Рядовой

Вечером седьмого мая пришёл командир снайперов Бес в очень плохом настроении. Проще говоря, у него была истерика. Сегодня он потерял ещё одного своего подчинённого и друга, причём от своего же миномета. Он был взбешён таким положением дел и разнес штаб управление батальоном. Бешеная, бессмысленная ярость, горячей волной ударила ему голову. Он рвал и метал, потому что иначе не мог вынести эту свинцовую тяжесть бессилия. он был в ярости от собственной ничтожности перед лицом этой безумной, бесчеловечной машины войны. Он разбил кулаки в кровь. Пришел медик его перевязывать, начальник штаба и ещё несколько человек его успокаивали.

Бес дождался когда придёт комбат и направился к нему с вопросом:

– Почему такой бардак с дружественным огнём?

На утром Бес, как ни в чем не бывало повёл нашу группу на коня.

 Конь.

Восьмого мая я, Джерри, Гоча, Серж и Бес выдвинулись на коня. Дорога до точки где были наши войска у нас заняла около получаса. По пути мы встретили пейзажи недавних сражений: руины домов, воронки от разрывов мин и чем ближе мы подходили к линии фронта тем больше разрушений представало перед нашими глазами. Возле железнодорожные дороги я услышал как рядом просветили пули. Мы попрыгали в ближайшие воронки от разрывов, хорошо что они были глубокими. Мы переждали там минут пять, пока всё не стихло и двинулись дальше. У меня был бронежилет, каска, автомат, подсумок на четыре магазина, гранатомёт, портлет с шестью морковками для него, рюкзак с едой и водой, вещи, патроны и гранаты. Позже я понял, что это обычная практика, все кто идёт на передок несут по максимуму всего, что только можно, потому как этого там взять просто неоткуда.

Дойдя до двухэтажек, нас встретил командир девятой роты Рус и его зам.

Они сказали нам:

– По центру лучше не ходить спалитесь и начнут закидывать минами. Лучше пойти справа, причём короткими перебежками, прячась в домах.

Нам выдали проводника, и мы начали пробираться через груду развалин и битого кирпича. На пол пути мы встретили группу ПТУРистов.

Они сказали нам:

– Мы не можем пройти дальше со своей установкой.

Она находилась у них внутри дома, а не на позиции.

Добравшись до коня, мы увидели около дюжины бойцов, которые находились в подвале дома. Скиф командир первого взвода седьмой роты позвал нас в подсобку.

Гоча сказал:

– Приказом командиром роты Старшего лейтенанта Черного командиром взвода назначается Лейтенант Серж. Только сейчас я вспомнил, что именно Серж давал мне сигареты и теплые носки, когда мы были вместе на полигоне.

Скиф сильно расстроился и сказал:

– Я теперь не Скиф и что бы отныне никто меня так не называл!

На что Серж ответил:

– Это назначение на бумаге и формально и у меня нет боевого опыта, поэтому Скиф остаётся командиром взвода, пока я не наберусь опыта. На что Серж сразу завоевал симпатию бойцов как разумный и справедливый командир.

Меня очень удивила и порадовала трофейная провизия. Здесь была собрана еда со всего мира. Такую еду мы не встречали даже в элитных магазинах в России. Попадались этикетки: Франция, Италия, Германия, Америка. Я взял суп в тетрапаковской упаковке и горбушку чёрного бородинского хлеба, названого в честь бородинского сражения. Мне попалась немецкая аптечка с перевязочным материалом для любого участка тела. Ещё там было кровоостанавливающее и обезболивающее. Мне сказали что сдесь раньше были польские наёмники, это от них осталась провизия. По радио перехвату услышали что был Снайпер, пулемётчик и старший стрелок они корректировали артилерию и недавали подойти. Когда взяли коня на втором этаже нашли акипу одного из поляков с позывным Гринч, было смешно потому что у Ёжика в группе тоже был Гринч.

Скиф обрисовал нам обстановку:

– Метрах в семидесяти в доме напротив силы противника количество неизвестно, ведется снайперский огонь, пулеметный, минометный обстрел, где-то слева выезжает бэха – копейка или танк и отрабатывает по нашим позициям. Наша задача подловить её.

Я спросил:

– Какое расстояние до техники и почему не работают ПТУРисты?

Он ничего не ответил.

