Искусство соблазнения ( 1 Часть)

На экране загорелась первая схема. Лаконичная, без лишних деталей.

– Этика, – он сделал микро-паузу, давая слову повиснуть в воздухе, – это встроенный в социум алгоритм предсказуемости. «Не убей». «Не укради». Это – код, ограничивающий набор возможных действий. Следовательно, это – уязвимость.

В зале прошелестел удивленный вздох. Стефания не шелохнулась. Ее мозг работал с бешеной скоростью, анализируя не столько слова, сколько их подачу.

Язык тела. Осанка. Он стоял абсолютно прямо, но не зажато. Плечи расслаблены. Вес равномерно распределен на обе ноги. Признак глубокой, неосознанной уверенности в себе. Отсутствие необходимости доказывать свое право находиться здесь. Руки. Он не жестикулировал для убедительности. Левой рукой он иногда слегка касался кликера, правая была свободно опущена вдоль тела. Никаких скрещенных рук на груди – признак закрытости. Никаких рук в карманах – признак неформальности или скрытого напряжения. Открытая, но не приглашающая поза. Голова. Не наклонена. Взгляд направлен прямо, поверх аудитории. Мимика практически отсутствовала. Это был не человек, это был интерфейс.

– Рассмотрим на примере, – продолжал Чернов, переключая слайд. На экране появилась модель взаимодействия ИИ с финансовыми рынками. – Мы программируем этические ограничения: «не манипулируй рынком», «не используй инсайдерскую информацию». Злоумышленник, не обремененный такими ограничениями, получает тактическое преимущество. Его ИИ действует в пространстве всех возможных решений. Наш – только в разрешенных.

Он говорил ясно, логично, его аргументация была железной. Но Стефания искала не логику. Она искала сбои. Микро-признаки.

Речь. Темп – ровный, примерно 120 слов в минуту. Идеально для восприятия сложной информации. Дикция – безупречная. Никаких слов-паразитов. Никаких «э-э-э» или «ммм». Паузы использовались исключительно для смыслового акцента, а не для поиска слов. Голосовой диапазон – узкий. Почти монотонно. Это было обдуманно. Эмоции в голосе – это утечка информации, это слабость. Он не позволял себе этой слабости.

– Вопрос не в том, чтобы отказаться от этики, – произнес он, и впервые за все выступление его взгляд, казалось, на секунду сфокусировался на конкретной точке в зале. Стефания инстинктивно вжалась в кресло, хотя понимала, что он не мог ее видеть в темноте. – Вопрос в том, чтобы рассматривать ее как переменную в уравнении безопасности. Осознанную, контролируемую и, при необходимости, отключаемую переменную.

Тишина в зале стала звенящей. Он говорил о том, о чем другие боялись подумать.

Стефания продолжала сканировать. Дыхание. Оно было у него ровным, животом. Даже в моменты, когда он произносил самые провокационные тезисы, ритм не сбивался. Зрачки. Из-за расстояния она не могла их разглядеть, но на крупном изображении на экране (трансляцию она дублировала на свой планшет) было видно, что они оставались нормального размера. Никакого возбуждения, никакого страха. Полный контроль.

«Идеальный солдат», – промелькнуло у нее в голове. Но нет. Солдат подчиняется. Этот человек – командовал. Командовал вниманием, пространством, концепциями.

Он перешел к вопросам. Первый задал седовласый мужчина в первом ряду, чье лицо мелькало на обложках Forbes.

– Артем, ваша концепция… это же прямая дорога к дистопии. К миру, где любой этический барьер можно отменить во имя «безопасности».

Чернов не улыбнулся, не смягчился. Его взгляд уперся в задавшего вопрос.

– Дистопия, Игорь Владимирович, – произнес он, и в его голосе впервые появился оттенок, легкая, почти издевательская, нотка, – это когда вашу безопасность и вашу этику определяет кто-то другой, у кого этика – своя. Я предлагаю оставить этот выбор за вами. Осознанный, просчитанный риск. Это не дорога к дистопии. Это – единственный путь away from it.

Он не защищал свою позицию. Он ее декларировал. И в его ответе не было ни капли подобострастия перед статусом и возрастом вопрошавшего.

