Скромная жертва

Николай Леонов, Алексей Макеев

Скромная жертва

Иллюстрация на переплете И. Варавина

© Макеев А.В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Скромная жертва

Пролог

Жизнь не неслась перед глазами. Небеса не разверзлись. Духи предков не встали стеной, и живые не держали ее руку в теплых ладонях, чтобы она без страха покинула полюбившийся, но неуютный мир.

После удара ножом ее собственная рука наивно прижалась к горлу, как при спазме в дни длинных каникул, когда экскурсии шли конвейером и приходилось без конца перекрикивать стоявший в залах галереи крик. Лозы винограда в зеленой беседке сплетались, как змеи, над головой, когда она попыталась позвать на помощь. Вместо крика откуда-то снизу, из живота, в гортань попал последний, с привкусом крови, воздух. Пленки голосовых связок заколыхались в гортани тяжело, как разрезанный целлофан в дверном проеме магазина «Продукты» в ее родном селе.

У кого как, а порог ее смерти оказался у припертой обломком кирпича двери из детства. И слова убийцы, который обшаривал ее карманы, кошелек, сумку, тонули в монотонном, неотвратимом жужжании хрящей вентилятора, плывших в горячем воздухе и колыхавших ядовитую ленту от мух, подвешенную к пыльному плафону под потолком.

Насекомые отчаянно или вяло сучили лапками, силясь вырваться из обманчивого медового месива. Ее ноги в ботинках на низком каблуке тряслись в конвульсиях. И смертоносный листок с мухами, а не виноградные лозы, качался над ней, как уже чужой земной шар, населенный миллионами постепенно умирающих тел.

Вот сквозь целлофан она протискивается в нищий торговый зал. Мнется у прилавка с пакетом слипшихся на жаре «Раковых шеек». Тощая. В давно коротком красном платье в горошек. Вечно стыдящаяся себя. Семилетняя.

– Че ты пялишься? Денег все равно только на хлеб у бабки твоей!..

Продавщица – хамка, но бабуля жалеет ее. Непутевую. Полупропащую. Ехидную. Жадную.

Людка люто ненавидит всех, потому что знает, что истлевает в этом магазине, как дощатые полы, рассохшиеся рамы в окнах, покрашенные голубой подъездной краской стены. Кажется, вырвешься поступать в город – и больше ее не встретишь. Людка рухнет с этим домом, как в преисподнюю, в потрескавшуюся степную землю, а тебя ждет яркая, как обложка октябрьского «Советского экрана» с Ольгой Соловей, жизнь.

А ведь нет. Детство в мухах – и смерть в муках.

Попросить, чтобы похоронили у часовни, с бабушкой, некого. До последней воли невольника никому нет дела.

Только бы не похоронили у часовни на краю обрыва, рядом со спившейся продавщицей! Говорят, ей на могилу счеты из заколоченного магазина подбросили. Теперь их лаковые костяшки гниют с ней, как желто-коричневые зубы. И ни тебе оградки, ни памятника, ни цветов.

Покидая беседку, убийца задел бутылку из коричневого стекла с бугельной пробкой. По пятницам туда наливался глинтвейн с лавровым листом и анисом, из домашнего вина, для вечерних посиделок на бревенчатой веранде уютного соседского дома в банный день. Не будет больше его сладковато-пряного вкуса у нее во рту. Не услышать отныне грозного шипения воды, выплеснутой из ковша на горячие угли. Не увидеть, как тлеет, подобно углю в печи, последний ночник на тонущей в ночной черноте веранде, и та кажется кораблем, плывущим под неспешный, полусонный разговор в вечность.

Она из последних сил дотянулась до осколка и сжала его в слабеющей руке. Колокольчик на калитке зазвенел, проводив убийцу. И тот не вздрогнул от содеянного.

«Жизнь в мухах – смерть в муках». Эта мысль оказалась такой горькой, что захотелось умереть поскорее. Надо же. Откровение, что отчаяние может стать исцеляющим, напоследок. Даже боль стихла. Тело умерло, а душа наконец хоть в чем-то совпала с планами судьбы на ее счет. В смерти.

* * *

Запах привезенного Крячко лимонника залил огромный кабинет Орлова, и начальник, поборов кашель, с благодарностью взглянул на полковника:

– Дорогой ты мой человек! Наталье твоей мой пламенный привет, нижайший поклон, пожелания дальнейших творческих успехов!

