Аннигиляция

Максим Носенко

Аннигиляция

Нарывы производит

Людей цивилизация.

Концы с концами сводит

Огонь аннигиляции

Все чего-то хотят в этом мире. И ладно бы просто хотели. Но ведь это «хотели» связано с кем-то ещё. Как будто изначально человек не умеет жить один, его не существует в одиночестве. Одинокий человек – не человек, и даже не обезьяна. Сначала хотят, а потом страдают, отчего – сами не знают. Видимо, с каждым разом становится сложнее хотеть. Но останавливаться уже поздно. Познав однажды материальную ценность своего красивого тела, трудно остановиться. Однажды вкусив нежную сладость этого тела, трудно отказаться. Аннигиляция!

Покупаю дешёвый кофе с молоком. На счете зияет кредитная дыра. Но ни одна дыра не запретит мне хотя бы на мгновение слиться с миром суеты, миром проданного смеха, проданного счастья. Раньше у людей не было ни кофе, ни чая, ни колы. Пили себе воду и радовались жизни. А сейчас коллективное сознательное накрутило себя так, что день без чашки кофе – день прожитый зря. Покурить бы ещё.

Заходит пара. Он – почти выбритый брюнет, спортивка, руки в карманах. Она – средние распущенные волосы, джинсовая куртка, губы.

– Долго мы ещё будем ходить в эту забегаловку? – слышу я, проходя мимо.

– Господи, как же ты меня за… – выхожу на улицу.

На таком аннигиляция не работает. Бывает, что у людей темнота одного цвета. Не они сделали себя такими, сама их жизнь завела в этом направлении. Они скорее встретились по принципу подобия. Такое не аннигилирует. Они просто подпитывают друг друга, создают напряжение, как два магнита с одинаковым полюсом. Рано или поздно, им придётся идти своей дорогой. А может и не придётся. Разве могу я рассуждать о том, к чему не имею никакого отношения?

Каждый выбирает себе путь. У каждого свои силы, свои слабости, у каждого свой наркотик, своя страсть и свой страх. Сколько хожу и слушаю разных людей, все ещё они могут удивить меня своими жизнями. Впрочем, несмотря на то, что клубки с каждым годом все запутанней и запутанней, концы у нитей всегда одни. Природа вообще простая по своей природе. Встретились как-то в баре электрон и позитрон, а бармен им – аннигиляция.

Люди – интересные существа. Считают себя венцами творения природы. Это только потому что умеют говорить и знают слово «венец», стало быть, потому что по всем иным критериям это просто промежуточная стадия. Ницше сказал, что высшее творение – это сверхчеловек. Ну, ну. Сверхчеловек – это пафосный человек, да и только. Непонятно, кто еще выше. У буддистов очень интересно. Есть существа и повыше человека, вроде каких-то духов и Богов. Повыше в плане могущества и продолжительности жизни. Вот только ближе к нирване все равно оказывается человек, находящийся в оптимальном состоянии, чтобы достичь просветления. Ведь, хоть Боги и обладают большими силами, они все равно вертятся в колесе сансары, только делают это очень и очень долго. А человек, мол, находится в оптимальном положении: нескольких десятилетий вполне хватает, чтобы понять, что к чему, и существенно сократить число своих реинкарнаций. Наверное, в этом я вижу некий смысл, а именно, что человек, по крайней мере из живых существ, может делать выбор относительно своей судьбы. Он может оценивать свое движение, оценить мир вокруг, выбрать себе место в этом мире. Но, конечно, ему далеко до «венца» природы. Человек столько страдает сам и столько страданий доставляет другим. Одна его рука тянется хапнуть, а другая бьет первую. Воистину, природа создала человека исключительно как главного шута, чтобы не было скучно. Бродит что-то, страдает, придумывает какие-то картинки, интересные звуки, сам строит и сам же зарывает себя в землю. В общем-то, больше ничего и придумывать не надо, поэтому Бог создал человека в самом конце. Нескончаемое шоу самозарождающегося абсурда.