Стефания уловила момент. Микро-выражение. Когда Игорь Владимирович нахмурился, недовольный ответом, уголок рта Чернова дрогнул. На миллиметр. На микросекунду. Это не была улыбка. Это было нечто иное… Пресыщенность? Легкое презрение к необходимости объяснять очевидное?

Слабость? – тут же среагировал ее мозг. Нетерпимость к непониманию. К интеллектуальной негибкости. Возможно. Но это была не уязвимость, которую можно было легко использовать. Скорее, триггер, который мог заставить его отбросить оппонента как отработанный материал.

Другой человек, молодая женщина, спросила о практическом применении.

– Мы уже внедряем протоколы адаптивной этики в системах защиты госкорпораций, – ответил Чернов, и его взгляд скользнул по женщине. Взгляд был быстрым, оценивающим, сканирующим. Стефания заметила, как плечи женщины непроизвольно выпрямились, как она подалась вперед. Он не прилагал усилий, но его присутствие заставляло людей подстраиваться, инстинктивно пытаться заслужить одобрение. – Стандартные модели блокируют атаку, если она соответствует известным паттернам мошенничества. Наши модели анализируют намерение и контекст. Если атака совершается, например, под принуждением, система не блокирует доступ, а имитирует согласие и отслеживает злоумышленника. Этическая норма «не лги» отключается во имя более высокой цели – поимки преступника.

Он говорил еще минут десять, отвечая на вопросы с одинаковой, ледяной точностью. Никаких шуток. Никаких попыток понравиться. Он был подобен алмазу – идеально отполированному, невероятно твердому и абсолютно холодному.

– Доклад окончен.И вот он закончил. Не словами «спасибо за внимание», а простым кивком.

Он развернулся и так же бесшумно, как и появился, ушел за кулисы. Свет в зале зажегся, и тишина взорвалась гулким гулом голосов.

Стефания не двигалась еще несколько минут, давая себе время «остыть», проанализировать поток данных. Ее первоначальная гипотеза подтвердилась. Стандартные подходы были бесполезны.

Он не был неуверенным в себе – его уверенность была фундаментальной, на уровне физиологии.Он не был нарциссом – ему не нужно было поклонение. Он не был просто психопатом – он оперировал сложными этическими категориями, просто вынося их за скобки как переменные.

Его слабость… Если она вообще у него была. Возможно, ею была его вера в собственную систему. В рациональность. В то, что все можно просчитать, разложить на переменные и алгоритмы. Он видел людей как носителей данных, а не как эмоциональные существа.

«Он понимает страсть к власти, к контролю, к знанию, – думала Стефания, медленно вставая. – Но понимает ли он страсть как иррациональную, всепоглощающую силу? Ту, что не вписывается в схемы?»

Он был крепостью, неприступной для прямого штурма. Но у каждой крепости есть своя слабость. Не в стенах, а в логике ее строителя. Он ожидал атаки. Ожидал попытки взлома, обмана, манипуляции.

Что, если подойти не как враг, а как… аномалия? Явление, которое его безупречная система не может классифицировать? Явление, которое бросит вызов не его безопасности, а его восприятию реальности?

Она вышла из зала, сливаясь с потоком людей. Ее план, туманный до этого, начал обретать первые, призрачные очертания. Ей нужно было стать для Артема Чернова не противником, не соблазнительницей, не коллегой. Ей нужно было стать ошибкой в его коде. Загадкой, которую его рациональный, все просчитывающий ум не сможет разрешить. Загадкой, которая будет раздражать его, притягивать и, в конечном счете, заставит его самого выйти из-за своих стен.

Первая разведка была завершена. Враг был идентифицирован. И он был так же силен, как она и предполагала. Но в этой силе она, кажется, нашла первую, почти невидимую трещину. Не в нем. В его картине мира.

И это было уже что-то.

Случайная встреча

Вернувшись с форума, Стефания погрузилась в работу с одержимостью ученого, стоящего на пороге великого открытия. Она не просто изучала Артема Чернова – она разбирала его на атомы, стремясь понять не просто шаблоны его поведения, а сам принцип работы его мышления.

Марк предоставил все, что смог найти. Публичные выступления Чернова были лишь верхушкой айсберга. Стефания проанализировала транскрипты его интервью, патенты, зарегистрированные на его компанию, даже сухие протоколы собраний акционеров «Кронверка». Она искала не информацию, а паттерны. Музыку его мысли.

