скачать книгу бесплатно
– Немедленно расстрелять! А семью – на Фобос! – сердито вторила вторая половинка. Но и та, и эта уже снова набухали, раздувались и некрасиво растягивались. Генералиссимус не прекращал делиться.
Публика опомнилась, когда шестнадцать малюсеньких человечков вразнобой заверещали:
– Расстрелять!
– Расстрелять!
– На Фобос!
– На Фобос! – сердито тренькали они, а сами были величиной с воробышков.
Их бросились ловить, но деление не прекращалось. Через минуту уже тысячи мелких блошек и тараканов копошилось под ногами, они суетились, пищали, выкарабкивались из цепких пальцев.
Присутствующие влезли на подоконники и столы, люди не смели шевельнуться, чтобы ненароком не раздавить крохотного вождя.
– Какой ужас!
– Безобразие!
– А кто-нибудь знает, что они – это Он?
– Позор, да и только! – возмущалась важная публика.
А генералиссимусиков уже было не различить на глаз. Только в воздухе вместо криков метались и обдували холодом биоволны:
– Расстрелять!
– Всех расстрелять!
– Кто зачинщик безобразия?
– Это покушение!
Вдруг стало тихо. Тысячи крикливых насекомых исчезли…
– Кто у вас главный? Вы за это безобразие ответите! – обратился Главнокомандующий к министру здравоохранения.
– Вы опорочили совесть славного прошлого! – раздался разноголосый гомон.
– Садисты! Все медики – садисты! – тонко взвизгнула какая-то дама.
Испуг прошел. Публика начала разряжаться. Губы ученых и ответственных лиц кривились от возмущения:
– Издевательство над чувствами патриотов!
– Кто ответит за балаган?
– Притова сюда!
Но Притова нигде не нашли.
– Преступник скрылся!
– От нас не скроется! – со знанием дела произнес маршал.
Внезапно раздался дикий женский вопль. Разгневанная публика развернулась на крик. Ассистентка Притова корчилась на полу в судорогах. На губах выступила коричневая пена, по телу разлились черные пятна. Она жутко выла и стонала. Тело билось в агонии.
– Врача сюда! Увезти. И чтобы никакой шумихи, – приказал маршал адъютантам.
Кто-то еще закричал и упал в агонии, по его рукам поползли радужные разводы.
– Это чума! – опомнились членкоры и бросились к выходу.
Вслед за ними вся публика метнулась к дверям, но пробкой застряла в проходе. Они кричали и тянули дрожащие руки к спасителям. Напрасно. Всей этой высокопоставленной публике суждено было уйти в мир иной.
Притова не подвела его замечательная интуиция. Как только Генералиссимус начал делиться, генетик сразу осознал свои грядущие неприятности.
Ошибка в расчетах! Он забыл заблокировать каскадное деление клеток.
Едва опомнившись от катастрофы, Притов подхватил кусачую четвертинку экспоната и бросился к морозильнику.
А в городе началась эпидемия.
Генералиссимус распался до своих мельчайших составляющих и превратился в невидимое бедствие. Он стал разумным вирусом, который поражал не каждую жертву, а тщательно ее выбирал, предпочитая особо тонкие структуры и мозг самых талантливых и гениальных из людей. Гении, вундеркинды, поэты, ученые, гордость планеты чахли от неизвестного недуга.
Лекарства были бессильны.
Вирус хитрил и опережал интуицию ученых. Он был неумолим и коварен. Его принимали то за «бараний прион», то за «проклятие мумий».
Он постоянно мутировал и с невероятной скоростью распространялся по всей Земле. Таланты и гении вырождались.
Стены домов содрогались от рыданий.
– Не смей играть на скрипке! Иди «забей козла»! – кричали с балконов перепуганные мамаши вундеркиндам, которые с нотами и энциклопедиями прятались по чердакам и подвалам, чтобы тайно посочинять или вычислить.
Повсюду раздавались всхлипывания детей и крики:
– Ты меня доведешь! Опять пятерку по химии получил? Чтобы завтра же двойка была! Слышишь? Ты что, заразиться хочешь?! – разгневанные матери били зареванных карапузов по мокрым щекам.
Стерильный дух анатомичек отпугивал заразу от клиники Притова, и академик пережил эпидемию, но чувство раскаяния сокрушало его сердце. На дальнейшие опыты уже не хватало сил. Поэтому замороженный карлик в его тайнике оставался всего лишь грустным напоминанием о неудачном проекте.
В последнее время эпидемия заметно поутихла. Гении перевелись. И только Притов знал, что вся эта многомиллионная толпа, которая переполнила улицы и проспекты, которая вечно куда-то спешит и помалкивает, была не из рода гомо сапиенсов, покоривших когда—то Вселенную.
Энцефаллограммы этих обезличенных и запуганных людей ничем не отличались от энцефаллограмм диагностических неполноценных больных, лечение которых бесполезно, и которые во все времена выбраковывались из общества разумных существ.
Это шли… шли… и шли… дебилы.
2. Разумная машина
Книг не было. Магазины пустовали. На полках догнивали зачиханные томики литературных бизонов. Толстощекие мордовороты сыто и торжественно взирали с обложек.
Но никто в книжных магазинах не искал книг.
Все самое ценное издавалось у Алека Сунца.
