Скоморошины

Про чертей

а) Мужик шел в Неноксу, на мосту, на истоке в Куртяву идти, увидал на мосту сидит чертовка и прикокиват: «Было у меня цветно платье, все отняли, а нынче пойду в воду, по немецку моду, про пестро платье, да про коротки волосы, и больше некогда не выйду и не покажу голосу».

б) Мужик рыбу ловил на Амборских озерах (там где скиты), увидал черта на заязке. Черт сидит, качается и говорит: «Год году хуже, год году хуже, год году хуже». Мужик его веслом и хлопнул. – А этот год тебе хуже всех. – Да и убил.

Водяной

Ходил за рябчиками, ночью часов в двенадцеть, хотел через реку брести, попадал к лесной избушке; спустился в реку и мне показалса водяной хозяин, и в этой речки мне показалса водяной хозяин, как есь месец пек, пловет прямо на меня, я и в гору выскочил, острашилса. На гору выбрал и ночевал на горы в зароде, в ту ночь не смел брести.

Морской царь и купеческая дочь

Жил один купец, у него было три дочери. Стал он собираться задальния моря за товарами и спрашивает дочерей что им там купить. Старшая дочь просит купить ей там подвенечное платье, средняя дочь заказывает купить ей зеркальный туалет, а младшая дочь просит привезти ей аленький цветок. Купец отправился в путь, справил свои дела и купил дочерям на платье и туалет, а для младшей дочки все лавки обошол, а аленькаго цветочка не нашел. Собрался домой и задумался, как это я самой любимой дочке подарка не нашел. Ехал он морем, поднялась сильная буря, он испугался, чтобы не потонуть, но буря прибила корабль к берегу небольшаго острова. Он вышел со своего корабля на берег и пошол в лес, немного места прошел и потерял дорожку, и запутался, пошол, не зная куда. Вдруг видит, стоит большой хрустальный дворец, подошол к нему и очутился в красивом саду. Потом вошел во дворец и обошел его весь и ни одного человека не встретил. В комнатах было много невиданных растений и кораллов. Время было не рано и он остался тут ночевать. Стол был приготовлен, а народу нет, он один сел и закусил. Утром проснулся и пошел в сад и увидал тут: растет аленький цветочек, поглядел по сторонам – никого нет – и только что хотел его сорвать, где ни взялся большой страшный старик с зелеными листьями в волосах и говорит ему:

– Я – морской царь, а это мой летний дворец и сад, зачем ты берешь мой самый любимый цветок?

Купец ему объяснил, что он хотел взять цветок для своей любимой дочери. Старик и говорит:

– Отдай мне эту любимую дочку, тогда и бери цветок. Купец согласился отдать ему дочку, взял цветок и пошол.

Увидал хорошую дорогу и корабль никуды не девался. Отвалили от берега и поплыли домой. Приехавши домой отдает дочерям подарки: подвенечное платье, зеркальный туалет, а младшей дочери – аленький цветочик и говорит:

– Сразу я не мог достать этой покупки и больших трудов мне стоило достать этот цвет и сам заплакал. Дочь поблагодарила его и пошла в свою комнату. После этого дочери стали замечать, что у отца какое-то горе, и он его скрывает. Через неделю приходит письмо, что посуленной отдай. Он еще больше запечалился. Любимая дочь нашла это письмо и прочитала. Узнав отцовское горе и сказала:

– Полно тебе, папа, печалится, а лучше дай мне благословение, и я пойду к старику и одна погибну, чем вам всем страдать.

Отец согласился. Стали ее провожать отец и сестры, а матери у нея не было, и только вышли из дому на улицу, вдруг подхватил ветер и унес любимую дочь. Она очутилась в том дворце, где отец обещал ее морскому царю. В комнате стол накрыт, а народу нет, только прислуживает одна девушка с длинными зелеными волосами, а купеческая дочь не может понять от нея ни одного слова. Живет сутки и другая и никого не может увидеть, кроме этой девушки. Однажды слышит где-то музыку и говорит:

– Что же это я слышу за стеной музыку, а кто играет не вижу, хоть бы какое страшилище, я бы и то не испугалась, чем жить в таком неизвестном положении.

