Гражданская война в Испании. 1936-1939

ИСРП и ВСТ находились с республиканцами в прочном союзе, отдавая последним лидерство. Сказывалась боязнь социалистов, не искушенных в управлении государством, брать на себя слишком много ответственности. Сектантская линия коммунистов, пропагандировавших советскую власть и рабоче-крестьянское правительство, превратила партию в группу из 700–800 человек без серьезного влияния на массы. НКТ вышла из подполья, но по основному вопросу страны – установлению республики – не высказывалась вообще. На щит были подняты сугубо экономические требования. Продолжало леветь национальное движение Каталонии. В марте 1931 года была образована партия «Республиканская левая Каталонии» (ее часто называли Эскерра, т. е. «левая» по-каталонски), ставшая лидером общественного мнения провинции.

К середине 1930 года республиканцы прочно завладели умами всех мыслящих испанцев. Имена их лидеров не сходили со страниц газет и журналов, о них говорили в кафе и на улицах. Настало время сделать из популярности нечто большее – власть.

17 августа 1930 года на фешенебельном курорте Сан-Себастьян собрались ведущие представители республиканцев и социалистов (правда, приехавший от ИСРП Прието настаивал, что присутствует в личном качестве). На этой встрече был создан Революционный комитет, образовавший в октябре 1930 года временное республиканское правительство во главе с бывшим монархистом Алкала Саморой. Дело оставалось за малым – взять власть, которая, казалось, лежала под ногами. Решили не мудрить и прибегнуть к обычному в испанской истории методу – бескровному военному перевороту, который НКТ и ВСТ в случае чего обещали поддержать забастовкой.

Так как заговорщиками были в основном профессора, юристы и писатели, дата путча постоянно переносилась и была назначена в конце концов на 12 декабря 1930 года. В последний момент решили подождать до 15 декабря, но было уже поздно. 12 декабря восстал военный гарнизон небольшого городка Хака, провозгласивший республику. Но уже 13 декабря восставшие были разбиты, а на следующий день их лидеры – молодые офицеры Фермин Галан и Анхель Гарсиа Фернандес были расстреляны в Мадриде. В самой столице переворот свелся к разбрасыванию листовок военными летчиками во главе с братом генерала Франсиско Франко Рамоном, которому пришлось бежать в Португалию. Революционный комитет был легко арестован (его члены особо и не прятались), а Ларго Кабальеро сам явился с повинной. Прието бежал во Францию: этот привыкший к комфорту, хорошей кухне и тонким винам человек не терпел тюремных камер.

В стране было объявлено осадное положение. Но что же было делать дальше? Король и его окружение понимали, что любой следующий путч просто обречен на успех при мало-мальской серьезной подготовке.

7 февраля 1931 года Альфонс XIII объявил о проведении в марте парламентских выборов. Но все партии отказались в них участвовать, требуя созыва Учредительных кортесов, т. е. парламента, уполномоченного изменить форму правления в стране.

18 февраля Беренгера на посту главы правительства сменил адмирал Аснар, назначивший на 12 апреля муниципальные выборы, в которых согласились принять участие ведущие политические силы Испании.

13 апреля стало известно о победе республиканцев в крупных городах. Толпы народа вышли на улицы с республиканскими флагами (красно-желто-лиловыми в отличие от красно-желтых монархических) и песней «Гимн Риего». Революционный комитет провозгласил республику и в ультимативной форме потребовал отставки правительства.

Выслушав доводы своих советников (а все они рекомендовали скорейшее отречение), Альфонс XIII вечером 14 апреля покинул Мадрид и на крейсере «Принц Астурии» отбыл из Картахены в Марсель.

Бурбонская монархия пала. Над страной засияло солнце республики.

Глава 4

«Прекрасная девочка». Республика 1931–1933 годов

Конспираторы времен первой республики 1873–1874 годов называли свой идеал – республику – «Прекрасной девочкой» (La Nina Bonita). Возникшая весной 1931 года вторая испанская республика, казалось, как нельзя лучше соответствовала этому поэтическому определению. Все виделось возможным, люди со дня на день ожидали, что самые смелые социальные утопии станут явью.

Но внимательный наблюдатель мог бы увидеть уже в самом наступлении республики предчувствие гражданской войны. Во-первых, победа республиканцев на муниципальных выборах вовсе не была победой или, по крайней мере, убедительной победой. Всего в муниципальные органы власти было избрано 39 248 сторонников республики (в т. ч. 34 368 буржуазных республиканцев, 4813 социалистов, 67 коммунистов) и 41 224 монархиста. Да, за республикой шли почти все крупные города. Но деревня и многие города в традиционно консервативной местности (Леон, Эстремадура) голосовали за монархистов (Кадис, Бургос, Памплона и др.). Это разделение Испании на левые и правые регионы практически полностью повторились в годы гражданской войны.

