Земля, моря

Сюжет для тебя, старушка:

Был – демон, а стал – ребенок.

Полна подаяний кружка,

Пусты вороха пеленок.

Орленок взмывает к небу,

Напоенный Ганимедом –

И гневно швыряет Геба

Свой кубок, и плачет следом.

Ступай же, о дама Драма!

Ведь ждет у крыльца карета.

Наверное, в дальних странах

С восторгом тебя приветят…

А я, бесконечно страшный,

Пребуду с мечтой о свете,

Выхоженном под градом

Юношей Ганимедом.

Русский дух

Отшатнется от нас

Бог –

Заготовим зерна

Впрок.

Будем зиму с тобой

Бдеть

И раздолью отбой

Петь,

И терять за трубой –

Медь,

И не верить, что мы –

Тьма,

И тащить из воды

Сеть,

Не заботясь ценой

Льда.

Позовет нас на тот

Свет

Звонкий голос – бежим

Врозь.

Я смотрю через дым

Лет –

Вижу пса и его

Кость.

Вижу мертвых, и ты –

Там,

Ты готовишься мне

Петь…

Ну, неплохо в огне –

Нам.

Но куда же детей

Деть?

Отвернулся от нас

Сын,

И отец, и святой

Дух.

Я подправлю на час

Тын –

Но уйдет на другой

Круг

Провожатый из тьмы

В свет:

Знать, возиться со мной –

Швах.

И на днище сумы

Бед

Затеряется мой

Прах.

Благодарность

Спасибо вам всем.

Спасибо, спасибо, спасибо.

Да будет рассвет

Алеть в моих окнах разбитых.

И лезвие дней

К себе обращая, я знаю:

Нет в мире сильней

Того, кто его покидает.

Спасибо, друзья.

От самого сердца спасибо

За то, что не я,

Не вы – только глупая юность навеки погибла.

За то, что в седле

Держались легко и небрежно,

За то, что во зле

Не видели вы ничего, что могло быть полезно.

Навеки в ночи

Сплотились мы – жаркой, бездумной, трепещущей плотью.

Что, ангел, молчишь?

Иль бог не бродил твой по пыльным дорогам в лохмотьях?

Я знаю – бродил;

И медные гроши кидали ему живодеры…

Но он не грустил,

И шел, в небеса озарен возвращением скорым.

Трудно быть богом

Обаяние дикости

И косматых богов…

Я влекусь к невеликости

Твоих тихих шагов.

Открываюсь нажимом я

Негрубых лишь рук,

И не та мне родимая

Даль, где передых – сук

Да петля, небом вставлены

В раму дальних холмов…

Грузно златом оправленных

Византийских томов

Мне читальня – не по сердцу:

Везде – по колу,

Чтоб учился проворнее

Уму неделух…

Там я предан был многажды –

И сам предавал,

Там все глуше в заложниках

Бряцал мой кимвал,

И все глубже, до черного

Я дна забирал…

Обходил прокаженного

Меня стар и мал.

Я оставлен, затравленный,

В пене дней издыхать.

Мне бы пламя нетварное,

Мне б твою благодать!

Мне бы слово нежданное

Услыхать до зари –

От спасенного старого

И от малых земли,

Мне бы плыть в невесомости

Ходом ангельских стоп –

Точно дух, с тихим стоном

Покидающий плоть…

Я ж окован приличьями,

И обличьями лжи

Весь облеплен – а лишнего

Тут не кажи.

Я смирился с обычьями

Этих диких планет…

Но богов – невеличие! –

Некосматых! – мне свет.

Я иду в незаставленный

Безумьем проход.

Ангел новопреставленных

Мне легонько сожмет

Руку, насмерть уставшую

От отравленных шпаг,

Без разбору каравшую

Всех – кто друг и кто враг,

Махом облачно-перистым

Понесет нас к земле

Небывалой, затерянной

От востока во мгле –

Потому что труднее им

Добираться до нас,

Потому что неслышимо

Бьет судьбинный им час,

Потому что косматый – там;

Туда – путь; и меч,

Пусть неправдой запятнанный,

Там найдет свою сечь.

