Агада. Большая книга притч, поучений и сказаний

Когда же Бог их состарился, наступил на них Навуходоносор и сжег тот Дом их, и не помогли им чародейства их: одних Навуходоносор смертью казнил, других закованными в цепи изгнал из земли их и рассеял среди нас. Но и поныне люди эти не изменили постыдных привычек своих. Находясь в изгнании среди нас, они продолжают издеваться над нами и над богами нашими, нечистью и мерзостью считая нас.

И вот, все мы одно решение приняли: кинув жеребьи, постановили – истребить их с лица земли. Жребий выпал на тринадцатый день месяца Адар.

Когда получите настоящее послание, будьте готовы к упомянутому дню: стреляющие из лука – приготовьте луки свои, мечники – мечи свои, и будьте все на готове, чтобы убивать и уничтожать всех иудеев, которые среди вас, от отрока до старца, не щадя ни детей, ни женщин и не оставляя в живых ни единой души».

А вот содержание письма, посланного Аманом, потомком Агага, ко всем правителям страны:

«Я, вельможа царский и наместник его, знаменитейший среди сановников царских, держал совет со всеми князями, наместниками и областеначальниками. Постановили мы в едином совете единодушно и единогласно, с соизволения царя Ахашвероша написали и печатью царской скрепили нерушимо. А идет дело о Великом Орле[86], который крылья свои над всем миром распростер, так что ни одна птица, ни один зверь устоять перед ним не могли пока не восстал Великий Лев[87] и не нанес тому Орлу могучего удара, крылья его сломал, перья выщипал и ноги ему отрубил. И весь мир вздохнул свободно и жил спокойно и безмятежно с тех пор, как Орел тот был согнан с гнезда своего, и до настоящего времени. Ныне же замечать мы стали, что Орел стал снова перьями обрастать и крылья свои отращивать и собирается он, расправив крылья, покрыть нас и весь мир, как распростирал их прежде, опустошая земли древних предков наших. Ввиду этого, и с соизволения царя Ахашвероша, собрались все вельможи Мидо-персидские и написали мы вам, – дабы действовать всем единодушно, – чтобы уготовить сети для Орла того, изловить его прежде, чем он окрепнет снова и вернется в гнездо свое, выщипать перья его, крылья сломать, тело бросить птицам на съедение, яйца в гнезде его разбить, птенцов его растерзать и искоренить память о нем на свете. И не так сделаем мы, как сделал фараон, который повелел только детей мужского пола казнить, а женского оставлять в живых; и не так, как поступил Амалик, истреблявший слабых из них и оставляя сильных; и не так, как Навуходоносор, который, приведя их пленниками в Вавилон, дал им жить спокойно и даже пользоваться высшими почестями в стране; и не так, как Сенахерив, который переселил их в страну ничем не хуже их собственной. Нет, мы постановили с ясным сознанием – убить и погубить всех израильтян, от мала до велика, чтобы не осталось ни наследия, ни имени, ни памяти о них на свете, дабы они не могли поступать с нами так, как поступили с дедами и отцами нашими, – ибо злом отплачивали они всякому, кто делал добро им». (Аг. Эс.; Эс. – Р.; Аба-Гур.; Иалк)

XII. Три стиха

Когда письма эти были подписаны и отданы на руку Аману, веселый вышел Аман из чертога царского вместе со всеми своими приверженцами. Попался им на встречу Мардохей. В это время Мардохей заметил трех мальчиков, выходивших из школы, догнал их и остановил. Видя это, подошли к ним и Аман с друзьями, чтобы послушать, о чем Мардохей говорит с ними. Подойдя к детям, Мардохей сказал одному из них:

– Скажи, какой стих изучал ты сегодня?

Ребенок ответил:

«Внезапный страх не устрашит тебя,

Ни от злодеев пагуба грядущая».

Другой сказал:

– Я дошел сегодня в школе до стиха:

«Замышляйте – замыслы разрушатся;

Затевайте дело – не исполнится,

Ибо с нами Бог».

А третий произнес:

«До вашей старости Я – тот же неизменно,

До седины нести Я буду вас;

Я создал вас – и вас нести Я буду,

Обременю Себя и вас спасу».

Услыша слова эти, возрадовался Мардохей великой радостью, и смехом счастья наполнились уста его.

– Что такое сказали тебе дети эти, – спросил Аман, – что ты рассмеялся так радостно?