Вдруг и слышит за стеной голос:

– Рад бы я выдти показаться, да больно страшен. Купеческая дочь как только этот голос услышала, так со страху и лежала целый день. Пришла в чувство и просит, чтобы он показался ей, чтобы скорее привыкнуть. Захотелось ей в сад погулять, она и вышла, поднимается сильный ветер и является страшный старик. Она на него робко взглянула и небольно испугалась, он ее как добычу повел во дворец и принудил ее жить с ним как жену. Потом она стала звать его на свою родину, а пока купеческая дочь осталась в неволе, но все морской царицей.

Никитка и водяной дед—золотое волосье

У одного мужика было три сына. Выстроил он новый дом и посылает туда старшаго сына ночевать и говорит:

– Какой тебе сон приснится, то скажи мне.

Пошол сын ночевать и утром рассказывает сон, что у них полный двор скотины стоит. Шлет средняго сына ночевать. Тот утром рассказывает, ему снилось, что полные амбары хлеба. Посылает младшаго сына Никитку ночевать. Лежал, лежал он, и приснилось ему, что он ноги вымыл в воде, а отец эту воду выпил. Утром он пришел домой и говорит отцу, что ему ничего не приснилось – он побоялся объяснить такой сон. Отец розсердился и говорит:

– Здобляйся, коли так, в лес.

Пришли в лес, он снял с него одежу и велел сесть в дупло дуба, а сам ушол и оставил его нагова и босова. Случилось тут быть короля сыну за охотой. Слышит, собаки лают не на зверя, он подошол к дубу и говорит:

– Кто тут, вылезай.

– Я не могу выйти, так как я наг и бос.

– Пойдем ко мне жить, я тебя одену.

И поставил его в конюха. Через несколько время королевич уехал в иныя земли сватать себе невесту. Оттуда шлет тебе приказ, чтобы ему выслали шесть человек слуг, в том числе и Никитку. Пошел с товарищами Никитка и дошел до высокой горы, а на ней слышон шум престрашонный. Подходят, а там два бесенка дерутся.

– О чем вы хлопочите? – спрашивает Никитка.

А бесы отвечают:

– О сапогах-скороходах, кому они достанатся.

– Вот я сейчас выстрелю, кто принесет пулю вперед, тому и достанутся сапоги-скороходы.

Бесенки убежали, а Никитка свои сапоги сбросил, а скороходы надел. Пошли дальше, опять слышат шум престрашонный, а это дерутся и спорят два чертенка.

– О чем вы спорите?

– О шапке-невидимке – кому достанется.

Никитка опять предложил выстрелить и принести пулю. Пока чертенки бегали, Никитка надел на себя шапку-невидимку, а свою тут бросил. Наконец, добрались до королевича, а он уже сосватал царевну, только царевна предложила царевичу достать три золотыя волоска у водянова, как ему, так и ей, а то свадьбе не бывать. Королевич запечалился и объяснил Никитке свое затруднительное положение. Никитка, имея у себя чудесныя шапку и сапоги, обещал помочь горю и стал следить за дворцом. Вот царевна со своей служанкой, девкой-чернавкой, сподобились и пошли на озеро, а Никитка за ними, сел за кустик и слушает. Девка-чернавка и закричала:

– Дедушка, дедушка, выйди-ко, я у тебя вошек поищу.