И она ее нашла.

Все его высказывания, все бизнес-решения вращались вокруг нескольких ключевых принципов: эффективность, контроль, минимализм, предсказуемость через анализ. Он выстраивал вокруг себя идеально откалиброванную вселенную, где каждая переменная имела вес, каждое действие – причину, а хаос был всего лишь не проявленной до конца закономерностью.

Именно на этом она и решила сыграть. Ее подход должен был стать антитезой его миру. Не прямая атака, не попытка встроиться в его систему. Внедрение вируса. Вируса иррационального, того, что его логика не сможет обработать.

Выбор места был первым ходом. Не ресторан, не деловой клуб, не спортивный зал. Все это было предсказуемо. Она выбрала пространство, находящееся на стыке логики и хаоса, расчета и эмоции. Галерею современного искусства, где проходила выставка «Квантовый эстетизм: Искусство в эпоху сингулярности». Это была идеальная метафора – работы на основе нейросетей, алгоритмический хаос, порождающий эстетику. Его территория, но поданная в непривычном для него ключе.

Легенда тоже была продумана до мелочей. Она не стала создавать сложный образ с глубокой биографией. Ее легенда была тенью, отражением. Елена Сомова, независимый арт-консультант с фокусом на digital-art и влияние технологий на визуальное восприятие. Достаточно близко к его миру, чтобы вызвать профессиональный интерес, но достаточно далеко, чтобы оставаться загадкой. Ее знания в области искусства были реальными – годы подготовки включали и это, но теперь они были заточены под одну цель.

Она появилась в галерее за полчаса до расчетного времени. Ее внешний вид был тщательно выверенным диссонансом. Вместо строгого костюма – платье сложного кроя, асимметричное, цвета мокрого асфальта, отливающее при движении стальным блеском. Туфли на низком каблуке, позволяющие двигаться бесшумно. Никаких сумок, только тонкий планшет в руке. Ее макияж подчеркивал глаза, делая взгляд более глубоким, но лишенным приглашения. Она была арт-объектом в пространстве, полном арт-объектов.

Она медленно перемещалась по залам, якобы изучая работы, но на самом деле занимаясь последней репетицией. Каждое движение, каждый поворот головы, каждый возможный вариант диалога прокручивался в ее голове. Она готовилась не к знакомству, а к дуэли.

И вот он появился.

Он вошел не один. С ним был молодой человек с напряженным лицом ассистента, который что-то быстро набирал на планшете. Сам Чернов был одет так же, как и на форуме – темный костюм без галстука. Он не осматривался, не искал вдохновения. Его взгляд скользил по работам с тем же выражением, с каким он, вероятно, смотрел на графики нагрузки серверов – аналитически, безэмоционально, оценивая не красоту, а принцип работы.

Стефания позволила себе улыбнуться про себя. Он пришел. Ее расчет оказался верным. Информация, слитая через подставное лицо о «революционной нейросети, генерирующей искусство на основе квантовых алгоритмов», достигла цели. Его профессиональный интерес перевесил привычное нежелание посещать публичные места.

Она выбрала позицию. Рядом с инсталляцией, которая представляла собой хаотичное переплетение светящихся нитей, меняющих конфигурацию в зависимости от шума в зале. Символично. Она встала так, чтобы оказаться на его пути, но не прямо перед ним, а на периферии. Она сделала вид, что полностью поглощена созерцанием, скрестив руки на груди, ее поза выражала легкую задумчивость.

Она чувствовала, как он приближается. Не глядя, она знала его местоположение с точностью до сантиметра. Он прошел мимо, его взгляд на секунду задержался на ней, скользнул по фигуре, по лицу, и так же быстро вернулся к инсталляции. Сканирование завершено. Результат – «не представляет непосредственного интереса».

Именно в этот момент Стефания совершила свое первое движение. Она не посмотрела на него. Она заговорила сама с собой, но достаточно громко, чтобы он мог услышать. Ее голос был ровным, без эмоциональной окраски, почти таким же, как его.

– Любопытно. Алгоритм интерпретирует тишину как угрозу. Смотрите, – она слегка кивнула в сторону инсталляции, – при нашем приближении паттерн сменился на оборонительный. Спираль сжимается. Примитивная, но эффективная мимикрия.

