Голос из Ада. Роман из библиотеки теней

Илья помялся на месте, затем решил присесть на стулья холла. Взгляд упал на плачущую женщину средних лет. Чёрная косынка, распухшие от слёз серые глаза. Молодая женщина тоже в чёрном что-то тихо шептала, наверное, старалась её утешить. Также там были ещё какие-то тетки тоже в чёрном, они тихо перешёптывались. Мужчин среди них не было.

Кого она потеряла? Сына, или, может быть, мужа? Вот так и моя мать, наверное, здесь сидела, когда отца… когда отца не стало?

Ноздри матроса расширились, он бессознательно нюхал воздух. Запаха смерти здесь не чувствовалось.

Скрип пружины, дверь в глубине с табличкой “Служебный вход” раскрылась. На пороге стоял серьёзный Дмитрий Захарович Пахлеванов. Когда-то бывший белым, не первой свежести неглаженный халат, белая шапочка, круглые очки на полном красном лице шестидесятилетнего врача. Он почти не изменился с той поры, когда матрос его увидел первый раз. Лишь в волосах прибавилось седины.

– Илья! Ты?! – на лице судмедэксперта промелькнула улыбка, руки раскрылись для приветственного объятия.

Илья быстро подошёл, Дмитрий Захарович крепко обнял его, похлопал по спине: – Сколько лет, сколько зим! Вот уж не ожидал, так не ожидал!

– Да, уж, Дмитрий Захарович.

– Слушай, я очень сожалею, то, что произошло с твоим отцом. Да что же мы тут стоим, поднимемся ко мне в кабинет?

Перед тем как пройти в дверь, Илья почему-то оглянулся. Женщина в чёрном тихо раскачивала верхнюю часть туловища, словно в вечном отрицании, скомканный платочек у красных глаз, молоденькая девушка в чёрном всё также что-то тихо шептала ей. Илья с облегчением скрылся за дверями служебного входа.

Сразу за дверью, открывался короткий коридор, и потом ещё одна дверь. Пройдя её, Илья сразу почувствовал знакомый запах. Запах смерти. Хотя не такой сильный, каким он его помнил. И значительно перебиваемый другим запахом. Запахом “трупной заморозки”, как его называют в народе. А по-научному, запахом формалина.

Почему-то зачастило сердце. Откуда-то из глубины живота поднялась небольшая, но стойкая тошнота.

Двустворчатые белые двери налево, туда, где был секционный зал, были закрыты. Рядом стояли пустые металлические носилки на колёсах. Они предназначались для перевозки трупов. Сейчас на них никого – или правильнее сказать ничего? – не было. На второй этаж, рядом с грузовым лифтом, на котором поднимали трупы из подвала, вела старинная лесенка с деревянными поручнями на железных перилах, аляповато окрашенных светло зелёной краской, в тон двери лифта.

Они поднялись по сточенным временем ступеням на второй этаж, по длинному коридору подошли к высокой в полтора человеческих роста двери, выкрашенной серой масляной краской. Заскрипела прикрепленная наверху двери пружина, Дмитрий Захарович любезно пригласил: – Проходи, Илюш.

В небольшом кабинете, перед высоким давно не мытым окном, стоял деревянный письменный стол. Стена направо от входа была занята полками с книгами. Вся стена налево также была занята – там стояли стеллажи с какими-то банками, внутри были видны заформалиненные части человеческого тела. В центре кабинета стоял скелет. На нём висело пальто и шапка.

– Садись, пожалуйста, – Пахлеванов сгрёб со стула какие-то папки, они полетели на стол. – Чего хочешь: чая или кофе? – улыбнулся судмедэксперт.

– Давайте чайку, Дмитрий Захарович!

Старенький пузатый чайничек желтоватого фарфора выдавил из себя темно-коричневую струю в два гранёных стакана. Из книжного шкафа появился электрочайник, судмедэксперт долил кипятку, на свет появились две ложки и сахарный песок.

– Клади по вкусу, – сказал Дмитрий Захарович, сыпанул себе две ложки с верхом, ложка зазвенела внутри стакана: – Давно на гражданке?

– С октября.

– И какие у тебя планы? – Дмитрий Захарович шумно отхлебнул чаю.

– Планы? Не знаю, – позвенел ложечкой в стакане Илья.

– Ты, вроде, в университете учился?

– Да.

– Не думаешь восстанавливаться?

– Не думал пока. Потом, может быть. Я вообще-то, пришёл с Вами по делу поговорить.