И вылез из озера водяной дед-золотое волосье, шелкова борода. Стала искать вошек в голове и выдернула три золотые волоса, А Никитка подбежал и выхватил, целую горсть; стала она искать в бороде и тоже вытащила три волоска, а Никитка опять выщипнул целую горсть. Водяному деду это не полюбилось, он вырвался от них и бултых в воду. Царевна с девкой-чернавкой пошли домой, а Никитка побежал к королевичу и отдал ему горсть золотых волос. На утро королевич пощел к невесте, она ему показывает три золотые волоска, а он ей – целую горсть. Она удивилась, что столько достать невозможно, что у тебя кто-нибудь хитрует, и я доберусь, и ушла. Ночью подошла с чернавкой к слугам королевича и прямо заподозрила Никитку, и у соннаго отрезала правую полу, а Никитка притворился спящим, а когда они ушли, он у всех товарищей отрезал правыя полы. На утро царевна призывает слуг жениха и спрашивает:

– У кого из вас отрезана правая пола – выходи.

Они все закричали:

– У меня отрезана! У меня отрезана!

Она рассердилась и сказала:

– Уж дознаюсь, кто у вас хитрует.

Ночью опять пришла и отстригнула у Никитки волосьев и сказала:

– Ну, теперь узнаю, кто у них большак.

Никитка не спал и все слышал, и у своих товарищей выстриг волос, и наказал:

– Как завтра вас позовут, так все кричите: я большак!

Царевна на утро их призвала и спрашивает:

– Кто у вас большак – выходи, я осмотрю.

Все слуги закричали:

– Я – большак! Я – большак!

Она осмотрела: у всех выстрижено волос. Она стала в недоумении, призвала королевича-жениха и говорит:

– Ты меня перехитрил, скоро будет наша свадьба.

Свадьбу отпировали, королевич с женой и Никиткой поехали домой. Он Никитке в благодарность дом поставил и все хозяйство. В то же время, братья Никиткины не стали отца кормить и выпихнули его на улицу. Батько и пришол к Никитке жить. Вот, однажды, Никитка вымыл ноги в тазу и эту воду забыл вылить, а батько ночью слез с печки и выпил эту воду. На утро Никитка и говорит:

– Вот, тятинька, ты воду-то из тазу выпил, а я этой водой ноги мыл, это мне и приснилось, когда ты меня посылал ночевать в новый дом, только я тогда не осмелился этот сон тебе сказать.

Старик и остался у Никитки жить, благославляя за доброту своего младшаго сына.

Про русалку

Марина-русалка

Лет со сто тому назад в Симбирске жил под горой у Спаса Иван Курчавый с отцом и с матерью. Церковь Спаса старинная была и вся расписана по стенам разными житиями. На одном образе была написана царица-красавица: румяная да такая полная и едет она на лебедях – одной рукой правит, в другой ключи держит. Иван Курчавый часто говаривал в хороводе:

– Мне невесту нужно эдаку, как писана царица в лебедях.

А он был красавец, писаный глазок. Голова была вся курчава, а эти волосы как кольца золотыя вились. Белый, румяный, полный, кровь с молоком – одно слово – молодец! А уж бандурист был какой – заслушаешься! Плясовую заиграет – не удержишься! Весь, бывало, хоровод распотрошит. А бывало девушки да молодыя вдовушки сберутся весной в хоровод в белых кисейных рукавах да в стандуплевых или в штофных сарафанах, как лазорев и маков цвет, любо посмотреть!

