Моя Наша жизнь

Так сложилось, что на разных предприятиях роль входного фильтра и охранника интересов заводов выполняли лица, занимающие разные должности. Так на НЛМК это был начальник ЦЗЛ Анатолий Петрович Шаповалов, на ММК – заместитель начальника ЦЗЛ Владимир Николаевич Масленнников, а на ЧерМК – начальник техотдела Виктор Яковлевич Тишков.

Это определялось не только их опытом и знаниями, но и умением достаточно жестко отказывать и, разумеется, авторитетом у главного начальства (главного инженера и/или директора).

Вначале на Череповецком комбинате было довольно гладко. ГАЗ просил повысить прочность стали для бамперов. Таня Ефимова показала в лаборатории, что при наличии начального ускоренного охлаждения на выходе из их нормализационной печи нужные свойства получаются при обработке их массовой стали 09Г2.

Нашему энтузиазму не было предела. В лаборатории термообработки ИКС Миша Василевский разработал эффективную водо-воздушную форсунку, на ЦНИИчерметовском опытном заводе (который тогда еще был жив и эффективен). Изготовили их в нужном количестве, приварили к трубам, которые отвезли в Череповец. Там под надзором Вити Пименова собрали эти трубы с форсунками в некую систему, которую заводчане называли «каракатицей» и устанавливали на рольганг за печью нормализацией в те смены, когда производили двухфазную сталь.

Проблемы начались, когда мы с Сашей Ефимовым (тогда впервые в мире) показали эффективность применения двухфазных сталей в тонком прутке или проволоке для изготовления высокопрочного крепежа: болтов и шпилек без термообработки (подробнее об этом – отдельно в главе «Есть такой город Белебей»).

Проволоку надо было термообрабатывать (идеи получения двухфазных сталей прямо с прокатного нагрева еще только опробовались и были, в частности, темой диссертации Вити Пименова).

Я всегда старалась решать проблему с конца, забегая вперед, чтобы быть уверенной, что мы не упремся в нерешаемое. Рассматривая возможные заводы, где были близкие к нужным нам термические агрегаты, мы побывали в Сталинграде и в Орле. В Орле состоялось очень грамотное техническое совещание, и их руководство выразило принципиальное согласие на эксперименты.

Всегда готовый разделить успех, для подписания окончательных документов с нами поехал сам директор института с С. А. Голованенко и стал свидетелем картины, которую наблюдали мы с Леной при каждом приезде в город, если приезжали, как в этот раз, на один день. Поезд приходил в шесть утра, мы, разумеется, не заказывали гостиницу, поэтому прямо с поезда шли в вокзальный ресторан завтракать. Как и нас в первый раз, Голованенко вначале удивила длиннющая, вплоть до двери, очередь к буфетной стойке. Очередь, в которой были не только мужчины, но и женщины, двигалась быстро, но не уменьшалась, и каждый стоящий в очереди отходил от буфета с изящным бокалом, в котором размещались сто пятьдесят граммов водки, сопровождаемым карамелькой.

Так было каждый раз: люди в очереди выглядели вполне деловыми, и большинство из них прямо из вокзального ресторана направлялись на работу, с большой вероятностью, в том числе на Орловский сталепрокатный.

У нас было согласие на проведение термообработки и от Белорецкого комбината, однако вначале нужно было выплавить и прокатать сталь нужного разработанного нами состава.

Я попросила папу нашего Вити, Александра Федоровича Пименова, который учился в одной группе с директором ЧерМК Ю. В. Липухиным в МИСиС, написать какое-нибудь ходатайство, и Лена Жукова (проверенный посол) отправилась в путь. Юрий Викторович ломать их стандартную цепочку не стал и, хоть и с благожелательной пометкой, направил это письмо главному инженеру Альберту Николаевичу Иводитову, который, однако, встретил Лену как врага.

Со сложными отношениями директоров с их главными инженерами мы сталкивались неоднократно, Иводитов неприкрыто выразил недовольство, что его пытались обойти. Он был в то время достаточно молодой и кокетливый парень и заявил бедной Лене, что он объявляет ей войну, и сталь эту их завод никогда производить не будет. Правда, начальник техотдела Виктор Яковлевич Тишков, к которому «по цепочке» пошла Лена, соглашался прокатать слитки стали, если мы выплавим ее в другом месте.