– По делу? Это – хорошо. По какому? – судмедэксперта, казалось, интересовал только его стакан с чаем.

– Вы должны помнить случай Ирины. Ирины Лебедевой.

Пахлеванов оторвал взгляд от стакана, взгляд остановился на Илье: – Ирину? Как же не помнить? Помню. Хотя я не должен ничего обсуждать с тобой, но на этот раз я сделаю исключение. Как для твоей матери.

– Для матери? Она тоже приходила к Вам? – выдохнул Илья. Со стороны казалось, что он обжёгся чаем.

– Приходила, приходила. Она, разве, ничего тебе не сказала? Но, это неважно. Итак, что тебя конкретно интересует?

Интересные дела получаются. Зачем сюда приходила мать? Может, она тоже чего заподозрила? И почему мне ничего не сказала?

Настала очередь Ильи разглядывать дно своего стакана. После паузы матрос ответил: – Меня интересуют обстоятельства её смерти.

– Обстоятельства её смерти очень просты. Она повесилась…

– Извините, Дмитрий Захарович, – перебил Илья, – она сама повесилась…? Он глубоко вздохнул: – Или ей помогли?

Пока матрос говорил, Пахлеванов перевёл взгляд с него на никогда не мытое стекло окна. За ним раскачивались скелеты чёрных деревьев. Судмедэксперт молчал, лишь его голова слегка раскачивалась из стороны в сторону. В такт деревьям. Наконец, он вздрогнул, словно сбросил с себя наваждение, подошёл к окну, и не поворачиваясь к Илье, начал говорить размеренным голосом:

– Знаешь, Илья, в судебной экспертизе, интересная эта тема – повешение. По-моему, это та тема, которая оказалась в “мертвой зоне” между судебными медиками и органами следствия. Ведь бывает как? Вскрываешь труп повешенного и знаешь, что такой род смерти, конечно же, находится вне компетенции судмедэксперта, ну а причина смерти – это, конечно же, механическая асфиксия.

Илья смотрел на Пахлеванова, говорящего окну:

– Какая у ментов, – извини, это я не про твоего отца, – тактика? Простая. Звонят нам: “криминала нет?”. Но звонят-то лишь для прикрытия совести. Мы-то знаем, что для них формулировка “механическая асфиксия при повешении” является 100% поводом для отказа в возбуждении уголовного дела.

Илья встрепенулся: – Извините, пожалуйста, Дмитрий Захарович, я не совсем понимаю. Вы считаете, что её могли убить?

– Нет, Илья, я так не считаю, – судмедэксперт продолжал говорить окну. – Обычно, убийцы редко вешают – больно хлопотное дело. Для того, чтобы можно было говорить про насильственную смерть должны быть следы удержания в петле, признаки борьбы, самозащиты, наконец. Это возможно только если убийцы сначала оглушают или травят жертву, а уж после вешают, чтобы замаскировать убийство. Но, в таком случае, токсикологическая экспертиза должна показать наличие токсических веществ в крови, или должны быть следы ударов на голове. Ничего это не было…

– Но, хоть какие-то сомнения у Вас возникли? В том, что её могли повесить? – настаивал матрос.

Судмедэксперт внимательно следил за какой-то только ему видной точкой за окном: – Предположим, что её убили в одном месте и подвесили в другом. Тогда должны быть следы волочения. Но ничего этого при осмотре места происшествия выявлено не было…

Илья слушал, сердце почему-то билось всё сильнее и сильнее, хотя здесь, на втором этаже, запаха смерти не чувствовалось. Только слабый запах формалина из банок с органами, да от пожелтевших от времени костей скелета.

– …Если бы её удавили сначала, а потом подвесили, то тогда я бы это увидел по характеристикам странгуляционной петли. Знаешь, когда душат петлёй странгуляционная борозда намного ровнее, чем при повешении, и идёт горизонтально по середине шеи. У неё, – судебный врач резко обернулся на Илью, – ничего этого не было.

Илья ощущал лишь непонятное, ничем не объяснимое сердцебиение, смешанное с чувством тошноты.

Дмитрий Захарович отошёл от окна, сел на стул: – Знаешь, Илья, я давно работаю в Солнцеграде. Может быть, это слишком мирный город, по сравнению с другими. Я не знаю. Но, … – спокойный взгляд упёрся в лицо матроса – …у нас здесь в основном из убийств попадается либо бытовая поножовщина, либо причинение смерти по неосторожности в ходе мордобоя. Огнестрелы бывают очень редко. Да и то, когда “дедушка Ваня” берет старенькую берданку и стреляет в собутыльника. В общем, непрофессиональные убийства.

