Такова жизнь

Выйдя из музея, уже стоя во дворе отреставрированного великолепного архитектурного комплекса, мы удивлялись и ещё раз задавались простым вопросом: как могли военные лётчики, то есть люди, получив преступный приказ от политиков, разрушать эту красоту без какой-либо необходимости? В то же время советские войска старались сохранить от уничтожения не только отдельные музеи, но и целые города.

…Мы оказались на немецкий манер пунктуальными. В 14:00 нам открыли ворота хорошо знакомой мне территории. Хартман с двумя помощниками встретил нас радушно. После представления моей компании геноссе Хартман сломал нашу волю: несмотря на то, что перед выездом из Дрездена мы перекусили в кафе, мы пошли за ним в фабричную столовую пить чай. Стол был уже накрыт. Ко мне подбежали несколько ткачих и бесцеремонно обняли меня, как близкого друга, словно показывая моей жене, как надо любить своего мужа.

Одна из них, Петра, вместе с мужем работавшая на фабрике, в один памятный, четырёхлетней давности вечер сдачи станков в эксплуатацию убеждала меня провести с ней ночь у неё дома.

– Но ведь у тебя есть муж, вот он стоит, – говорил я. – Петер, – обратился я к её мужу, – я не понимаю, это шутка?

– Нет, Николай, это не шутка. Сегодня у меня встреча с моей подругой у неё дома. Петре одной дома будет одиноко, – улыбаясь, сказал тогда Петер.

Я был удивлён такими взаимоотношениями мужа и жены, живущих одним домом. Мы ещё несколько пошутили, и я поблагодарил Петера за доверие, Петру – за приглашение и, сославшись на ранний утренний выезд в Берлин, распрощался с ними. В то время в ГДР практиковалось общение целыми семьями со сменой партнёров. Неоднократно я видел городские выставки откровенных фотографий, где были показаны две семьи или несколько, обнажёнными отдыхавшие на природе с детьми.

Вспоминая те события четырёхлетней давности, я спросил:

– Как теперь твой Петер, работает он ещё на фабрике?

– О, хорошо! Он теперь начальник цеха и, как всегда, любит меня.

Все громко смеялись. Затем они попрощались с нами и ушли.

За чаем Хартман сказал, обращаясь к моей компании:

– Геноссе Жуков был в авторитете у наших женщин. Они хотели оставить его здесь жить. – И он громогласно захохотал, глядя на мою жену.

Было видно, что жене всё это театральное представление не понравилось. Я перевёл разговор на предстоящие поставки станков на другой филиал этого предприятия, и мы уточнили порядок съёмки. Дело завершили за час.

Перед расставанием Хартман отвел меня в сторону:

– Николай, мой коллега из Грюневальда хочет с тобой встретиться и поговорить сегодня, это важно для тебя и для твоего завода.

– Хорошо. Оформимся в отель, и я проеду в Грюневальд.

Мне пришлось объясниться с женой, что там у меня деловая встреча, и ехать туда я должен один.

Распрощавшись с Хартманом и сопровождавшими его людьми, мы выехали за ворота предприятия и ещё раз отметили колоритного Хартмана, внёсшего дружеское и непринуждённое настроение в ход съёмки.

Из Грюневальда я вернулся к полуночи, когда жена уже спала.

На следующий день по пути в Берлин я предложил попутчикам посетить музей-крепость «Бург Штолпен». Кроме прочего, эта крепость известна гигантскими базальтовыми восьмигранными карандашами, торчащими из земли многие тысячелетия. В самой крепости сохранились орудия пытки людей в прошлых веках. Большая часть этой крепости была выдолблена прямо в горе. Верхняя часть построена из того же базальтового камня и выглядит мрачным чудовищем не только внешне, но и своим назначением. Там начиная с пятнадцатого века содержали противников саксонской власти, пленных воинов и политических заключённых. В самом низу были установлены колесо для четвертования человека, гильотина для отделения головы от туловища, виселица и множество других различных приспособлений, применяемых для пыток и казни людей.

…Здесь враг врага колесовал, смеясь,Срывала смертный возглас гильотина:Палач и жертва оба, помолясь,Свершали скорбный путь христианина.

Выйдя из мрака крепости наружу к солнцу, осознаёшь, что это только малая частичка того, что было создано в веках человеком для истребления другого человека. Наступит ли когда-нибудь окончательное и полное развитие разума и души человека, чтобы он, этот венец божественной природы, перестал уничтожать не только себе подобных, но и саму идею человеческого существования на земле?