Но, едва успев откусить отрезанный секретаршей Верочкой пирог, он опять закашлялся, и облегчение в его глазах уступило место прежней мольбе, обращенной к Гурову.

– Лев Иванович, сжальтесь! – Верочка молниеносно обложила начальника кружкой липового чая, вазочкой малинового варенья, банкой меда и упаковкой «Стрепсилса». – Съездите, пожалуйста, вместо Петра Николаевича в Маркс и прочитайте студентам этот несчастный курс!

– В Энгельс, – простонал Орлов, шумно втянув глоток чая. – Маркс тоже в той области, но рядом.

– Да какая разница, – всплеснула руками Верочка, – на чем эти шоколадки специализируются?!

Неизменно одетая как офисная сирена, она всем видом транслировала, что надо соглашаться, когда такая красавица просит. И любой, включая Крячко, Орлова и всю контору, согласился бы, но только не полковник Лев Гуров.

– Я в сыске не педагог, а практик, Верочка, – буркнул он, поймав насмешливый взгляд Крячко, с уверенностью дельфийского оракула говоривший: «Пакуй чемоданы!»

– Да там элита областного сыска, – обрел голос Орлов, – лучшие следователи области! У всех раскрываемость высокая…

Гуров и Крячко закатили глаза. Без того сердитый Орлов нахмурился:

– Раскрываемость не фиктивная! Не какие-то палки нарисованные! У ребят рвение, чуйка, креативный подход. Хотят перенять наш опыт, пообщаться с коллегами, узнать, как формируем команды, каких специалистов привлекаем со стороны. Там еще пара экспертов на курсе, кстати.

Он почти жалостливо посмотрел на подчиненных. Сезонный грипп побеждал его каждый год, и в такие весенние дни Петр Николаевич становился трогательно несчастным, как Карабас Барабас:

– Мы ж не вечные. Опыт передать надо…

Его голос звучал так хрипло, что даже не склонный к сантиментам Гуров сжалился. Но продолжал упорствовать, несмотря на легкий стыд за свое детское упрямство. Осенняя командировка в Саратовскую область принесла ему встречу с маньяком-интеллектуалом и, как всегда бывает при расследовании серийных преступлений, с убитыми горем родными жертв. Теми, о ком почти не говорят в криминальных передачах, о ком сразу после интервью забывают журналисты и не хотят знать зрители.

Годы работы в органах научили его стойко переносить все, кроме детских трупов и родителей, потерявших сыновей и дочерей. Здесь, в Москве, ему было легче, потому что дома его ждала любимая жена Мария. Утонченная и нежная, как Офелия с картины Джона Милле, она могла успокоить его, просто сидя всю ночь напролет в кухне напротив, пока Гуров пил ледяное темное пиво с бутербродами из черного хлеба с тонко нарезанными фермерским сыром и малосольными огурчиками. С ней эти часы, полные глубокой печали и сострадания, оседали в памяти Льва Ивановича мгновениями, из которых складывалась их безмятежная, тихая, непонятная ни коллегам Гурова, ни эксцентричной, взбалмошной театральной богеме, к которой принадлежала Мария, жизнь.

– Господи, там три лекции! Даже вы справитесь! – не сдавалась Верочка, непреклонно пододвигая к покрытому испариной, отчаявшемуся Орлову варенье. – И потом, вы, Лев Иванович, в кои-то веки доброе дело сделаете. Что вам совсем, мягко говоря, – она с похожим на поминальный звоном чайной ложки помешала варенье, – мягко говоря, хоть и зря, не свойственно…

Крячко расхохотался.

– Подумай о карме, Лев! И, – он бросил опасливый взгляд на секретаршу босса, – не буди в Вере тигра.

Та метнула на него гневный взгляд, но, увидев, как Орлов вновь зашелся в кашле, вернулась к прежней цели наступления – Гурову.

– По вам видно, что в отпуске веками не бываете, а тут Волга! Или что там у них в Саратовском крае.

Крячко захохотал.

– Вера, области!

– Да хоть автономном округе! – вспылила та. – Лев Иваныч вон тоже всем грубит!..

– Верочка! – слабо запротестовал Орлов.

– Да у нас что ни день, то звонок, что Лев Иванович кому-нибудь на месте происшествия или на совещании нахамил! У вас же люди, – она повернулась к Гурову, держа приготовленный для Орлова бумажный носовой платок, как знамя, – должны быть, как роботы! Робот-полицейский – ваш идеал!