Недалеко от Курчаваго жила молодая вдова Марина. Год, почитай, она жила с мужем, и, поговаривали, извела его. Суровая была, а красивая: сдобная, чернобровая, черноглазая, лице, что твой фарфор, а румянец во всю щеку так и играл, и играл; и взгляд был пронзительный. Она в хоровод не ходила, а редко, в праздник после обеда выдет за ворота, сядет на завалинку, да издали на хоровод и любуется, да все смотрит и смотрит на Ивана Курчаваго и теперича, если заметит, что котора девушка ему приглянется, так вся и покраснеет, до ушей разгорится, а уж глазами так на него взмахнет – кажись, готова съесть. Такой-то у ней был взгляд: насквозь человека пронзит. Иван Курчавый, бывало, даже побледнеет. Диковинное дело, какие глаза бывают! От инаго глазу захворать даже можно. У меня бабушка хорошо от глазу лечила: почерпнет с молитвой ковшичек чистой воды, положит туда из горнушки холодных углей, прочитает три раза «Богородицу», да нечаянно и спрыснет водой, чтобы у тебя от испугу мурашки по телу забегали – ну, и легче от этого. И глаз глазу рознь бывает: от синаго глаза – холодные угли, как горячие шипят. У нас была золовка Овдотья, так та теленка сглазила: на другой же день околел. И глазищи у ней были серы, ехидны этаки. Ну, вот видишь ли ты, должно быть, Марина этого Ивана Курчаваго любила и ревновала ко всякой девке и бабе, и, поговаривали, что он к ней, Марине, по ночам похоживает и с ней любится. Это отцу с матерью стало известно, и задумали они сына женить, и нашли они ему невесту хорошаго роду и племени и богатых родителев – девицу красивую, степенную. Только что узнала Марина и начала колдовать, и чего только не делала, по розсказам, так индо ушеньки вянут. Вынимала она у невесты и следы, и на кладбище его хоронила, и на соль-то наговаривала с причитанием:

– Боли у раба Божия Ивана сердце обо мне так жарко от печали, как соль эта будет гореть в печи.

Роскалит печку до красна и туда наотмашь и бросит горсть этой соли, а то, слышь, снимет с себя ношну рубашку, обмакнет в пиво или в вино, выжмет, да помоями-то этими и напоит его. Это все не действовало. Она взяла да из восковой свечи вынула светильню, отрезала ленту коленкору и написала на коленкоре:

– Гори сердце у раба Божия Ивана обо мне, как эта свеча горит перед тобою, Пресвятая Богородица!

Да свечку-то у Спаса запрестольной Божьей Матери и поставила. Так эдаким родом она Ивана Курчаваго к себе приворожила, что стал он Марину во сне видеть и только ей грезить. Ну, родителям не хотелось ее себе в невестки брать; боялись Марины, али хотели взять за него девицу. Верно что девицу, потому ее всякий муж по своему карахтеру может переделать, а вдову не перевернешь, все равно, что упряму лошадь. А у Марины знали, что у ней карахтер крутой был, и она старше годами была Ивана Курчаваго и что-что красавица, все-таки вдова, а не девка. Поди ты, что эта Марина с Иваном Курчавым наделала! Беды! На другой день рукобитья приехал он домой от невесты, отпрег лошадь, поставил в конюшню и вошел к себе в избу. Отец с матерью посмотрели на своего Ивана и с диву дались: бледный, помучнел весь, а глазами так страшно ворочает, словно что потерял да ищет. Спросили его:

– Что с тобой, Ванюша?

А он как бросится с хохотом из избы в сени за дверь и давай руками-то все шарить. Отец с матерью перепугались, видят: дело худо, их Иван сбесился, а он с конюшни бросился на сеновал. Они там его и заперли, вскричали соседей, чтоб им помогли его связать, кабы он чего с собой и с ними не поделал. Тут пришли человек пять соседних извощиков и ломовых, и выездных, кое-как стащили с сеновала за руки и за ноги, а он бьется, брыкается, удержать не могут и пять человек. Вот так силища была! Несмотря, что извощики парни дюжи – молодец к молодцу, кажись, по сажени в плечах будет, а он их так на себе и носит. Кое-как связали возжами руки назад, повалили на спину; один стал держать его за руку, другой рукой придавил ему брюхо, а трое стали ноги вязать. Как он плечами-то поднатужился да ахнет – возжи-то, как нитки, хрустнули! Не знают что с ним делать. Случился тут у Курчавых Чувашенин (с хлебом к ним приехал), подошел к извощикам да и говорит:

– Надевай, ребя, на него хомут вон с моей-то потной лошади.

Те рты разинули, молчат.

– Надевай, знай надевай! Небось не тронет! Хозяин-отец! Ищи бабу брюхату, вели ей Ваньку держать за хомут! Смирней будет, все пройдет! Над ним гораздо баба шутила, ишь шайтана в него садила!

