдруг разнёсся эхом писклявый голос. Повернулся и тотчас ужаснулся, увидев мальчонку поодаль от меня, того самого, что прибыл с князем. Я его сразу узнал. Его рыжие кудри горели огнём, переливаясь в солнечных бликах.
За спиной донёсся шелест и скрип под тяжестью шагов, между кустами сухого бурьяна: в морозной тиши, они звучали отчётливо, как молот по наковальне. Высунувшись из-за дерева, громоздкая фигура кочевника прицелилась из лука: сначала направил стрелу в мою сторону, помедлил, издал смешок, выстрелил в приближающегося мальчонку. Я швырнул в него колодину, завопил:
– Ложись! Ложись! На землю… Живо!
Боярский сын услышал, распластался, уткнувшись носом в снежный покров. Даже почудилось, что мёртв, но к огромному облегчению, покрутил головой вправо-влево, а затем и вовсе вскочил, на свои двои, умчался прочь. Не успел перевести дух, как передо мной возникло чучело, невысокого роста, на башке шлем с личиной – металлическая маска, полностью закрывавшее лицо, с горбатым носищем. Мне почудилось, что оскалил пасть, зарычал, бросился на меня, размахивая саблей. Я обнажил меч, двинулся вперёд по касательной, радуясь возможности поучаствовать в настоящей схватке. Весь мой опыт в военном деле заключался в том, что три раза в седмицу, бывший воевода по доброте душевной обучал детишек из посада, желающие пополнить ряды младшей дружины. Я не был прилежным учеником, но кое-что запомнил: "Андроша! – твердил старик, – всегда атакуй по косой, постоянно меняй направления, совершай манёвры, води противника в заблуждение!”
Отец был знатным кузнецом, но не ведал о хитростях боя, да и я, если честно, несерьёзно относился к учениям, считал, что главное – силушка, и нет ничего проще – прицелиться получше, замахнуться пошире, да вдарить посильнее. Сразу допустил ошибки. А ведь Бродек говорил, что нужно правильно расставлять ноги во время атаки, не ставить их слишком близко друг к другу, дабы не потерять равновесие. Сильно наклонился вперёд, оторвал пятку от земли, едва не распластался. Выставил меч прямо перед собой, ну, чтобы держать противника подальше от себя, а надо было направить к горлу, а лучше к глазам. Я защищался как мог, уклонялся от ударов, обходил с боку атакующего. В какой-то момент закричал, как раненый зверь и рванул вперёд, сокращая дистанцию. Кочевник, видно, не ожидал пылкого напора, обороняясь, отступал по кругу, а я, воспользовавшись его смятением, ловким движением сбоку, нанёс удар по руке. Супостат окаянный завопил, переложил оружие в левую ладонь. Не давая одуматься, стал атаковать, сокращая дистанцию. В какой-то миг клинки соприкоснулись. Я расслабил хватку, решил использовать силу неприятеля, против него самого: как только мой клинок проскочил под его мечом, сделал выпад, разворот, нанёс удар в спину. Он пошатнулся, но не упал, видно удар, был несильный, смазанный, сказалось отсутствие опыта, усталость и предательский холод. Разозлившись пуще прежнего, кочевник начал нападать более ожесточённо, слышно было, как сабля рассекала воздух, при этом он выкрикивал какие-то непонятные слова. и Они становились ещё свирепее в те мгновения, когда по непонятным причинам, его отбрасывало назад. Мне едва ли удавалось отбиваться, скорость и техника пугали и восхищали одновременно. Лишь теперь осознал, что гордыня – первый шаг к проигрышу. Под грозным натиском я отходил по прямой. Начал допускать одну ошибку за другой, начисто позабыв о наставлениях учителя. Дикий страх прорывался наружу, ноги едва удерживали меня, внутри горело, а отдышаться, не предвиделось. Я не сразу понял, что отступление спиной – прямая дорожка к поражению, шанс оторваться от нападающего таял с каждой минутой, но сдаваться не собирался. Ушёл в контратаку. В тот момент, когда кочевник в очередной раз замахнулся, притворился раненым, громко взвизгнул, выронил меч, нарочно падая на снег. Я не знал, защищает броня только грудь или всего целиком, но двум смертям не бывать, а одной не миновать. Дикарь склонился, выдавил смешок, собираясь прикончить лежащего. Размахнулся для контрольного удара и, как только остриё оказалось с локоть от грудины, невидимая мощь отбросила его. Он отлетел на косую сажень: его жёлто-зелёные глазёнки наполнялись злостью, ненавистью, а ведь – это он пришёл на мою землю убивать, грабить, разбойничать, а теперь злится. Пока тот поднимался, встал на слегка согнутых коленях, меч "прибрал к бедру". Постарался принять спокойный, даже безобидный вид, следя за каждым движением кочевника. Мне померещилось, что тот усмехнулся, глядя на мою стойку, но я знал: "Визуальное нелепое положение клинка введёт соперника в заблуждение". Я понимал, что половец, в отличие от меня владел воинским мастерством, которое не научишься, сидя на заднице, слушая рассказы о храбрых подвигах богатырей, потому биться будет до победного конца. Сделал ложный замах, демонстрируя, что готов к нападению, обратив внимание, на то, что маска ограничивает обзор, задумал бить по самой уязвимой части туловища, по голенищам.
"Глаза не всегда видят то, что есть в действительности!"