Последний дракон

Я чувствую соль –

На губах, на снегу,

Я чувствую боль,

Я идти не могу.

Но надо идти.

Надо встать. Надо встать.

Хотя бы – ползти.

Но с чего-то – начать.

Пробит этот снег

До земли, до корней,

И холод во мне –

Единение с ней.

Но – чем он пробит?

Что упало с небес?

Каков он на вид,

Тот заоблачный бес,

Что рухнул в снега,

Распластался в лесах,

И дух его – гарь,

И огонь – его прах?

Не видно его…

Только люди – ко мне –

Бегут из лесов,

И швыряют на снег,

И в лицах их – страх,

И читаю «дракон»

У них на губах

Я, стреножен, как слон.

И грузно валюсь

Я на землю, и гром

Гремит, в коем грусть

С размозженным крылом

Влачится, камней

Стронув дремлющий склон…

И с ней в мир теней

Я уйду, сокрушен.

Черти, человек,

Следы на снегу,

Скажи, человек,

Что я – не смогу,

На камне набей,

Что здесь погребен –

С толпою людей –

Последний дракон.

Искушение

Человеческое счастье – простое,

А несчастье все – от ангелов черных:

Им отрада – вихрь крылатого боя,

И не спрятаться от рук их проворных,

Что вылавливают, глаз,

Что высматривают,

От ларцов под дверью: нас

Все задабривают…

Тихо травят они нас –

Громко стравливают,

А потом берут – за час –

И задавливают.

Заберут – на час; воротишься – к старости.

Хорошо еще, признают, поверят

Люди добрые, что был их сын, дочь была…

Но – иначе – сам себя – будешь мерить.

Человеческое счастье – простое:

Это в лес ходить-гулять, рядом – тоже кто…

А как влезешь к ним, где в крыльях – пробоина,

То с ночи к тебе их будет уже за сто.

Так и вывалят они глаза-карбункулы,

Так и выкатят их на тебя – жерлами,

И покажутся все люди – гомункулами,

И покажется все золото – серым.

И захочется тебе в эту стаю –

Сапожки испанские тьфу вам!

Только – запашки там витают:

Порченный, прогорклый фимиам.

Я ходил тогда на речку веселый,

Я ходил тогда на поле счастливый…

Налетели, закружили – и воли

Не видал я больше: так мне тоскливо

На душе вдруг стало, так зло и тяжко,

Будто я один черною полночью

В ад иду. Флажки да фуражки.

А вдали – парады рокочут.

А еще оттуда – речь наплывает:

Что никто, и никогда, и ни разу,

А вот что наоборот – да, бывает,

И чем наша, нет сильнее заразы…

Затоскуешь ты тогда, человек-мил,

Да запросишься обратно на солнышко –

А они тебе: ты с нами – ходил? бил?

Подшивал себе тайком вранье перышко?

Подливал всем вражью злобу в причастие?

Заносился да гордился величием?

Одолели тебя, братец, напасти –

Так на выход сразу? Жалкая личина!

А ведь славно было вместе со всеми

Налетать, крушить, ломать, сеять панику –

А потом на стеке ставить насечки:

Клеветал, чернил, сдавал, выколачивал!

Вот какой ты был красавец, красавица –

А, неважно! Нам в штаны не заглядывать!

Мы пришли сюда со всеми расправиться,

А не ребусы людские разгадывать.

Вот и ангелы тебе, вот и ангелы!

Вот и помыслов замах – на Вселенную!

Эй, кому там бурю чувств? Что ж вы падкие

На паденье все, на сладость – поддельную?

Я найду тебя зимой, подо льдом, дружок –

Будешь биться, бледной ручкой карябать

И кричать: спаси! я жив! жив же, видит Бог!

Но обратное оскал твой покажет.

Песня

Кто плох – тот побоку.

Кто славен – внятен.

К чему нам опытный

В фитах и в ятях?

Кто отжил – в нежити.

Что в лоб, что – по лбу.

На злачных пажитях

Покойся, добрый,

Близнец зареванный,

В век революций

И вер, оторванных

От резолюций.