Ёжик рассказал что пятого мая был взят конь. Он с Татошкой прокрались по гаражам через частный сектор мимо магазина зайдя с фланга и отрезая пути отхода. Они заняли позицию и стали ждать когда противник будет подходить или отходить с коня. Прождав там какое-то время они не дождались противника и побежал на штурм. Рядом штурмовали соседнюю воискую часть с частью МЧС. Наш танк работал по зданию и потом наши пошли на штурм. В это время наш бат штурмовал коня. Вдруг Ёжик услышал шорох недалеко от них и зарядил вог в подствол и направил ствол в сторону кустов откуда только что раздался шорох. Ёжик нажал на спусковой крючок, но подствол дал осечку. Через пару секунд из кустов вылезли два рыла седьмой бригады, они тоже пошли на разведку. Ёжик докладывал им что что они в этом квадрате, а они не предупредили что будут выдвигаться в этот квадрат. Зачистив коня, откуда-то сбоку начал работать вражеский танк и Голова выскочил с РПГ и хотел въебать его. В этот момент выстрелил танк в ту же комнату где был Голова. Передней стены в доме не было и наряд прошел в полуметре от Головы Головы и пролелел через две стенки и взорвался с другой стороны здания.

День беды.

9 мая трое вояк напившись храброй воды, возомнили себя героями победителями и пошли брать банк. Вернулся только один.

Подкрепление.

На следующий день к нам подтянулось подкрепление. Это была одна группа друзей и одна группа Ахмата, в общем около тридцати бойцов. К нам подтянулись бойцы первого или второго бата с крупнокалиберным пулеметом. Вместе с нами они создали такую плотность огня, что враг решил оставить позиции и бежать. Пушкин из Ахмата, который с огньком в глазах рассказывал командиру Ахмата про то, как расстреливал в спину убегающих укропов. Позывной Пушкин был из-за его кудряшек.

Командир Ахмата как старый аксакал давал ему нравоучение:

– Не стоит сильно упиваться достижениями, так можно потерять трезвую оценку ситуации и адекватность, а расплата всегда жизнь.

Принесённого БК хватило на несколько часов боя, в противника летело всё что у нас было. Скиф успел спрятать последний ящик пятёрки, сказав они уйдут а мы чем будем воевать?!?

Бойцы отработали из гранатомётов, пулемётов, огнемётов и стрелкового. Командир Ахмата был с оружием похожим на большой дробовик, стреляющий как подствол. Он стрелял из него в частично забаррикадированный проём между первым и вторым этажом под углом влево и вправо. Мы с Джерри были в это время на посту на первом этаже. Рядом с нами сидел один боец из друзей. Он принес портлет с РПГ. По его выражению лица было видно, что он не понимает зачем ему всё это надо?

Скиф показал, мне свой броник с амортизирующий подкладкой для гашения удара от бронеплиты.

Скиф сказал:

– Мне обещали отпуск, если мы возьмём Рубежное.

Банк.

Утром одиннацатого мая прибыла новая группа Ахмата, около дюжины человек. Скиф собрал две пятерки штурмовиков. Я попал в первую пятёрку вместе Джерри. Мы оставили свои гранатомёты. Джерри взял сумку от противогаза и сложил туда с дюжину гранат. Я оставил свою железную каску, потому что не понимал с ней откуда ведется огонь и что откуда прилетает. В ней создавалось эхо и я плохо ориентировался. Командир Ахмата дал мне бинокль икс 8 и дальномер. Немного подумав, я вернул дальномер, посчитав что он не особо уместен на штурме.

Первым номером шел рыжий Фома. Вторым шел Джерри, за ним в середине группы шел я и ещё двое бойцов за мной. На расстоянии от нас должна была идти вторая группа поддержки и эвакуации. Впереди нас была открытая площадь и мы решили обойти её справа, перебегая от дома к дому. Справа от нас я увидел группу, которая шла параллельно нашей. Возможно это была группа второго батальона или первого. Вскоре здание банка стало слева от нас на расстоянии двадцати метров. Сначала мы проверили второй этаж, пытаясь оценить обстановку и возможно увидеть противника, что бы избежать глупых потерь. Внизу кто-то из группы увидел двухсотого, который штурмовал банк девятого мая. Я насторожился. Значит это место простреливается. Осмотрев в бинокль местность со второго этажа я ничего не заметил подозрительного. Когда мы спустились на первый этаж, к нам подошла наша вторая группа. Мы решили по очереди, один за другим, перебегать это место как можно быстрее. Первый побежал Фома и забежал в подъезд на углу дома. Как только он забежал в подъезд следом за ним побежал Джерри. Когда Джерри скрылся в подъезде я рванул со всех ног.