– А что? – оживился Крячко. – Хороший фильм!

– А уже и фильм сняли? – замерла в недоумении Верочка и, схватив телефон, начала гуглить.

– Она еще тогда не родилась, – тихо пояснил товарищу Гуров.

– Фильм тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года? – прочла Верочка. – Серьезно?!

– Великий же фильм! – не унимался Крячко.

– Вот только за это, – негодовала Верочка, – можно в Саратов ссылать! В деревню, к тетке… Как там у Пушкина?

– Испанский стыд! – пробурчал Крячко.

– По-моему, не в рифму, – нахмурилась Верочка.

– Испанский стыд от того, что «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», – пояснил Гуров, – это Грибоедов!

– А, ну ладно! – легко капитулировала Верочка. – Я в любом случае за классику своего поколения. С людьми не общались давно – с повышения квалификации. Не ехать же человеку с ангиной! А то у Петра Николаевича с утра глаза как у кота Шрека…

– И сам я зеленый, как Шрек, – тоскливо положив пастилку от кашля в рот, вздохнул Орлов. Вид его и правда от цветущего был весьма и весьма далек.

– А я, значит, как осел? – ухмыльнулся Гуров. – Ну правда же! Какой из меня лектор, если на курсах повышения квалификации сам сто лет не был?

– И я, – поддержал Крячко. – Могу освоить что-нибудь в Сочи. Или в Крыму…

– Ссылку. Каторгу. Тюрьму? – оживился Орлов.

– Да что все цитируют? – Верочка снова схватилась за телефон.

– Давайте, – Гуров указал на нее глазами, – без классики.

– Давайте без давайте! – взорвался Орлов. – А то прибедняются оба тут! Один – практик, второй – турист!

Верочка посмотрела на начальника с восхищением.

Орлов погрозил кулаком, скрывшись за дымящейся чаем кружкой.

– Так лекарство не подействует! – взмолилась Верочка.

– Ты, Станислав, я гляжу, забыл, как вы с Гуровым ездили на стажировку во вражескую Академию ФБР на базе американских морских пехотинцев в Куантико, штат Вирджиния, будь он неладен! За государственный счет, между прочим! Чтобы научиться мыслить как преступник и серийных убийц ловить.

– Ну… – развел руками Крячко.

– Ну, Остряка саратовского, Лев, это помогло словить?

Гуров кивнул:

– Частично.

– Чего это частично? – съязвил Орлов. – Вон он, целехонький, в «Черном дельфине» сидит.

– Слава богу, – перекрестилась Верочка.

– Вот! – Орлов указал на нее ложкой меда. – Простой народ благодарен! А вы не хотите делиться опытом.

– Народ безмолвствует. От деспотизма руководителя, – укорил Гуров.

– Деспотизма! – Орлов стал, как Карлсон, пить варенье. – Май, Волга, турбаза на пляже!..

– В Энгельсе, – напомнил Гуров.

– И в этом смысл! – Орлов чихнул и многозначительно поднял палец. – Коллеги со всей области съедутся узнать, как ловили маньяка, который убивал девушек из их родных городов: Саратова, Петровска… Им даже лучше узнать про это все из первых рук.

– Из первых рук – это от Остряка, – мрачно заметил Гуров. – И руки эти по локоть в крови…

– Вот ты и отними у мерзавца звездный час! Хватит уже этим нелюдям во всех СМИ звездить!.. А то вся страна про интервью со скопинским маньяком говорит!.. – Орлов блаженно глотнул чай, откусив уголок лимонника. – Счастье! Наталья твоя, Крячко, волшебница! Что хочешь, кроме санатория в Крыму, конечно, в награду проси!

– Тогда отправьте и меня в Энгельс, – примирительно сказал Крячко. – Чему быть, того не миновать.

– Безумству храбрых… – хмыкнул Гуров.

– Слова не мальчика, но мужа! – Верочка бросила укоризненный взгляд в его сторону.

– Я поделюсь с коллегами заграничным опытом, – продолжал Крячко, – а Лев блеснет рассказом про Остряка.

– Чем могу, – кивнул Гуров. С Крячко можно было быть уверенным, что поездка пройдет с оптимизмом и легко.

– Нет проблем! – легко согласился Орлов. Теперь у него была возможность спокойно отлежаться дома. – Сейте разумное, доброе, вечное! Растите смену, которая искоренит всех маньяков.

Он поднял кружку с чаем, как бокал.