Я – свет из облака

И яблок искус;

Ты – боль от облика

И балок низкость.

Я – кость тончайшая

Запястий узких;

Ты – величайшее

Из бедствий русских.

Пронзенный ножиком

Царевич Дмитрий,

В пальтишке кожаном

Чекистик хитрый…

Ничто не кончено,

Пока не спето;

И носит ноченька

Моя мне – ветра,

Сынишку вольного

Под лункой сердца.

И там, где больно нам –

Там легче спеться.

Аллегория любви

В твоем теле читаю всю азбуку пахот и войн,

И еще – тот глубоко залегший генетики слой,

Что открыт только хору грядущих блистательных рас,

На сцену желающих выйти в назначенный час.

Учу свою роль – из машины желанья я бог,

Ступаю – слетаю –

Я вестницей – с лестницы –

Светлой – к тебе – на порог.

Приимешь во чреве – прииму и я; кто из нас

Мужчина, кто женщина – разве так важно сейчас?

Эта завеса разодрана ярким мечом,

Это – Эдем приглашает, и все нипочем,

Это – Эдем возвращенный и новый Адам:

Благовест тел, из огня заповеданный нам.

Содом и Гоморра

Не знаю, как женщины – любят.

Кажется, сильно. Кажется, глупо.

Не знаю, чем женщины – губят.

Разве что – груди? Разве что – губы?

Не знаю, как женщины судят –

Если наивны. И если глубоки.

Не знаю, с кем женщины будут,

Если вернемся мы в дом наш высокий.

Я знаю, как мальчика нежат

Матери, сестры, заезжие тетки –

Котенка так за ухом чешут;

Он же катает их, бедный, на лодке.

Смотрят они на тщедушные мускулы,

Пот молодой промокают платками…

В девичьем платьице тискает служку

Старый хозяин с седыми висками…

Он понимает,

Что – недодал; он и сына – не против…

Сын все играет

С девочкой, голову ей заморочив…

Служка на сына

Дышит неровно – промашки, оплошки…

Трет ему спину,

Ниже рукой забирая немножко…

Я знаю, как женщины плачут,

Вдруг осознав, что – не царство, а яма.

Я знаю, как женщины тратят

Последний свой жар – на немых и упрямых.

Я знаю, как женщины ищут

В мужьях – сыновей, разделяемых властно.

Я знаю, как женщины дышат,

Вдруг осознав, что любили напрасно.

Будденброки

Впустите.

Я тихо так

Постою.

Зажгу в образках я

Свечу свою.

Она – не о том,

И он знает, бедный.

Лежит он – в костюмчике,

Строгий,

Бледный.

Впустите!

Простите,

Что поздно так.

Кричите

Ему:

А ну,

Встань, ду-

рак!

Просите

Его,

Чтоб не смел шутить,

Свезите

Его

На юга – пожить,

Не кашлять,

В платочке – не прятать роз;

Христосиком в яслях

Дразните – чтоб рос,

Чтоб смелым… Не смел лишь

Тончать, синеть,

И хмурыми днями –

Все хрипше петь,

Понурою клячей

В закат глядеть

И взглядом – прозрачнеть

И огневеть.

Осенний танец

В круг желтых листьев взят, как в хоровод –

В легчайший жернов осени под ветром –

И смолот в муку свадебных острот,

Я сыплюсь пестрым тленом, риса вместо,

На время-жениха и смерть-невесту.

Венцу не покоряются врата,

И мир свои намеренья меняет –

Он начинает с чистого листа,

Все назначенья разом отменяя.

И все последней ясностью сияет.

Тот вихрь вокруг меня – мгновенен был;

Я севера коробочку открою

И, белым проложив поля, холмы,

Их уберу в пространство ледяное.

И снег пойдет помехою сплошною.

Мелькнут за синью желтые вихры,

И сединой оторжествятся ели,

И мы скатаем пестрые ковры,

И позабудем, как мы вольно пели

(Вспорхнули птицы, листья – улетели).

И хлынет черно-звездный водопад

На наши холодеющие нивы,

И мы засеребримся невпопад,

И мысль уйдет, а с ней – мечты, порывы…

Но помнить будем, как мы были живы.