– Добрые вести поведали они мне, – ответил Мардохей, – чтобы не страшился я того зла, которое замыслил ты о нас.

Воспылал злобой Аман.

– «С этих-то ребят я и начну!» – проговорил он. (Там же)

XIII. Печать глиняная

И сказал Аман Ахашверошу:

– Бог израильтян ненавидит разврата. Вели, государь, собрать женщин и устроить пиршество, а израильтянам прикажи явиться всем, есть, пить и поступать по желанию своему.

Ахашверош так и сделал. Поспешил Мардохей объявить израильтянам, в предостережение им:

– Дети мои! Не ходите на пиршество это, не давайте искусителю оружия против себя!

Но не послушались израильтяне слов его и пошли-таки в дом пиршества.

По преданию от раби Измаила – на пир тот пришло восемнадцать с половиною тысяч человек, ели, пили до опьянения и до греха повального дошли. Предстал сатана перед Господом и доносить стал:

– Доколе, Владыка, не отвратишь Ты лица Своего от народа этого, который так огорчает и гневит Тебя? Да будет воля Твоя истребить племя это с лица земли!

– Что же с Торою станется? – сказал Господь.

– Духами небесными пускай довольствуется она.

Предвечный и Сам склонен был к этому:

– Для чего Мне племя это, – говорил он, – которое столько огорчений приносит Мне? «Изглажу из среды людей память о них».

И сказал Господь сатане:

– Принеси свиток, и Я напишу о гибели их.

Принес сатана свиток, – и написал Господь, и печать приложил.

В эту минуту предстала Тора, в одежды вдовьи обличенная, и подняла она плач перед Господом, и рыдали, вторя ей, Ангелы Служения, и к Господу взывали они:

– Владыка мира! Если Израиля не станет на свете, для чего мы тогда?

Услышали солнце и луна и погасили сияние свое, и скорбью исполнились небо и земля, и творения все.

Илия, – доброй памяти, – поспешил, встревоженный, к праотцам мира и к пророкам, взывая.

– Отца мира! Небо и земля, и все воинство небесное плачут в скорби и огорчении; весь мир объят трепетом, трепету роженицы подобным, – и вам ли лежать спокойно?

– А по какому это случаю? – спросили они.

– Произнесен приговор о гибели Израиля.

– Но если приговор подписан уже, – отвечали Авраам, Исаак и Иаков, – то что мы сделать можем?

Обратился Илия к Моисею:

– Увы, пастырь верный! Сколько раз вставал ты в годины бедствий народных – и отменял Господь приговор свой. Что скажешь ты ныне о беде грядущей?

– Но разве нет ни одного безупречного человека в поколении этом? – спросил Моисей.

– Есть один, имя его Мардохей.

– Иди же и скажи ему, – пусть взывает он к Господу с места своего, а мы отсюда взывать будем.

– Пастырь верный! – продолжал Илия – уже написан свиток о гибели народной и запечатан уже.

– Чем запечатан? Если глиною – моления наши услышаны будут, а если кровью, то решенного уже не изменить нам.

– Печать глиняная, – отвечал Илия.

– Тогда поспеши к Мардохею.

И поспешил Илия и поведал о том Мардохею. (Там же)

XIV. Палачу впору

«И понравилось это (совет жены и друзей) Аману, и он приготовил дерево».

Пошел Аман в дворцовый парк, срубил кедр и с песнями и ликованием перевез его и поставил у входа в дом свой.

– Завтра утром, – приговаривал Аман, – повешу я на нем Мардохея.

И становился Аман подле дерева, ростом своим измеряя высоту его.

И прозвучал Глас Небесный:

– Впору тебе дерево это; с первых дней творния для тебя предуготовано оно. (Там же)

XV. Гнев на милость

Приготовив дерево, пошел Аман к Мардохею и застал его в бет-гамидраше, окруженным учениками. Посыпав головы пеплом, облаченные во вретища, дети с плачем и воплями сидели над свитками Торы. Сосчитал их Аман – детей оказалось двадцать две тысячи. Всем им надели оковы на шеи и кандалы на ноги. Приставил к ним Аман стражу и заявил:

– Завтрашний день я сначала вырежу их всех, а затем и Мардохея повешу.

Приходили матери, приносили детям поесть и попить и говорили:

– Поешьте, дети, и попейте в последний раз, – завтра всем вам умереть, не умирайте хотя от голода.