Мы кинулись опробовать наши контакты с Донецким металлургическим заводом, Новокузнецким комбинатом. О попытке работать с Украиной – другая песня (см. «Украинская эпопея»).

Поняли, что единственный вариант – ЧерМК, и стали готовить второй штурм. Я вспоминаю этот эпизод исключительно в декорациях прогулки Людмилы Гурченко с подругой в фильме «Любимая женщина механика Гаврилова». Две отчаянные барышни расфуфырились и расправили плечи, готовые на абордаж.

Мне кажется, и одеты мы были как те барышни в фильме: у меня были рюшечки на платье, у Лены – блузка с люрексом или наоборот. Обе на высоченных каблуках, и в таком виде мы выперлись – другого слова и подобрать нельзя – ловить Иводитова на стане 2000, где по понедельникам он проводил совещание. По дороге надо было преодолевать участки щебенки с риском для каблуков, но мы справились. Совещание уже началось, мы вошли и сели скромно сбоку, но так, чтобы быть увиденными Иводитовым. Он нас увидел, и бедному парню шею свернуло: он старался не смотреть в нашу сторону, но не получалось. Когда совещание кончилось, и мы двинулись к его трибуне, которую окружили мастера участков, он через их голову развернулся к нам:

– Вы ко мне? Я буду у себя в кабинете через 20 минут.

Мы, ломая ноги, но обнадеженные его кавалерским тоном, потащились к заводоуправлению.

Сцену в его кабинете вспоминаем с Леной всегда со смехом.

– Елена Николаевна? Вам от окна не дует? Может, пересядете?

– Чаю не хотите?

Мне было сорок два, и я была не совсем дурна, а Лена в ее тридцать просто прелесть, и молодому Иводитову, имеющему дело с мужиками в запыленных комбинезонах, было приятно провести хоть несколько минут в окружении светских нарядившихся дам, да еще подобострастно на него глядящих. Мы не стали вспоминать про объявленную им войну, и он про нее как бы забыл. Всплыли какие-то шутки, и на все оставшиеся годы он остался нашим покровителем, и позже с его благожелательным отношением мне удавалось проводить на комбинате чудовищные эксперименты, как, например, прокатать слябы с вваренными в них лабораторными слитками разного состава.

Он только позвонил тогда главному механику Данилову:

– Не сломают они нам стан? – И утвердил рабочий план.

Однако, хоть на этот раз и благожелательно, он все равно отослал нас по цепочке к Тишкову.

А тот все начал сначала:

– Я же говорил, что надо выплавить слитки этой стали на другом заводе, а мы тогда их прокатаем.

– Но мы уже ездили на три завода, не получается, не их номенклатура.

– Вот видите, дураков нет плавить вашу сталь. Поищите еще.

Все это он говорил, опустив голову, даже не удосужившись взглянуть в нашу сторону. Тут я взвилась.

– То, что вы предлагаете, еще больше прибавит командировок и мне и Елене Николаевне, и ее бросит муж.

Тут Тишков впервые поднял голову и посмотрел на Лену.

– Думаю, у нее с этим проблем не будет.

– Конечно. Потому что меня бросит мой муж и женится на Лене.

Тут Тишков окончательно поднял голову, посмотрел на меня и расхохотался:

– Ну, девки, вы меня достали. Ну не любим мы делать сталь для Автонормали, у них чрезмерно узкие требования к химии.

– Так все равно общее количество не меняется.

Тишков покрутил головой.

– Надеялся с вашей помощью его уменьшить. Не прошло. Ладно, давайте, показывайте ваш состав.

Постепенно мы стали настоящими друзьями, Тишков относился ко мне с большим доверием, нередко звонил мне с техническими вопросами, зная, что, если я и не готова ответить сразу, найду ответ в литературе. Приезжал в Москву для одобрительного выступления на защите моей докторской.

Мы в течение ряда лет расширяли нашу тематику, и Тишков неизменно поддерживал тех, кто вел наши проекты на Череповецком комбинате, дружески к ним относился и прежде всего к Тане Ефимовой, Вите Пименову и, конечно, к Лене.