И случись тут моя матушка, царство ей небесно, из-за калитки смотрела как Иван Курчавый бесится (а она, слышь, мной беременна была), давай ее упрашивать, чтоб она подержала. Ну, баушка и соседки уговорили ее, чтобы она помогла спасти душу христианскую. Обрядили Ивана Курчавого в хомут с шлеёй, как лошадь; мать стала держать – не шелохнулся даже; появилась у рта пена, отерли. Стал засыпать и захрапел, а Чувашенин все что-то бормотал и заклинал шайтана. Оставили Ивана в хомуте до утра, и спал он до полудня. Проснулся как угорелый и спрашивает:

– Где я?

Сняли с него хомут, вошел он в избу, перекрестился, сел за стол, попросил квасу, напился. Его стали расспрашивать, что с ним случилось, он все и рассказал.

– Еду, – говорит, – от невесты, на Завьяловой горе меня и встретила Марина и говорит: Ванюша, домой что ли едешь? Домой, – говорю. Довези меня, голубчик. Садись, довезу. Кое о чем с ней поговорили насчет себя, и я ее привез с себе домой, да за дверь в конюшню и спрятал, чтобы не видал никто. А потом стал Марину искать, и так и сяк – нет, не могу найти. Дальше что со мной было и не помню. Ивану Курчавому полегчало, зато Марина заболела. Ударит ее, говорили, чертова немочь и лежит Марина без языка, вся бледная и простоволосая, а груди на себе руками так и теребит, рубашку в лоскутки изорвет… Билась, билась, да в день свадьбы Ивана Курчаваго в Волгу и бросилась. Как сумасшедшая выбежала на берег нагишом, косы распущены – и поплыла на середину, да там на дно и опустилась. Искали и неводом и снастями – не могли найти. После слухи пошли, что Марина оборотилась русалкой, да по вечерам и выходит на берег. Сядет на огрудок или на конец плота и все моет голову, да расчесывает свои косы, а сама смотрит в избу, где живет Иван Курчавый с молодой женой. Потом вдруг застонет да заохает жалобно-прежалобно и бросится в воду со всего маху. Многие ее видели, даже слышали как она горько плачет и поет заунывно тихо – индо сердце берет:

Ах ты, Ванюшка,Ты мой батюшка!Ты меня разлюбил,Ты меня погубил!Ненаглядный ты мой!Дорогой ты мой!

Стали про Марину-русалку поговаривать в городе. И Иван Курчавый слышал, что Марина от любви к нему утопилася в Волге, стала русалкой и живет в страшном омуте, где и в бурю и в тиху погоду вода как в котле кипит, белый вал ходит. Ну, будто бы Марина-Русалка с каким-то седым стариком в этом валу и появляются и лодки опрокидывают. Рыбаки поговаривают, будто видели Марину-Русалку на песках против Симбирска. Плывет, кажется, лебедь тихо, выйдет на песок, взмахнет да ударит крыльями и превратится в красавицу бабу и развалится на песке как мертвая. Вечерком многих пугала.

А Ивану Курчавому что-то не жилось с молодой женой, хоть и красавица была, да видно душе не мила. Начал все тосковать и повадился в полночь один одинешенек на бударке ездить к омуту с гуслями, да играть разны песенки. Сам то заплачет, то засвищет, то как лешой захохочет, то затянет заунывную песню, да таким зычным голосом, что она по всей Волге так и разольется:

Изсушила меня молодцаЗла тоска жестокая!Сокрушила меня молодцаМоя милая, сердешная,Моя милая, что задушевная!Ты возьми, возьми моя милая,Меня в Волгу матушку глубокую,Обойми меня рукою белою,Прижми к груди ты близехонько,Поцелуй меня милехонько…

