Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой

Греки игнорировали все эти явные и завуалированные сигналы и продолжали свое отчаянное сопротивление. Надо сказать, что укрепленная перед войной линия Метаксаса с честью выполнила предназначенную ей роль во Фракии, и немцы, которые шли через Болгарию, не смогли продвинуться дальше этой линии на греческой границе[22]. В то же время немецкие силы, шедшие через Югославию, ударив между двумя греческими фронтами (итальянским в Македонии и германским во Фракии), сумели полностью уничтожить сербскую армию, беспрепятственно войти в Грецию и меньше чем за неделю захватить Салоники и продвинуться в направлении Афин.

С югославской стороны у греков не было линии Метаксаса, потому что Югославия считалась дружественной страной. Никому в Греции не могло прийти в голову, что югославы пустят немцев прокатиться по своей стране, как по широкому бульвару. В югославском правительстве и югославской армии, которая, кстати, в десять раз превышала по численности греческую (в 1941 году она составляла 1 миллион двести тысяч человек), шли внутренние распри: Юго славия была объединением трех основных этносов и культур – сербской, хорватской и мусульманской, и им было трудно договориться друг с другом о единой линии в отношении противника. Военное командование опоздало с мобилизацией и развертыванием юго славских сил, одновременно в стране активизировались националисты и пораженцы. В этих условиях югославское правительство быстро капитулировало.

Греки делали все, что могли, но силы были неравны. Из двадцати одной дивизии греческой национальной армии пятнадцать были задействованы на итальянском фронте, и только шесть могли быть использованы против девятнадцати отборных дивизий вермахта, в том числе пяти танковых и трех горных. Таким образом, сдержать наступление немецких сил на этом направлении было уже невозможно, и положение Греции в апреле 1941 года стало практически безнадежным. В этой ситуации британцы вывели свои войска, пожертвовав Грецией, чтобы выиграть время и противостоять Роммелю в Северной Африке.

Британские части выводились через остров Крит, где с 20 по 31 мая 1941 года произошла кровопролитная битва между британцами и воевавшими под их началом остатками греческих регулярных войск, с одной стороны, и немецкими коммандос – с другой. В ходе немецкой воздушно-десантной операции «Меркурий» немцы захватили Крит и получили стратегический контроль над Восточным Средиземноморьем. Однако их потери были неожиданно высоки, и после критской операции, называемой «кладбищем немецких парашютистов», немцы больше отдельных воздушно-десантных операций во Второй мировой войне не проводили нигде, в том числе и в Советском Союзе. Кстати, Крит был также первым местом, где немцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением гражданского населения.

Потерпевшие поражение британские войска были с Крита эвакуированы.

Король Георг II эвакуировался вместе с ними в Каир и дальше в Лондон, дав англичанам гарантию, что Греция не выйдет из союза против Гитлера. Многие греческие солдаты ушли в горы и примкнули к формировавшимся местным партизанским отрядам. Те греческие воинские подразделения, которые смогли добраться до побережья, уплыли на небольших парусных судах на юг и образовали греческий контингент в составе вооруженных сил союзников в Египте и Палестине.

Позже греки из этих частей продолжили ратные подвиги, совершенные на первом этапе войны в Албании, Македонии и Фракии, участвуя в важнейших сражениях союзников против немцев и итальянцев в Северной Африке – битвах при Тобруке и Эль-Аламейне. В 1942 году на Ближнем Востоке был сформирован так называемый Священный полк, состоявший почти исключительно из греческих офицеров и курсантов военных училищ и воевавший в вышеупомянутых местах в Северной Африке, а также участвовавший в неудачной для союзников Додеканесской операции по освобождению Южно-Эгейских островов осенью 1943 года. В 1943–1944 годах греческие воины сражалсь под британским командованием в большой и трудной кампании союзных войск против немецких армий на Апеннинском полуострове – морском десанте в Сицилии и наступательных операциях по всей Италии, в результате которых, в частности, 3-я Горная греческая бригада отвоевала город Римини.