Когда наша пятерка оказалась в подъезде дома мы поняли что этот подъезд с лестницей ведет только на второй этаж. Недолго посоветовавшись мы решили заходить через второй этаж. Выходить из подъезда и искать другой вход нам как-то не хотелось.

Мы штурмовали банк. Не для денег – для метров пространства, за которые кто-то уже заплатил жизнью. Наш план был идиотским и гениальным в своей простоте, как детская игра в войнушку, где на кону настоящая смерть. Фома – дверь. Джерри – граната. Я – прикрытие. Картинка с учения, которая в реальности выглядела как клоунада смертников.

Фома распохнул дверь и Джерри, бледный как мел, завопил в кромошную тьму коридора: «СВОЯ!». Это был крик не предупреждения, а самоуспокоения. Он кричал самому себе, что он не убийца, что он предупредил. И следом швырнул гранату. Грохот оглушил, пыль поднялась стеной.

Мы ворвались и замерли, вжав головы в плечи, втянув воздух со свистом. Ждали. Секунда растянулась в год. Я слышал, как стучит кровь в висках, как скрипит подошвой его ботинок Джерри о бетонный пол. Ждали выстрела, крика, хоть чего-то. В ответ была тишина. Не просто отсутствие звука. Абсолютная, гробовая, насмешливая тишина. Она давила на барабанные перепонки больнее, чем взрыв. Она говорила: вы здесь одни. Вы шумите для себя. Вы ломаете пустые двери и бросаете гранаты в никуда. Вы воюете с призраками, и самое страшное, что эти призраки могут материализоваться из этой самой тишины в любую секунду.

Мы двигались как сомнамбулы, прижав приклады к щекам, пальцы на спуске. Каждая дверь была черной дырой, из которой могло хватить адское пламя. Мы зачистили несколько комнат, набитых призраками чужой жизни, и вывалились в просторный холл.

И тут нас ждала насмешка. Не бой, не засада. Нас ждал комфорт. В комнате аккуратными рядами лежали спальники и карематы – готовые гнезда для отдыха. На столе – импортная медицина в идеальных ампулах, от которой пахло не войной, а стерильностью швейцарской клиники. И два бинокля. Не наш советский 8х30, а 50x50 и 70x70 – глаза бога, позволяющие рассмотреть смерть за километр. Мы наткнулись не на опорный пункт, а на снайперскую лежку профессионалов, которые ценили свой комфорт. В этом был страшный, унизительный диссонанс: мы, в своих рваных брониках, с советскими гранатами времен Афгана, воевали с армией, которая воевала с удобством туристов, выехавших на сафари. Я судорожно запихнул ампулы в разгрузку – не ради медицины, а как трофей, как доказательство, что эта другая, сытая жизнь существует.

Вдруг я услышал шорох, который исходит с нашей стороны фронта. Выглянув в окно я видел группу, которая шла параллельно нашей, когда мы выдвигались к банку.

Я сказал им:

– Здесь чисто, мы уже всё зачистили.

Они зашли к нам в дом, хотя они шли параллельно фронту.

Я спросил у них:

– Есть саперы?

Голова увидев гранатомёт и потянулся к нему.

Фома сказал:

– Под гранатомётом лежит граната.

Голова ответил:

– Боишься отойди.

Он взял гранату, а потом и гранатомёт сказав:

– Это будет мой трофей.

Пока мы хлопали ушами ушли и два бинокля. Тогда я пожалел, что позвал их в дом, так как они забрали все наши трофеи. Доложив Скифу о зачистки дома, он выдвинулся к нам. Впереди стояла полуразрушенная церковь, а вокруг площадь с деревьями.