Ну, слышь, Марина-Русалка вынырнет из воды, бросится в лодку к Ивану Курчавому и давай с ним миловаться да обниматься и хохотать, да так страшно! Ездил, ездил Иван Курчавый в полночь на омут, да так и след его простыл: ни его, ни бандуры не нашли, только весла да лодка у берега. Осталась его молодая жена, стала по мужу плакать да тосковать и раз, слышь, он ночью к ней приходил и сказал:

– Не тужи обо мне, женушка, Мне с Мариной жить на дне Волги-матушки весело: меня полюбил Водяной Волнок, угощат меня разными яствами и питиями и живет он во дворце изумрудном и все просит ему играть на бандуре. Заиграю – он распляшется со всеми женами русалками, а как перестану – остановится. Обещал наградить меня на этом свете: отпустить вместе с Мариною – моей полюбовницей. Никому только ты об этом ни-ни, не сказывай!

После этого видения вдова Ивана Курчаваго вдруг сделалась при смерти больна, да родным и розсказала, что она свого мужа ночью видала. Как рассказала, у ней язык отнялся и тут же дух вон.

(Записано со слов симбирской мещанки Екатерины Григорьевны Извощиковой и сообщено М. И. Извощиковым)

Водяные шутовки

Портной обругал свою жену в неудобный час, послал ее к шутам. Было около полуночи баба вышла по нужде во двор и пропала. Искали день, два, неделю, а баба как в воду канула. По совету добрых людей стали отчитывать, подавать милостыню. Через несколько недель в полночь же, подкатывает к избе телега и что-то с треском сбрасывает. Выходит портной из дому, глядит – это его жена, худая и измученная. На расспросы его и домашних рассказала, что когда муж обругал ее непригожими словами, вышла во двор, окружила ее какая-то невидимая сила и повела со двора вон, привели к реке, ее потянуло в воду и оказалась она в гнезде шутовок. Живут они, как и мы, в избе, стряпают едят, прядут, шьют, одним словом, делают все как и у нас. Живут артелью одни шутовки. По ночам ходят по деревням и заходят в те избы, где за стол садятся не молясь, бросают на стол куски, смеются за едой, не зааминивают окон и дверей. Там они забирают всякую еду к себе, воют по избам в свой час, уводят проклятых детей и больших, которые им поддадутся. Сначала с бабой обращались хорошо, а когда стали молиться и подавать милостыню, то принялись озорничать, морить голодом. Наконец, когда заморили, привезли и бросили к избе.

«Нечистые места» есть около каждой деревни: там водится нечистая сила, которая старается погубить крещеную душу. Такой славой пользуется «Большое болото», около которого видали огни в ночное время, слыхали крики и т. п. По средине болота вроде пруда. Подойти к воде можно только по лавам, положенныи через кочки. Купаться здесь боялись, были несчастные случаи, кого за ногу схватил, кто утонет. Но все же находились смельчаки, которые иногда купались, но надо было избегать полден и темного времени. Раз молодой парень пошел купаться, прошел лавы и видит, что на том берегу сидит голая девка и моет голову. Он задумал ее напугать, обошел кругом болото, близко подкрался к ней и закричал. Девка в воду и больше не появлялась. На кочке остался кусок ноздреватого мыла. Парень сначала думал, что девка утопилась, долго стоял над водой, видел только как вода заходила и долго волновалась. Взял кусок мыла, пошел на деревню, ни у кого такого мыла нет и ничья девка не купалась. А это была шутовка, у ней и одежи-то никакой не было.