В подавленном настроении от всего увиденного, мы, немного уставшие, сели в машину и молча, поехали по направлению к Берлину. Я думал, что надо повсеместно в людных местах установить разного рода напоминания, показывающие злодейство человеческих деяний, а не прятать это в подвалах. Шёл тёплый апрель 1985 года.

Глава 14. Промышленный шпион по собственной инициативе

Командировка по Восточной Германии со съёмочной группой была насыщенной и окутала приятной новизной. Теперь нужно было возвращаться к рутинной реальности, над которой сгущались тучи. Вопреки календарю, апрельская солнечная погода радовала почти летним теплом. Благотворная весна шла своим законным путём, несмотря на щедрую способность людей сознательно или ненароком ранить души друг друга.

После приезда шефа из Венгрии у меня ещё не было возможности подробно отчитаться перед ним. Проводив Ерназарову и Иванова, я освободился от временных дел, и в первый же понедельник такая возможность или лучше сказать – неизбежность представилась.

– Здравствуйте, Леон Евсеевич, – сказал я, входя в кабинет.

Шеф был серьёзен:

– Наконец соизволил. Проходи, артист.

– Леон Евсеевич, у этого слова кроме прямого смысла есть ещё одно значение. Ни то ни другое ко мне не подходит.

– Я имею в виду, что ты совсем зазвездился. Почему не вернулись из поездки в среду?

– Наш старый друг Хартман перед прощанием передал мне, что главный инженер комбината в Грюневальде Маллер хочет со мной встретиться.

– У меня среди немецких коллег друзей нет, ни старых, ни новых. Так что не объединяй меня со своими подельниками. Я ещё могу допустить слово «товарищ».

– Хорошо, вы правы, неверное слово, тем не менее с товарищем Хартманом я знаком по работе уже больше четырёх лет, и последние съёмки мы завершали именно у него. Между прочим, он передавал вам привет. В среду мы уже собирались возвращаться в Берлин, но вместо этого мне пришлось ехать к Маллеру. А это пятьдесят пять километров по горной дороге только в одну сторону.

– Что ему надо было? – Шеф по-прежнему говорил строго.

– Маллер рассказал кое-что о политическом положении в ГДР. У него есть родственник в самом близком окружении Эгона Кренца, от которого он, Маллер, узнал, что Хоннекера, который серьёзно болен, в ближайшее время могут подвинуть. Произойдут коренные изменения в отношениях западных и восточных немцев, и ГДР станет придатком Западной Германии. Промышленность Восточной Германии, не выдержав конкуренции, рухнет. Это так или иначе скажется на отношениях с нашей страной. Есть сведения, что и Горбачев во время переговоров с Бушем и Колем затрагивал тему объединения двух Германий, о чём пока в нашей прессе официально не писали.

– А при чём здесь ты? Ты что, политик, разведчик… или ты кто? Ты всего лишь рядовой сотрудник технического центра, – ещё более раздражённо сказал шеф.

– Но разве вам такая информация не интересна? Хотя мы с Маллером не только о политике говорили. И, собственно, не это было главным в нашем разговоре. Маллер предложил полный комплект технической документации последней усовершенствованной модели станка нашего конкурента, которую мы ещё не знаем. Именно в эти дни у них на комбинате работает представитель конкурента со своими станками и будет там ещё четыре дня. Потом он уедет и увезёт с собой документацию. На раздумывание у нас нет времени. Такого шанса больше не будет. Завтра в семь вечера в парке Маллер передаст мне документацию, а уже в пять утра я должен вернуть ему в руки. Мы с ним договорились, что сегодня до десяти часов я должен по телефону подтвердить мой приезд. А мы в «Техцентре» должны подготовить ещё один ксерокс, бумаги пачки три и вывести двоих наших сотрудников в ночь.

– Что, так много документации? – смягчённым голосом спросил шеф.

– Четыре полных каталога. Нам очень нужна эта документация. На заводе есть нерешённые конструктивные проблемы. Я думаю, что в папках есть ответы на такие вопросы. Кроме того, по документации мы поймём направление развития конкурента.

– А ты не думаешь, что это – провокация и ты попадёшь в разработку Штази или, хуже того, швейцарских спецслужб?