– А если допустить, что её убили бандиты? – Илья ерзал на стуле.

– Тоже не проходит. В криминальной среде, “пацаны” либо закапывают такие трупы, и к нам они попадают лет эдак через 5-10, либо убивают “правильно”. Не только судмедэксперты знают, как это делать, – Пахлеванов еле слышно хмыкнул. – Ну, или на худой конец, они накачивают свои жертвы алкоголем, чтобы они сами в петлю от депрессии полезли. Для твоего сведения, у Ирины…, – Дмитрий Захарович посмотрел на Илью, – токсикологический анализ вообще не выявил алкоголя в крови. Что означает, что в момент самоубийства она была как стеклышко. Внезапно Дмитрий Захарович сменил монотонный ритм речи на быструю скороговорку, которую, однако, не закончил и оборвал свою речь на полуслове: – Неужели ты её по-прежнему…

Ответа не последовало. Лишь угрюмый взгляд исподлобья.

Слегка смущённый Пахлеванов постарался вернуться к монотоному ритму, но это у него не получилось: – Да, да, понимаю. Это сейчас неважно. Так вот, чтобы окончательно убить всяческие сомнения, мы провели гистологическую экспертизу прижизненности. Ты понимаешь, что это такое? Взгляд упёрся в матроса.

Сам не зная почему, Илья утвердительно кивнул головой. Хотя он первый раз в жизни слышал про это.

Дмитрий Захарович воодушевился, опять заговорил скороговоркой, почему-то пряча глаза от матроса: – Так вот, к признакам прижизненности борозды можно отнести, во-первых, кровоизлияния в слои кожи в промежуточном валике, – судмедэксперт встал со стула и ходил по кабинету. – Для этого мы исследуем лоскуты кожи шеи с помощью стереоскопического микроскопа. Мы провели это исследование. Во-вторых, кровоизлияния в подкожной клетчатке и мышцах шеи, в местах прикрепления мышц к ключице и грудине. Я лично уточнил, что они там присутствовали…

Из глубин подсознания матроса всплыл образ смиренно сидящей в вестибюле женщины в чёрном, он совсем ни к месту спросил: – А моего отца… Он тоже…– выставленный указательный палец описал круг в пространстве – …здесь был…?

Пахлеванов без эмоций ответил: – Нет, твоего отца я не вскрывал. Ведь мы с ним были друзья, ты помнишь? И у меня имеется профессиональная этика.

Илья смутился: – Извините, Дмитрий Захарович, что я Вас перебил. Не знаю, даже почему я Вас об этом расспрашиваю.

Заметив смущение матроса, Дмитрий Захарович постарался улыбнуться: – Извини, что лезу не в моё дело, но мне кажется, что ты должен вернуться в реальный мир, понимаешь?

– Дмитрий Захарович, не понимаю. А где, по-вашему, я живу?

Дмитрий Захарович слегка запнулся: – Я говорю о том, что ты должен забыть о твоей любви к этой девушке. Она тебя оставила и вышла замуж за другого. За этого, как его? Морщина между бровей у судмедэксперта стала глубже. Он щёлкнул пальцами правой руки: – За Харитона!

Илья, не зная почему, вдруг спросил: – А вы были у них на свадьбе?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Говорят, что у них не было никакой свадьбы.

– Послушай, Илья, было, не былo, это не суть важно. Даже если у них не было свадьбы, то они всё равно жили вместе. То есть они были муж и жена. Пусть даже гражданские. А то, что было между тобой и этой девушкой, уже давно быльём поросло.

– Почему Вы так уверены?

Дмитрий Захарович еле заметно опустил глаза: – Илья, ты уже не маленький, и я не хочу давать тебе советов, как поступать в жизни. Но верь мне, – взгляд пробежал по ссутуленным плечам матроса, – за те три года, что ты нёс службу на Морфлоте, жизнь поменялась. Я говорю это я тебе к тому, что если ты ещё этого не заметил сам, то уже пора.

В руках матроса находился пустой стакан, через стеклянное дно, густо покрытое спитыми чаинками, Илья старался разглядеть пол.

Пахлеванов продолжал: – Ну, разлюбила она тебя? Ну, полюбила она этого Харитона? Что ж теперь? Не ты первый, не ты последний.