– Ничего себе «доброе»! – хмыкнул Гуров.

– Но, увы, вечное. Без работы не останемся, – вздохнул Крячко.

Орлов доел лимонник и, открыв второй из привезенных полковником контейнеров, где лежал восхитительный песочный тарт с нежным сливочно-лимонным муссом, хлопнул в ладоши:

– Разумный подход!

* * *

Выйдя на перроне, Гуров не узнал Саратов. Пожелтевшая листва конца октября, в котором он расследовал дело серийного убийцы Остряка, сменилась зеленью скверов, цветом каштанов и сирени во двориках, помятых розничной торговлей и общепитом купеческих особнячков на улице Московская, по которой машина встретившего их на вокзале следователя по особо важным делам Ильи Юдина приближалась к мосту.

Под его изогнутым каменным хребтом лежала бескрайним голубым шелком Волга с золотыми блестками ромбиков мелких, поднятых легким ветерком волн. И пока Крячко, извернувшись, делал фото для всегда скучавшей по нему в разлуке Натальи, Гуров наблюдал за возбужденно говорившим Юдиным:

– Я к вам еле вырвался! Если честно, вы меня просто спасли!

– Неужто Брадвин продыху не дает?

Начальник Юдина – руководитель отдела по расследованию особо важных дел Следственного управления Виктор Павлович Брадвин – вызывал у Гурова очевидную коллегам иронию и скрытую от них горечь. Дело в том, что в комплекте к карьеризму, тщеславию и чинопочитанию Брадвина шли, к сожалению, редкие качества выдающегося сыщика. Виктор Павлович был очень смелым, опытным, проницательным, умеющим признавать поражение, преданным делу следователем, который изнывал от необходимости лавировать между начальством, спокойствием вверенного ему проклятого Грибоедовым города и истиной. В результате вопреки чутью он с упорством капризного ребенка отстаивал наиболее социально приемлемую версию преступления и назначал злодеем первого попавшегося безобидного бедолагу, у которого находился личный мотив. Страх напугать горожан и не потревожить тех, кто наверху, мучил Брадвина, как орел Прометея, днем и ночью, а кандалами, которые приковывали его к месту пыток, был без конца трезвонивший сотовый телефон.

– Его можно понять! Телефон не смолкает, – вытер пот со лба Юдин. – И орет благим матом в исполнении то губернатора, то мэра, то министра МВД, то всего начальства пониже и их заместителей.

– Из-за чего весь сыр-бор? – насторожился Гуров.

– Видимо, нас встречают? – пошутил, листая получившиеся фото, Крячко.

– При всем уважении – нет, – улыбнулся Юдин. – А вы что, – он заговорил голосом журналистки и ведущей местного канала «Мост-ТВ» Анастасии Корсаровой, – не слышали про всколыхнувшие страну поиски уникального флориста, гламурного цветочного сомелье, топового блогера, инфлюенсера и трендсеттера Флоры Соновой?

– Ни сном ни духом, – признался Гуров. – Но поражены, сколько существует новых слов для старого доброго «ни хрена не делать».

– Ни ухом ни рылом, – присоединился Крячко. – И предполагаем, что корову бы ей. А лучше две. Коза тут бессильна.

– Счастливые вы люди! – Илья остановился на светофоре и сделал музыку тише. – Но в чем-то правы, конечно. Флора Сонова – невестка местных богачей. Жена старшего мажора из повязанного с властью клана владельцев цветочной империи и коллекционеров искусства Колосовых.

– Типичный портрет респектабельных бизнесменов из девяностых, – прокомментировал Гуров.

– Ну да.

Юдин задумался, и Гуров впервые заметил изменения, произошедшие в нем. Те же короткие светло-русые волосы и волевые черты, тонкий профиль, прямой взгляд серых, подобных пепелищу на месте выжженного леса глаз. Но такие потрясения, как ранение и столкновение с подлинным злом, отрицающим все, что принято связывать с человечностью (а пойманный прошлой осенью Остряк, несомненно, был таким), не могли не оставить на этом молодом лице след. В конце концов, когда основные следственные мероприятия были завершены, Гуров уехал, а Юдин остался здесь. И еще не раз побывал на местах преступлений, в квартирах Остряка и его матери, говорил с родственниками жертв.

– Колосовы – ученые-ботаники, селекционеры, кандидаты биологических наук. В девяностые прошли путь от простых сотрудников Ботанического сада СГУ до владельцев одного из крупнейших в стране розария и сети цветочных магазинов «Колос».