С апреля 1941 года вся континентальная Греция была оккупирована немецкими войсками. Афины пали 27 апреля. Надо сказать, что оккупация Греции проходила для немцев очень тяжело. Греки – ветераны борьбы против итальянских фашистов в 1940–1941 годах организовали в греческих горах настоящую повстанческую армию. Важнейшую роль в организации этой армии сыграли греческие левые – и в первую очередь коммунисты. Еще в 1940 году, после нападения итальянцев, генеральный секретарь Греческой коммунистической партии (ККЕ)[23] Никос Захариадис призвал соотечественников сплотиться вокруг правительства и всеми силами бороться с итальянским фашизмом за свободу и независимость Греции. Эту решительную позицию Захариадис занял, несмотря на данное Сталиным через Коминтерн указание европейским коммунистам не вмешиваться в борьбу между империалистическими противниками[24].

После нападения Германии на Грецию и через несколько месяцев после этого на Советский Союз коммунисты заявили о необходимости объединения всех национальных сил в борьбе за освобождение страны от германо-итальянского ига и оказания всемерной поддержки СССР. Они призвали греков вступать в народно-освободительный фронт и учредили такую организацию – ЕАМ[25] – в сентябре 1941 года. К весне 1942 года эта организация уже имела вооруженное крыло – ΕΛΑΣ[26] – и вела активную партизанскую войну на значительной территории Греции. Немцы ответили на это искусственно созданным голодом в крупных городах и сожжением сотен греческих деревень. Ниже я еще буду писать о греческом сопротивлении, но хочу сразу отметить, что по уровню организации, боевой эффективности и политическому влиянию это движение можно сравнить только с движением сопротивления под руководством Тито в Югославии и партизанской эпопеей в лесах оккупированной советской Белоруссии.

Историки в Греции и других странах до сих пор спорят о роли и месте стратегической операции «Марита» и битвы за Крит во Второй мировой войне.

Большинство греков считают, что подготовка и проведение боевых действий против греков и британцев на территории материковой Греции и особенно на Крите задержали передислокацию ряда немецких частей на Восточный фронт и тем самым на полтора-два месяца задержали немецкое наступление под Москвой осенью 1941 года, лишив вермахт возможности выполнить свои стратегические задачи до наступления холодов. Некоторые оппоненты этой точки зрения за рубежом возражают, что к моменту критских событий передислокация немецких частей для наступления на Москву была уже завершена и виновниками задержки осуществления плана «Барбаросса» были не греки, а поздняя весна и сильнейшая распутица в Польше. Существует и российская точка зрения, что немецкое наступление на Москву было задержано на два месяца упорным сопротивлением советских войск под Смоленском в июле-сентябре 1941 года.

Разумеется, после нападения гитлеровской Германии на СССР героическое сопротивление советских войск стало важнейшим фактором, сломавшим все планы германских стратегов, в том числе и план «Барбаросса». Однако, как мне кажется, здесь важно иметь в виду, что операция «Марита» напрямую увязывалась немецким в оенным командованием с планом «Барбаросса» таким образом, что силы вермахта, которые планировалось задействовать в Греции, после завершения операции должны были принимать участие в так называемом «блицкриге» на Восточном фронте в составе группы армий «Юг».

Мы знаем, что начало операции «Барбаросса» действительно было перенесено Гитлером с 15 мая на 22 июня 1941 года, но немецкие документы указывают на то, что причиной этого, скорее всего, была не битва на Крите, а необходимость выделения дополнительных сил для Балканской кампании ввиду тяжелого положения итальянских союзников в Албании[27]. Интересно, что в январе 1943 года И. В. Сталин, выступая по московскому радио в связи с решающими успехами Советской армии в Сталинградской битве, среди прочего, сказал: «Мне очень жаль, что в связи со старостью мне еще недолго осталось жить, чтобы поблагодарить греков, сопротивление которых сыграло решающую роль во Второй мировой войне». Видимо, Сталин знал, о чем он говорит[28].