Мы едем в командировки

Все знают ответ на загадку «Длинная, зеленая, пахнет колбасой», однако по жизни ситуация не была смешной. Москва служила транспортным узлом, а далее ряд продуктов попадали в руки счастливчиков «самовывозом».

На всех московских вокзалах отъезжающие несли авоськи с апельсинами. Когда мы ехали в командировки в города, где жили друзья, звонили спрашивать, что привезти.

Юра возил во Владимир сосиски.

Володя Левит попросил:

– Привези сыр.

– Какой?

– Вы, москвичи, зажрались. Сыр он и есть сыр.

Помню, как мы ехали в поезде в Свердловск с Танечкой Шифман (наверно, на защиту их дипломов). Была зима, и мы везли мясо, завернутое в тряпки, промоченные уксусом, чтобы не почернело. Кто-то посоветовал обратиться к проводнице, и она с пониманием и сочувствием открыла нам люк, скатав ковер в коридоре, и мясо счастливо ехало практически в холодильнике. Это был конец 70-х.

Но жизнь была длинная, и, как я любила повторять в трудные минуты:

– Кто доживет, тот многое увидит.

Однако часто вместо одних трудностей приходилось видеть другие.

В масштабе моей длинной жизни еще в 63-м исчезло всё, даже хлеб. Собирая меня в командировку в Саранск, мама тайком вытаскивала по одному предмету одежды, заменяя его очередным батоном белого хлеба. В результате оказалось, что я приехала без платья и юбки, которые мне потом пересылали с проводником, и вынуждена была делать доклад в брюках, что в те годы было не совсем прилично.

В 1980-м мы с Леночкой Жуковой взяли недельный отпуск и поехали в Тбилиси. В первый раз я там была в 1964-м голу на ставшей регулярной конференции по релаксационным явлениям. В ней тогда участвовало всего три девицы, включая меня, возникли контакты. Потом были Сухуми в 66-м, Батуми в 68-м.

На защиту моей кандидатской диссертации в конце 68-го отзыв подписали необычно сразу три человека: кроме директора института академика Фердинанда Несторовича Тавадзе еще и два молодых кандидата: Нугзар Зоидзе и Валико Метревели. К отзыву была приколота записка; «От твоих подруг из Тбилиси». Валико случайно оказался в Москве и был на банкете по поводу моей защиты. К моему удивлению, он не уходил и вроде даже не собирался уходить, когда все закончилось. Мягко подошел ко мне:

– А тебе хватит денег расплатиться? – В этом были все грузины. Зарплата младшего научного сотрудника, правда, плюс иногда некая поддержка от бабушки, но в любом случае постоянная гордая готовность поделиться, показать себя независимым и богатым.

Грузинские коллеги стали настоящими друзьями, но я перестала приезжать в Грузию, поменяв работу и переключившись на другие методы. Когда встречались в Москве или на других конференциях, они приглашали приехать просто так, а потом как-то написали:

– Приезжай, а то приглашать перестанем. По возрасту.

Был 1980-й, мне было уже сорок, я осознала угрозу, и мы поехали.

Наш приезд опекали трое: кроме Нугзара и Валико, примкнувший к ним Димурий Маглакелидзе, с которым Лена познакомилась, когда они с Голованенко были в Тбилиси на очередной конференции металловедов. Он позже приезжал к нам в ЦНИИчермет и участвовал в конференции по чистоте стали в тогдашнем Жданове, где были и мы с Леной.

Каждый день все трое гордо приезжали на своих машинах к нашей гостинице, а потом пересаживались втроем в одну машину к счастливчику, у которого было больше бензина, или сцеживали остатки из неизменных канистр и везли нас показывать окрестности.

Так память устанавливает даты, когда исчез бензин, и по всей стране стояли очереди на заправках.

В те годы «застоя» стал популярным анекдот про «загадки социализма»:

Никто не работает, а план выполняют. План выполняют, а в магазинах ничего нет. В магазинах ничего нет, а холодильники полны. Холодильники полны, а все недовольны. Все недовольны, а голосуют «за».

То, что люди, вопреки всему, ухитрялись наполнять холодильники – правда, но это было до тех пор, пока где-то что-то было, что было можно достать.

В конце 80-х стало все исчезать и в Москве, и мы приходили в наш привычный магазин «Сыры» на Ломоносовском проспекте с вопросом:

– А сыр есть?