Она почувствовала, как он остановился. Он не повернулся к ней, но его внимание было приковано. Молчание затянулось на пять секунд. Она продолжала смотреть на инсталляцию, словно не замечая его.

– Вы ошибаетесь, – раздался наконец его голос позади нее. Такой же ровный и холодный, как и на сцене. – Это не мимикрия. Это – статистическая аномалия. Устройство регистрирует не «тишину», а отсутствие релевантных данных. В отсутствие вводных приоритет отдается базовым, предустановленным паттернам сохранения целостности структуры. Спираль – наиболее энергоэффективная форма в данной среде.

Стефания медленно, очень медленно повернула голову, будто бы только сейчас заметив его. Ее взгляд встретился с его взглядом. Вблизи его глаза были еще более пронзительными. Они не просто смотрели, они снимали скальпелем верхние слои реальности, пытаясь добраться до сути.

– Энергоэффективность, – повторила она, позволив легкой, почти насмешливой нотке зазвучать в голосе. – Типичный технократический редукционизм. Свести красоту к вопросу расхода джоулей. Вы видите проводку и код, мистер…?

– Чернов, – отозвался он, не представляясь正式. Его лицо не выражало ничего. – А вы видите душу у машины?

– Я вижу намерение, – парировала она, не отводя взгляда. – Намерение художника, вшитое в алгоритм. Он не просто создает паттерны. Он создает диалог. А диалог по определению не может быть энергоэффективным. Он – расточителен. Как и любое искусство.

Он слегка наклонил голову. Микро-жест. Признак интереса.

– Диалог предполагает сознание. С обеих сторон. У этой, – он кивком указал на инсталляцию, – его нет. Есть лишь сложная, но детерминированная цепочка «стимул-реакция». Вы проецируете.

– А вы не проецируете? – мягко спросила Стефания, делая едва заметный шаг в его сторону, сокращая дистанцию. Не интимную, но достаточную, чтобы усилить психологическое давление. – Отрицая диалог, вы проецируете на мир свою собственную, выстроенную вами же, модель одиночества. Где все – либо стимул, либо реакция. Где нет места непредсказуемости.

В его глазах что-то мелькнуло. Не гнев. Скорее… азарт. Как у шахматиста, увидевшего неожиданный ход.

– Непредсказуемость – это всего лишь непроявленная закономерность, – произнес он. – Имя. Ваше имя?

– Елена Сомова, – представилась она, намеренно не упомниная свою профессию. Пусть спросит сам.

– Елена, – повторил он, и ее имя в его устах прозвучало как код. – Ваша теория интересна, но недоказуема. Вы предлагаете оперировать категориями, которые нельзя измерить.

– Нельзя измерить вашими текущими инструментами, – поправила она его. – Возможно, вам нужен новый софт.

Она позволила себе наконец улыбнуться. Не широко, не соблазнительно. Скорее, как ученый, предлагающий коллеге интересную гипотезу. Она видела, как его взгляд на секунду задержался на ее губах, а затем так же быстро вернулся к глазам. Сканирование. Анализ.

– Чем вы занимаетесь, Елена? – спросил он. Прямо. Без предисловий.

– Я помогаю людям, которые, как и вы, видят в мире лишь код и алгоритмы, разглядеть между строк поэзию, – ответила она уклончиво. – Я арт-консультант. Специализация – точки пересечения технологий и эстетики.

– Поэзия – это неэффективный способ передачи информации, – заметил он. – Избыточный шум.

– Или единственный способ передать то, что невозможно выразить иначе, – парировала она. – Вы ведь не станете отрицать, что даже в ваших алгоритмах есть элементы… скажем, элегантности? Красоты решения?

Он смотрел на нее, и в его взгляде появилась тень задумчивости. Он явно не ожидал такого поворота. Он готовился к попытке продать ему что-то, к заигрыванию, к демонстрации статуса. А вместо этого он получил интеллектуальный вызов.

– Элегантность – это побочный продукт эффективности, – сказал он наконец. – Не цель, а следствие.

– А может, все наоборот? – мягко настаивала Стефания. – Может, именно стремление к элегантности, к красоте, пусть и на подсознательном уровне, и рождает самые эффективные решения? Вы ведь не просто так здесь. Вас привела сюда не только профессиональная необходимость. Вас привело любопытство. Желание увидеть, как хаос порождает форму. Это иррациональный импульс, мистер Чернов. А что как не иррациональное является самой сутью жизни, которую все ваши алгоритмы пока не смогли симулировать?