Взгляд матроса медленно оторвался от пустого стакана. В кабинет через окно лезли сумерки. Илья, чётко разделяя слова, медленно проговорил: – Дмитрий Захарович, я не люблю Ирину. Уже не люблю.

– Тем более не понимаю. Зачем тогда тебе это всё? Забудь. И займись обустройством твоей новой жизни.

– Мне бы этого очень хотелось, – твёрдо сказал матрос. – Но сначала я должен выяснить обстоятельства смерти Ирины. “Почему?” спросите вы, если любви не осталось? Не знаю. Может быть, из чувства справедливости? Может быть да, а может быть нет. А может быть, ещё почему-то. Сейчас я не могу вам точно сказать. Но я должен знать правду!

– Узнаю характер Макара. Он был такой же упёртый. Один в один. Но я боюсь тебя огорчить – выяснять тут нечего!

Илья поднялся со стула, чтобы уходить. Неизвестно почему, из груди с каким-то надрывом вырвался то ли стон, то ли крик: – И всё-таки, Дмитрий Захарович, неужели Вы в этом деле не заметили ничего странного?! Неужели, не было ничего такого, что привлекло Вашего внимания?! Ну, хоть что-то!!

В сумеречном кабинете взгляд Дмитрия Захаровича упёрся в лицо матроса. Прошло несколько секунд. Судмедэксперт покачал головой, раздался глубокий выдох: – Хорошо, – тихо сказал Дмитрий Захарович: – Было кое-что. Я не хотел тебе об этом говорить. Я щадил твою психику. Но раз ты так настаиваешь. Вот только мне придётся прибечь к профессиональной лексике… Выдержишь?

Матрос промолчал.

Судмедэксперт продолжал: – Вскрытие Ирины проводил я лично. Так вот, странность эта заключалась в том, что если у повешенных обычно можно на вскрытии видеть переломы хрящей гортани или подъязычной кости с кровоизлиянием в мягкие ткани, или кровоизлияния в лимфоузлы ниже странгуляции, или кровоизлияния в толщу кончика языка при прикусе его во время судорог, то, как правило, разрывы оболочек сонной артерии появляются только тогда, когда повешенный прыгает с высоты.

Илья слушал. Он внимательно следил за каждым словом. Они тяжёлыми ртутными каплями капали на мозг. Откуда-то из глубин желудка накатывали волны тошноты, забилось сердце. Но запаха смерти матрос не чувствовал. Или его скрывал другой запах? Запах формалина?

Дмитрий Захарович продолжал: – Когда у Ирины на вскрытии я обнаружил разрывы сонных оболочек, то, естественно, что это мне показалось странным. Поэтому я лично сам должен был всё промерить, сопоставить её рост, длину рук, высоту каблуков с высотой расположения удавки. Так вот, Илья, – судмедэксперт сделал паузу, – когда я сложил все эти цифры, я пришёл к выводу, что её в петлю никто не совал, а повесилась она сама. Только для этого ей надо было слегка подпрыгнуть и подтянуться на руках. Остальное довершила сила притяжения. Так что это всё хотя и странно, но вполне объяснимо.

– Ирка? Подпрыгнуть? Подтянуться? – выбросил воздух матрос. – Дмитрий Захарович, а если допустить…

– Никаких “если”, – перебил судмедэксперт. – Вот если бы она висела на десять, или даже пять сантиметров выше, тогда можно было бы сомневаться. Да что там пять, – вскочил со стула старый врач, – даже на один сантиметр! А так – нет. Я лично измерил и сопоставил всё, что можно было сопоставить: высоту расположения удавки, рост Ирины, высоту её туфель и длину её рук – ну нет тут сомнений в том, что она покончила жизнь самоубийством! Так вот, каждый раз, как я складывал все эти цифры, сумма выходила тютелька в тютельку. А перепроверил я всё это раз, наверное, сто. Поэтому я тебе как эксперт говорю, – давай считать эту тему закрытой.

Илья бросил взгляд через невидимое стекло на потемневшую улицу. Матрос делал усилие, чтобы поверить словам судмедэксперта. И он, может быть, поверил бы, если не эта постоянно накатывающая неизвестно откуда взявшаяся тошнота. Она отвлекала, не позволяла мозгу сконцентрироваться. Через окно неосвещённого кабинета было видно, как сильный ветер на улице двигал чёрными силуэтами веток. Подсвеченные призрачным жёлтым цветом уличных фонарей ветви двигались в окружении слегка сияющей ауры. Не зная зачем, матрос спросил: – Дмитрий Захарович, а могут умершие открывать глаза?