Не было и молока, и ответы были понятны по отсутствию очередей.

В 1989 ом мы ездили в Берлин с нетерпением увидеть новорожденного Бенечку, гуляли вокруг дома родителей Вероники в Кёпениге, наткнулись на магазин колбас, подавленные их изобилием. Юра задумчиво произнес:

– Два автобуса из Владимира, и ничего этого не будет.

В 1990-м наши польские друзья Задрожные проезжали из Москвы в Катынь. Отец Ванды погиб в Катыни, и ее включили в состав делегации, которая ехала в Катынь для участия в съемке документального фильма, спонсируемого Анджием Вайдой.

Осведомленные без нашего участия Ежи с Вандой привезли нам какие-то пищевые гостинцы, и мы с Юрой хорошо помним, что кормили гостей их же продуктами, когда они зашли к нам на пути туда, и приберегли остальное, чтобы кормить их на обратном пути.

Было ужасно обидно, что после развала «соцлагеря» кажущееся изобилие в Польше начиналось уже с вокзальных ларьков в Варшаве.

А через несколько лет все обрушилось и на нас, вереницы ларьков и все, кажущееся вчера недоступным, похожее на изобилие.

Правда, при этом многотысячные всесоюзные исследовательские и проектные институты потеряли большую часть заказчиков и соответственно многие сотрудники остались без работы. Наш сокурсник и Юрин коллега по ВНИИЭМу Гарик Малахов после безуспешной борьбы за существование торговал каким-то барахлом на рынке в Коньково. Но на рынках было все.

Я напрасно предупреждала липецкого Ларина, с которым ехали в конце 93-го года в Бельгию:

– Первый раз за границу и сразу в Бельгию, – тяжело. Вас ждут большие испытания.

Я помнила свой шок 91-го года и бегающего по Генту с раннего утра Витю Кирилленко:

– Проверил. Действительно, клубника у них начинается в шесть утра. (Было начало марта).

Ларин посмотрел магазины Бельгии и оказался абсолютно равнодушен:

– А у нас на Липецком рынке все это есть. О качестве – особая песня, но это понимание пришло много позже.

Конечно, поездки в командировки по стране помнились не только авоськами с продуктами, которые мы возили друзьям, но и привезенными оттуда настроениями наших соотечественников.

Так, в начале 83-го, вися на подножке липецкого трамвая, я услышала надолго запомнившуюся реакцию на «облавы» уклонившихся от работы в рабочее время, которых ловили в парикмахерских, банях, кинотеатрах.:

– Правильно Андропов делает. Стране давно нужна твердая рука.

Не помню такой громкой «народной» поддержки перестройки, так неудачно начавшейся с «сухого закона».

Есть такой город – Белебей

Началось все со звонка начальника отдела материалов ВАЗа Виктора Ионовича Фалкона, который постепенно стал горячим сторонником наших работ:

– Нина Михайловна, вот вы показали, что ваши стали быстро упрочняются при деформации. А можно протянуть пруток вашей стали, подобрав деформацию, чтобы он достиг нужной высокой прочности?

– В принципе, можно.

– Займитесь этим, пожалуйста. Проблема в том, что длинномерные шпильки и болты, прочность которых достигается термобработкой, сильно коробятся в печах, а при их правке возникают различные проблемы.

Для нас было внове перейти от листа к круглым заготовкам. Это стало темой диссертации Саши Ефимова, мы изучили альтернативные решения, и наш подход смотрелся вполне реалистично.

Фалкон вскоре позвонил опять:

– Есть такой город Белебей, и там расположен завод «Автонормаль», поставщик всего крепежа для ВАЗа и КамАЗа. Вам бы надо туда съездить, посмотреть их технологический процесс, объяснить ваш подход.

Город Белебей был довольно небольшой, находился в Башкирской АССР, добираться туда было сложно: или 36 часов на Челябинском поезде до станции Аксаково, откуда нас забирали заводской машиной, или, как мы предпочитали позже, самолетом до Уфы, а оттуда 280 км машиной, которую опять же специально присылали за приезжающими.

У Саши Ефимова родился маленький Миша, и он практически не мог ездить в командировки (надо было помогать Тане), поэтому Лена, уже год как защитившая диссертацию, взяла этот проект «на грудь», и его промышленное освоение – целиком ее заслуга.