Если бы меня спросили, кто является венцом природы, я сказал бы, что это растения. Думаете, человек меняет экологию на планете? Не смешите автотрофов. Эти товарищи заставили весь живой мир полюбить свой основной яд – кислород. Растения позволяют нам жить и существовать за свой счет, потому что, в целом, им какая разница? Они лишены страданий, чувств и эмоций, в нашем, человеческом понимании этих слов. И при всем при этом, это гармоничные существа, воистину познавшие нирвану, никуда не спешащие, ничего не желающие, живущие в дзене с окружающим миром, любящие тот мир, в котором они живут. Эх, может стать в следующей жизни сосной…

– Как же скучно ты живешь! – Глэр спикетировала незаметно, как всегда. – Может, ты еще скалой захочешь стать? Или, упаси не знаю кто, метеоритом?

– Просил же, не читай мои мысли, – буркнул я в ответ и поглядел на эту изящно-черную женщину-птицу, навестившую меня сейчас в парке.

– Да мне и не нужно читать твои мысли, – Глэр уселась рядом, – я и так знаю, о чем ты думаешь последние несколько сотен лет. Бытие, философия, слова, слова, слова, кофе, табак и алкоголь. О том, что все скучно, о том, что тебе надоела твоя работа, и о том, что хорошо быть баобабом.

– Сосной… Я хоть и не читаю мысли, но готов спорить, ты прилетела не просто так.

– Пролетала мимо, дай, думаю, навещу старого друга. И совершенно случайно по дороге увидела кое-что по твоей части.

– Ну-ну, случайно… Рассказывай.

– Тут проще показать. Полетели, это недалеко, – она поднялась и расправила большие черные крылья.

– И в который раз ты вырываешь меня из сладостных дум в этот суетный мир…

– Кончай капризничать, – она схватила меня за руку и несколькими мощными взмахами подняла в холодное небо. – Твои думы никуда от тебя не денутся, а работа сама себя не сделает. К тому же, я знаю, ты это любишь.

Лететь, подвешенным за руку, неудобно от слова совсем, но к счастью, полет действительно был недолгим. Для ангелов физические законы не то чтобы имеют большое значение, а вот для меня в обличье человека все немного сложнее. Мы приземлились в каком-то закрытом переулке, и пока я откашливался и жадно глотал воздух, Глэр осмотрелась вокруг.

– Жив?

– К сожалению, – я вытер рот рукавом. – Ну веди.

Мы шли через лабиринты человеческих муравейников, изредка встречая существ, которые, хоть и видели, совершенно нас не замечали. Это вообще удивительная вещь. Люди испокон веков придумывают, как всякие необычные существа скрываются от их глаз. А на самом деле, тут и скрываться нет необходимости. Люди настолько заняты своими заботами, что почти не замечают того, что происходит вокруг. Каждую секунду в мире творится какая-то магия. На каждого человека приходится от десятков до сотен удивительных событий за день: множество существ старается, как может, чтобы привлечь внимание этих двуногих. Вот только ничтожная часть из этих усилий достигает-таки человеческих органов чувств, и почти всегда вызывает какие угодно эмоции, но только не понимание.

– Не, на работу свою я точно не жалуюсь. Есть и менее благодарный труд.

– Да ты вообще в масле так-то, – Глэр фальшиво-игриво толкнула локтем. – Разве что не летаешь.

– Для этого у меня есть ты. И еще примерно полсотни таких же бешеных ангелов.

– Таких же бешеных не существует.

Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. Ладно, что-что, а не так много существ могут заставить меня посмеяться.

– Ну и что ты видишь? – она остановилась перед стеклянной высоткой, в которой кипела бурная офисная жизнь.

– Клетку для разума, души и тела. Огромный продукт несбыточных человеческих надежд.

– Ну отчего же несбыточных. Вон у того чувака в красном все очень даже хорошо. Он на днях отхватил двести двадцать два миллиона зеленых и, вероятно, будет в этом, как ты сказал продукте, в последний раз.

Да, этот мужчина определенно выделялся на всеобщем фоне. Пока остальные суетились, спешили, волновались, думали – он был спокоен как…

– … баобаб, именно, – Глэр, похоже, не была настроена на соблюдение границ. Я достал камень на серебряной цепочке и повесил на шее.

– Боишься меня? – она подмигнула.

– Так и что с ним не так? Выглядит спокойно, чуваку подфартило, рад за него, очень скоро он поймет, что деньги та еще шняга, скорее всего, настрадается вдоволь, но потом обретет путь истинный и всех благ ему и его родным.

– Ты что, веришь в удачу?