2. Каритена. Сельская школа и продолжение учебы в Психико

Как и все греки, наша семья в годы войны тоже хлебнула лиха. Я уже упоминал, что либеральная и антифашистская газета моего отца «Неос Космос» была закрыта, а собственность семьи – типография и остальное оборудование – захвачены немцами. Маме с двумя маленькими детьми пришлось спасаться в горах Аркадии на Пелопоннесе. Первый и очень трудный год оккупации мы провели в Каритене, откуда ведет свой род наша семья Николопулосов, в доме у сестры отца тети Элени.

Я точно знаю, что, если бы мы остались у себя дома в Психико, мы бы не выжили. Город был блокирован немцами, и еду не подвозили. Германские оккупационные власти сразу же начали тотальную реквизицию продовольствия. Кроме того, британцы заблокировали все средиземноморские порты, в результате чего Греция, до войны ввозившая по 500 000 тонн пшеницы в год (или 40 % всего потребляемого зерна), оказалась полностью отрезанной от импорта продуктов питания. В один момент греки оказались заложниками «черного рынка», и вскоре на улицах Афин и других городов люди начали умирать от голода. В нашем районе Психико сьели всех птиц, очень быстро с улиц пропали также кошки с собаками. Особенно тяжелой в столице была холодная зима 1941/1942 года, когда от голода ежедневно умирали по триста человек. Всего в семимиллионной Греции за время оккупации умерли по этой причине, по разным оценкам, от трехсот до пятисот тысяч человек[29]. Эта трагедия получила у нас в стране название «Большого голода».

Помогать людям пытались греческая православная церковь и международные организации. При некоторых церковных приходах организовывались благотворительные кухни для детей и взрослых. Международный Красный Крест, который нехотя терпело в городе немецкое командование, время от времени продавал голодающим продукты питания с большими скидками, но эта помощь была ограниченной и совершенно неадекватной тогдашним потребностям. В самом начале оккупации в городе работал Американский комитет помощи на Ближнем Востоке («Ниар ист релиф»), созданный в целях оказания помощи сиротам, пострадавшим от геноцида армян и греков в Турции. Комитет раздавал людям еду бесплатно, но его очень быстро выгнали немцы. Пока организация действовала, там работала мама моего близкого друга Насоса Христидиса.

В общем, от голода многие горожане пытались спасаться в деревне. Вот и мы поехали в Каритену, к родственникам.

Каритена образовалась в центре Аркадии вокруг средневекового франкского замка («кастро»), выстроенного в XI–XII веках над ущельем реки Алфей. Эта полноводная река спускается с крутых Аркадских гор, огибает великолепный античный храм Аполлона, – близнец афинского Парфенона, – и направляет свои чистейшие воды в сторону Олимпии, родины Олимпийских игр. Греческие мифы рассказывают нам о прекрасных музах, живших в древнем Алфее. Одним словом, идиллические места. Туда мы и отправились с мамой и сестрой в апреле 1941 г. при приближении немцев к Афинам. Отец категорически отказался покидать город, не желая оставлять без присмотра дом и типографию.

Я помню, что в Каритену мы ехали на такси в колонне беженцев, перемещавшихся пешим ходом и на автомобилях. Параллельно с колонной двигались колоритные остатки британских войск, состоявших главным образом из австралийцев и новозеландцев, в последний момент направленных союзниками в помощь погибающей Греции и теперь направлявшихся в порт Каламата для переброски на остров Крит.

Эти войска были дислоцированы у нас в Психико под прикрытием вековых деревьев с конца 1940 года. Весной 1941 года они были посланы воевать вместе с греками на север в Македонию, где в ущелье Темби, недалеко от горы Олимп, располагался в тот момент важный участок линии греческой обороны против немецкого блицкрига. Однако войска союзников вынуждены были скоро вернуться ввиду опережающего продвижения немецких дивизий в Югославии и связанного с этим решения британского командования о выводе своего экспедиционного корпуса из Греции.

Из-за этих войск наша колонна подверглась интенсивной бомбежке немецкими штурмовиками. Две волны воздушной атаки прошли над нами, когда мы пересекали автодорожный мост через Коринфский канал. Немцы готовили захват моста и планировали блокировать канал кораблями с моря, чтобы затруднить эвакуацию британских войск. Однако мы успели перебраться на другую сторону канала и пережили бомбежку[30].