Алый первоцвет

Мой слабый голос мне дороже

Иных сильнейших голосов;

Ты – комендантом всеострожным,

Ты – сотрясателем основ,

Ты – разливателем елея

Перед Вселенной произрос…

А я – не знаю, кто и где я

Зачат, рожден, рога чьих коз

Стучали костяно и глухо,

Чтоб Кронос не слыхал меня…

И блеяли зачем мне в ухо:

Беги вперед! Держись огня!

Водой плыви! Хватай ртом воздух!

Дыши насилу! За волной

Святилище явится бога –

Он, как и ты, был всем изгой.

Там воздвигается к Урану

Вся бездна неба – башней звезд;

Там, за вратами, за ветрами

Свет – ярче, гул – громнее гроз,

И если ты туда добрался,

То жил не зря, и мир – не сон…

Да как? Еще ты не собрался?

Не старься там, где был вскормлен,

Не привыкай к рогам, копытам,

Кудлатой шерсти наших шкур –

Ходить недолго неумытым,

Когда сияет Диоскур

Тебе над миром всепризывно…

Не прикипай к земной глуши,

Не прибегай к тому, что криво,

И чаще совесть тормоши –

Не дай уснет… Костры, пещеры,

Пастушьи грубые напевы –

Все отойдет. Все минет, друг.

Но разомкнется жизни круг –

И ты поймешь, что пело, звало,

Благословляло на пути.

И будет первоцветом алым

Любовь в саду твоем цвести.

И пригласишь туда ты новых,

И старых – тоже пригласишь.

И подберешь с земли оковы,

И угль ночной разворошишь,

И вплоть до адовой темницы

Пробьется твой живой исток…

И будут новые страницы,

И будет жизнь, и будет бог.

Тревога

Тревога – в три бога:

Дракон – у порога!

Досуга – немного:

От луга – до лога.

Тревога, тревога

Роландовым рогом!

Оправь, Цезарь, тогу,

Суди их нестрого:

И друга, и Брута…

От плуга до плута –

Всего пару Галлий

Да три Палестины.

Откуда к нам валят?

Оттуда, вестимо.

Я бездной тебя заклинаю, правитель –

Будь трижды святой ты земли охранитель,

Будь трижды великий помазанник божий –

Не надо с людьми так. Не надо – по коже.

Трезубцем – в три бока, три головы гидре

Отсечь – одним махом, прижечь – только быстро:

Так делалось дело во дни олимпийцев…

Но мы с тобой будем попроще убийцы.

Я стал им в кампанию номер пятнадцать –

Но дальше мне не на что будет сослаться,

И меч свой острил я с расчетом на – сердце,

С надеждой ужасной в груди отщепенца

На славу последних, сражающих первых,

На «браво» тщедушных, на оторопь нервных,

На женщин, всегда выбирающих сильных,

На слово, померкшее в мире тактильном…

Сходи же с ума, обрывай эти нити,

Душа моя – сколько в нас подлой сей прыти,

И мыслей циничных свинцовая мерзость

Уж выдана нами за умную дерзость…

Но бьет нас тревога,

Трубят трубачи:

Там тот у порога,

Кто ждал нас в ночи,

Но вот – не дождался

И в гости пришел,

И сам к нам собрался,

И сам нас нашел.

Тревога – тренога дельфийского бога!

Ты – облако тьмы с олимпийских отрогов,

Ты – рокоты слез на стигийских порогах,

Ты – ужаса ночи прямая дорога,

Ты – ярость и гнев тартарийских острогов,

Ты – гость нежеланный великих чертогов,

Ты – тайная блажь неотмирного слога,

Ты – вещая птица грядущего рока,

Ты – ключ говорливый подземного тока,

Ты – слеженье ока и знаменье срока,

Ты – новый рисунок пергаментов старых…

И выдадут, выдадут Цезаря лары.

Тень ветра

Дети, дети – где они играют?

Духи, духи – где они пророчат?

Ветер, ветер – долго ль он летает?

Звезды, звезды – много ль вас у ночи?