Он молчал. Слишком долго. Его ассистент нервно переминался с ноги на ногу, чувствуя напряженность поля, но не понимая его природы.

Стефания понимала, что достигла предела. Первый раунд должен быть коротким. Оставить голод. Оставить вопрос, а не ответ.

– Мне пора, – сказала она, делая легкий, изящный жест рукой, как бы отпуская его. – Было… познавательно. Редко встречаешь человека, настолько уверенного в границах собственной вселенной.

Она повернулась, чтобы уйти, зная, что он смотрит ей вслед. Она прошла несколько шагов, чувствуя его взгляд на своей спине, как физическое прикосновение.

– Елена, – его голос остановил ее.

Она обернулась. Стояла, ожидая.

– Ваша теория… имеет право на существование, – произнес он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдаленно напоминающее уважение. – Но она требует доказательств.

– Все лучшее в этом мире требует доказательств, – согласилась она с легкой улыбкой. – Хорошего дня, мистер Чернов.

На этот раз она ушла по-настоящему, не оборачиваясь. Она вышла на улицу, где ее ждал автомобиль, и только когда дверь закрылась, она позволила себе выдохнуть. Ее руки слегка дрожали. Не от страха. От адреналина.

Он был силен. Невероятно силен. Его интеллектуальная броня была почти непробиваемой. Но почти. Она сумела найти щель. Не через слабость, а через его же силу – через его веру в рациональное. Она бросила вызов не ему лично, а самой основе его мировоззрения.

И что самое важное – он клюнул. Он не отмахнулся. Он вступил в диалог. Он запомнил ее имя.

Дуэль началась. И первый выпад остался за ней. Теперь очередь была за ним. Стефания откинулась на спинку сиденья, глядя на проплывавшие за стеклом огни города. На ее лице играла едва заметная, но настоящая улыбка. Улыбка охотницы, которая только что выпустила стрелу и услышала, как она вонзилась в цель.

«Случайная встреча» была закрыта. Теперь начиналась настоящая игра.

Ответный ход

Три дня. Семьдесят два часа, наполненных напряженным ожиданием, которое Стефания сравнивала бы с тисками, если бы позволяла себе такие эмоциональные метафоры. Она продолжала свой ритуал: утренние тренировки, изучение новых материалов по поведенческой психологии, отработка микровыражений перед зеркалом. Но теперь ко всему этому добавилась постоянная, фоновая проверка каналов связи. Ждала ли она его звонка? Его сообщения? Не совсем. Она ждала проявления его воли. Ответного хода в начавшейся партии.

Он не заставил себя ждать долго. На четвертый день, ранним утром, когда город только начинал просыпаться, на ее рабочий телефон, зашифрованный, но все же связанный с легендой Елены Сомовой, пришло сообщение. Не с незнакомого номера. Нет. Сообщение пришло через профессиональную сеть для арт-сообщества, платформу, которой пользовались галереи, художники и коллекционеры.

Отправитель: Татьяна Орлова, куратор галереи «Апофения». Текст был лаконичным и деловым:

«Уважаемая Елена, по рекомендации Артема Чернова приглашаем Вас принять участие в закрытом предпоказе новой выставки «Несводимый код: Искусство ошибки». Мероприятие состоится завтра, 18:00. Будем рады видеть Вас в качестве нашего эксперта. По окончании – ужин для почетных гостей. Дресс-код: интеллектуальный».

Стефания перечитала сообщение три раза. Каждое слово было под прицелом ее анализа.

«По рекомендации Артема Чернова». Это был ключ. Он не просто вспомнил о ней. Он действовал. Он встроил ее в свою сеть контактов, продвинул ее легенду. С одной стороны – жест признания, знак того, что она его заинтересовала. С другой – первый проверочный выстрел. Он создал для нее ситуацию, в которой ей придется действовать, говорить, взаимодействовать в контролируемой им среде.

«Закрытый предпоказ». Ограниченный круг гостей. Возможно, все они так или иначе связаны с ним. Она будет как на ладони. Любая ее ошибка, любое несоответствие будет замечено и, вероятно, доложено ему.