От бомб и снарядов беженцам пришлось укрываться в нишах, выкопанных в качестве укрытий в стенах канала, – высота этих стен около восьмидесяти метров. Помню, как небритые греческие солдаты, стоя на небольших земляных платформах, передавали нас, детей, сверху вниз, с одного уровня укрытий на другой, а вокруг падали бомбы, поднимая вверх столбы воды. В итоге, пройдя через это первое и весьма жуткое военное испытание, мы к вечеру доехали до города Триполиса, а с наступлением ночи добрались и до Каритены.

Приближалась Пасха, шла Страстная седмица. Насколько я помню, в Каритену мы прибыли 17 апреля, в ночь с Великого четверга на Великую пятницу. Пока наше такси медленно поднималось по извилистым улочкам селения, за нами следовала целая толпа любопытствующих местных детей. По дороге также двигались греческие солдаты, пешком возвращавшиеся домой от северной границы.

Пасха для греков – самый великий праздник года, поэтому солдаты пели грустные предпасхальные песни. В Каритене не было ни электричества, ни водопровода. Сотни лет жители возили воду на осликах по горным тропинкам. Это означало, что мы не просто оставили Афины и переехали в деревню, а переместились в другой век. В ту ночь, при свете керосиновых ламп, мы сидели за столом с нашими родственниками в доме тети Элени. Картина была совершенно средневековая. Там были только женщины и дети, ибо все мужчины, в том числе трое сыновей моей тети, были на войне.

Потом начали приходить местные мужчины, возвращавшиеся после боев в горах Албании. Их вид также напоминал о Средневековье: рваные полевые формы, заросшие щетиной и измученные, исхудалые лица. При первом их появлении близкие бросались к ним навстречу, но мужчины делали знак рукой – не приближаться, так как их одежда кишела вшами. Помню как в каждом дворе горели костры. Над кострами были подвешены огромные чаны с горячей водой, где кипела полная насекомых одежда воинов. Детей отправляли прочь, мужчины раздевались, бросали одежду в котлы и мылись. Так было в каждом дворе…

Мне в это время было шесть лет, а моей сестре – четыре, и мы осваивали наше «родовое гнездо». Мама бегала за нами и старалась объяснять все, что вокруг нас происходило. Ведь мама в первую очередь была профессиональным педагогом и только потом уже журналисткой. Она стремилась помочь нам воспринять две тысячи лет местной истории. Иногда история, мифология и местные порядки причудливо переплетались между собой в нашем сознании. Так, например, у моей сестры в Каритене неожиданно возник интерес к образу Пегаса. В горной Каритене люди столетиями использовали ослов и мулов для передвижения и перевозки грузов. Так вот, Элви решила, что в каждом подвале, где жили местные ослики, непременно должен был обитать Пегас. Наверно, именно тогда в ее душе поселилась мечта о будущем коннозаводческом бизнесе.

Выше я уже упоминал, что, живя в Америке, моя сестра занималась коневодством. На своем ранчо в штате Индиана она выращивала самых быстроходных лошадей в мире – арабских скакунов, которых мечтала внедрить на местные ипподромы. После смерти Элви – она умерла от рака в 1997 г., – дети моей сестры получили в наследство целый табун таких скакунов. Однако, будучи не в состоянии уплатить огромный налог на это наследство, мои племянники были вынуждены от него отказаться и передать все имущество американскому государству. Красавцы арабских кровей так и не попали на бега в США. Такая вот печальная история.

Но вернемся к военным событиям в Каритене. Вскоре там появился итальянский патруль. Надо сказать, что немцы, захватив Грецию, разделили ее на три зоны оккупации и сами непосредственно заняли только Афины, Салоники, Крит и несколько больших островов в Эгейском море. В греческих деревнях они не появлялись и контролировали их через итальянцев, которые, находясь под началом у немцев, должны были периодически инспектировать завоеванные последними территории. Даже в Афинах немцы, не располагавшие лишними войсками, держали в своих руках только пункты, имевшие военное значение. Всеми административными вопросами, как я помню, занимались итальянцы. Греческие территории во Фракии и Восточной Македонии, аннексированные болгарами, контролировались болгарской армией[31].