В первый раз я почему-то поехала туда одна, на поезде, принимали меня на «нижнем» уровне специалистов, без начальства. Правда, познакомилась с главным технологом Николаем Ивановичем Счисляевым, который помог наметить начальные эксперименты, посильные для объемов стали, изготовленной нашим опытным заводом.

После получения первых результатов в нашу заводскую деятельность непосредственно включился директор завода Марс Гизитдинович Амиров и, в те годы его помощник, молодой Расул Гареев, который на наших глазах вырос до Расула Курбановича и заместителя директора.

Сотрудничество с этим заводом, которое расширялось в направлении других марок, помимо двухфазной стали, превратилось в многолетнюю дружбу, и оба, Амиров и Гареев, заслуживают, чтобы о них рассказать поподробнее.

Рядом была Татария, куда периодически (в том числе и в день ГКЧП, то есть уже в 1991-м) мы ездили из Белебея на КамАЗ, через так называемый «самый длинный мост в мире», потому что разница во времени по сторонам этого моста была в два часа. Татарская кухня преобладала, жена Амирова научила меня делать татарские перемечи (острее и меньше размером, чем русские беляши), в семье Гареевых угощали вкусным острым мясом.

За многие годы знакомства мы побывали во многих домах сотрудников «Автонормали» и даже на их «дачных» участках размерами в четыре сотки и с маленькими однокомнатными летними домиками. Счисляевы как-то раз позвали на малину, которую я всю, к своему стыду, объела, научили жарить натертые чесноком кабачки в яйце.

Наше регулярное появление на заводе становилось событием (москвички, ученые). При этом Амиров и другие руководители завода были очень довольны нашими результатами (ширилось опробование изделий из новых сталей на ВАЗе и КамАЗе). К тому же они знали, что нашим приездам и опробованиям предшествовали (помимо борьбы за выплавку стали, о которой я писала выше) наши с Леной длительные командировки для проведения термообработки сталей соответственно в Белорецке и Орле. В знак признательности они выискивали способы принять нас как можно привлекательнее. Беда была в том, что из городских достопримечательностей в городе был только ликеро-водочный завод. Не рассчитан был город на прием женщин.

В какой-то из наших приездов Расул Гареев, загадочно прихватив какой-то сверток, подвез нас на машине, как он сказал, на некое мероприятие. Хорошо, что в тот раз с нами с Леной был и Саша Ефимов. Как оказалось, нас везли на традиционную для специальных гостей, с образовательными элементами, дегустацию продукции ликеро-водочного завода. Нам предстояло узнать не только, как правильно дегустировать, но и то, что Белебеевская водка – очень чистая, впервые попробовать черемуховый ликер, узнать, что технология их производства (наклонный спуск конвейера) – саморозлив (с ударением на «о»). Расул разложил на столе принесенные с собой бутерброды с красной икрой (было начало 80-х). Главный инженер завода, который проводил дегустацию, был увлечен своим делом, делился своими знаниями. На вопрос о различных сортах напитков он часто отвечал пренебрежительно, как, например, о пшеничной водке: «надуманная марка».

Помню очень аккуратный и четкий почерк Расула, который вместе с нами каждый раз обобщал итоги наших приездов и поездок на ВАЗ или КамАЗ. Он рос на глазах, стал настоящим соавтором выполняемого нами освоения новых сталей. В 1992-м мы вместе ездили на конференцию ИСАТА во Флоренцию, где он выступал с докладом по новым сталям для высокопрочного крепежа.

Амиров был не просто очень сильным руководителем огромного завода, но и остроумным человеком, любителем розыгрышей. Как-то мы были в Белебее летом, в жару, и Лена спросила, нет ли на заводе бани. Через пару дней Амиров, встретив нас, сказал:

– Завтра устроим для вас баню. Мы и профессионала нашли. Проверенный. Член парткома.

Мы с Леной напряглись, но «со своим уставом» – спорить не стали. В субботу нас куда-то отвезли, показали небольшое бревенчатое здание. Заглянули – действительно баня. Помня про «члена парткома», остались в купальниках. Через несколько минут в баню зашла женщина, явно очень напряженная. Увидела нас, всплеснула руками:

– Ну, Марс Гизитдинович, ну и напугал.