Про домового

Домовой

1898 г. сентябрь. Недавно мне пришлось слышать рассказ о домовом. Молодая баба, уроженка дер. Саломыковой, Фекла Алтухова, рассказала мне случай, бывший с ея невесткой. У этой невестки был трехлетний сын, здоровый, славный мальчик. Однажды ночью мать этого ребенка была разбужена стуком отворяемаго окна. Открыв глаза, она увидала влезающаго в окно «хозяина», то есть домового. По виду он был похож на человека, одет «по-мужицки», на голове у него была огромная шапка, которую он не снял и в избе, а лица нельзя было разглядеть благодаря темноте. Влезши в окно, он подошел к лежанке и лег, вытянувшись во весь рост и низко свесив голову с лежанки. Бедная баба лежала ни жива, ни мертва. Потом, собравшись с духом она начала звать Феклу, когда та проснулась она попросила ее открыть трубу, так как из печи будто бы идет угар. Фекла встала, зажгла лампу. Домовой исчез. Угара в печке не оказалось и невестка призналась Фекле, что она позвала ее потому, что ей было очень уж страшно и рассказала ей о неожиданном посещении «хозяина». Вскоре после этого проишествия сын Феклиной невестки заболел и через несколько времени умер. Появление домового было принято бабами за предсказание смерти ребенка. Фекла сообщала мне еще, что домовой – или «хозяин», или еще «милак» – живет на чердаке – «на потолоке» – но ходит по всему дому и двору и «вещует», то есть является предупредить людей о приближении какого-либо несчастья.

Раньше я слышала, что при переходе в новую избу домового зовут с собой, «зазывают его». Я начала расспрашивать жену школьнаго сторожа.

– Скажи мне, Максимовна, как у вас зазывают домового, когда переходят в новую избу?

Старуха сначала отнеслась недоверчиво к моему любопытству.

– Не знаю, – отвечала она, – я молодая была, когда наши переходили в новую хату, может, старики и звали его как, не слыхала… А что?

– Да мне в Шелковке сказали, что его «зазывают», а я не поверила. Значит, неправда?

– Ды нет, гаворят надо зазывать… (Старуха, видя, что я спрашиваю серьезно, сделалась доверчивее). Вот как совсем перейдуть у новаю хату, да придут у стараю, памолютца Богу и кличут «хозяина»: «Хозяин! Хозяин! От нас нятбивайси, пайдем с нами у новаю жилишшу…» Тах-та штоль, я не знаю…

Максимовна вдруг оживилась:

– Ен вот кого любя, усе кукобя,[221] – заговорила она доверчиво и благодушно. – Лошадей и увесь скот жалея, кормя, лошадям коски заплетая, – так гривы позавьют-ца… Как мы уместя жили,[222] дык раз што было. Мужики, балча,[223] днем паложут лашадям корму, а ночью каму хотьца на гарот иттить? – Дык они днем свяжут визанку саломы, ды на тилегу на двор паложут, а повичерявши,[224] атнясуть лашадям. Вышал раз мой девярь,[225] слухая – хтой-та саломой шумить?

– Хтой-та?

Малчить.

– Мишка!

Малчить.

– Степка!

Малчить.

Пашел ен у хату. А ребята усе у хатя.

Што за казия![226]

– Ребята, вы у хатя?

– У хатя.

– Хто ш эта$7

– Вот, хозяин-то у нас какой! Скатину как любя, сам и корм нося… А вот куго ен не залюбя, дык возьмет, увес весь корм из ясел повыгрибя, да чужим атнисет, а сваи не евши… И бьет их… Усе падохнут.

– А если он не взлюбит какого-нибудь человека, что он делает? – спросила я.

– Да, гаварят, наваливаитца ночью, али шшипя (щиплет). У мине невестка, дык уся у синяках, бала (бывало), ходя. Ды дужа (очень) шшипя, ажно кровь почернея…

– Что же далать, чтобы он не щипал? – опять спросила я.

– Ды хто зная, – отвечала Максимовна, – Ды ана балыматная (легкомысленная, пустая) была, нивеска мая: усе, бала, с салдатами, с палюбовниками… Нехорошая баба, Бох с ей. Туго (оттого) ие хозяин и шшипал.

– А вот у суседей наших «напушшено» было, – начала опять Максимовна, – хтой-то сярдит на их был, ды «изделал».[228] Дык суседка сама видела двоих (домовых): адин у синей рубахе, другой – у красной, да пириметываютца.