«Toyota RAV4» Юдина затормозила у молочно-кремовой лесенки под ажурной крышей, увитой весенними побегами с искорками белых и фисташковых капельных гирлянд. В окне отреставрированного купеческого особнячка, где располагался один из бутиков «Колоса», цвели совершенно немыслимые голубые розы.

– Три с половиной года назад Флора Сонова, тогда едва похоронившая мать студентка колледжа искусств Настя Тришкина, пришла сюда на должность помощника флориста и, конечно, познакомилась с Рэем, то есть Андреем Колосовым.

– И с чего этот баловень судьбы окрестил себя, – Гуров внимательно осмотрел бизнес-леди в лаконичном кремовом пальто и добротно скроенном белом брючном костюме, вышедшую из бутика «Колос» с изящным букетом персиковых гвоздик, – в честь луча солнечного света?

– Английская гимназия – кузница местных мажоров, – лаконично пояснил Юдин.

– Да бог с ним! – Крячко сделал очередное фото. – Пока все выглядит как пристойная история современной Золушки. Нестареющая классика. Держу пари, был роскошный свадебный хэппи-энд.

– В том-то и дело, – пожал плечами Юдин, – что не энд. Андрей Колосов, правда, слыл в городе противным, бедовым и бестолковым. Получил диплом о высшем юридическом образовании, но вспоминал о своих правах, только когда его осмеливались останавливать гаишники. Но после знакомства с будущей женой остепенился.

– Значит, искал подходящую партию, – Гуров оставался невозмутимым, – чтобы скроить более подходящий имидж.

– Брадвин тоже так думает. Но я говорил с сотрудницами бутика. Все как одна говорят, что Андрей Колосов изменился с ней. Помогал ей рассчитаться с долгами, завалил подарками, окружил заботой, – Юдин развел руками. – Я проверял. Колосов действительно остепенился. Перед женитьбой сменил холостяцкий лофт квартиры в центре на добропорядочный дом с интерьерами в стиле кантри на Волге, купил супруге цветочную лавку, нанял крутых маркетологов (тогда она и стала Флорой Соновой) и включился в выращивание на родительских плантациях символов ее бренда – красных маков. Вместе они осуществили ее мечту – открыли приют для брошенных животных «От макушки до хвоста».

– Очередная история Золушки, – подытожил Крячко.

– Карьеру-то делал принц? – гнул свое Гуров.

– Год назад собрался баллотироваться в областную Думу. Недавно очаровал избирателей областным конкурсом детских талантов «Макушка», проведенным перед Восьмым марта во всех школах области. Дети показывали номера и получали составленные корзины цветов от бутика Соновой для своих мам. Призы вручал Колосов. Жена выкладывала его фото с участниками конкурса и их родителями в соцсети. Я беседовал с устроителями конкурса. Все в восторге от отношений Колосова и жены.

Слушая Юдина, Лев Иванович с удовольствием понимал, что в нем больше не было старческой глухоты к чужой боли, сварливого высокомерия и едкой черствости. Илья Юдин, слухи об успехах которого в последние месяцы не раз доходили до Москвы, превратился в человека, способного выяснять обстоятельства, а не допрашивать.

Раньше этот парень не только на подозреваемых, но и на свидетелей смотрел как на подсудимых. В прошлом году Гурову вообще казалось, что Илья категорически профнепригоден. Его феноменальная способность испортить своим человеконенавистничеством любой допрос успешно соперничала даже с причудами человеческой памяти, менявшей местами цифры номеров скрывшихся с места аварии автомобилей, цвета машин и одежды киднепперов, возраст педофилов (детям они всегда казались старше, чем были на самом деле). Гуров хватался за голову, видя, как далек Юдин от коммуникативной стратегии, которой их с Крячко учил когда-то Орлов. «Смотрите на свою работу, – не уставал повторять тот, – как на сбор анамнеза вирусной болезни, поразившей общество. Она умножает насилие. И главным носителем вируса является тот, кто доводит насилие до предела, несет смерть. Убийца. Только он не напуган, не бегает по врачам, не придет за лечением. А изворотлив, как тифозная Мэри, с ликованием приветствует ухудшение своего состояния и ждет рецидива болезни, как праздника. В его сердце живет тайная гордость, что он нулевой пациент. Вам придется восстанавливать его болезнь по рассказам всех имеющих отношение к его злодеяниям людей. Кто-то из них будет рад вам помочь, кто-то будет озабочен сокрытием своих тайн, кто-то останется безучастен. В конечном итоге все они интересуются собой, и только сыщик действительно сосредоточен на убийце. А потому наш брат подобен приковылявшему на пожар последним словоохотливому пенсионеру, который должен вычислить в толпе зевак поджигателя, ведь он единственный смотрит на пламя как на произведение рук своих. Так что интерес сыщика к людям всегда подлинный, но не праздный. Из постороннего, прохожего, не замешанного в их трагедию, следователь постепенно становится свидетелем, ведь когда сведений, добытых в ходе расследования, будет достаточно, она второй раз проигрывается в его голове». Интересно, поймет ли это однажды Юдин? Смогут ли Гуров и Крячко научить этому собственную смену – собравшихся на их лекции молодых коллег?..