«В качестве нашего эксперта». Он не просто пригласил ее как гостя. Он поднял ставки, назначив ее на роль, требующую глубоких знаний и импровизации. Проверка на профпригодность.

«Ужин для почетных гостей». Значит, он будет там. Игра продолжится лицом к лицу.

«Дресс-код: интеллектуальный». Иронично и многозначно. Вызов, брошенный ей в самой формулировке.

Стефания откинулась на спинку кресла, закрыв глаза. Ее пальцы постукивали по столешнице, выбивая сложный, нервный ритм. Он был быстр. И точен. Он не стал ждать, пока она сделает следующий шаг. Он изменил правила, перехватив инициативу. Это было одновременно и раздражающе, и восхитительно.

Она приняла приглашение, ответив благодарностью и подтверждением своего участия. Затем погрузилась в изучение всего, что могла найти о галерее «Апофения», о кураторе Татьяне Орловой и, что самое главное, о теме выставки – «Искусство ошибки». Это была идеальная тематика для его удара. Ошибка. Сбой в системе. То, что его безупречный разум должен был презирать, но что, как она подозревала, безумно его интересовало именно своей аномальностью.

Галерея «Апофения» оказалась не похожей на предыдущую. Если та была стерильным белым кубом, то это пространство напоминало лофт в индустриальном стиле: голый кирпич, открытые коммуникации, бетонные полы. Воздух пахл старым деревом, металлом и слабым ароматом пачули. Освещение было приглушенным, споты выхватывали из полумрака экспонаты, которые и впрямь казались артефактами системных сбоев.

Стефания вошла, чувствуя на себе взгляды. Гостей было человек тридцать. Все они выглядели как интеллектуальная элита – люди с умными, уставшими глазами, одетые с нарочитой небрежностью, которая стоила целое состояние. Она выбрала платье – темно-зеленое, сложного кроя, с асимметричным вырезом, напоминающее то ли архитектурный чертеж, то ли схему поврежденного чипа. Ее волосы были уложены в сложную, но будто бы небрежную конструкцию, из которой выбивались несколько прядей.

Она сразу же заметила его. Он стоял у дальней стены, в окружении трех мужчин, и беседовал с ними. Он был одет в свой неизменный темный костюм, но на этот раз с черной водолазкой вместо рубашки. Он не посмотрел в ее сторону, но она знала – он зафиксировал ее вход. Все в этом зале, вероятно, было его глазами и ушами.

К ней сразу же подошла худая женщина с острыми чертами лица и пронзительным взглядом – Татьяна Орлова.

– Елена? Очень рада. Артем говорил о вас с большим интересом, – сказала она, пожимая руку Стефании. Ее рукопожатие было сухим и сильным. – Он отметил ваш нестандартный взгляд на вещи. Для нашей выставки это именно то, что нужно.

– Благодарю за приглашение, Татьяна. Тема более чем провокационная, – отозвалась Стефания, окидывая взглядом зал. – Уже вижу несколько… любопытных сбоев.

– Нам и нужен взгляд со стороны, – улыбнулась Орлова, и в ее улыбке было что-то хищное. – Особенно на главный экспонат. Позже, на ужине, я представлю вас всем. Будьте готовы к вопросам.

«Игра началась», – пронеслось в голове у Стефании.

Она медленно двинулась по залу, изучая экспонаты. Треснувший монитор, на котором застыл кадр из старой видеоигры с глючной графикой. Скульптура, отлитая из ошибочной партии металла, покрытая пузырями и раковинами. Серия фотографий, где алгоритм распознавания лиц давал сбой, находя человеческие черты в облаках и трещинах асфальта. Это был гимн ошибке, перформанс неудачи.

Она чувствовала его приближение, даже не видя. Затылком. Изменением давления в воздухе. Он подошел сбоку, остановившись в полушаге от нее.

– Елена, – произнес он. Его голос был ровным, без приветственных интонаций.

– Артем, – кивнула она, не отрывая взгляда от инсталляции перед ними – чашки Петри, в которых в питательной среде росли узоры из плесени, повторяющие баги в коде ДНК. – Поздравляю. Вы создали идеальную среду для моей теории. Царство аномалий.

– Аномалия – это всего лишь данные, не вписывающиеся в текущую модель, – откликнулся он. – Рано или поздно модель обновляется, и аномалия становится нормой.