– Не думаю. Маллер даёт нам ценную информацию о том, что происходит сейчас в их структурах власти, которую никто из наших не знает, кроме нашей спецслужбы, потому что из того же источника известно, что Кренц – вероятный преемник Хоннекера. Он имел контакты с руководителем нашей разведки в ГДР. Это достоверная информация. Спецслужба ГДР Штази лучше других знает, куда дует ветер, поэтому организовывать какую-то провокацию против человека из СССР никто не станет. Леон Евсеевич, родственник Маллера, помощник Кренца. Ошибки быть не может. Нас всех ждут серьёзные перемены. Политика Горбачёва непредсказуема. Наши немецкие друзья с уверенностью говорят, что Горбачёв сдаст восточных немцев Западу.

– Что-то ты слишком смело обсуждаешь нашего Генерального секретаря.

– Леон Евсеевич, мне больше некому рассказать. Я вам передал то, что узнал в Грюневальде. В конце концов, мне просто интересно было получить информацию из первых рук, и криминала я тут не вижу.

– А ты вправе заниматься политическими вопросами? Ты, праведник, это входит в твои обязанности? Похоже, ты совсем зарвался, и с тобой придётся разбираться в другом месте, – в голосе шефа вновь зазвенел металл. – То, что ты говоришь, это всего лишь сомнительные сведения частных лиц.

– Я могу за свои действия ответить перед кем угодно. Говорю вам это только для того, чтобы объяснить свою задержку из командировки. Можете никуда не передавать эту информацию. Ваше дело. Но по второму вопросу вы как представитель внешнеторговой посреднической организации обязаны содействовать заводу в получении необходимой документации о конкуренте. И я прошу вас помочь мне. А отношения мои с Маллером дружеские не первый год, и, как видите, он меня никому не сдал.

– Та-ак, та-ак, – в растяжку вымолвил шеф, было видно, что последнее мною сказанное его особенно заинтересовало. – Вот что я тебе скажу. Второй ксерокс завтра будет. На складе есть новый, копирование я организую. Но если ты вляпаешься в дерьмо, я ничего не знаю. Ты самовольно всё это затеял, и сам будешь отвечать. Ты уже превысил все свои полномочия и инструкции. Твоим командировочным заданием не предусмотрено заниматься промышленным шпионажем и вступать в контакты с иностранными гражданами по политическим вопросам. Кроме того, ты нелицеприятно отзываешься о руководителе нашей страны. Ты это осознаёшь?

– Более чем, – сдержанно ответил я, внутренне довольный. Мне было важно, чтобы шеф санкционировал поездку за каталогами.

– Кстати, а что ему надо за это?

– Он никаких условий не выдвигал. Просто хорошо относится к СССР. Бывал у нас, отдыхал в Сочи. Думаю, он просто наш друг.

– Ладно, я под это дело что-нибудь организую.

– Но ведь он ничего не просит.

– Это мои проблемы, не суйся, – заключил шеф.

Через пару дней позвонил работник систем связи торгпредства Саша Евтошкин и пригласил вечером поиграть в волейбол в посольском дворе, где по вечерам собирались любители волейбола. Он просил привезти дочь, чтобы наши девочки пообщались. После игры Александр сказал мне:

– Твой шеф Молов крайне недоволен тобой. Он обсуждал это у заместителя торгпреда в присутствии кадровика Перова и незнакомого мне человека. Наверное, это приезжий кагэбэшник. У тебя могут быть проблемы, будь осторожен. Ты должен знать, что недавно Григорьева увезли в наручниках.

– Да, я это знаю. Его сын учился в одном классе с нашими девочками. Спасибо, Саша, что предупредил. Только у меня нет каких-то серьёзных грехов.

«Значит, он всё-таки начал действовать», – подумал я о шефе.

На следующий день после обеда я выехал в Грюневальд. На место я прибыл на час раньше назначенного времени. Перекусив в гастштете возле парка, я подошёл на детскую площадку. Маллер уже был там с двумя маленькими внучками. Коротко поздоровались. Он был спокоен и сказал:

– На парковке зелёный «Вартбург». Припаркуйся справа – передняя дверь открыта, на сиденье пакет. Утром прошу без опоздания – в пять. До встречи.

– Хорошо, – благодарно ответил я.

Он смотрел на меня и закрывал своей головой солнце. Вечерние лучи, пробивавшиеся через его рыжие кудрявые волосы, образовали вокруг его головы ореол света, как у святого. Мне хотелось ему это сказать, но я сдержался. Мы распрощались, и я хорошим ходом направился в Берлин.