– А когда что-то пошло не так? – осторожно спросил Крячко.

– Три дня назад, – отозвался Юдин. – Утром Колосов позвонил в полицию и сообщил о пропаже жены. Мол, ночью у нее случилась истерика от нервного перенапряжения. Флора выступала спонсором грядущей всероссийской акции «Тотальный диктант». Супруги поссорились. Жена восприняла попытки Колосова успокоить ее как агрессию. Выскочила из дома, села в свой «Porsche Cayenne»…

– И след простыл.

Гуров слышал эту историю десятки раз.

– А на камерах что? – подал голос Крячко.

– Ну, действительно, в указанное время из дома выбегает женщина, одетая в джинсы, толстовку с капюшоном и кроссовки, в которых Флора Сонова фотографировалась, когда встречалась с подругой в кофейне «Булочки на улочке» тем вечером. Мужчина бежит за ней, но не успевает догнать. И просто провожает взглядом ее машину.

– И до утра супруг находился дома? – спросил Гуров.

– По крайней мере, на камерах не мелькал, и телефон был в коттедже.

– Ну и в поисках, конечно, участвует впереди планеты всей? – съязвил Гуров.

– Не то слово! – Юдин остановил машину у пляжа, по которому шли люди в оранжевых жилетах добровольческого поисково-спасательного отряда «ЛизаАлерт». – Собрал через соцсети толпу подписчиков жены. Даже детишки из конкурса «Мак и лилия» с мамами по корягам рыщут. Сам в каждой бочке затычка! Лезет везде, руководит поисками. Допек сначала нас, потом добровольцев, потом МЧС. «ЛизаАлерт» стонут от него всем отрядом, наши – всем хором. Эмчеэсники вообще готовы транспортировать Колосова на своих вертолетах в дурку «вот хоть прям щас»!

– Результат-то есть? – спросил Гуров, с сожалением глядя на гревшихся у дороги чаем из термоса волонтеров.

– Да там подвижек никаких. Ребята из МЧС уже рукой махнули. И злятся, что их каждый день поднимают в ружье. Уже и дно реки, и городские подвалы, и гаражный кооператив, и заброшки вдоль дорог обшарили… Она как сквозь землю провалилась… – Машина въехала на мост через Волгу, по которому можно было добраться в Энгельс. – Или в воду канула. Я уже, ей-богу, во все поверить готов!

Крячко показал экран телефона со столбиком видео на Ютубе:

– А безутешный супруг, похоже, не устает давать интервью?

– Угу. Утверждает, что она была в таком стрессе из-за работы, что могла руки на себя наложить.

– А что с ее вещами? Клатч, рюкзак, просто телефон были при ней? – Гуров просматривал в телефоне фото Соновой. На одном из них она распаковывала только подаренный мужем последний айфон.

– Лиля все оставила в кабинете. В доме есть целый зал для работы над блогом. Там и стол для составления букетов, и большие подоконники для сушки цветов, и стол, чтобы делать скрутки из трав для окуривания комнат или ароматические свечи с сухоцветами.

– Однако! – восхитился Крячко. – А парень вник в тему!

– Не то слово! – вздохнул Юдин. – Даже пробовал варенье из розовых лепестков по ее рецепту варить и песочное печенье, вырубленное в деревянных формах в виде чертополоха, с лавандой и розмарином печь.

– Бедняга! – посочувствовал Крячко. – Может, и нам, Лев Иванович, разнообразить лекции лепкой домашней лапши и вышиванием?

– Смотря сколько людей на курсе, – серьезно ответил Гуров.