Разбитые греками в албанских горах итальянцы выполняли свою задачу с очевидной неловкостью и сильно не усердствовали. В Каритене итальянский патруль встретили погребальными песнями, стоя на крышах своих домов, вдовы и матери греческих солдат, погибших в Албании. В их числе была и наша тетя Элени, не дождавшаяся своего сына Василиса. Зрелище было душераздирающее. По итальянцам было видно, что они чувствуют себя весьма неудобно, но при этом не упустят случая чем-то поживиться.

Когда они вошли в наш дом, появившийся первым итальянский сержант быстро обнаружил упаковку с несколькими банками сгущенного молока, отправленную нам, детям, из Афин отцом. Свою находку он с торжествующим видом продемонстрировал командиру, молодому лейтенанту. Наша мама, выросшая в триестинской семье, свободно говорила по-итальянски и тут же обрушила на голову лейтенанта такой поток брани, что он, покраснев, приказал сержанту вернуть коробку, что тот и сделал с большим неудовольствием. Лейтенант извинился перед моей матерью и удалился. После этого инцидента престиж Розы Протекдикос, одержавшей победу над представителями войск Муссолини, необычайно возрос в глазах всех каритенцев.

В конце концов, итальянцы ушли и больше мы их не видели. Таким образом, во время Второй мировой войны моя вторая малая родина Каритена так и осталась не оккупированной неприятельскими войсками. Вообще, если говорить о Пелопоннесе в целом, то надо признать, что итальянские войска не оставили после себя больших разрушений. Те греческие деревни и городки, которые сгорели, в большинстве своем были сожжены немцами. А что касается Каритены, то ее сожгли сами местные жители уже позже, в ходе гражданской войны.

В Каритене мы прожили год. Именно там я начал ходить в школу.

Кстати, эта школа была построена на выхлопотанные моим отцом государственные средства, и отношение ко мне было самым благожелательным. Надо сказать, что вне школы существовали свои нравы, достаточно дикие, на мой взгляд. Так, например, любимым занятием школьников было метание камней друг в друга по правилам настоящей войны. Эти правила, например, гласили, что, если твой камень, описав определенную траекторию, заденет «противника», тебе засчитывается победа.

Узнав об этом, я однажды так удачно метнул свой камень, что попал прямо в голову деревенскому парню по имени Фриксос, укрывавшемуся за большим камнем неподалеку. Полагая, что я убил этого Фриксоса, носившего, кстати, имя мифологического героя, я направился в горы, решив последовать примеру моего предка Туркандониса и стать «абреком». Если учесть, что отец мальчика был начальником местной полиции, я не на шутку испугался. В результате «абреком» мне пришлось пробыть всего один день, так как меня искали всей деревней и кричали, что Фриксос жив и что я могу выходить из укрытия. Ну, я и вышел.

Надо сказать, что мы вовремя уехали из Каритены. Если бы мы остались еще на год, не знаю, чем бы это для нас закончилось. В конце 1942 года на Пелопоннесе замелькали первые вспышки грядущей гражданской войны. На контролируемых партизанами территориях начались конфликты между ΕΛΑΣ и теми местными крестьянами, которые не хотели вступать в ΕΑΜ. К политическим и иным разногласиям примешивались и старые деревенские и межклановые счеты, так что дома в деревнях горели часто. Позже в тех же местах появились вооруженные отряды правых, известные как «батальоны безопасности» и состоявшие на службе у правительства коллаборационистов. Эти отряды приходили из Патраса и Каламаты и сжигали уже дома тех, кто пошел в ΕΑМ. Такие столкновения происходили в горных районах Греции на протяжении всей оккупации.

Когда я в 1955 году первый раз после войны приехал в Каритену, я увидел, что половина домов сожжены. Я задал тете Элени вопрос: «Это сделали немцы?» Тетя ответила мне: «Нет, дорогой. Это сделали греки». К счастью, оба выживших на войне в Албании сына тети Элени успели вовремя сбежать в Афины. В Каритену они больше никогда не вернулись. Позже, в 1943 году, зачистку на Северо-Восточном Пелопоннесе делали уже немцы – вернее, австрийские альпийские стрелки. После свержения Муссолини и выхода Италии из войны германское командование ожидало там наступления со стороны британцев. Последние смогли обмануть германское командование относительно своих намерений и в итоге наступали в Сицилии. А за британскую военную хитрость заплатили несколько десятков греческих деревень. Но все это было еще впереди.