Враги республики были раздавлены морально, но их основные бастионы: армия, церковь, касикизм, помещики и крупный капитал, пережили уже не одну революцию. Не складывая оружия, они ждали первых ошибок и разногласий среди победивших революционеров.

В то время как низложенный Альфонс XIII находился на пути в эмиграцию, было сформировано первое временное правительство республики. Главой кабинета стал бывший монархист и добрый католик Алкала Самора (его имя должно было успокоить боявшуюся социального переворота буржуазию). Властитель умов и «отец республики» Мануэль Асанья стал военным министром, его основной недоброжелатель – лидер радикалов – Алехандро Леррус возглавил МИД (Асанья не хотел, чтобы этот человек имел какое бы то ни было влияние на внутреннюю политику). Впервые в истории министерские портфели получили социалисты: Ларго Кабальеро стал министром труда, Прието – министром финансов, Фернандо де лос Риос – министром юстиции.

На этом месте хотелось бы исправить одну историческую несправедливость. В советской историографии не принято было много писать о Мануэле Асанье. Его не ругали, но и превозносить кабинетного политика и буржуазного республиканца, «скованного своим классовым происхождением», было как-то не принято. Между тем в истории любой страны редко встречаются политики, совмещающие блестящий ум, сострадание к своему народу и высокие принципы собственного поведения.

Именно таким человеком был Асанья, без которого нельзя себе представить все важнейшие социальные завоевания второй и последней Испанской республики. В августе 1936 года один из главарей путчистов генерал Мола скажет в радиообращении, что Асанью породила не женщина. Это-де своего рода Франкенштейн, мозг которого подлежит изучению. Мола не смог скрыть за бранью невольного уважения к тогдашнему президенту Испанской республики.

Асанья родился в 1880 году на родине Сервантеса в маленьком городке Алкала де Энарес в 30 километрах от Мадрида. Рано лишился матери, что не помешало ему получить отличное образование: он учился и в Париже. Он много писал о литературе Испании и изучал историю французской Третьей республики. Асанья долго находился в тени большой политики и не старался делать карьеру. Во время диктатуры Примо де Риверы он сделал себе имя как блестящий оратор в одном из либерально-республиканских клубов Мадрида. После поражения республиканского восстания в декабре 1930 года Асанья скрылся в доме своего тестя, чтобы заняться любимым делом – писать очередной роман. Волна революции 1931 года вынесла этого известного своими пламенными речами интеллектуала в руководство республики. И тут выяснилось, что профессор не зря прожил в тишине большую часть жизни. В его голове давно сложился четкий, проработанный до деталей, план реформ всех сторон испанской действительности. И еще оказалось, что профессор жестко и энергично проводит свои планы в жизнь, защищая республику от угроз справа и слева. Он, не колеблясь, послал войска на подавление анархистского восстания в Льобрегате в январе 1932 года, но отказался утвердить смертные приговоры его организаторам. «У меня нет желания кого-то расстреливать. Кто-то должен прекратить расстреливать людей справа и слева. И это начнется с меня». Ему неоднократно предлагали установить диктатуру, но он был против чрезмерного закручивания гаек, хотя в отчаянии писал в дневнике, что испанцы ничего не хотят делать без принуждения.

Будучи и премьером, и президентом, Асанья тяготился официальными церемониями и протокольными мероприятиями. Его оставляла равнодушным коррида и нисколько не увлекали модные в то время среди «сливок общества» скачки. Этот человек всецело принадлежал политике, считая ее делом не только увлекательным, но и сугубо нравственным, если только политика эта была в интересах большинства населения.

Асанья тяжело переживал начало гражданской войны, которую он всеми силами хотел предотвратить. Его мечта о стабильной, просвещенной и социальной республике рухнула под ударами мятежников и анархистов. Но до последнего часа неравной борьбы Асанья не предал республику, хотя и утратил веру в ее победу.

Но мы, пожалуй, забежали вперед. Весной 1931 года еще никто не видел на горизонте кровавой зари будущих потрясений.

Республика стремилась придать себе легитимность, и на 28 июня 1931 года были назначены выборы в Учредительные кортесы (возрастной ценз был понижен с 25 до 23 лет, а женщины впервые получили право избираться, хотя не избирать). Как и ожидалось, выборы стали триумфом социалистическо-республиканского блока. ИСРП впервые в истории стала крупнейшей парламентской партией, получив 116 мест (из 417). Радикалы Лерруса стали вторыми с 90 мандатами, 56 мест было у радикал-социалистов, 36 – у каталонской Эскерры, 26 – у партии «Республиканское действие». Были представлены и другие более мелкие республиканские группировки. Правая оппозиция имела 44 места, из которых только 1 (!) депутат причислял себя к монархистам. В целом левые силы получили 263 места, центристы – 110 и правые, как уже упоминалось, 44. И опять, однако, проявились серьезные региональные различия. Республиканцы и социалисты вновь первенствовали в крупных городах, но Наварра и большая часть Кастилии шли за правыми.