В «Техцентре» всё было готово. Расторгуев и Калинцев уже ждали меня. Передав упаковку с папками, я уехал домой отдыхать. Приняв ванну, я долго не мог уснуть, а проснулся за полчаса до будильника. В два часа ночи коллеги закончили работу и ждали меня у выхода. Я, перепроверив папки, сразу выехал на тёмные улицы города.

На съезде с трассы, ведущей в аэропорт Шёнефельд, меня остановили полицейские. Проверили документы и равнодушно спросили, почему так рано. Первое попавшее в голову объяснение их устроило, и они пожелали удачи. На прежнее место парковки в Грюневальде я приехал раньше на двадцать минут. Откинув сиденье, я мгновенно уснул.

Я проснулся от стука в окно. Стоявший у двери Маллер, не дожидаясь, когда я приду в себя, открыл дверь, отметил мою крепкую психику, забрал папки и сказал:

– Не выходи из машины. Будешь в наших краях – позвони, надо будет поговорить ещё. Есть новости. Сейчас я спешу – это не горит.

– Хорошо, – сказал я, и мы расстались.

На востоке начинало светлеть небо. В Новосибирске уже целый час как солнце пыталось согреть не избалованную теплом землю. Как всегда, вспомнились озёра, ещё не освободившиеся ото льда, на которых сейчас, может быть, кто-то готовился заняться последним в уходящем сезоне подлёдным ловом. Я посидел ещё минут десять в машине, покурил и не спеша направился по направлению к Дрездену. Какое удовольствие, когда никуда не торопишься. Я ехал по горной местности, вспоминая, какая бывает здесь природа летом, одетая в листву.

В конце апреля в Лейпциге проходила очередная промышленная ярмарка. Всем советским специалистам было дано задание участвовать в сборе различной информации со стендов о выставленных образцах оборудования, показывающих вектор развития технической мысли. Выслушав задание шефа, я спросил:

– Чем отличается сбор информации от промышленного шпионажа?

– Если руководство даёт задание, то это значит сбор информации, товарищ Жуков. Надо внимательно слушать, – вполне серьёзно сказал шеф. На этом просвещение закончилось.

Удивительно, но ещё полтора столетия назад все обладатели технологий, имевшие преимущества в экономическом развитии, наоборот, скрывали любую информацию. А те, кто хотел завладеть информацией о новых разработках, шли на любые ухищрения. Особенно в этом отличались именно немецкие предприниматели. Они лично выезжали в Англию или Францию, маскируясь разными способами, иногда устраиваясь на службу к конкурентам, и выведывали промышленные секреты. Этим грешили на заре своего развития теперь известные Брёгельман, Крупп, Сименс и другие.

Глава 15. Честный куратор из Москвы против жулика из среднего номенклатурного звена

Прошли майские праздники. Свой день рождения я отметил дома, пригласив Алексея и Валентину Григоренко. Семиэтажный дом, в котором мы жили, был в основном для иностранцев. Публика была разношёрстная. В ближайших кварталах располагались офисы различных фирм. Любопытно было наблюдать за разноцветными детьми, играющими вместе на детских площадках. Политика им пока была неведома, и они не замечали разницы в цвете кожи. Там и дочь Анжелика довольно часто проводила время.

После обеда мы отправились погулять по городу. На улицах были видны признаки Праздника Победы и покаяния. Особенно многолюдно было на мемориале «Панков» и в Трептов-парке, куда мы проехали вместе с детьми на машине. У Григоренко была дочь Оксана, на год младше Анжелики, и они раз за разом терялись в толпе – так много было народу. Звучали классическая музыка, марши и советские песни. Представители различных стран и общественных организаций возлагали цветы к бронзовому солдату-победителю с немецкой девочкой на руках. Ещё раньше мне приходилось бывать и на третьем мемориале, посвящённом Дню Победы, расположенном в Западном Берлине за Бранденбургскими воротами.

В конце мая я получил на склад большой комплект запчастей, которые были размещены на стеллажах склада, была заведена картотека. На совещании шеф сказал:

– Кладовщицей назначаю жену Виктора Дмитриевича Расторгуева, Раю.

– Леон Евсеевич, я материально ответственный по доверенности от завода. Стоимость запчастей – три миллиона марок. Я не могу дать ключ от склада постороннему человеку, – сказал я.

