Собрание сочинений в 4 томах. Том 3, книга 1. Человек выстоит. Фантастический реализм Фолкнера

Американские критики не обратили на этот факт серьезного внимания (напомним, что рассказ был опубликован в 1930 г.). Писатель сыграл шутку со своими согражданами, «предсказав», какой конфуз произойдет в их благопристойном городке через десять лет, когда отойдет в мир иной один из столпов, «монументов» местного масштаба, как охарактеризована мисс Эмили в первой же фразе рассказа. Ощущение гротескности еще более усилится, если мы вспомним, что публикацию этого рассказа Фолкнер сопроводил шутливой автобиографией, в которой потешался над всем и вся.

Жизнь опередила «предсказание» писателя. Все произошло почти что буквально по Фолкнеру. Всего через три года после появления рассказа американка средних лет убила своего любовника и держала его тело у себя в доме. Критик Аллен Тейт писал по этому поводу: «Никто не поверил сначала рассказу “Роза для Эмили”. То была одна из фолкнеровских оскорбительных небылиц. Такого просто не могло случиться. Но затем это случилось…»[22]

Нечто похожее произошло и в романе «Святилище», написанном в том же 1929 г., что и рассказ «Роза для Эмили», и, по свидетельству современников, «скандализировавшем весь город», где жил писатель. Отцов города шокировали сцены насилия и изображение мемфисского публичного дома (который они знали не только понаслышке), и они заявили, что руки порядочной девушки не должны касаться книг подобного рода. Именно тогда Фолкнеру пришлось сказать, спасаясь от всеобщего морального осуждения сограждан, что он написал этот роман, чтобы заработать деньги, – единственный бесспорный довод для лицемерно-ханжеской деловой Америки.

Трагическое и комическое переплетаются в «Розе для Эмили» столь же естественно, как и в других рассказах из жизни американского Юга («Мул во дворе», «Медный кентавр» и др.). Печален и жалок конец Эмили. Но от новеллы, написанной в манере гротеска, не остается чувства безысходности. В повествовании есть один незаметный на первый взгляд персонаж, противостоящий разрушительному началу мисс Эмили. Это Тоб, слуга-негр, который закупает продукты, стряпает, работает в саду – одним словом, создает, а не разрушает, как его хозяйка.

Тоб в чем-то близок негритянке Дилси из романа «Шум и ярость», хотя по сравнению с ней образ Тоба едва намечен. И в рассказе, и в романе перед нами картина упадка старых аристократических семей американского Юга, элегия по поводу гибнущих «дворянских гнезд» и «вишневых садов» или, говоря языком американской литературы, реквием по поводу падения дома Компсонов, дома Сарторисов, дома Эмили Гриерсон, подобный тому, который столетием раньше с гениальной прозорливостью исполнил Эдгар Аллан По над развалинами дома Ашеров, безмолвно поглощенными глубоким и зловещим озером. И не случайно в катастрофе «выстояли» простые люди из народа – Дилси и Тоб, воплотившие в себе совесть и правду жизни, нравственное зерно повествования. И, как ни странно может показаться для иного писателя-южанина (но не для Фолкнера), положительных героев он искал и находил среди представителей угнетенной черной Америки.

Жизнь Тоба деятельна, осмыслена трудом и тем самым человечна в высоком значении этого слова. Эмили, напротив, производит впечатление чего-то выморочного, застывшего подобно статуе. Даже когда единственный раз в жизни она проявляет активность, разъезжая по городу, чтобы заказать ювелиру мужской туалетный прибор из серебра и с вензелями Г.Б. или чтобы купить полный набор мужской одежды, а затем приобретает «самый лучший яд», – эта деятельность Эмили несет в себе разрушительное начало и ведет к смерти ее любовника. С тех пор смысл и трагедия жизни Эмили заключаются в том, чтобы на протяжении всех последующих сорока лет не расставаться с трупом возлюбленного.