– Каждому свой крест. Я-то тут при чем?

– Боюсь, тут дело не в кресте, удаче и прочем. Товарищ – изрядно духовная личность. Медитировал десять дней и намолил себе финансовое благополучие. Разумеется, эргрегор поперхнулся.

– Таак…

Я поморщился. Во-первых, опять эти «просветленные». Конечно, здорово себе намедитировать состояние, вот только почему-то о балансе во Вселенной такие товарищи редко задумываются. Во-вторых, и точнее даже самое главное, я сам ничего против такого не имею, это вообще не по моей части. Плохая карма – это чистая работа Глэр. Но согласитесь, очень удобно спихнуть кармическую работу на своего хорошего друга…

– Понимаешь, – она включила милого и робкого ангелочка на первом задании, – он колдун, у него весь дом заставлен черепами и камнями всякой разной формы. Я к нему не то что подлететь – я даже мысли его прочесть не могу.

– Как будто я могу… – мне все это не нравилось. – И что ты предлагаешь?

– Мне просто нужна твоя помощь. У него грехи выпирают дальше, чем карманы от набитых денег. Он весь в дисбалансе, тебе не составит труда его почистить. А я тебе помогу. Таких людей с каждым годом становится все больше. Если честно, это немного пугает.

– Все закономерно… Если посмотреть на эволюцию человека…

– Давай, – она перебила меня, – я обещаю тебе, как только мы закончим с ним, я выслушаю весь твой философский бред от начала до конца. Но сейчас он на пике своего успеха. И пока он не стал поворачивать небеса вверх ногами, нужно что-то сделать.

– Для начала, давай выпьем кофе, – я пошел по запаху в сторону ближайшей кофейни. – Ты угощаешь.

– Неужели тебе совсем не платят? – Глэр, известная в узких кругах интриганка, снова стала веселой и уверенной.

– Деньги имеют для меня ценность, поэтому у меня их нет.

Раскошелил ее на большой латте с сиропом. Один фиг, у нее бюджет не считают. Ангелы могут сотворить все, что можно сотворить из воздуха. В основном, им приходится творить деньги.

– Что будем делать? – спросила она, когда убедилась, что я сделал свой первый глоток, чем значительно улучшил свое настроение, сговорчивость и способность наконец подумать.

– Раз он наколдовал себе денег, значит у него проблемы с алчностью.

– Еще какие.

– Нужно искать человека с противоположной чертой. Только тогда я смогу их компенсировать.

– Эм.. Ты предлагаешь найти щедрого человека и погубить его вместе с этим колдуном?

– Это самый простой способ.

Глэр явно это не понравилось.

– То есть, по-твоему, это справедливо? Человек поступал хорошо и из-за какого-то урода поплатится своей жизнью?

Я опять посмеялся, не забывая, впрочем, отхлебывать кофе.

– В мире вообще нет ничего справедливого. Кому как не тебе это знать. Карма не является отражением справедливости. Это просто закон природы. Она бывает очень и очень непредсказуемой. А вообще, у тебя искаженное представление о моей работе. Я редко кого-то убиваю. Обычно у людей происходит лишь изменение психики. Если взять двух людей, обладающих противоположными чертами, а затем аннигилировать их, то на выходе у обоих останется некое нулевое состояние, своего рода буддийский дзен, нейтралитет. Им обоим это пойдет на пользу.

– А какая польза, – не унималась Глэр, – от того, что в мире станет на одного щедрого человека меньше? Ведь он потеряет свою щедрость, даже ценой избавления мира от одного алчного человека. Так и щедрых людей вообще не останется на планете.

– Не совсем так. Видишь ли, щедрость и алчность не являются олицетворением добра и зла сами по себе. Все определяется мерой. Щедрость хороша, когда она не выходит за границы возможностей человека, не высасывает его досуха. Избыточная щедрость, желание отдавать, не беря ничего взамен, губит людей, испепеляет их. Напротив, умеренная алчность есть не что иное как стремление и воля, желание реализовать свои намерения. Человек, не желающий ничего – пуст и потерян. Каждый из нас чего-то желает, алчет в этом мире, иначе мы бы все просто престали существовать. Именно патологическая алчность, стремление выделиться, получить больше, чем на самом деле нужно, губит человека. Аннигилируя эти две крайние черты, мы избавим мир от двух страдающих существ: алчного и безотказного.