В парламенте преобладали писатели, юристы, профессора, но впервые появились рабочие и две женщины. Президентом кортесов был избран правый социалист Хулиан Бестейро. Парламент сразу же взялся за выработку новой конституции, которая была принята после горячих дебатов в декабре 1931 года и сразу стала причиной первого правительственного кризиса.

Наиболее острые разногласия возникли, естественно, по церковному вопросу. Радикалы развернулись вовсю. Церковь была отделена от государства, и ей было запрещено заниматься народным образованием. Орден иезуитов подлежал роспуску, остальным не разрешалось заниматься коммерческой деятельностью. Государство оставляло за собой право национализировать имущество монашеских орденов.

Церковь получила сильнейший удар. Конечно, к началу 1930-х годов она уже была не той, что 100 лет назад. Испанцы в массе своей уже не были религиозны, и их общение с Богом ограничивалось крестинами, венчанием и отпеванием (правда, среди женщин религиозность все еще держалась крепко). И все же в стране было 60 тысяч церквей, 5 тысяч монастырей, 80 тысяч монахов и монахинь и 35 тысяч священнослужителей. Церкви принадлежало 11 тысяч поместий, банки, газеты и даже кинематографические компании. Но основное влияние, вплоть до установления республики, церковь осуществляла через подконтрольную ей систему образования. Половина испанского населения была неграмотна, а государственных школ было мало. И вот теперь церковь лишалась своего основного оружия.

Справедливости ради надо сказать, что церковники сразу же встретили республику в штыки. 1 мая 1931 года, когда Испания после долгого перерыва праздновала Первомай, глава испанской церкви кардинал Сегура опубликовал обращение к верующим, где сожалел о свергнутой монархии и призывал паству голосовать на выборах за правых. Протест министра юстиции против этого явного вмешательства святых отцов в мирские дела был проигнорирован, но события уже приняли неуправляемый характер. 10 мая на одной из мадридских улиц собрался монархический кружок. Музыка «Королевского гимна», доносившаяся из открытых окон, привлекала внимание прохожих, которые стали громко протестовать. Произошла драка, в ходе которой был ранен республиканец – шофер такси. По Мадриду поползли слухи о монархическом заговоре, и по всей стране люди стали жечь церкви и монастыри, особенно принадлежащие иезуитам. Больше других усердствовали анархисты, но вполне вероятно – и платные агенты реакции. Правительство пыталось защитить церковную недвижимость. Военный министр Асанья вывел на улицы войска, но запретил им стрелять в демонстрантов, заявив, что все монастыри Испании не стоят жизни одного республиканца. Он же изрек и ставшую крылатой фразу, что Испания перестала быть католической. Правительство закрыло ряд консервативных газет, провоцировавших беспорядки. Гражданская гвардия (своего рода жандармерия, созданная в 1844 году для поддержания порядка в сельской местности и особенно ненавистная рабочим и крестьянам) несколько раз, по своему обыкновению, стреляла в демонстрантов. Хотя ее и не распустили, но создали ей противовес в лице штурмовой гвардии, в которую набирались преданные республике люди.

Итак, первая проба сил показала, что у республики есть запас прочности. Но эксцессы против церкви, как и раньше, безусловно помогли сплотиться реакции и начать активную клевету против нового строя, якобы неспособного защитить порядок и собственность в стране. И эта пропаганда с каждым месяцем завоевывала все новых сторонников среди средних классов и части забитого и неграмотного крестьянства.

Именно за борьбу против неграмотности (писать и читать не умело 50 % взрослого населения страны) республиканское правительство принялось с первых дней своего существования. Если в 1909–1931 годах государство построило в Испании 11 128 школ (т. е. около 500 в год), то только за первый год существования республики в строй было введено 9600 школ. Всего республика намеревалась возвести 27 000 школ, прежде всего в сельской местности. На 15 % была повышена заработная плата учителей, что в условиях отсутствия инфляции сделало эту профессию престижной и популярной.