Тогда дети, положа руки на свитки, отвечали:

– Жизнью Мардохея, учителя нашего, клянемся: ни до еды, ни до питья не дотронемся мы, лучше в посте умереть нам.

И каждый из них, свернув свиток свой, отдавал его учителю, и так говорили они при этом:

– Думали мы, что ради Торы Господь продлит жизнь нашу. Ныне же, когда не заслужили мы этого, прими от нас свитки эти.

И общий плач поднялся кругом. Подобно реву доносились снаружи рыдания матерей, а плач детей извнутри вторил им. И продолжалось это до тех пор, пока не достиг плач их до небесных высот – и услышал Господь голоса их. Было это в исходе третьего часа после полуночи. В этот час сошел Господь с престола Суда и воссел на престол Милосердия; и вопросил Господь:

– Что означают голоса эти, которые слышу Я, блеянию козочек и ягнят подобные?

Встал перед Господом Моисей, учитель наш, и сказал:

– Владыка мира! То не козочек и агнцев блеяние, но голоса детей народа Твоего, которые три дня и три ночи в посте пребывают, а на завтра, как агнцы, заклания ждут.

В то же мгновение возвратилось к Господу все милосердие Его, и сломал Господь печати и разорвал Он письмена приговора небесного, и сон тревожный послал на Ахашвероша в ту ночь. (Там же)

XVI. Падение Амана и возвеличие Мардохея

«В ту ночь отнялся сон у царя».

Сказание р. Хамы бар Гурион:

– Эту ночь проводили без сна: Есфирь, занятая приготовлениями к пиру для Амана, Мардохей – в посте, Аман – прилаживанием дерева для виселицы. Один только Ахашверош спал сном безмятежным. И сказал Господь духу сна:

– Дети мои в беде находятся, а этот нечестивец наслаждается сном на ложе своем. Иди, отгони сон от него.

Сошел дух сна и возмутил сердечный покой Ахашвероша, говоря:

– Неблагодарный! Иди, отплати благодарностью тому, кому обязан ты.

– Кто же это, – стал припоминать Ахашверош, – добро сделал мне, а я не вознаградил его? «И он велел принести «Памятную книгу дневных записей».

Сказание р. Леви:

– Один из сыновей Амановых был писцом царским, и ему-то пришлось читать перед царем из «Памятной книги». Дочитав до места, которое гласило о том, как «донес Мардохей на Бигфана и Фереша», чтец свернул свиток так, чтобы, пропустив место это, читать следующие затем строки записи; но царь, заметив это, сказал:

– Зачем свертываешь? Читай все, без пропусков.

– Государь! – сказал чтец, – некоторых слов я разобрать не могу.

В эту минуту сами собою прозвучали слова: «Как донес Мардохей» и пр. И когда имя Мардохея было произнесено, почувствовал царь, что благодатный сон вернулся к нему.

На рассвете царь увидел во сне: стоит над ним Аман с мечом в руке и убить его готовится. В ту же минуту послышался стук во входные двери. Очнувшись, царь спросил:

– Кто стучится там?

– Аман, – ответили ему.

– Значит, – подумал царь, – сон мой – сон вещий.

И он сказал:

– Пусть войдет.

Когда Аман вошел, царь предложил ему вопрос:

– Что бы воздать тому человеку, которого царь хочет отличить почестью?

– Кто же знатнее меня? – подумал тут Аман, – кто более меня отличен почестью? Стало быть, все, что я предложу, в ответ на вопрос царя, мне же и воздастся.

И отвечал Аман:

– Тому человеку, которого царь хочет отличить почестью, пусть будут предоставлены одеяние царское и конь, на котором ехал царь, когда возлагали царский венец на главу его.

При слове «венец» царь изменился в лице:

– Вот оно, – подумал он, – недаром я видел во сне, что он убить меня готовится.

И сказал ему Ахашверош:

– Тотчас же возьми одеяние и коня, как ты сказал, и сделай это Мардохею.

– Государь, – сказал Аман, – Мардохеев на свете много.

– Мардохею-иудеянину, – пояснил царь.

– Иудеев с именем Мардохей тоже немало есть.

– Сидящему у ворот царских!

– Этому-то? Но не достаточно ли будет деревушку, либо речку в пользование ему предоставить?