Сколько верных богу было в битве?

Сколько вздохов унеслось с рассветом?

Кто подскажет нам слова молитвы?

Кто отправит нас за тенью ветра?

Царство было здесь – всегда и с нами.

Руку протяни – вода, деревья,

Солнца блеск, да круглый серый камень,

Вросший в землю – там, где мы присели.

Я хочу побыть с тобой немного –

Прежде чем откроется вся правда:

Мир нас разлучает каждым вдохом

Резче, чем землян и астронавтов.

Но вернется прошлое к нам с ветром;

Тени предков всколыхнут знамена…

Если сыну был ты в сердце верным –

Есть один с тобой неразделенный.

Эпитафия

Его невозможная суть напряглась – и сломалась.

Был яростен путь, и в конце – ничего не осталось.

Но грудь неоткрытой темницей во лжи каменела,

И то, что томилось в ней, тише и реже все пело.

Надежда на Бога – пустое, пустое, пустое!

Он был в этом мире – безликий солдат на постое:

Все только в уме, только в сердце, в тряпье неопрятном,

В обыденном – теле, и в бешенстве – невероятном.

Но – заговор сил, но – природы бездарная шутка:

И крылья, и пламя, и строгая ясность рассудка

Украдены, смяты, убиты последним ударом –

И в землю уйдут навсегда нерастраченным даром.

Детство у Адмета

1. За двойной стеной

В тот день, когда привели,

В тот день, когда привезли его

В тот дом – тот дом обнесли

Стеною еще одной. И всего

Было не увидать. Но мать

Раздраженно его подтолкнула:

Не бойся. Иди. Там есть, с кем играть.

Нетерпеливо рукой взмахнула:

Ну подойдет уже кто-нибудь?

Он сделал шаг. Она отвернулась –

Кляня то-се, нищету, судьбу…

И никогда к нему не вернулась.

Мы все росли за двойной стеной,

Нас всех туда привели за руку,

И мы давились чужой виной,

И подбегали к дверям по стуку:

Ура! Они! Это папа! Да!

Я знаю! Точно! Ну, мама, где ты?

А кто-то больше не подбегал

И бормотал презрительно: дети…

Вот так мы и жили. И шли года.

И в груду вечно чужих игрушек

Он зарывался – и пропадал,

Ища, наверное, путь наружу –

Все чаще… Но чаще к нам приползал

Змей-искуситель веревкой длинной,

И в пруд чернеющий зазывал,

И облеплял бездыханных тиной.

Эй, новенький, хочешь мой пиджачок?

Ботинки тоже – вчера начистил.

И плачет маленький старичок,

И вдаль бегут, как лошадки, числа.

2. Жестяной барабан

Переулки! Пироги да булки!

Быстро! Бегом! А не то поймают!

В магазинах – шелковые чулки

Кавалеры дамам покупают.

Где-то папы выше все летают,

Где-то мамы жарче все целуют,

Где-то книги пишут и читают,

Где-то судьи маленьких милуют.

Шантрапа шнырь-шнырь по закоулкам:

Дурачок ты – ветерок в карманах…

Кончишь – с нами. Пироги да булки.

Жестяного дроби барабана.

3. На Рождество

Тьмы мне, тьмы в бокале!

Выпьем за сирот!

Ешьте до отвала,

Дети – Новый год!

Меценат одарит

Знанием всех вас,

Что нельзя задаром

Проводить и час.

Жизнь, друзья, сурова;

Бедным был и я –

Но поймал возможность…

Так и вы, друзья.

Вы не посмотрите,

Что ничтожен шанс –

Жизнь вы пригласите

На прекрасный вальс!

Потчуйте надеждой,

Радуйте трудом –

Будут вам и средства,

Будет вам – свой дом…

Дети все наелись,

Сонно разбрелись.

Ненависть вгляделась

Яростно в их жизнь –

И отворотила

Черное лицо.

Даст еще им силу.

Спите крепким сном.

Сказка со счастливым,

Может быть, концом.

Символ

Прошли те времена,

Ушли те бездны,

И Эвридикины луга

Сошлись бесшовно,

И зарастает вход в Аид,

И Феб небесный

Не отличит своих дерев

В аллеях ровных.