– Она сотрудница Техцентра, жена твоего коллеги Виктора Расторгуева. Ты что, им не доверяешь? Виктор Дмитриевич, твой друг Жуков тебе не доверяет, – обратился шеф к Расторгуеву.

– Жена друга – это не должность, тем более жена не моя, да и работник не моего завода.

– Короче, Жуков, я решил. Сдай ключ от склада Расторгуевой, – сказал шеф.

– Хорошо, но я должен информировать руководство завода, что снимаю с себя ответственность. Сегодня подготовлю факс, надеюсь, вы подпишете.

– Кроме того, – продолжал шеф, – в связи с массовыми поставками текстильного оборудования других заводов для текстильных комбинатов ГДР до особого распоряжения будешь курировать эти поставки, принимать монтажников, размещать по отелям. А также будешь контролировать ход монтажа и рассматривать рекламации. Заводы-поставщики этого оборудования оформляют своих специалистов для работы в «Техцентре», но они будут в октябре-ноябре.

Через пять дней секретарша Вера шепнула мне, что факс на завод лежит у шефа в папке не подписанным. Я всё понял. Ещё до передачи ключа от склада Расторгуевой Раисе я на всякий случай оставил себе один ключ.

Тогда я написал письмо, коротко изложив сложившуюся ситуацию, и отправил его на завод торгпредской почтой.

Через неделю нас собрал шеф и объявил:

– Со дня на день у нас будет высокопоставленный гость из Москвы. Кроме прочих вопросов, которые он тут решает, он изучает ещё тему технического обслуживания советского оборудования в ГДР. Выбор пал на наш «Техцентр».

На следующей неделе в пятницу, сдавая отчёт по очередной командировке в бухгалтерии торгпредства, я встретился с Александром Евтошкиным. Он подтвердил приезд гостя из Москвы и сказал, что это секретарь ЦК КПСС Северцев, курирующий отношения СССР с ГДР. Сейчас он ведёт переговоры с высшим руководством страны и руководителями внешнеторгового ведомства.

В день прибытия Анатолия Ивановича Северцева в «Техцентр», когда он уже осматривал здание, интересуясь, как организована работа специалистов, вдруг оказалось, что Рая Расторгуева не может найти ключ от склада. Мой склад необходимо было показать как самый крупный склад запчастей нашей страны в немецкой республике. Мне пришлось признаться шефу, что у меня есть резервный ключ и я смогу открыть склад. Он смотрел на меня, и я видел, как в его мозгу бьются противоречивые мысли, отражаясь тенями на его пухлом лице. Но он сдержался, ничего не сказал, видимо решив разобраться со мной потом. На складе я оказался близко к Северцеву. Уставший, в тёмной рубахе без галстука, он выглядел как обыкновенный человек с завода.

– Чей склад? – спросил он.

– Новосибирского завода «Сибтекстильмаш», – ответил шеф. Было видно, что он волнуется.

– Знаю я этот завод, был там. Это хороший современный завод, многие цехи которого оснащены станками с числовым программным управлением. И здесь, я вижу, всё солидно организовано. Кто представитель завода?

Я представился.

– Не скучно здесь работать?

– Скучать некогда, работы достаточно. Кроме своего завода веду ещё несколько.

– А почему нет представителей этих других заводов, уважаемый директор? Справитесь с дополнительной работой? – не дожидаясь ответа шефа, спросил Северцев.

– Трудновато, но до ноября, когда прибудут представители этих заводов, продержусь.

– Вовремя надо было заказывать людей, товарищ Молов. Грядут большие перемены, по какому бы направлению они ни развивались, нам следует укреплять фундамент взаимоотношений с германским народом. Надо, чтобы они видели, что мы не просто победители, но и что мы в состоянии быть надёжным партнёром в любых других делах.

– Язык знаете? – обратился ко мне Северцев.

– Да, я закончил четырёхлетние курсы при торгпредстве.