Голосом, подобным рыканию львиному, закричал царь на Амана:

– Чтобы не упущено было ничего из того, что говорил ты!

И послал царь Гафаха и Харбону, приказав им следить, чтобы все было исполнено Аманом в точности.

Согнувшись весь, уничтоженный, не зная, куда лицо спрятать от стыда, вышел Аман в царскую гардеробную. Глаза его померкли, рот перекривило, колени дрожали, казалось даже, точно уши обрубили у него. Взял он одеяние царское и прочие принадлежности; торопливо выйдя оттуда, пошел в стойла и, выбрав лучшего коня, в золотом ошейнике, положил на него облачение царское и, взяв коня под уздцы, отправился к Мардохею.

Увидев Амана с конем, Мардохей подумал: «Это он с конем пришел, чтобы под копытами его растоптать меня. Бегите отсюда, – крикнул он ученикам своим, – чтобы и вам не пострадать от нечестивца этого!»

– Нет, – отвечали ученики, – на жизнь и на смерть мы останемся с тобою.

Облачился Мардохей в талис и встал на молитву. В это время вошел Аман и, подсев к ученикам, спросил:

– Каким предметом занимаетесь вы?

– Законом об «оморе».

– А из чего «омор» этот сделан, – из серебра, или из золота?

– Омор, – ответили они, – это сноп ячменный.

– А сколько мог стоить такой сноп?

– Много-много – десять зуз.

– Ваши десять зуз победили мои десять тысяч талантов серебра, – проговорил Аман.

Когда Мардохей окончил молитву, Аман обратился к нему и сказал:

– Встань, праведный Мардохей, сын Авраама, Исаака и Иакова! Вретище твое и пепел твой предупредили десять тысяч серебрянных талантов моих. Освободись от вретища и пепла, облачись в одеяние царское и на царского коня садись.

– Нечестивец, отродье Амаликово! – воскликнул Мардохей, – один час повремени мне, – дай мне хлебом горечи упитаться, упиться водой отравленной – и бери меня потом, да на виселицу поведи.

– Встань, праведный Мардохей! – отвечал Аман, – издавна многие чудеса сотворены вам; и ныне – то дерево, которое я приготовил для тебя, я на беду свою приготовил. Встань же, облачись в одеяние царское и садись на коня, который приведен для тебя, чтобы почестью отличить тебя.

Понял тут Мардохей, что действительно совершилось чудо Господне, и, обратившись к Аману, сказал:

– Глупейший из людей! Я на пепле сидел и загрязнился весь, как же в одежды царские облачиться мне? Пристойно ли это? Нет, сперва помоюсь и побреюсь. Поискали банщика и брадобрея, но такого по близости не оказалось. Тогда Аман сам повел Мардохея в бани, подпоясался потуже, рукава засучил и стал за банщика: принес разные благовония и нежнейшие елеи, привел все на Мардохее в благолепный вид, помыл его, намаслил, сбегал домой, ножницы принес и брить его принялся. Бреет Мардохея Аман, а сам вздыхать не перестает.

– О чем вздыхаешь? – спросил Мардохей.

– Горе человеку, подобному мне! – отвечал Аман, – Тот, кто главой всех сановников был и выше их всех перед царем восседал, теперь банщиком и брадобреем сделался!

– Полно тебе! – сказал на это Мардохей, – не знал я будто отца твоего, который в селе таком-то двадцать два года брадобреем был и этими самыми инструментами работал!..

Приладив все как следует и облачив Мардохея, Аман сказал:

– Теперь садись на коня.

– Стар я, – отвечал Мардохей, – и от поста ослаб я очень.

Согнулся Аман и затылок подставил ему. Ступил Мардохей ногою на затылок ему и сел на коня.

Мардохей ехал, а Аман шел впереди и выкрикивал: «Так воздается тому, кого царь желает отличить почестью!» Вслед за Мардохеем шла несметная толпа отроков из царского дворца; каждый из них имел по золотому кубку в правой руке и по серебряной чаше в левой, и все они хором повторяли слова Амана: «Так воздается тому, кого царь желает отличить почестью!» Иудеи же, шествовавшие по обеим сторонам Мардохея, возглашали: «Так воздается тому, кого Царь Небесный желает отличить почестью».

Со всех сторон раздавались хвалебные клики, и факелы пылали кругом.

И пели хвалу Господу:

Мардохей –

«Хвала тебе, Господь, что поднял Ты меня,

Врагам моим не дав победы надо мною!»