Что получили мы взамен?

Пожаром лавы

Мы подступили к стенам всех

Помпей на свете;

Мы выторговали –

Чугун державы,

Мы выцыганили

У звезд – их сети.

Солдаты встанут под ружье,

И мощь империй

Им будет петь, как нам поет

Святая лира –

Но будит скопом глас немых

Первоматерий,

И свяжет нить в казармах – их,

И нас – в квартирах.

И пусть прошли те времена,

Ушли те боги,

Но мы придем – и на песке

Начертим символ.

И будет жизнь в нем сведена

Сама с собою,

И кто-то глянет дальше всех,

И крикнет –

Прощай, грусть

Мое творчество –

Ваше вторчество,

Стильной пряди пустой лоб.

Мои шелесты –

Ваши бересты.

Мое право

сказать вам

«стоп»,

Если травы

связали

в сноп.

Мои шалости –

Ваши малости:

Баловство одно,

Мор да глад…

Ай, скелетики!

Ну, приветики!

Проходи, не стой.

В первый ряд.

Мои песенки –

Ваши лесенки.

Мою петельку –

Вам на крюк.

Ах, задорные!

(Вам – так вздорные!)

Мои бесики:

Вам – каюк.

Правда, ложе ли

Несусветное,

Знойной прелести

Чей-то сон…

Это мы пошли

Перелесками,

Начиная

осенний

гон,

Начиняя

во сне

патрон.

Разрушения

Все объявлены,

И – молчание

На фронтах.

Погашение

Вечной памяти

Аннулирует

древний

страх.

И манкирует

склепом

прах.

Мои радости –

Ваши гадости.

Все непросто, как дважды два.

Я спешу в князья.

Я грешу, друзья.

Я не знаю, что будет нам,

Если скво подпалит вигвам.

Да, ирония.

Но террор и я –

Вряд ли счастлив такой союз.

Все мы прокляты.

Водка розлита.

Грязь на шинах.

Дожди.

Напьюсь.

И машина

даст дикий

юз.

Но мы вечностью

Рассекречены,

С потрохами сданы властям

В чине ангельском,

С дудкой гаммельнской,

В население черных ям –

Непригодных иным гостям.

Туесок – в огонь

Поясок – не тронь.

Я и в безднах сих – не крещусь.

Дело славное –

Но не главное.

Так прощай

по-французски,

грусть.

(Навещай.

В этой блузке.

Пусть).

Гиблое место

Волки облезли в стаях,

Воронов – грай тревожит.

Там, где не раз бывали

Вы, побывал я тоже.

Там, где не раз плевали

В лицо: то вы, а то – вам,

Там, где за день склевали

Зерно, что на год, на два,

Там, где не раз бивали

С утра в барабан любви,

Где мяли, жевали, рвали,

Тянули, кромсали, жгли,

Где битый расклад сдавали

По кругу все двадцать лет,

Где шансы не выпадали

На выигрышный билет,

Где преданные дышали

С предателями одной

Виной, где в ответ молчали

И ерзали за стеной,

Там, где хитрили, врали,

Тратили, брали в долг,

Там, где отцы вбивали

В грязных детишек толк,

Там, где с презреньем яростным

Прыгали выше всех

Те, кто, успев чуть вырасти,

Холодно шли на грех –

Вечность теперь решает,

Будет ли возвращен

Им – кто неблизким раем

Шел – беспокойный сон.

Там, где открылись двери,

Где шевельнулась тьма,

Плачет ваш подмастерье

Что не сошел с ума.

Радуйся! Ведь старались,

Чтобы ты не воскрес.

Дети тебя чурались,

Взрослый с советом лез…

Друг мой, ступай. Будь счастлив.

Верь: не рассвет на мне –

Кровь солонее маслин,

Прикусов алых след.

Вы же – вы остаетесь:

В дырявой, как ад, строке,

В не знавшем Дианы гроте,

В последней пустой руке.

Ненужность

Ненужность,

Недужность,

Прямая,

Окружность.

Начало

В речах