– Почему ты это спрашиваешь? Я никогда об этом не слышал.

– Я спрашиваю об этом, потому что… – что-то остановило Илью.

В самом деле, не думаешь ли ты начать объяснять то, что ты видел на похоронах нормальным людям? Хочешь, чтоб тебя прям отсюда увезли в психушку?

Матрос закончил фразу первым попавшимся в голову объяснением: – Просто в голову пришло.

– Ты, знаешь, отдохнул бы, что ли, – глаза Дмитрия Захаровича настороженно блестели в почти полной темноте кабинета. – Съездил бы куда, отвлёкся. А то я вижу, что ты переутомился со всем этим делом. Приехал, а тут такое… Любимая девушка…

– Она мне уже не любимая…

– Понимаю, понимаю.

– А вот если всё-таки чисто гипотетически предположить, что покойник на похоронах открывает глаза, то, как бы Вы это объяснили?

– Только твоим нервным состоянием.

– Послушайте, Дмитрий Захарович, но в том момент я был абсолютно спокоен.

– Илья, послушай: покойники не движутся, не ходят, не машут руками, или ногами, не открывают глаз и никому не подмигивают, в этом можешь быть уверен. Ведь покойники – уже не люди…

Да, конечно, как такое забыть? Ведь труп – НЕ ЧЕЛОВЕК!

Илья шумно потянул воздух ноздрями.

– …Чтобы закончить с этой темой, хочу сказать тебе последнее. Мы провели гистологическое исследование борозды, а также гистохимическое исследование для выявления активности различных ферментов. Так вот, Илья, вывод однозначен: Ирина повесилась.

На этом разговор закончился. Душевный Дмитрий Захарович спустился вместе с матросом в вестибюль, где они распрощались. Женщины в чёрном уже не было. Там в это время не было никого. Матрос постарался успокоиться, убеждая сам себя, что выйдя на улицу из этого зловещего здания, наполненного неприятными запахами, он почувствует себя лучше. И самое главное, сможет принять такое логичное объяснение судмедэксперта.

Но даже и на холодном воздухе улицы, облегчения на душе не наступало. Сердце уже не билось, и запаха тоже не чувствовалось. Но состояние внутреннего напряжения не проходило. Илья подставил лицо холодному ветру, где-то высоко на темном небе плыли тяжёлые тучи. Матрос хотел верить словам Дмитрия Захаровича Пехлеванова. Нет, он не просто хотел, он страстно желал. Но что-то в груди жало, щемило и ныло, не позволяя так принимать эти объяснения. Которые казались такими логичными. И такими простыми. Перед которыми, вся сложность его заумстований по этому поводу казалась чересчур вычурной. Но ему казалось, что, приняв эти объяснения, он изменит памяти умершей. И самому себе.

Илья обнюхал руки, одежду, завёл машину. Он ехал, не спеша, по почти безлюдному шоссе, внимательно прокручивая в голове детали разговора.

Ей только надо было подпрыгнуть всего чуть-чуть.

Подпрыгнуть? Ирке?

Да, подпрыгнуть. Всего на несколько сантиметров.

Но потом ей надо было подтянуться!

Ну и что? Могла она и подтянуться. Она ведь не инвалид первой группы.

Она никогда не была худой!

А когда ты видел её в последний раз? Ещё до Морфлота? Почему ты априори исключаешь возможность того, что она за это время похудела?

Неспешно бежала машина, неспешно поднимались из глубин памяти детали разговора с Дмитрием Захаровичем. Илья прокручивал их в голове сотни, нет, тысячи раз. На каждый аргумент Пахлеванова внутренний голос выдавал контраргумент, на который Илья старался дать ответ в соответствии с логикой судмедэксперта.

Матрос сам не заметил, как доехал до родных мест. “Газик”, сверкнув фарами, свернул на бетонку. Вокруг тянулись мрачные ночные леса. Отважно распарывая мрак ночи точками жёлтых фар, “Газик” проехал Мосейково, бетонка осветилась фонарями, за окном замелькали жёлтые окошки домов “Птички”.

На светлой дороге, после того, как мрак леса остался позади, Илья уже знал, что будет делать. Вернее, что он не будет делать ничего. Потому что судмедэксперт, был прав – это было банальное самоубийство.