Собралось нас около тридцати человек. Было принято решение выдвигаться так же, малыми группами – пятерками. Сначала мы добраться до церкви, а потом до следующих многоэтажек. Добравшись до зданий, одна группа пошла защищать дом слева. Мы пошли дальше к недостроенной многоэтажки. Точнее, она была на стадии отделки внутри было много стройматериалов, да и снаружи тоже хватало. Зачистив очередное здание мы решили перекусить. Мне пришлось ждать, пока кто-то поест, потому как у меня не было ложки. Мне популярно объяснили, что ложку нужно иметь свою, если хочешь ей есть. Вскоре мы услышали, по рации что нас вызывают. Мы начали выходить из здания. Это был ещё тот квест, куча всяких обломков, кирпичей, камней доски с гвоздями, на которые совершенно не хочется наступать. Тут перед моим лицом предстала картина которую я ни до и после, никогда не встречал. Комбат шёл впереди батальона, к зданию с украинским флагом на нём. Ну тогда нам всё стало понятно! Комбат знал то, чего не знали мы – враг отступил! Местные рассказали что в четыре утра они запалили подвалы и уехали на Козаке. На коне они тоже подпаливали подвал, но он не сильно разгорелся, в это время там находился двадцать один человек. В общем применяли тактику вызженой земли после себя.

Мирные.

Мы продвигались всё дальше и дальше и вскоре вышли на автодорогу с остановкой. Немного поснимав тик-токи мы двинулись дальше. За остановкой справа был дом, где мы увидели гражданских. Подойдя к ним Скиф сказал мне и ещё двоим бойцам остаться с ними. Просто оставаться здесь я не захотел. Мы решили переписать всех людей с паспортами, кто сейчас здесь есть и тех кто живёт рядом. Я спросил у местных блокнот и ручку и начал по очереди записывать: Фамилию, Имя, Отчество и год рождения. Смотрел ещё прописку, но не записывал. Во время переписи по одному выходил человек из подвала и я переписывал его данные.

Потом я кричал :

– Следующий.

И напарник звал с подвала очередного человека. Недалеко от дома горел костер, на нём гражданские готовили себе обед. Вдруг начался обстрел и мы попрятались в подвал. Переждав некоторое время мы вышли на улицу и продолжили перепись. Кто-то пришел с соседних домов. Один человек был сильно пьян, местные постоянно ругались на него. Другой был сильно избит военным за то что, его считали пророссийским. Большинство были с украинскими паспортами и мне местные подсказывали как правильно записать на русском, так как я не владел украинским языком. Например Микола- это Николай. Несколько человек были с российскими паспортами, их я отдельно помечал в блокноте пометкой Рус. Они рассказывали что подвергались насилию со стороны военных как ждуны, потому что не хотели покидать свои дома. А те кто был с российскими паспортами попадали в зону риска и расценивались как шпионы.

Гражданские несколько раз спрашивали:

– Есть ли среди вас Ахмат?

Я ответил им:

– Мы ЛНР.

Я спросил:

– Почему они так интересуются Ахматом?

Они ответили:

– Приходили раненые местные, которые рассказывали, как им в подвал где они прятались закидывали гранаты с крикам «Аллах Акбар».

Переписав всех кто был в этом подвале, мы обошли дом с другой стороны. Там была одна старая не ходячая женщина уже преклонного возраста и ещё с дюжину человек. Переписав всех остальных, у меня в блокноте появилось больше сорока душ, которые нуждались в лекарствах и продовольствие и кое-кто в лечении. Трое человек мне показались подозрительными, возможно переодетыми военными, но поговорив с местными на их счет они развеяли мои сомнения. Но я всё-таки сделал пометку в блокнот со знаком вопроса (подозрительные). Сказав на прощание мирным, как они сами себя называли, что все их просьбы будут сегодня переданы вышестоящему начальству и оно примет всё возможные меры для решение их проблем.

Собрав данные мы решили догонять своих. Где-то через километр в частном секторе, мы догнали наших бойцов.

Я поинтересовался:

– Кто там стоит на двух машинах?

Мне ответили:

– Там комбат с каким-то начальством.

Не раздумывая я направился к нему с докладом. На дороге стоял УАЗ Хантер и Патриот. Вокруг около шести человек охраны. Подойдя к комбату я обратился с разрешением обратиться, хотя видел что он разговаривал с Апти. Получив разрешение я сделал доклад о найденных гражданских и их просьбах, передал список и объяснил где они находятся.

Гаражи Рубежного.

К концу дня мы дошли до конца города, где перед нами были гаражи и часть промзоны, а слева от нас завод Заря. Дойдя до заправки и проверив её мы вернулись на гаражи.

Один боец из Ахмата снимал тик-ток и попросил нас сказать:

– Ахмат – сила!

Мы сказали:

– Ахмат сила.

Он ответил:

– Аллах акбар

Скиф сказал:

– Надо выкопать окоп у дороги рядом с гаражами.