Однажды он познакомился с талантливым, но не признанным поэтом. Его хвалили, но публикаций не было. И Сунц из жалости сделал ему самодельную книжечку.
– Господи, как я счастлив! Господи! – бормотал неперспективный поэт, прижимая к груди горячий томик. Длинные слезы блестели на его несвежих щеках. – Как я счастлив! Кто бы знал! Спасибо, друг, ты буквально вытащил меня из петли. Ввек не забуду, ввек не забуду…
О бескорыстном издателе скоро узнали все литературные тусовки Мухинска, и Сунца завалили рукописи литературных неудачников.
– Сделай!
– И мне! – изгибались перед лицом удивленного Алека десятки плаксивых губ.
Он не мог отказать и, почти не глядя, нажимал на кнопку: «ПУСК».
«Жалко их», – думал Сунц, глядя на очередного автора «малограмотных», «вторичных» и приговоренных к медленной смерти опусов.
Однажды к Сунцу пришла Тет, самая перспективная мухинская поэтесса. Она сказала:
– Знаешь, меня публикуют и публикуют. Я должна бы быть счастлива. Но посмотри на эти книжки. Разве это – мое? Будто на статую Аполлона стыдливо натянули плавки. Будто от Венеры оставили только руки, а все остальное запретили. Если от большой правды отколоть маленький кусочек – получится большая ложь. Ты должен мне помочь.
Тет обожала все, что запрещалось. И слово «нельзя» всегда звучало для нее длиннее: «а нельзя ли?»
Оно заманчиво манило из близкого завтра.
Нельзя шоколад. Нельзя каблуки. Нельзя помаду. Нельзя до шестнадцати. Нельзя до утра… Рано… рано… рано…
Нельзя и рано – равнозначны. Все, что нельзя – пока «рано».
А если будет можно, значит уже поздно, ненужно и зря.
Темные глаза Тет поглощали тонкий профиль Алека.
Он молчал.
Он знал, как завидуют и как ненавидят ее конкуренты, «не прошедшие по конкурсу».
Длинный королевский шлейф подлых слухов начисто заметал ее настоящие следы в литературе. Змееподобные сплетни плотно окутали прозрачную фигурку.
Порядочный мужчина должен компенсировать неутоленное чувство женщины, если не ответной страстью, то хотя бы моральной поддержкой. И Сунц после некоторого сопротивления сказал: «Да».
Так в его судьбу вторглась поэтесса с прекрасными печальными глазами.
Тет была в восторге от идеи Алека научить машину писать стихи.
– Все эти стишки – такой маразм! – иногда сокрушался он. – О чем они? Для чего?
– Когда-то поэты заряжали энергией толпу, – со знанием дела отвечала Тэт, – метафоры сдвигали материки и будили космос.
– А деспоты страшились рифм?
– Город спит и не замечает, что лучшие люди бесследно пропадают, униформы вваливаются в квартиры, а санитары выкручивают руки и ломают кости.
– И только искусственный мозг не побоится пробудить Мухинск от долгого сна.
ЭВМ обделена интуицией, вдохновением. Как заставить ее сделать открытие, связать несвязуемое? Открыть в полете яблока – закон притяжения, а в лепестках розы – образ щек?
Да это же просто! Там – розовое! И тут – розовое! Нежное и – нежное! Если добавить в программу режим: «Поиск – Сравнение – Выбор», то метафоры станут Машине по силам.
Но как заставить ее работать без шаблона? Думать непредсказуемо? По – человечьи?
И снова Алека осенило. Надо ввести в программу случайный модулятор хаоса, который беспощадно бы взламывал жесткую логику Машины.
Мысль человека раскручивается также. Мы не знаем, о чем задумаемся в следующий момент, как не знаем, что встретим на пути: грязную лужу, потерянный чей-то кошелек, или машину скорой помощи.
Генератором помех для процессора послужит обычная телеантенна, она же станет источником новой информации.
ЭВМ начала работать вне жесткой программы. Это была уже не машина, а разумное творческое существо, личность, которая писала замечательно, хотя и слишком откровенно.
Сунц пытался объяснить, о чем писать можно, о чем нельзя, но так и не сумел.
Наука намеков не для искусственного мозга.
файл 002 / Город имени Уисса
Бешеного Бенка только что разморозили.
– Наконец-то! Свобода!
170 лет провел он в морозилке. Но срок наказания истек. И вот бывший гангстер, о банде которого до сих пор слагают легенды, снова шагает по родному городу.
Морозилка мало изменила Бенка. Та же суперменская походка. Тот же колючий клок над выбритыми висками. Те же острые лезвийные глаза, отсекающие любопытные взгляды.
Когда-то имя Бенка не сходило со страниц местных газет. Его знали все. О нем предупреждали, он был неуловим и вездесущ.
Что значило тогда это имя!
Бенк!
Бешеный Бенк!
Уже целый час он на свободе. Безумно клокочет желудок. Хочется есть. Хочется всего. Но больше всего желал бы он повстречать сейчас проклятого гада Уисса. Из-за этого поганого старикашки очутился Бенк и вся компания в морозилке.
Цепкие пальцы гангстера подрагивали в предчувствии восторга впиться в предательское горло – и душить, душить, душить…
Город ужасно изменился.