Ученики его –

«Господу пойте, святые Его!»

Есфирь –

«К Тебе, Господь, взываю я!»

Народ израильский –

«В ликование Ты мне

Плач мой обратил».

Сказание р. Иегуды бар Симон:

– Заползшую в дом змею выкуривают дымом от рога серны и женских волос. Дебора и Есфирь уподоблены в Писании серне. Дебора не отступила ни на шаг, прежде чем не был истреблен Сисара со всем войском его; и Есфирь не успокоилась, пока не был повешен Аман с десятью сыновьями его.

Мардохеем отчеканены были монеты, имевшие повсеместное хождение. Изображение их: с одной стороны – вретище и куча пепла, с другой – золотой венец. (Мег., 16; Ес. – Р.; Пан. – Ах.; Бер. – Р., 39; Аг. – Ес.)

XVII. Виселица Амана

«И сказал царь: повесьте его!»

Обратился Аман к Мардохею и сказал:

– Пока еще не повели меня на казнь, прошу тебя, праведный, пусть не распинают меня подобно тому, как это делают с заурядными преступниками. Богатыри с известностью всемирной ничего не значили предо мною; главноначальствующие покорялись мне; словом моим я царей в трепет приводил и страны в смятение дыханием моим. Я, Аман, с титулом вице-короля и почетным званием «царев отец» – я страшусь, не поступил бы ты теперь со мною так, как я поступить с тобою готовился. Пощади честь мою и не убивай меня так, как был убит Агаг, дед мой. Будь добр; ведь среди вас злодеев не водится. Не вспоминай ты мне вражды Агага и зависти Амалика; не помни зла, как злопамятствовал и мстил Исав, предок мой. Слишком тускл взор мой, чтобы поднять его на лик твой, и я не отверз бы уст моих перед тобою, если бы не подговорили меня к тому жена и приятели мои. Молю тебя, пощади душу мою, господин мой, Мардохей праведный! Не вешай меня, в седине моей, на дереве. Казни меня каким-нибудь иным способом: мечом царским обезглавь меня, как обезглавливают обыкновенно сановников государственных.

С плачем и воплями продолжал Аман умолять Мардохея; видя, что Мардохей не внемлет ему, пришел и остановился Аман посреди дворцового сада и с громким рыданием взывать стал:

– О, деревья, с дней творения насаждаемые! Сын Амадафов к виселице присужден!..

Держали деревья совет и решили так: дерево, которое имеет в вышину пятьдесят локтей, на нем и пусть повешен будет Аман.

Отвечали деревья:

Виноградная лоза: «Я и ростом мала, и не пристойной мне виселицей для Амана стать: сок ягод моих для священных возлияний служит».

Смоковница: «Ягоды мои служат для приношения первинок, из листвы же моей Адам и Ева одеяние сделали себе».

Масличное дерево: «Я доставляю елей для светильника».

Финиковая пальма взмолилась к Господу, говоря: «Всем известно, что нечестивец Аман – внук Агага, внука Амаликова, – и мне ли служить виселицей для него?» – «Будь благословенная! – раздался в ответ ей Голос Господень, – ты не станешь виселицей для него, ибо тебе уподоблен Сион, возлюбленный мною».

Райская яблоня: «Ко мне идут от всех народов земли, и от плодов моих берут, чтобы ликовать пред Тобою, Господи!»

Мирт: «Я райской яблони чета и надо мною также гимны радости поют».

Дуб зашумел и воскликнул: «Дебора, кормилица Ревекина, под тенью моей погребена».

Теребинт: «На ветвях моих Авессалом, сын Давидов, повис».

Гранатовая яблоня: «Мне праведники уподоблены».

– Слушайте, – раздался голос кедра, – на мне да будет повешен Аман, – на том дереве, которое он приготовил сам на гибель себе».

(Тар. – Ш.)

Эпоха Второго Храма

I. Храм

Кто не видел Иерусалима в полном величии его, тот не видал в жизни истинно великолепного города, и кто не видел храма в полном его сооружении, тот не видал никогда замечательного по красоте здания. (Сот., 51)

Св. Земля была центром мира; центром Св. Земли был град Иерусалим, центром Иерусалима – храм, центром храма – Святилище, центром Святилища – ковчег, а перед Святилищем находился «эвен-шетиа» – камень, заложенный как фундамент для всего мироздания. (Танх. Гак.)