Мы начали копать окоп, но вскоре поняли что под землей лежит крупный щебень от пролегающей рядом дороги, который совершенно не поддавался. Мы поняли что не выкопаем окоп до темна. Найдя кувалду в одном из вскрытых гаражей, мы выбили бойницу прямо посреди задней стены гаража. Где было решено сделать скрытое НП. Во-первых, мне совершенно не хотелось копать, а во-вторых нас легко можно было спалить с птички. Более разумно было воспользоваться уже готовым дотом, в котором осталось только сделать бойницу. Было назначено круглосуточное дежурство: по два человека, по два часа. Джерри нашел вино и решил уничтожить его путём употребления, я отказался. Вдруг, я услышал звук мотора, выглянув в бойницу я увидел легковой автомобиль двигающийся в нашем направлении.

Схватив автомат я побежал к дороге, крикнув Джерри:

– За мной, на прикрытие!

Сняв автомата с предохранителя и передернув затвор я накинув ремень на шею.

Выбежав на середину дороги я поднял левую руку вверх с криком:

– Тормози!

Жест, от которого сейчас могла зависеть жизнь. Водитель резко дал по тормозам, что поднялись клубы пыли. Джерри сидел за углом с автоматом целясь в водителя. Пальцы моей правой руки уже лежали на спусковом крючке. Мир сузился до щели прицела и бледного, перекошенного лица за лобовым стеклом. В висках стучало: свой-чужой, свой-чужой? Один неверный шаг, полсантиметра движения пальца – и всё кончено. Война – это секунды, за которые ты должен решить, кому жить, а кому – нет.

Через клубы пыли я разглядел только одну фигуру на месте водителя в машине и крикнул:

– Руки верх!

Когда пыль осела я крикнул:

– Москва!

На что он должен был ответить – Кремль! Но он ничего не ответил?

Тогда я крикнул:

– Пароль?

Он ответил что не знает никакого пароля. Я сказал выходи из машины и он он вышел. Я спросил его позывной и из какого он подразделения? Он сказал что свой из такой бригады. Связавшись по рации со Скифом я спросил, если такие бойцы с таким позывным? На что он сказал что таких не знает и пусть назовет позывной ротного или комбата. Только тогда был дан правильный ответ и мы выдохнули и отпустили его. Сев в машину он направился к нам в тыл но застрял в разбитой колее дороги. Джерри помог ему вытолкнуть машину.

Позже ко мне подошел гражданский и спросил можно ли ему забрать свою машину из гаража?

На что я ему ответил:

– Конечно!

В это время наши бойцы вскрывали гаражи в поисках транспорта и бензина. Я хотел было добавить, если будут проблемы чтобы обращался, но промолчал. Я решил сам посмотреть, чтобы все прошло нормально. Мы с Джерри записывали видео, как он в разбитом гараже увидел раскуроченную четвёрку.

Увидев что я снимаю на телефон Джерри начал играть на камеру сказав:

– Ты посмотри! Какие негодяи взяли такую четвёрочку поломали, а ведь на ней могли возить огурчики с помидорчикам орогоднички.

Играл он очень смешно и весело, ему бы комедийное шоу вести, а он дурень воевать пошёл.

Когда нас сменили мы пошли домой. По дороге Джерри споткнулся о колею и упал на землю.

Оглянувшись он крикнул:

– Выход!

Джерри наверное подумал что я не видел его падения и пытался оправдаться работай артиллерии. Но я то точно не слышал никакого выхода и тем более видел всё своими глазами, как он споткнулся и упал.

Его нелепое поведение рассмешило меня и я сказал ему:

– Да ты просто на ногах стоять не можешь от винища.

Джерри был нашим шутом. Его клоунада – это был щит, которым он отгораживался от ужаса происходящего вокруг нас. Когда он с комичной грустью гладил разбитый «Жигуль», говоря об огурчиках, за этим стояла не просто шутка. Это была тоска по миру, где главной трагедией была разбитая машина, а не разбитый череп. Он пил не потому, что был алкашом, а потому, что его щит из шуток был слишком тонок, и ужас просачивался сквозь него. Алкоголь был тем предохранителем и способом что бы переключиться и выйти из состояния афекта, иначе можно было загнаться и слететь с катушек.

Вернувшись в дом, я услышал звуки, не вязавшиеся с войной: дикий, разудалый сигнал машин, словно на деревенской свадьбе. Я вышел на улицу и увидел это. Две машины, облепленные людьми. Они висели на дверях, сидели на капоте багажнике и даже крыше. Они не ехали – они плыли, это было триумфальное, идиотское шествие победителей, сошедших с ума от того, что еще живы.