Через несколько минут “Газик” шинами зашуршал по гравию, матрос подъехал к гаражу. С ржавым скрипом растворились обитые железом двери. Усталый Илья уже хотел загнать машину, как заметил, что в кромешной черноте светится зловещий красный глаз.

Одним прыжком матрос подскочил к зарядному устройству, сильные пальцы выдрали шнур из розетки, его трясло от непонятной злобы.

Какого чёрта мать ходит в гараж? Зачем она постоянно оставляет ЭТО включённым? И почему она мне не сказала, что ездила к Пaхлеванову? Чего она недоговаривает?

Илья был уверен, что это мать оставила зарядное устройство включённым. Потому что он точно помнил, как отключил его от сети, перед тем, как поехать в Солнцеград.

Пальцы впились в холодный эбонит зарядного устройство, матрос в слепящей ярости швырнул его куда-то в непроглядную темноту гаража. В глубине загрохотало, с полок посыпались крышки от банок. Потом всё стихло.

Матрос загнал “Газик” в гараж, пинком закрыл двери гаража. Рука не болела. Впрочем, матрос уже давно про неё забыл.

7. РАЗГОВОР С ДИНОЙ

В ночь слегка подморозило. Деревья за окном стояли радостно-белыми. Может быть, поэтому, проснулся старший матрос в бодром состоянии. Мать хлопотала на кухне, звенели кастрюли, вкусно пахло куриной лапшой.

Когда Илья появился на кухне, мать улыбнулась: – Хорошо отдохнул, сынок? Садись, позавтракай. Хочешь яишенки?

Матрос хотел яишенки. А ещё он хотел копчёной колбаски с белым хлебом. Он и от варёной колбаски не отказался. Ни от сыра. Ни от всего того, что ему предлагала мать. Потому что на отсутствие аппетита матрос не жаловался никогда. А тем более в такой замечательный день.

Проглотив завтрак, Илья блаженно потягивал горячий сладкий чай. Мать спросила: – Ну и что ты думаешь?

– Вкусно.

Пожилая женщина улыбнулась: – Я не об этом. Что ты думаешь делать с твоей жизнью?

– В смысле?

– Когда ты думаешь возвращаться к нормальной жизни?

– Мама, я на гражданке, следовательно, я нормален.

– Илья, ну зачем ты себя так мучаешь? Почему ты не хочешь принять вещи такими, какие они есть?

– Похоже, что тут я не один такой, – матрос блеснул глазами: – Похоже, что нас двое. Ведь ты тоже была у Пахлеванова.

Мать выдержала взгляд: – Дмитрий Захарович тебе объяснил, что в этой ситуации ничего странного нет? Зачем, сынок, ты себя так изводишь? Оставь всё это, отпусти, дай уйти. Зачем ты себя мучишь, Илюша? Ведь она же тебя бросила! Не ты её, а она тебя. Она тебя не дождалась. Где твоя мужская гордость? Почему ты не хочешь её забыть? Она ведь ушла к Харитону.

– Мама! Я её не люблю. Давно.

– Илюша, в жизни не такое бывает. Но настоящий мужчина должен найти в себе силы всё выстоять. Перебори себя раз и навсегда. Прикажи себе.

– Мам, ну послушай, сказал же тебе, что я её уже разлюбил.

– Возвращайся к нормальной жизни, сынок. Что было, то было и быльём поросло.

– А я не спорю, – улыбнулся матрос. – Помнишь, как у Ильфа и Петрова? Банкет продолжается, господа присяжные заседатели. Но вот ты ведь тоже к Пахлеванову ездила. Значит, тоже подозревала что-то. Да и сейчас тоже, постоянно оставляешь включённым зарядное устройство.

Мать остановила взгляд на переносице матроса: – Жизнь – это не потом, жизнь – это сейчас. Возвращайся, Илья. И вышла с кухни.

Илья, молча, допил чай.

Почему она ничего не ответила про зарядное устройство? Какие у неё были соображения, чтоб поехать к Пахлеванову? Ведь она не могла просто так взять и поехать. Значит, тоже какие-то подозрения были. Но кого она могла подозревать?

Матрос посмотрел в пустую чашку. Налил ещё чаю, добавил сахару, губы обожгла горячая сладость крепкозаваренного чая.

Хотя с другой стороны, какое это может иметь значение? Если бы она что-то знала на самом деле, то она, конечно же, сообщила бы об этом Дмитрию Захаровичу. А раз она ему ничего не сказала, то у неё просто ничего нет.

Старший матрос отставил на край стола пустую чашку.