Новый вариант образа Эмили встречаем мы в рассказе «Элли». Героини обеих новелл – Эмили и Элли – столь же сходны между собой, как и их имена. Однако теперь любящая женщина, пытаясь навечно удержать непокорного любовника, отказывающегося жениться на ней, избрала иной путь: она гибнет вместе с ним в автомобиле, направив его под откос. И слова Фолкнера по поводу рассказа «Роза для Эмили» в полной мере могут быть отнесены и к образу Элли: «Для меня это печальное и трагическое проявление условий существования человека, когда он мечтает и надеется, когда он противоборствует с самим собой, или со своим окружением, или с другими людьми»[23].

Если на пути Эмили стоял отец, то у Элли бабушка не желает видеть в своем доме человека с примесью негритянской крови. Элли держит в узде свою чувственность до тех пор, пока не встречает Поля. И тогда она забывает об осторожности, пытается привязать к себе Поля, заставить его жениться на ней.

Фолкнер всегда считал, что долг писателя – быть с людьми, запечатлеть борьбу человека с самим собой и с окружающими его обстоятельствами. «Случается, что жизнь затягивает в свой водоворот, и чем глубже, тем лучше. Писателю, возможно, и не следует забираться в башню из слоновой кости, наоборот, нужно как раз окунуться в жизнь, с тем чтоб тебе немного намяли бока, может, это полезно» (261).

Таким должен быть писатель, живущий одной жизнью со своим народом. Таков идеал человека, запечатленный в рассказах Фолкнера. Высокая нравственная чистота и честность простых людей привлекают к себе художника в рассказах «Высокие люди», «Два солдата», «Не погибнет», «Поджигатель», «Ухаживание». Герои внушают нам уважение прежде всего своими высокими человеческими качествами. Недаром следователю, приехавшему арестовать двух парней за уклонение от воинской повинности (рассказ «Высокие люди»), кажется, что комната, куда он вошел, битком набита громадными людьми, что самые стены ее вот-вот не выдержат и раздадутся. «Причем люди эти вовсе не были крупными, рослыми, – замечает писатель, – и дело было не в их энергии или избытке жизненных сил, потому что они не издавали ни звука и только смотрели на него, безмолвно повернув к нему лица, отмеченные печатью родства».

Спокойной и размеренной жизни фермеров в рассказе противостоит мир людей государственного аппарата, антигуманный в своей сущности. Старый полицейский, сопровождающий следователя, пытается объяснить ему разницу между настоящими людьми и искусственно выдуманным миром, в котором живут такие люди, как сам следователь. «Вы просто голову себе заморочили всякими правилами и инструкциями, – говорит полицейский. – Вот в чем наша беда… Мы уже стали вроде тех тварей, которых, наверно, ученые доктора у себя в лабораториях выводят: они теряют костяк и внутренности, а все живут, и даже вечно могут быть живыми, и не вспомнят, пожалуй, что ни костяка, ни потрохов у них давно уже нету. Вот и мы сделались бесхребетными – решили, видно, что человеку хребет уже без надобности, иметь хребет – вроде бы старомодно».

В речах старика полицейского слышатся отголоски мыслей Л. Толстого о смысле человеческого существования в начале романа «Воскресение»: «Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, – красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, чтó они сами выдумали, чтоб властвовать друг над другом».

В финальном монологе полицейского, копающего могилу для ампутированной ноги старого фермера, звучит мысль о чести, достоинстве и выдержке человека, которую позднее столь часто повторял и сам писатель в своих многочисленных публичных выступлениях. Идея человечности, пронесенной через испытания и горести жизни, связывает Фолкнера с наследием гуманистической культуры прошлого.

Выстаивает и по-своему побеждает в жизни человек сильного и цельного чувства Уош в одноименном рассказе, действие которого происходит через пять лет после окончания Гражданской войны. Весьма существенно, что Уош Джонс – человек, переживший Гражданскую войну. «Аристократ, владеющий собственным домом с колоннами, был разорен, а Уош Джонс все пережил и никак не изменился» (291), – замечает писатель.

Этот смирный и безропотный, шагу не ступивший иначе как по команде, человек, послушный воле полковника Сатпена точно черный жеребец, на котором тот всю жизнь ездил верхом, оказался способен на такой взрыв ненависти к несправедливости, какой был бы под силу самому Сатпену, лишь беспомощно проклинавшему северян-янки.