– То есть, мы ищем не щедрость, а безотказность?

Я кивнул.

– Нам нужен еще один больной. Такой человек, который теряет себя по частям, отдавая другим. Причем, степень его безотказности должна полностью соответствовать степени алчности этого, как ты говоришь, колдуна. Найди мне такого человека, и мы сможем их аннигилировать.

– Вряд ли есть кто-то настолько безотказный, насколько этот жадный…

– Согласно принципу баланса…

– Ладно, ладно, я обещала послушать твою философию после того как мы разберем этот случай, а не до. Где мы найдем пару для аннигиляции?

– Они обычно сами друг друга находят.

– Пффф, ясно, – Глэр уже все бесило. – От тебя толку ноль. Тебе смешно, а меня понизят. Ладно, я знаю, кого спросить. Не вздумай прятаться и сними этот дурацкий камень! Я тебя отыщу.

– Удачи.

Глэр еще раз хмыкнула и взмыла вверх так, что чуть не опрокинула мой кофе. Не впервой. Пытаешься быть серьезным, но тебя редко воспринимают всерьез. Живые существа вообще склонны видеть только то, что хотят видеть, то, что привыкли видеть. Особенно люди.

Каждый день мы живем с багажом наших знаний, нашего опыта. И пропускаем все через эту призму. Многие философы рассуждали и продолжают рассуждать на тему ограниченности человеческого восприятия, человеческого мышления. Действительно, все начинается с наших органов чувств. Они такие несовершенные. Из всего многообразия Вселенской информации мы улавливаем лишь маленькую толику, и думаем, что познаем мир. Точнее, мы и познаем. Вот только постоянно забываем о том, а сколько всего есть непознанного, непонятного, невоспринимаемого, лежащего за пределами нашей системы координат, пусть даже пространства Лобачевского. Мы принимаем в наш мир только то, что уже хотя бы одним бочком содержится внутри нас. Мы не способны воспринять то, что находится полностью за пределами нашего обыденного опыта. Взять хотя бы тот же свет. Есть та часть спектра, которую мы способны воспринимать нашим зрительным органом. Однако помимо нее есть огромный и удивительный мир различного света, начиная от радиоволн и заканчивая мощным гамма-излучением, встречающимся, в том числе, при аннигиляции элементарных частиц. Мы не способны воспринять такой свет сам по себе. Однако, мы можем перевести эти электромагнитные колебания в привычное нам поле восприятие, построить машины, приборы, детекторы, которые будут реагировать на такой свет и превращать его в удобный для нас видимый спектр. Благодаря этому мы можем познать и иметь представление о том, чего даже не способны воспринять в чистом виде.

Было бы скучно, если бы дело ограничивалось только физикой. Так ведь и в жизни все происходит абсолютно также. Мы живем в мире огромного количества взаимодействий, физических, химических, биологических, социальных. И среди всего их многообразия мы воспринимаем только те, о которых имеем хоть малейшее понятие. Мы расширяем сферу своего опыта, начиная с самого детства, где нет еще понятий объекта и субъекта, себя и мира, где еще нет цветов, звуков, прикосновений. Мы находим это все постепенно, раз за разом добавляя в свою копилку ощущений нечто новое, но только если оно содержит в себе старое. Ребенок не может сразу начать говорить: в его Вселенной не существует слов. Сначала появляется приятное и неприятное. Затем с приятным или неприятным начинают ассоциироваться звуки, образы. Постепенно, приятные звуки становятся похожими друг на друга, так же, как и неприятные. Звуки выстраиваются в слова, слова в мысли, а мысли затем начинают рассуждать о том, откуда берутся звуки, слова и мысли. И на протяжении всей нашей жизни работает один и тот же алгоритм. С той лишь разницей, что в какой-то момент нам это надоедает.

Нам надоедает расширять границы своего мира. Мы устаем выстраивать картину Вселенной, а потом рушить ее под натиском новых ощущений. А ведь эти ощущения практически бесконечные, по крайней мере в масштабах жизни одного существа уж точно. Только что мы объединили всю совокупность своего опыта под эгидой единого свода законов, как вдруг что-то ехидно пытается проползти в этот домик, прикрывшись личиной знакомого и близкого, но не являющееся таковым. Дети с радостью принимают таких гостей, впускают их в свой дом, кормят, расспрашивают. Если только родители вовремя не замечают эту грязь возле своего чада и с дикими воплями не бегут отмывать свое солнышко от всяческих нечистот, которые оно где-то умудрилось найти.