Вернувшись в Афины весной 1942 года, я начал ходить в школу. При этом моя мама приложила максимум усилий, чтобы мы с Элви забыли бесшабашные порядки Каритены и всерьез занялись учебой. Первой школой, которую я посещал, была начальная школа в Психико. Занимались мы, однако, не в самой школе, где при немцах был устроен госпиталь для немецких раненых, а в здании церкви Cв. Димитрия Солунского. Атмосфера этой церкви, ее мозаики и фрески так сильно повлияли на мой духовный мир и общий настрой, что я помнил о них всю жизнь. Именно они помогли мне открыть для себя Византию, о которой многие мои современники, увлекшиеся Западом, старались забыть, демонстрируя безразличие или даже некоторое пренебрежение к православной культуре.

Ничего удивительного в этом не было. В моей социальной среде в образовании и воспитании безраздельно властвовали европейские языки и европейская культура. Я, к примеру, по аналогии с героем «Евгения Онегина», раньше начал читать по-французски, нежели по-гречески.

После ухода немцев в октябре 1944 года, когда мы начали учиться уже в здании школы, обнаружилось, что стены там обильно разрисованы примитивными баварскими ландшафтами – творениями рук немецких раненых. Контраст между этими картинками и византийскими фресками был настолько разителен, что мы, школьники, ощущали явный диссонанс между духом византийской культуры и современной нам западной атмосферой. Я думаю, этот диссонанс ощущали еще наши предки со времен Возрождения. По счастью, наша строгая директриса Элени Параскева распорядилась забелить весь этот настенный «новодел», и мы сразу почувствовали облегчение. Подобные процедуры впоследствии были проведены практически во всех школах и лицеях района.

При всем том в детстве моими любимыми писателями были все-таки писатели Европы: Сервантес, Кнут Гамсун, Киплинг и особенно Артюр Гобино, которого я читал, разумеется, на французском языке. Последний просто завораживал меня своими историями о Среднем Востоке. (О его расистских взглядах я узнал много позже.) Разумеется, как все греческие подростки, я прочел увлекательные и патриотичные исторические романы Пенелопы Делта. Делта, известная греческая писательница и, кстати, дочь уже упоминавшегося мной греческого миллионера и мецената Бенакиса, родилась в Египте и с 1916 года жила и работала в Греции. Обращаясь в своих произведениях к великой истории греков и богатейшим традициям греческого народа, она фактически формировала мировоззрение молодого поколения в период становления греческого государства, начиная от балканских войн до Второй мировой войны[32].

В Греции были и другие писатели, создававшие книги для детей и подростков, но их читали гораздо меньше, чем иностранных авторов, так как все эти писатели пользовались архаичной «кафаревусой» (одним из двух современных вариантов новогреческого языка – упрощенной версией «койнэ», афинского диалекта древнегреческого языка эллинистического периода)[33].

Делта справедливо считала «кафаревусу» – язык государства, политической жизни и высокой литературы – сложной и неудобной для детского восприятия и писала на «димотики», разговорном народном греческом языке, используемом в повседневном общении. Яркий историко-литературный талант, человечность и простой, но образный язык, понятный и удобный для читательской аудитории, сделали Пенелопу Делта классиком национальной греческой литературы и одним из самых любимых детских авторов. Я читал ее запоем.

Читал я, конечно, и других классиков новогреческой литературы – Григориоса Ксенопулоса, прозаика и одного из создателей Общества греческих литераторов, и Александроса Пападиамандиса. Последнего называют «отцом» новогреческого романа и «греческим Достоевским». Тогда же я прочел и первые в моей читательской жизни биографические книги. Мне, например, особенно понравился роман Димитриоса Викеласа «Лукис Ларас», где на примере героя была показана судьба обычного человека, попавшего в необычные условия[34].