Уош приходит в столкновение с жестокостью Сатпена, окончательно потерявшего человеческий облик после поражения южан. И вместо идеального героя, гордого всадника на вороном скакуне, который мчится, подобно «серой молнии на грозовом небе», с обнаженной саблей над головой и под изодранным шрапнелью флагом к вершине своей славы, Уош увидел перед собой ничтожное существо, одного из тех, чья низость стала причиной поражения в войне.

Так сила фолкнеровского таланта оказывается сильнее его личных симпатий к Югу и делу Юга. Книга писателя, как нередко бывает, свидетельствует против его слов, сказанных в одной из бесед в Японии: «Кое-что мне вовсе не нравится в американском Юге, но я там родился, это мой дом, и я стану защищать его, даже если я его ненавижу»[24].

Любовь-ненависть к американскому Югу выражена во многих произведениях писателя, особенно в романе «Авессалом, Авессалом!», в центре которого судьба того же полковника Сатпена. Характерно, что повествование о Сатпене писатель начал с истории его убийства Уошем, опубликовав рассказ «Уош» за два года до выхода в свет романа «Авессалом, Авессалом!». Главное состояло в том, чтобы изобразить закономерность гибели Сатпена, этого типичного порождения Юга, земли, где «живут такие вот люди, где они устанавливают порядки и правят жизнью».

Не случайно роман «Авессалом, Авессалом!» заканчивается словами одного из главных героев, которому бросили упрек, что он ненавидит Юг. «– С чего ты взял, что я его ненавижу? – быстро, поспешно, мгновенно отозвался Квентин. – Это неправда, – сказал он. Это неправда, думал он, задыхаясь в холодном воздухе, в суровом мраке Новой Англии. Неправда! Неправда! Это неправда, что я его ненавижу! Неправда! Неправда! Неправда!» И повторяющееся как заклинание «неправда!» убеждает лишь в болезненной остроте чувства, которому так далеко до подлинной любви.

Гражданская война как незабываемый опыт прошлого проходит через все творчество Фолкнера. В новеллистике, посвященной Гражданской войне, особо выделяется цикл из семи рассказов «Непокоренные» (1938). По признанию самого писателя, он никогда не считал этот сборник романом, как склонны его рассматривать некоторые критики. «Для меня это была длинная серия рассказов. Я не думал о них как о романе, в точном смысле этого слова. Я понимал, что для романа они слишком эпизодичны» (349).

В многочисленных выступлениях перед студентами и преподавателями, в интервью и литературно-критических статьях Фолкнера перед нами раскрывается творческая лаборатория писателя, увиденная его собственными глазами. Во время бесед его нередко спрашивали, как и почему он пишет. «Знаете, это как комар, который не дает уснуть. Хочется сказать: “Уходи ты, давай отдохнем, какой смысл в том, чтоб все время писать и писать романы и рассказы?” Но он не дает уснуть. Нет, он не говорит: пиши рассказ, – он просто не оставляет тебя в покое. Он все время шепчет на ухо: “Если сейчас встанешь, то будет очень интересно, давай вставай, попробуй”» (335).

Гражданская война, в которой участвовал прадед писателя, сохраняла для Фолкнера притягательность романтической легенды. В годы его детства страна еще была полна живыми свидетелями исторических сражений, а со временем воспоминания об отошедших в небытие людях, которых он знал или о которых так много говорилось вокруг, еще больше разжигали его воображение, настраивали на романтический лад. И вот он пишет рассказ «Нагорная победа», послуживший своего рода прологом к циклу «Непокоренные», печатавшемуся первоначально в журналах в 1934–1936 гг. Завершает новеллы этой тематики появившийся в 1943 г. рассказ «Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье», где запечатлен образ известного на американском Юге генерала, связанного, согласно преданию, с историей семьи Фолкнеров.