Нечистоты. Вот так мы, взрослые люди, относимся к тому, что еще в детстве считали просто миром. Без искусственных цветов, запахов и смыслов. Безотносительно сказанного другими, принятого, правильного, морального и аморального. Мы живем в своих домиках, построенных по принципу советского градостроительства: одинаковых, практичных, где все четко и понятно, с отоплением, форточкой, мусоропроводом. И в этот мусоропровод нещадно летит все, что не соответствует образу этого домика. «Это аморально», «Так никто не делает», «Это незаконно», «Это бесполезно», «Это нетрадиционно», «Это плохо», «Это случайно» и так далее. Это не вписывается в нашу картину мира. А раз оно не вписывается, то оно лишено своей сущности, бытийности. Это артефакт, побочный продукт, неизбежное зло, как неизбежно накапливающаяся пыль на подоконнике, которую нужно просто убирать, не задумываясь о ее происхождении. Ей не место в нашем чистом и светлом доме, таком же как у других. Ведь иначе мы опять попадем в этот хаос, в эту бездну ощущений, страхов, переживаний, неизвестности, неизбежности. В пучину, которую мы не контролируем, которая владеет нами как бескрайнее море владеет шлюпкой. Подверженное грозам, волнам, непредсказуемое, темное, смертельное, желающее поглотить, уничтожить, растоптать наше гордое человеческое достоинство. Стремящееся разрушить все, что наша цивилизация так долго и с такой болью выстраивала на костях наших предков. То, за что мы воевали, умирали, страдали.

Нет, нет. Мы все это проходили. Много, много раз. Там нет истины. Истина лишь здесь, у батареи, под крышей параллелепипеда, ровного и четкого, внушающего спокойствие, уверенность, торжество человеческого разума над буйной стихией природы.

Каждый делает свой выбор. И я не могу никого судить. Судить вообще никто никого не может. В конце концов, мы все – лишь капельки в этом бескрайнем море. Кто когда-нибудь задумывался о том, правильно ли капельки двигаются или нарушают всеобщий порядок? Кто осуждал волны, водовороты, и другие причудливые фигуры синхронного движения молекул, лишенные абсолютного смысла, но верящие в свой смысл и создающие коллективным усилием удивительные узоры, которые мы имеем радость иногда наблюдать, сидя на берегу? Так же и за нашим бурлением наблюдают разные сущности. Они не пытаются понять, какие законы руководят этим движением, не пытаются предсказать следующие этапы, не пытаются поправить или нарушить. Просто наблюдают и делают свое дело. А мне пора делать свое.

Я встал и пошел опять в сторону офиса. Погода пока не предвещала никакой беды, было ясно и тепло. Колдун, как мне понравилось его называть, как раз выходил из здания и садился в свой желтый кабриолет. Он явно ненавидел и одновременно любил то место, которое собирался навсегда покинуть. Судя по лицам в окнах, оставил он после себя в основном смешанные чувства. Я бы даже сказал, с ярким запахом желчи. Сероводород? Во что меня втягивает эта Глэр…

Машина тронулась, и я не успел узнать, по какому адресу. Впрочем, неважно. Теперь, когда я знаю, кого ищу, мне не составит труда пройти по его следу. Все существа оставляют после себя некое возмущение пространства, своего рода ауру, называйте, как хотите. Это не запах и не следы на земле. Это скорее определенная реальность, которую создает вокруг себя существо, и которая тянется за ним еще какое-то время, создавая вокруг различного рода аномалии. Большая часть людей привыкла не замечать эти аномалии. Их так много вокруг, что они превращаются в сенсорный хаос, беспорядочный танец всех возможных ощущений. Однако даже в этом хаосе при желании и умении можно найти то, что ищешь.