– Так вы должны и переговоры проводить без переводчика…

Ответ мой предвосхитил шеф, сказав:

– Главные переговоры в основном провожу я или главный инженер. Моя штатная должность – директор «Техцентра». Но для большего представительства на переговорах прошу вас помочь организовать, чтобы должность моя называлась не просто директор, а генеральный директор. Чтобы вёл переговоры не какой-то там инженер…

Северцев перебил шефа:

– Уважаемый Молов, как вы можете говорить об инженерах так унизительно?! На инженерах, между прочим, держатся все производства, ими совершаются все открытия, а вы говорите – «какой-то». Ладно, рассмотрим вашу просьбу. Для этого должно быть соответствующее обращение вашего объединения в Министерство внешней торговли. Хотя мне не нравится ваше отношение к инженерам. Мужики, что скажете, не притесняет вас ваш руководитель?

Северцев обвёл всех глазами, но все стояли, молчаливо поглядывая на своего патрона, и только Виктор Расторгуев криво ухмыльнулся. Его одесский юмор едва удержался на его языке.

Жирное лицо шефа было потным, и мне показалось, что у него трясутся губы. Выглядел он каким-то жалким. Инспектирующий несколько задержал взгляд на директоре и сказал как бы в общем, ни на кого не глядя:

– Отношения должны строиться на доверии, взаимном уважении, и целью деятельности должен быть исключительно результат работы согласно вашим командировочным заданиям. В вашем случае это – расширение экспорта и гарантии надёжности работы поставленного оборудования. А в случае рекламаций решать вопросы поставки запчастей и ремонта оперативно.

Северцев мне явно нравился: деловой, простой. Не так часто встретишь человека высокой должности, который говорит твоим языком. Короткое общение с ним вселяло долю оптимизма. Он пожал всем руки и вышел. Сопровождавшие Северцева мужчины выглядели более презентабельно. Очевидно, они не доросли ещё до положения, когда смогли бы себе позволить неформальность.

Я и думать не мог, что уже в декабре встречусь с этим человеком вновь, но уже в другом месте и по другому поводу.

На следующий день шеф привёз новый замок, а Сеня Калинцев поставил его на складскую дверь. Я остался без ключей. Поднявшись в кабинет, я увидел Виктора Расторгуева с забинтованной рукой.

– Что случилось, Виктор Дмитриевич, вражеская пуля? – с шутливым настроем спросил я.

– Если бы. Опять вчера с Семёном грузили мебель в контейнер для отправки шефу в Москву. Вот и придавил упаковкой.

Я не стал выяснять, что за мебель, и так было понятно: Женька Проклов возмущался не зря.

– Значит, у тебя опыта грузчика маловато. Шеф помогал?

– Нет, ему живот мешает, наклониться – это уже не для него, – сказал Расторгуев.

– А я, когда учился в железнодорожном училище, после работы и по выходным на товарной станции мы разгружали вагоны со всякой всячиной. Учителя у нас были хорошие – профессора своего дела. Сначала посылали за водкой, а потом нам, пацанам, самим же приходилось разгружать. Заработок делить нам не доверяли. На других условиях в бригаду не брали. Те, кого такое положение не устраивало, шли разгружать вагоны с углём. Там было без очереди, платили справедливо, но это было очень тяжело, особенно зимой, когда подмороженный уголь сам не хотел вываливаться через люки и его надо было долбить ломом, – поделился опытом я.

– Мне этого не надо было. У нас в Одессе не так холодно, как в Сибири. Да и потом я думал стать актёром. Мои родители были коренные одесситы. Они даже не представляли, чтобы я мог делать такую работу. Они всегда говорили, чтобы я не пихал свои пальцы куда попало и берёг их для игры на гитаре.

– Да, у каждого своя стезя, – подытожил я.

Последующие месяцы я не вылезал из командировок. Работников заводов, приезжавших на монтаж, было много. Я встречал их с удовольствием. Мне было приятно почувствовать свежую струю новостей с Родины и поболтать с незнакомыми людьми. Некоторых я отправлял на предприятия поездом, если маршрут был без пересадки, там их встречали. Других, у кого маршрут следования был сложным, с пересадками, увозил на машине. Приезжающие были из разных советских городов, рассказывали о своей разной жизни. Как правило, это были люди с производств, не знающие или слабо знающие немецкий язык. Помня себя по первым командировкам, я им сочувствовал и покупал словари и книги по немецкому языку. Приезжали и мои земляки. Иногда их было до десяти человек, и они работали в разных концах республики. Двое из них приехали со своими семьями и были размещены в квартирах принимающей стороной. В таких случаях ребятам работалось спокойнее, и они не спешили домой. Работавшим на объекте по одиночке было значительно труднее, некоторые не выдерживали одиночества и запивали.