Обратившись к теме Гражданской войны, Фолкнер, как художник-реалист, не мог не отразить некоторые наиболее важные ее исторические особенности как социальной революции, потрясшей страну. Наряду с типично «южными» иллюзиями в рассказах Фолкнера возникает ощущение неизбежности поражения южан, показаны первые признаки прозрения негров, уходящих, подобно Лушу в «Непокоренных», к северянам.

Изображение Гражданской войны выявило одну из центральных проблем фолкнеровского творчества – благородство, достоинство и честность против жестокости и духовного убожества, бездушия и античеловечности. И если вначале писатель был склонен отождествлять эти два противоборствующих начала с Югом и Севером (в рассказе «Нагорная победа»), то позднее он все отчетливее видел и понимал, что причина кроется не в различиях Севера и Юга, сколь бы значительны они ни были, а в природе американского буржуазного общества, уродующего лучшие стремления человека.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Фолкнер У. Статьи, речи, интервью, письма / составл. и общая ред. А.Н. Николюкина. М.: Радуга, 1985. С. 412. В дальнейшем страницы этого издания указываются в тексте.

2

Горький М. Полн. собр. соч.: худож. произв.: в 25 т. М.: Наука, 1973. Т. 16. С. 325.

3

Campbell H.M., Foster R.E. William Faulkner. A Critical Appraisal. Norman: University of Oklahoma Press, 1951. P. 179. Следует отметить, что ход событий здесь явно предвосхищен. Советская критика обратилась всерьез к творчеству Фолкнера только в 1960–1970-е годы.

4

Campbell Н.М., Foster R.Е. William Faulkner. A Critical Appraisal. Р. 3.

5

Faulkner: a Collection of Critical Essays / ed. by R.P. Warren. Englewood Cliffs (N.J.): Prentice-Hall, 1966. P. 9.

6

Blotner J. Faulkner: a Biography: [in 2 vols]. N.Y.: Random House, 1974. Т. 1. Р. 469.

7

Cowley M. The Faulkner-Cowley File: Letters and Memoirs, 1944–1962. N.Y.: Viking Press, 1966. P. 148.

8

Faulkner W. Selected Letters / ed. by J. Blotner. N.Y.: Random House, 1977. P. 413.

9

Faulkner J. My Brother Bill: an Affectional Reminiscence. N.Y.: Trident Press, 1963. P. 227.

10

Книпович Е. Ответственность за будущее: литературно-критические статьи. М.: Сов. писатель, 1973. С. 195.

11

Barbéris Р. Le prince et le marchand. Idéologiques: la littérature, l’histoire. Paris: Fayard, 1980. P. 71.

12

Поршнев Б.Ф. Противопоставление как компонент этнического самосознания. М.: Наука, 1973. С. 8.

13

Cowley M. The Faulkner-Cowley File. Р. 19.

14

Каули М. Дом со многими окнами. М.: Прогресс, 1973. С. 215.

15

Палиевский П.В. Пути реализма. Литература и теория. М.: Современник, 1974. С. 175.

16

New York Times Book Review. 1948, November 7. P. 8. Русский перевод романа «Святилище» появился в 1981 г. в журнале «Сибирь».

17

Faulkner W. Lion in the Garden: Interviews with William Faulkner, 1926–1962 / ed. by J.B. Meriwether, M. Millgate. N.Y.: Random House, 1968. P. 59.

18

Howe I. William Faulkner: a Critical Study. 2nd ed. N.Y.: Vintage Books, 1962. P. 260.

19

Бунин И.А. О Чехове // Собр. соч.: в 9 т. М.: Худож. лит., 1967. Т. 9. С. 179.

20

Антонов С. Письма о рассказе. М.: Сов. писатель, 1964. С. 126.

21

Faulkner W. Essays, Speeches and Public Letters / ed. by J.B. Meriwether. N.Y.: Random House, 1965. P. 89.

22

Tate A. Collected Essays. Denver: Swallow, 1959. P. 50.

23

Faulkner in the University: Class Conferences at the University of Virginia. 1957–1958 / ed. by F.L. Gwynn, J.L. Blotner. Charlottesville: University of Virginia Press, 1959. P. 184.

24

Faulkner W. Lion in the Garden. P. 101.