Республика не забыла и о селе и впервые в испанской истории приступила к радикальному решению аграрного вопроса. Уже 29 апреля 1931 года был издан декрет, запрещавший помещику отказывать крестьянину в аренде, если последний исправно платил арендную плату, а за день до этого, 28 апреля, помещиков обязали нанимать батраков в первую очередь из их муниципального округа (эта мера была нацелена на предотвращение использования штрейкбрехеров против своих земляков-арендаторов). 21 мая создается Аграрная техническая комиссия для выработки полномасштабной реформы испанского сельского хозяйства. Временное правительство заявило, что считает аграрную реформу «осью социального, политического и промышленного преобразования Испании». И это воистину было правдой. Пока комиссия вырабатывала проект реформы, правительство не сидело без дела. 23 сентября 1931 года законом было установлено, что если помещик не обрабатывает свою землю, то муниципалитет вправе сам организовывать обработку этой земли, в т. ч. передать ее батракам. Для сельхозрабочих, так же как и для промышленного пролетариата был установлен 8-часовой рабочий день.

9 сентября 1932 года кортесы проголосовали за аграрную реформу. Закон касался районов Испании, где преобладали крупные латифундии (Андалусия, Эстремадура, Саламанка и др.). Государство экспроприировало в этих районах земли, превышавшие определенный максимальный уровень (⅙ площади муниципального округа или приносящие доход более 20 % от суммарного дохода с земель округа). Государство обязывалось выкупить земли частично в денежной форме, частично облигациями госзайма со сроком погашения 50 лет. Земельные владения крупного дворянства и участников путча генерала Санхурхо (о нем ниже) экспроприировались безвозмездно. Для проведения закона в жизнь создавался Институт аграрной реформы, где, правда, оказалось много реакционеров. До 31 декабря 1934 года среди 12 260 крестьянских семей было распределено 117 тысяч гектаров земли, хотя, по подсчетам экономистов, для успешного завершения реформы требовалось передать 6 миллионов гектаров 930 тысячам семей.

Аграрную реформу республики, как и многие другие ее социально-экономические и политические меры, принято называть несовершенной. Но где это совершенство? Республика действовала в обстановке острого противодействия не только со стороны реакции, но и леваков-анархистов. К тому же даже самые хорошие законы должны претворять в жизнь преданные идеалам реформ люди. А таких в испанской деревне среди образованного класса было немного. Не подлежит сомнению, что аграрная реформа страшно напугала господствующие классы, так как выглядела «социалистической»: еще никогда у испанских грандов правительство не изымало собственность.

В целом экономическая политика первых лет республики была довольно консервативной и успешной, учитывая тот факт, что установление республиканского строя совпало по времени с мировым экономическим кризисом. На первом же своем заседании временное правительство было вынуждено принять меры против утечки капитала из страны. Это было действенное оружие, с помощью которого богатые слои общества хотели показать, кто в доме хозяин. Однако с помощью административных мер (запрет на вывоз из страны крупных сумм наличными, ограничения на снятия средств с текущих счетов и т. д.) упавший в апреле 1931 года курс песеты был стабилизирован уже к середине 1932 года. Министру финансов Прието пришлось, правда, депонировать в Банке Франции 250 миллионов песет золотом для поддержания курса национальной валюты.

Принимались протекционистские меры по защите отечественного промышленного и сельскохозяйственного производства. Так, например, чтобы сделать испанский уголь пригодным для паровозных топок, за границей был закуплен битум, необходимый для брикетирования угля.

1931–1933 годы были неудачными для испанской металлургии, так как на основном рынке сбыта испанской стали (в Великобритании) царил кризис. К тому же в отличие от времен диктатуры Примо де Риверы республиканское правительство развивало не железные дороги (они в основном электрифицировались), а автомагистрали. Шло большое государственное строительство ирригационных сооружений и ГЭС (чем-то похожее на «новый курс» Рузвельта). И при этом бюджет республики оставался сбалансированным, чем также не мог похвастаться Примо де Ривера. В целях экономии средств Прието вел переговоры с Советским Союзом о закупке бензина (вопиющий факт в глазах испанской реакции), так как СССР был готов продавать его на 18 % дешевле англичан и американцев.

Так как почти все забастовки в 1931–1933 годах выигрывали рабочие, их зарплата и жизненный уровень росли (в то время это было невиданным явлением в Западной Европе, пораженной кризисом). На свою дневную зарплату в 16 песет испанский металлург (наиболее высоко оплачиваемая категория рабочих) мог купить три с половиной килограмма говядины или двадцать с лишним килограммов белого хлеба. Правда, рабочие семьи были многодетными, а жены, как правило, не работали. Цены в стране сильно не росли, и стоимость жизни в 1933 году была ниже, чем во времена диктатуры. И все же многомиллионные массы неквалифицированных и сельскохозяйственных рабочих были вынуждены существовать на 2–3 песеты в день.

Несмотря на то что правительство республики использовало в своей экономической политике приемы, вполне обычные для Западной Европы того времени, крупные помещики и представители финансового капитала все равно ненавидели дорвавшихся до власти либеральных профессоров. Это были «не свои люди», которые слишком сильно заботились о благе черни.