Наш колдун обладал очень мощной энергетикой. Он явно основательно и долго исследовал мир, себя и еще Бог весть что под Бог весть какими субстанциями. След, который тянулся за ним, напоминал дорогу коронованной особы, вокруг которой постоянно толпилась челядь в надежде получить хотя бы кусочек тех богатства и славы, которыми обладала важная особа. Люди находили деньги на земле, по которой проезжал желтый кабриолет. В придорожных кафе по пути его следования всегда была очередь из посетителей. В то же время, кошки всегда избегали направления его движения, особенно черные. А вороны, наоборот, летели в этом направлении. Животные прекрасно чувствуют шаманов и всяческие подобные силы. В отличие от человека, у животных нет социальных конструктов, на что имеет смысл обращать внимание, а на что нет. Они реагируют на все с детской непосредственностью, которую можно легко увидеть, стоит только захотеть.

Впрочем, были и более серьезные события. Подобные действия не могут оставаться без ответа. Над нашим героем уже начинали сгущаться тучи. Сама Вселенная вокруг него ежилась и стремилась исторгнуть этот чужеродный для нее ее же собственный продукт, не желающий мириться со своим местом в этом мире. На одной дороге произошла серьезная авария. Водитель засмотрелся в телефон и сбил велосипедиста. Сегодня без смертей, отделались травмами и материальными убытками. Непонятно, имело ли это какое-то значение для них, но без сомнения эти жертвы просто попали под горячую руку. Вполне вероятно, что незадолго до этого колдун испытывал какой-то эмоциональный взрыв, возможно, разговор по телефону. Так или иначе, он не контролировал, что происходит во Вселенной вокруг него и запросто наносил урон направо и налево. Мертвые голуби, раздавленные абрикосы – этот след преследовал его, наряду со следами успеха, как бы напоминая цену всякому чрезмерному.

Наконец, я увидел и автомобиль. Он был припаркован возле среднего достатка дома, явно из прошлой жизни колдуна. Над домом сгущались тучи. Вообще, у меня не так уж и много времени, пока карма не застигла его каким-нибудь нехорошим образом. Такие события очень трудно предугадать, а их последствия и того удивительнее. Подобно тому, как великая драма разворачивается между делящимися ядрами плутония в атомной боеголовке, а завершается трагедиями человеческого масштаба.

Я вошел в подъезд вместе с какой-то женщиной с коляской. Такие никогда не спрашивают, кто я и почему вхожу в их подъезд. Выбираю лестницу, хоть в лифте тоже можно угадать нужный этаж, но мне хотелось изучить окрестности. Кто и чем живет в этом доме? Почему наш герой оказался именно здесь? Я не верю в случайности и совпадения. Все люди, которые на окружают, имеют к нам непосредственное отношение, даже если мы их совсем не знаем… ого!

«Мяу», внезапно на одном из этажей показался пушистый лохматый кот в оранжевую полоску. Он глядел на меня голубоватыми глазами и как бы приветствовал.

– Дара, куда? Иди сюда, – слышу приятный женский голос.

– Какое у Вас очаровательное животное, – сказал я, поднимаясь на площадку и поглядев, наконец, на своих внезапных спутников. Передо мной стояла милая девушка с длинными волосами, в платье и туфлях. Кажется, она только пришла домой из магазина, в руках ее пакет с продуктами, а кот на радостях выбежал наружу, стоило только открыть дверь.

– Да, он балбес, но добрый, – она улыбнулась.

– Его зовут Дара?

– Дарий. В честь…

– … персидского царя?

– Да. У меня бабушка учитель истории.

– Занимательно. Вы живете с бабушкой? Как, кстати, Вас зовут?

– Фаина.

– Очень приятно, Фридрих, но для друзей просто Федя.

Она засмеялась.

– Очень странное сокращение для такого имени.

– Культурологические особенности. Фанни, не сочти за грубость, что на ты. Могу ли я попросить стакан воды? Долго сюда ехал, а мой товарищ, кажется, еще не дома, очень хочется пить.

– Конечно, секунду.

Она захапала кота, который все еще проверял меня взглядом, и пошла на кухню, в то время как я имел возможность украдкой оценить ее квартиру. Простое убранство, много цветов, совсем другая энергетика, чем во всем доме. Как будто, здесь обитает оплот спокойствия, на котором и держится все это здание. Впрочем, и здесь не обошлось без элементов настороженности. Все возможные двери закрыты, в холле ни одного зеркала, одинокая лампочка, кажется, стоит на нее только грозно посмотреть, тут же потухнет.