Они кричали, свистели, размахивали бутылками. Это была не радость. Это была истерика. Вакханалия на костях. Выплеск того адреналина и ужаса, которые не нашли выхода в бою и теперь рвались наружу в этой дикой, первобытной пляске.

Я смотрел на них и думал: вот она, обратная сторона. Цивилизация соскальзывала с нас, как плохо пришитые погоны, обнажая под ней дикаря, который, избегнув смерти, пляшет на краю могилы. Не «Планета обезьян». Планета людей, которые наконец-то показали свое настоящее, обезьянье лицо, всегда скрытое под маской приличий. Война сорвала все маски.

Вернувшись в дом я решил лечь отдохнуть слева в комнате на полу, так как все кровати были уже заняты, пока я был на дежурстве. А идти искать другой дом не разрешил Скиф.

Скиф сказал:

– Где я вас потом искать буду?

Комбат, застукавший пьяного Дена на посту сказал ротному, тот передал Скифу разобраться с ним.

Когда ему начали говорить: – что ты палишься? Вместо раскаяния, из его перекошенного рта поползла встречные предьявы. И вообще он герой и ему положены фронтовые сто грамм.

Удар Рыжего был не злым, он был… механическим. Как удар молота по гвоздю, который мешает работе. Чисто, технично, без злобы. Дэн рухнул и при падении глухо стукнулся затылком о бетонный пол. Звук был страшный – тупой, окончательный.

Когда он очнулся, в его глазах плавал не просвет, а животный, дикий ужас. Мозг, сжатый алкоголем и сотрясением, выдавал единственно возможную версию: «Ударили сзади! Подло!». Он полез за автоматом. Это был уже не солдат, не человек – это был зверь в ловушке, готовый утащить за собой всех.

И тогда раздался Выстрел. Не на поражение. В потолок. Один-единственный, оглушительный, вбирающий в себя весь шум мира. В наступившей тишине прозвучал один-единственный, стальной голос Скифа: «Брось. Оружие».

Это был момент, когда война показала свое второе лицо. Не лицо врага, а лицо нашего собственного, внутреннего зверя, которого нужно держать на прицеле, чтобы он не сожрал нас самих.

Забрав оружие один из бойцов увёл буяна в другую комнату, где он жаловался на произвол.

Я сидел и смотрел на это как в кино, только поп-корна не хватало.

Перекусив трофейными ништиками я лег спать. Я провалился в черный, беспробудный сон мертвеца, но меня выдернул оттуда странный жар в ногах. Странная теплота растекалась по голенищам. Сначала, спросонья, дикий укол паники: рана? Кровь? Я начал судорожно искать откуда идет кровь, что бы заткнуть её руками что бы не вытечь. Втянув носом воздух, я узнал едкий, позорный запах. Не кровь. Моча. Я начал будить Джерри, подумав что это он во сне обосал меня. Но у него самого была мокрая спина. Оказалось, что кто-то из бойцов нас законтачил. Кто это мог быть было совершенно непонятно. Нужно было найти виновного и набить ему морду или даже завалить. Но я решил, что этот негодяй вряд ли сознается, а устраивать сцены на сегодня хватит.

Я вышел во двор покурить. И в синем, холодном свете луны увидел его. Он сидел, прислонившись к стене, и спал. На нем был полный доспех современного легионера: каска, броник, разгрузка, набитая магазинами. Он походил на каменного солдата с древнего монумента, заснувшего на посту на тысячу лет.

Я смотрел на него и думал: как? Как можно уснуть в этом стальном корсете, который впивается в тело, в этом шлеме, который давит на череп? Ответ пришел сам собой: когда усталость перевешивает боль. Когда тело и разум настолько сломлены, что уже не воспринимают неудобство – они воспринимают только возможность хоть на секунду выключиться.

Он спал, и его сон был страшнее любого кошмара. Это был сон зверя в клетке, всегда готового к удару. Это была последняя черта, за которой заканчивается солдат и начинается механизм. Механизм, который может функционировать – стрелять, двигаться, даже спать – но в котором уже почти не осталось ничего человеческого. Я не стал его будить. Я понял, что отнимать у него этот жалкий, стальной сон – это самое жестокое, что я могу сделать.