В храме находились, сохранившиеся со времен Моисея, следующие предметы:

Лоза. У входа в Святилище стояла, подвязанная на тычинки золотая лоза виноградная, и каждый, кто жертвовал в храм золотые изделия в виде листка, ягоды или целой кисти, вешал свой дар на эту лозу.

По преданию от раби Елазара бераби Садок – тяжесть этой лозы дошла до того, что когда встретилась надобность сдвинуть ее с места, для этого потребовались усилия трехсот священников.

Флейта из тонкого, отполированного тростника. Флейту эту царь приказал покрыть золотой отделкой, после чего она потеряла чистоту звука; сняли золото – и флейта стала звучать мелодично по-прежнему.

Колокольчик медный, прекрасного звука. Слегка попорченный, он отдан был в починку лучшим Александрийским мастерам, но после этого потерял чистоту звука; уничтожили сделанные исправления – и звук стал чист по-прежнему.

Ступка медная, употреблявшаяся при образовании состава священных фимиамов. После починки ее теми же мастерами, состав фимиамов стал получаться хуже прежнего; уничтожили исправления – и ступка стала действовать по-прежнему.

Было еще в храме музыкальное орудие магрефа, род органа с набором из десяти труб, каждая из коих звучала на десять различных тембров, так что в общем орган звучал на сто тембров. (Еруб., 10, 11; Тос.)

II. Симеон Праведный

Пришли самаритяне к Александру Македонскому с просьбою разрешить им разрушить храм иерусалимский. Александр разрешил. Дали знать об этом Симеону Праведному. Облачившись в первосвященнические одежды, пошел Симеон, в сопровождении почетнейших израильтян, к Александру. Всю ночь шли они, освещая путь свой факелами. При свете утренней зари заметил их Александр и спросил самаритян:

– Кто эти люди?

– Это и есть, – ответили те, – изменники-израильтяне.

Встреча израильтян с Александром произошла в час восхода, у Антипароса. Едва взглянув на Симеона, царь сошел с колесницы и поклонился ему. Видя это, приближенные Александра воскликнули:

– Тебе ли, великому царю, кланяться иудею этому?!

– Лицо этого человека, – отвечал царь, – живое подобие лица ангела победы, в битвах предшествующего мне.

И, обратившись к израильтянам, Александр спросил:

– По какой надобности пришли вы ко мне?

– Мы пришли к тебе, Государь, из опасения, чтобы язычники не уговорили тебя разрушить ту Обитель, в которой мы возносим молитвы о благополучии твоем и царства твоего.

– Кто же язычники эти? – спросил Александр.

– Самаритяне эти, которые стоят перед тобою.

– Они в вашей власти, – сказал Александр.

В тот же день израильтянами разрушен был самаритянский храм на горе Геризим. (Иома, 69)

Случай, рассказанный Симеоном Праведным:

– Единственный раз в жизни я отведал мяса от жертвы осквернившегося назорея[88]. Однажды пришел ко мне назорей, житель южной страны. Человек этот был чрезвычайно красив, строен и имел пышные, волнистые волосы.

– Сын мой! – сказал я, – чего ради ты решил остричь прекрасные волосы свои?

В ответ он рассказал следующее:

– Я состоял пастухом при стаде отца моего. Однажды, подойдя к источнику, я увидел в воде отражение свое, и начал искуситель обольщать меня. «Проклятый! – воскликнул я. – Ты обольстить хочешь плоть мою, которая и не подвластна тебе, и в прах и тление обратиться должна? Клянусь, не бывать этому: остригу ради Господа моего!»

– Услыша слова эти, – продолжал Симеон Праведный, – я облобызал голову его и сказал: «Сын мой, дай Бог, чтобы много было подобных тебе назореев в народе нашем!» (Нед., 40)

Время кончины своей Симеон Праведный предсказал сам. «Я умру, – сказал он однажды своим близким, – в этом же году». На вопрос, как он узнал об этом, ответил:

– Ежегодно в Иом-Кипур некий старец в белых одеждах сопровождает меня при входе моем в Святилище и при выходе оттуда. На этот же раз мне явился старец, одетый в черное, вошел вместе со мною в Святилище, но оттуда не выходил.

Сейчас после праздников Симеон заболел и через семь дней умер. (Мен., 109)

III. Александр Македонский