– А что случилось?

– А он мне вчера сказал: тебе особое поручение. Ученые из Москвы приехали. Надо устроить им настоящую баню Я поняла: мужики, но с Амировым не поспоришь.

Про члена парткома была правда. Эта милая женщина, которая была и членом парткома, стегала нас вениками, а потом мы ее, и после этого сколько-то времени уже не умирали от жары.

Внедрение двухфазных сталей расширялось, но было необходимо найти способ кратковременной термообработки: на данном этапе это был медленный нагрев перематываемых рулонов проволоки в обычных печах с последующим ускоренным охлаждением в водяных ваннах.

Появилась новая аспирантка Оля Зорина, и я поставила перед ней задачу исследовать влияние высоких скоростей нагрева на структурообразование в межкритическом интервале. Саша Ефимов помог ей наладить оборудование для проведения экспериментов. Вадим Гринберг с Борей Фельдманом (НИАТМ) увидели важные эффекты, которые могли радикальным образом ускорить и процесс сфероидизации традиционных сталей для крепежа, на который уходила большая доля затрат времени и энергии.

Лена ушла из ЦНИИчермета, дела Автонормали принял у нее Миша Бобылев. Его усилиями совместно с Расулом Гареевым удалось создать и запустить в производство установки индукционного нагрева для получения двухфазной стали и ускоренной сфероидизации.

В 1992-м году Марс Гизитдинович скоропостижно умер, директором завода стал Николай Иванович Гордиенко. Через пару лет подоспела кампания «выборов» директора. Как это не раз случалось в те годы, технически грамотные руководители Гордиенко и Гареев оказались вне руководства, зато новое и много раз сменяемое начальство серией приватизаций и банкротств привело к развалу завода, который с трудом оживал уже в новом тысячелетии.

Украинская эпопея

Помню, что в ожидании экспериментов на новом агрегате непрерывного отжига мы рассматривали как возможный вариант и завод Запорожсталь, поставляющий внутри Украины в том числе и автомобильные марки листовой стали. У них был довольно перспективный термический агрегат, который они использовали для нержавеющих сталей, и я поехала туда для обсуждения возможного сотрудничества по обработке на нем и наших двухфазных сталей.

Этой поездке предшествовали мои разговоры с Институтом черной металлургии в Днепропетровске, и их представители собирались провести предварительные разговоры по организации самой встречи и приехать в Запорожье для моей поддержки.

Когда я сошла с поезда, они меня встречали у вагона. Был вторник, совещание назначили на среду. Как выяснилось, они приехали еще в понедельник «чтобы устроиться».

Совещание проводил начальник ЦЗЛ Мовшович со странным именем Вилорд, наверняка придуманным как аббревиатура из инициалов В. И. Ленина плюс что-то. Собралось много народа, задавали много вопросов по ходу моего сообщения.

Сотрудники ИЧМ не проронили ни слова.

Далее началось обсуждение целесообразности проведения опытных термообработок на Запоржстали. Был декабрь 1982 года. Можно было представить мое потрясение, когда один из выступающих начал с большой цитаты:

– Как сказал Юрий Владимирович: «Мы располагаем большими резервами в народном хозяйстве. Эти резервы надо искать в ускорении научного прогресса, в широком и быстром внедрении в производство достижений науки и передового опыта».

Я обомлела. Я еще не слишком хорошо знала имени отчества председателя похоронной комиссии по случаю смерти Брежнева, а тут человек уже и большую цитату нового лидера произнес без бумажки. В то же время слова были в целом о важности прогресса, вроде бы в мою пользу, и я ему простила. (Постфактум понимаю, что если бы эта линия на продуманную поддержку инноваций поддерживалась и в период перестройки, может, и не было бы тех разрушений «несущих конструкций», которые привели к разрухе страны). Однако несколько других демагогов, включая начальника ЦЗЛ, с не менее красивой аргументацией, доказывали потенциальные опасности для агрегата и завода, если займутся этим прогрессом, то есть новыми сталями.

Представители ИЧМ молчали.

Однако после окончания совещания, когда я поделилась своим потрясением по поводу цитирования только что назначенного Андропова, представитель ИЧМ Владимир Яковлевич Савенков, который отличался своим пристрастием к биологии, философски ответил: