«ОООООО»

скачать книгу бесплатно

Внизу послышались шорох и какое-то отхаркивание.

– Ну вот, очухался Опоссксунсович. Познакомься с моим большим братом Лефой, ты даже его смог уморить.

Лефа, увидев поднимающегося к ним зверька, который взбирался по склону походкой вприпрыжку, незамедлительно поднял хобот и закинул за плечо в противоположенную сторону.

– Лефаа, – протянул к нему переднюю правую ступню слон, как будто немного опасаясь.

– Оооооо, – тараща на него свои косые глазки, выразил удивление огромным размером Лефы зверек. – Крутыш, – представился Опосскунсович, протянув свою лапку. – Правда, никто меня здесь так не называет, величают по отцу и матери.

Это имя он придумал на ходу, стараясь произвести впечатление на Лефу.

– Да, ты и вправду Крутыш, не бояться варанов – дорогого стоит. Они же чуть тебя заденут, так потом и окочуриться можно, несмотря на размер, – сделал комплимент Лефа. Действительно, в нем зарождалось уважение к зверьку.

– Ну что, ребята и зверята, поплыли на континент, заодно поближе и познакомитесь, – поддержал Жужик.

И все с каким-то объединяющим их чувством, хотя на первый взгляд у них не было ничего общего, направились на запад в сторону Занзибарского пролива. Их объединял спорт, вернее, стремление к нему. Крутыш тоже проникся процессом тренировки, хоть он не предполагал принимать участие в соревнованиях, но сам факт причастности к этому процессу, оказания посильной помощи новому своему товарищу и другу Жужику устремлял его к покорению жизненных вершин. Хоть со стороны и выглядело, что он, не боясь практически никого, ни жутких змей, ни варанов, героически падал на них собственной грудью, на самом деле это было не так. Он жутко их боялся, и чувство страха приводило его в состояние оцепенения и даже безумного припадка, после которого он себя не помнил. Но ему льстило отношение зверей, то, что к нему относились учтиво и уважительно, стараясь держаться на расстоянии.

Лефа же шел с новой верой в компании своего маленького родственника, который своими движениями очаровал его. Слова поддержки Жужика придали ему новые силы. А, так сказать, пахучий удар стал поводом для новых размышлений о том, что в жизни не все так просто. В его голове начиналось переосмысление ценностей и отношения к другим.

Жужик имел свои четко определенные планы. Иногда его мысли и раздумья по поводу тренировок внезапно обрывались беспокойством о том, как помочь Лефе. Пока он не знал как, он лишь знал, что нужно хотеть и стараться помочь, и тогда точно получится. «Судьба награждает идущих в правильном направлении», – думал про себя Жужик.

С такими мыслями они незаметно для себя пришли к побережью, где с помощью хобота Лефы взобрались к нему на холку и отправились в плавание. По дороге они вели разговоры на разные темы. Крутыш рассказывал о своей родине, как он попал на Занзибар, Жужик – о новых методах тренировок и планах по их апробации. Лефа был невольным слушателем, и ему были интересны рассказы компаньонов.

Но вдруг слева по борту возник фонтан и показался могучий хвост. Это был кит. Все узнали его. Кит приближался к ним, и в воде стали появляться снующие плавники.

– Касатки, Лефа, касатки, – настороженно сказал Жужик.

– Что, что, где касатки? – пытаясь разглядеть своими скошенными глазками, спросил Крутыш, отыскивая плавники в воде. И как только он их разглядел, то почувствовал, как хорошо знакомое чувство страха стало подбираться, и он начал терять сознание. Увидев это и понимая, чем такое грозит на борту, Жужик схватил его за грудки и стал трясти, не позволяя Крутышу входить в так называемый анабиоз.

– Полундра! – вскричал Жужик. – Свистать всех наверх! Лефа, наш товарищ при виде касаток захотел отойти ко сну!

– Ну, пусть спит, как-нибудь отобьемся, – не видя их и пока не понимая, что происходит, твердым и спокойным голосом ответил Лефа. Он слышал, конечно, о касатках, но не мог представить, какую опасность эти морские млекопитающие могут нести в морской стихии, которая была их домом.

– Лефа, боюсь, мы потонем быстрее, чем до нас доберутся касатки. Он же сейчас окочурится, как там, с варанами.

– Что? Опять? – вскрикнул Лефа и непроизвольно включил повышенную передачу, подключив свой хвост как пропеллер и начав грести хоботом, словно веслом на байдарке, не понимая, что химическое оружие, находящееся у него на спине, двигалось с такой же скоростью.

Жужику удавалось удерживать Опосскунсовича в пограничном состоянии и даже приводить в чувство, но, когда он смотрел на море после очередного фонтана и усматривал там приближающиеся плавники, то снова замирал от страха, разводя скошенные глаза в разные стороны и вываливая язык, постепенно опадая в лапках Жужика. Сделав несколько попыток, Жужик понял, что природа возьмет свое, поскольку пробивающий запах начинал щекотать ноздри. Обладая определенным хладнокровием, Жужик отвернулся в сторону, набрал в себя как можно больше воздуха, достал противогаз и надел на голову. Совсем обмякшего Крутыша он оттащил на круп слона ближе к хвосту со словами: «Ну почему ты у нас Крутыш, а не крепыш, а?» – и, аккуратно положив его, чтобы тот не сполз в море, побежал по спине Лефы к его голове.

– Вытягивай хобот, дыши через нос. Но дыши, только когда я надену тебе противогаз, я в это время дышать не буду. Будем меняться. Ты дышишь – я не дышу, ты не дышишь – я дышу. Наш товарищ уснул.

Сказав это на ухо Лефе, Жужик взбежал по хоботу и сел на него около ноздрей верхом. Сделав большой вдох, он снял противогаз и прижал его к ноздрям Лефы, прося наклонить хобот как можно ближе к поверхности воды, где морской бриз хоть как-то мог рассеять пахучее облако. Перед лицом такого потрясения родственники не заметили, как к ним приблизились касатки, которые уже сделали несколько кругов вокруг сухопутных, разрезая своими плавниками поверхность морской глади.

Проплывающая сзади слона касатка имела неосторожность всплыть и произвести вдох своим дыхалом. После такого маневра она тут же начала кашлять и чихать. Услышав это, Жужик сказал, поддерживая Лефу: «Ага, с тыла мы защищены!» Остальные касатки сразу отплыли на безопасное расстояние, и неожиданно одна из них достаточно миролюбивым голосом спросила:

– Сухопутные, вы откуда здесь взялись, вам что, на суше места не хватает?

– Нет, хватает, мы просто тренируемся, – сухо и коротко ответил Жужик.

– Вы что, спортсмены? Настоящие?

– Ну да, – в том же духе ответил Жужик, выдавливая из себя уже последний воздух, в связи с чем его голос стал сдавленным и сиплым

– Лефа, вдыхай, – уже почти шепотом прошипел Жужик, после чего снял с хобота противогаз, надел себе на мордочку и жадно вдохнул полной грудью.

– А что это от вас так смердит, хоть экологическую катастрофу объявляй? – продолжали расспрашивать плывущие неподалеку касатки.

– Товарищ наш болеет. Умирает он, вон, видишь, лежит, на континент везем с матерью проститься.

Все посмотрели в сторону Крутыша.

– А мы подумали, слон так испугался нас.

Лефа скосил на них хмурый взгляд, но ничего не сказал, терпя поддевку от хозяев океана.

– Ладно, ребята, не дрейфите, мы тоже вроде как помогаем спортсменам, вот сопровождаем китов, они плывут в Северную Америку, там заберут их, и потом обратно в Новую Зеландию. На время зоосоревнований перемирие же. Даже эти ваши двуногие, сухопутные во время состязаний воевать прекращают. Поэтому мы пока рыбкой только и лакомимся. В общем, пост у нас.

– Так через Тихий океан же короче до Новой Зеландии, – обратился уже более спокойно через противогаз Жужик.

– Да киты говорят, что тех маршрутов не знают. Попробуй подплыви, переубеди.

– Так это у них Опосскунсович дрыхнет, – внезапно выкрикнула одна из касаток, узнав новоявленного генно-модифицированного зверька.

Жужик почувствовал, как хобот под ним заходил – видимо, в легких Лефы заканчивался кислород. Сделав вдох, он снова приложил к хоботу противогаз.

– Вы так, ребята, с ним далеко не уплывете, с этим товарищем. Вы его в воду окуните, он там сразу в чувство придет. Его, когда депортировали, так и делали. Буревестники его переправляли. Он как в небе что завидит – так сразу в аут выпадал. Они поначалу сами чуть в пике после этого не уходили, а потом сообразили его в воду окунать, он там очухивался. Там, где он падал, никакой охоты не было несколько дней. Подбирали его и дальше летели. Ты к хвосту слона привяжи его. Как только он откатывается в воду, макайте, потом обратно на спину.

Жужик быстрым движением перебежал в область крестца слона, где лежал Крутыш. Он достал из своего небольшого рюкзачка кусок веревки и, привязав его к хвосту большого брата, скомандовал: «Майна!», что означало «опускай». С превеликим удовольствием Лефа засунул его и свой хвост в воду. «Вира!» – вновь скомандовал Жужик. Лефа приподнял хвост. Привязанный к хвосту Крутыш с округленными глазами жадно глотал воздух.

– Получилось!!! – замахал лапками Жужик.

– Что, что случилось, Жужик, почему я в воде, почему я привязан? – начал осознавать картину происходящих событий Опосскунсович.

– Не дрейфь, старина. Тебе просто стало жарко на солнышке, разморило, и ты уснул. Ну и чтобы ты не перегрелся, пришлось тебя привязать и окунуть. Заботимся о тебе.

Опосскунсович замолчал, но все же недоверчиво смотрел исподлобья на своих товарищей в ожидании, когда его отвяжут. Одной из прекрасных черт Опосскунсовича была возможность быстро забывать неприятности и продолжать жить без каких-либо предрассудков. Об этом прекрасно знал Жужик и поэтому без скованности и стеснения, которые могли бы возникнуть у любого от такого недоверчивого взгляда, отвязывал зверька от хвоста, так как точно знал, что его глаза скоро встретятся с миролюбивыми, добрыми, привычными, слегка скошенными глазками Крутыша. Так и было. Отвязав его, Жужик произнес: «Ну вот и все!» – после чего посмотрел в глаза Крутыша. Действительно, мокрая, сконфуженная крысиная мордочка со слипшимся мехом доверчиво и преданно смотрела на Жужика, как на спасителя.

– Спасибо, Жужик! – шмыгнув носом, сказал Крутыш. Но тут основание под ногами заходило, и послушался голос Лефы: «Все, народ, приплыли почти, мы на отмели, теперь пойдем пешком».

Действительно, континент был совсем близко. И это близость придала нашим представителям фауны новых сил, позволив в кратчайшее время выйти на сушу и отправиться к горе Килиманджаро. В такой же дружеской атмосфере они подошли к одной из возвышенностей, на которой раскинулось ледяное озеро. Это был настоящий лед, на котором была сконструирована площадка. Внутри беспорядочно носились звери разных видов с какими-то предметами, они кричали и толкались, бежали то в одну сторону площадки, то в другую, сталкиваясь между собой и бортиком. Подойдя ближе, друзьям удалось увидеть, что все бегают за одним маленьким предметом, скользящим по льду. Лефа и Крутыш с недоумением следили за происходящим.

– Это хоккей, – сказал Жужик. – Считается самым интересным и популярным зимним видом спорта. Все зависит от команды. Насколько команда сыграна, так и сыграют. Здесь один в поле не воин, – сделав паузу, он повернул голову в сторону своих товарищей, которые, ничего не поняв из сказанного, по-прежнему недоумевающе наблюдали за хоккеем. – Понятно все, – окончил Жужик, прочитав все по их лицам.

Вдруг раздался свисток, все закончили кататься и вереницей потянулись к только что открытому борту, около которого и стояли три товарища. Жужик быстрым движением сел на борт и вытянул свою небольшую лапку. Выходящие звери, сжав лапу в кулак, прикасались к вытянутому кулаку Жужика. Порой Жужику доставалось так, что его покачивало. Звери проходили с наклоненными головами, взмыленные от пота, как будто думающие о чем-то и не видевшие ничего, кроме своих мыслей. Здесь был и буйвол, и лев, и антилопы, даже бегемот, горилла, носорог и леопард. В общем, собрались все серьезные ребята Африки.

Лефа встречал и провожал всех взглядом типа: «Вы что тут делаете-то, а?», – что полярно отличалось от изменившегося выражения Крутыша. От вида таких невероятно могучих зверей, которых он никогда не видел так близко, его личико выражало, если можно так сказать, легкое смятение. Их мощное дыхание, всхрапывающие вздохи, раскатистые низкие рыки могли вселить ужас в кого угодно, тем более, что все проходящие всматривались в Крутыша, запечатлевая в его глазах выражение своих лицеморд (иначе не назовешь). Некоторые пожевывали, шевеля своей нижней челюстью, другие шевелили ею, как будто хотели вправить ее на место, шмыгали носом, сплевывали на пол и проходили мимо. Картинки менялись одна за другой, и у Крутыша начал подергиваться левый глаз. Но вот он увидел морду небольшого зверька, вроде бы с улыбкой на лице. Зверек был чуть крупней его, но по форме тела напоминал Крутыша, только его морда не была вытянута.

– Что расселись тут? – спросил неизвестный зверек. – А? – обратился он непосредственно к Крутышу, когда приблизился мордочкой.

Жужик запереживал, что такая настойчивость медоеда может привести к обычным последствиям, связанным с личностью Крутыша. Медоед же был просто раздосадован игрой, а может быть, и самим собой в сегодняшней игре, поэтому, увидев похожую фигуру, но незнакомую физиономию, решил немного сорвать на ней свою досаду. Не услышав ответа, он умышленно проник в личное пространство Крутыша и заглянул ему в глаза, чтобы, видимо, там отыскать ответ. Но в глазах Крутыша ответом и не пахло. Слегка скошенные и до того глаза Опосскунсовича стали еще ближе друг к другу на разных уровнях. При этом у самого медоеда при попытках посмотреть глаза в глаза зрачки тоже стали расходиться по осям. Медоед не только не нашел во взгляде Опосскунсовича какого-либо выражения или отклика, но и сам перестал что-либо понимать.

– Стефалд, это Опосскунсович из Северной Америки, жертва генетической ошибки, – отозвался на ситуацию галантный Жужик.

– Понятно, понаехали тут, – не оборачиваясь на обращение, ответил Стефалд. Встав по привычке на четыре лапы, раскачиваясь и подпрыгивая с высоко поднятым задом, так как на задних лапах были коньки, он побежал догонять свою команду, которая уже цепочкой заворачивала в находящуюся неподалеку пещеру, над входом которой было написано: «Тренерская Раздевалка» (видимо, в нужном месте забыли поставить точку).

– Как-как ты его назвал? – тут же придя в себя, спросил Крутыш у Жужика. – Это знаменитый бесстрашный Стефалд, который сражается с семью львами и отважно кидается на леопардов, это тот, который вообще ничего-ничего не боится?

– Ну, не с семью, конечно, – указывал всей мимикой на себя слон, влившись в беседу, – но сражаться может.

Пока между Крутышом и Лефой происходил диалог о личности Стефалда и о том, где правда, а где вымысел, Жужик уже успел надеть коньки и заскользить по внутреннему периметру хоккейной площадки. Увидев это, оба закончили разговор и поспешили тоже выйти на лед. Лефа, уже наученный горьким опытом, ступил на лед очень аккуратно, чего не сделал Крутыш, который уже шлепнулся и, распластавшись, покатился к воротам. Лефа также последовал за ним, семеня ступнями. Дойдя до ворот, он присел на лед и облокотился на ворота, сделавшись вальяжным отдыхающим туристом на горном курорте. Крутыш, встав на носочки задних лапок, пытался посмотреть в сторону тренерской раздевалки, не вышел ли оттуда Стефалд. Но из-за высокого борта не было видно пещеру, поэтому время от времени он стал даже прыгать. Но и это ему не помогало. Жужик же, дорвавшись до льда, катался кругами вокруг своих соплеменников.

Горный воздух, яркое солнце, монотонные механические звуки скользящих коньков, иногда глухие звуки из пещеры, доносившиеся до ушей Лефы, опустили его веки и большую голову. Ведь он за последнее время устал, переплывая пролив туда и обратно, пройдя сотни километров и получив массу впечатлений. Гигант погружался в сладкий безмятежный сон.

Крутыш не находил себе места, он то вставал на задние лапки, то, глядя на Лефу, тоже пытался уснуть, то подскакивал, то подпрыгивал, ведь он с рождения боролся со своим недугом – от страха выпадать в аут. Он пытался, но ничего не мог поделать: страх был бессознательный, и контролировать его он не мог. Уже находясь в Африке, он слышал о Стефалде. До его ума не доходило, как зверек, чуть больше его в размерах, без раздумья кидается в драку с тем, кто смеет на него напасть, и дает отпор любому, кто пытается обидеть его или его семью. Он даже слышал историю, как на него напали семь огромных львов, но в этом сражении Стефалд кидался на всех, поцарапал и покусал их так, что хищники бежали с поля боя, а Стефалд их преследовал. Яркие образы доблестных сражений разыгрывались в маленькой голове Крутыша и так на него влияли, что он перед варанами представлял себя Стефалдом с грозным оскалом на морде. Но увы, это было лишь его воображение. Доставшийся ему, видимо, от мамы широкий улыбающийся рот выражал не угрозу, а напротив, добросердечную улыбку. Поэтому вараны не замечали его свирепый вид и относились к нему с безразличием, продолжая как ни в чем не бывало свою охоту. Мысли о том, почему они его не боятся, не успевали зародиться в полушариях нашего героя, так как врожденный страх, доселе не изученный наукой, подкатывал из глубин его психики и парализовывал Крутыша от кончиков ушей до пяточек. А что происходило дальше, читатель уже знает. Скажем, как говорят в народе: «Гены пальцем не раздавишь».

Но вот в калитке борта показались входившие на лед друг за другом звери, начиная раскатку на площадке. Крутыш, засуетившись, прошмыгнув между некоторыми, все же нарвался на силовой прием и вылетел пулей за борт. Однако, преодолев неприятности, он высунул свою крысиную мордочку и начал высматривать Стефалда. Тот быстро показался среди массивных, снующих на скоростях хоккеистов.

– А где ворота? – вдруг вскрикнул медоед.

Из ниоткуда, как в сказке, вынырнул Жужик и, приблизившись к уху медоеда, что-то нашептал ему. Стефалд, прислушиваясь, кивал головой, соглашаясь со всем, что он говорил. После того, как Жужик отъехал, Стефалд подал знак, и все подъехали к капитану, образовав плотный замкнутый круг. Что там происходило, Крутышу не было ни слышно, ни видно. Как внезапно образовался круг из спортсменов – так же внезапно он и распался. На льду появилось множество мелких плоских камней в виде плисточек. Все начали накатывать там, где сидел, видя свои прекрасные сны, Лефа, и при помощи своеобразных клюшек начали накидывать один за одним эти камни в слона.

А Лефе снился сон – его детство, когда он играл с другими зверушками в игру «подтолкушки», и почему-то он во сне все время голил и отворачивался от них, а они тыкали его большим пальцем, а после, повернувшись, он должен был угадать, кто его подтолкнул. Когда он поворачивался к ним лицом, то видел их задорные смеющиеся мордочки, вытянутые большие и указательные пальцы… Глаза у всех были озорные, и по взгляду он не мог определить, кто бы это мог сделать. Но главное, что вводило его в замешательство, это факт, что его толкают то в один бок, то в другой. И он вроде бы видел всех перед собой, и лапы их тоже, но толчки продолжались, он ничего не понимал, и всем от этого становилось веселей и веселей, и Лефа начал ухмыляться от каждого тычка, а потом тоже смеяться от такой забавной ситуации.

Наяву же звери пытались пробить внезапно появившегося для них гипервратаря. Видя, что Лефе все равно, и даже когда он спит, ворота пробить не представляется возможным, они стали после каждого броска смеяться над этой ситуацией, а когда Лефа после каждого попадания начинал хихикать, то все сначала улыбались, а потом исходили от смеха. Особенно надрывала живот гиена: упав на лед на четвереньки, она стала ползать, закатываясь своим заразительным смехом.

От такого радостного веселья поневоле может проснуться кто угодно, и Лефа был не исключением. Пробудившись, он воочию увидел всех тех, кто играл с ним во сне, только все они стояли поодаль, а кто-то лежал, ухахатываясь. Лефа тоже смеялся, не понимая, от чего. Но смех был такой заразительный, что не оставлял никого равнодушным. Даже суровый Стефалд смеялся, также не зная, от чего.

Глава 3. Если вдруг оказался друг

Примерно в то же самое время в Южной Америке, где-то в Андах, сформировался центр по подготовке спортсменов. У подножия одного из горных хребтов обезьяны разных видов катали камни по льду и какими-то палками наподобие швабр с неимоверным усердием терли перед камнем лед, когда тот катился к скоплению других камней, находившихся от них в нескольких десятках метров. При этом тот, кто кидал камень, после броска строил гримасы, подпрыгивал и издавал нечленораздельные звуки, с воплями кусал свои же руки, после чего неимоверно подскакивал. За повадками обезьян и так интересно наблюдать, но когда они начинают переживать в азарте, то их физиономии выражают такое, что их облик описать становится весьма затруднительно.

Около них на бревне сидел ленивец и о чем-то любезно рассказывал черепахам, которые пристально на него смотрели своими невыразительными взглядами и внимательно слушали. Ленивец медленно выговаривал слова, но и черепахи не торопились куда-либо, поэтому не перебивали его. При этом они иногда поворачивали свои головы в сторону обезьян, которые бросив камень, демонстрировали очередной этюд, только без музыкального сопровождения. Каждый раз звуки были разные как по тональности, так и по частоте, что и мотивировало слушавших оборачиваться в их сторону и с недоумением смотреть на следующие пантомимы.

Время от времени мимо пробегала еще группа спортсменов, создавая небольшое дуновение воздуха и завихрение снега, который медленно оседал на их вытянутых шеях. Ни черепахи, ни ленивец не успевали проследить взглядами за лыжниками. Когда они поворачивали головы туда, откуда происходил звук скользящих лыж, там уже никого не было, а когда поворачивались в другую сторону, ожидая увидеть лыжников там, то снова никого не видели. Поэтому интерес захватывал их с еще большей силой, и они задавались вопросом: «Ну что это там такое?»

На склоне горы у этого же подножия большой муравьед спускался вниз и, зачем-то вытаскивая кактусы из снега, перемещал их, приставляя ближе друг к другу. Кактусы, конечно, там не росли, а кем-то были поставлены, а вернее, воткнуты в снег.

– С этой системой я и сам стану, как кактус, – бубнил себе под нос муравьед. Действительно, его пушистый хвост походил на кактус, но только черного цвета. Дойдя до места, где велась тренировка по керлингу, он присел на то же бревно, на котором восседал ленивец, продолжавший упоительно повествовать внемлющим слушателям.

Сказания его были о спортивных состязаниях и о том, что он тоже когда-нибудь займет свое почетное место в команде, обязательно пригодится и без его участия невозможно будет обойтись, и что черепахи тоже будут вовлечены в процесс покорения спортивных вершин. Он говорил им, ссылаясь на воздушного зверька, спустившегося к ним когда-то с неба. Невольно муравьед стал слушателем этих баек и через некоторое время неоднозначно посмотрел в сторону рассказчика, окинув его взглядом с ног до головы, после чего, цокая и мотая головой, иронично высказался: «Да, с такими скороходами весь пьедестал будет наш!»

– Зря вы ерничаете, господин муравьед, ибо только вера в себя заставляет нас идти вперед и побеждать, – повернувшись к нему, с пафосом парировал ленивец.

Начавшуюся дискуссию прервал оклик с вершины горы, куда, как вы еще, может быть, не поняли, устремили свои взгляды новоявленные спортсмены. Какая-то черная точка на белом снегу, объезжая расставленные кактусы, скатывалась вниз. Понаблюдав некоторое время за данным явлением, муравьед вновь повернулся к лектору, поскольку его стали занимать, уж не знаю чем, эти блистательные фразы о вере в себя. Все остальные также повернулись к ленивцу, поскольку, видимо, такое событие, как спуск с вершины, они видели не раз.

– Ну что вы, милейшая, я не настолько быстр, как вам кажется, – обратился ленивец к одной из черепах. Видимо, обсуждение скоростных качеств ленивца началось задолго до того, как беседа была прервана озорным окликом с горы.

– Да ты для нее просто спринтер, поскольку только тебя она может заметить, а остальных не успевает, – продолжал подкалывать муравьед, говоря о черепашке. – Но не переживайте, скоро зооспортивные игры, ребята. Поедете туда в качестве группы поддержки.

– Кстати, скоро состязания, и они будут проходить в Новой Зеландии, а как вообще туда добраться? – не обращая внимания на колкости муравьеда, беседовали между собой черепахи, обсуждая уже светскую жизнь, что царит вокруг соревнований. Животное с пышным хвостом стало им неинтересно. Однако и эта миролюбивая беседа прервалась, но только уже от стона самого муравьеда, который, онемев и вытаращив маленькие глаза, застыл в ужасной гримасе. Он показывал длинными изогнутыми когтями в сторону горы. Все сначала направили взгляды туда, куда указывали кончики его когтей, но, не увидев там ничего необычного, кроме рядом стоящих соплеменников, посмотрели в ту сторону, куда смотрел сам муравьед.

Со склона горы к ним приближалась на жуткой скорости бесформенная зеленая масса. Все обезьяны засуетились, издавая крики тревоги. За ними в панике заметались по площадке все остальные. Спрятаться было негде – ровная снежная пустошь не предоставляла такой возможности. Все стало походить на муравейник, в суете невозможно было понять, кто, куда и зачем бежит. На этом фоне выделялся только ленивец, который бежал во весь опор на всех четырех лапах. Выделялся он потому, что создавшееся вокруг него движение, которое можно было охарактеризовать как броуновское, огибало его, и он никак не попадал в скоростной режим.

Зеленое нечто приближалось, ревело, рычало и практически уже наехало на спортсменов, но вдруг из-под него стал вылетать снег, образуя снежную туманность, в которой ничего не было видно. На спортивный лагерь опустилась белая мгла, и все затихло, как будто белое безмолвие поглотило наших новых героев. Кристаллики снега осели так же резко, как и поднялись. Словно после фокуса ландшафт местности изменился: на месте, где проходил тренировочный процесс, выросло странное дерево. Оно было без листьев, неказистое, с растущими во все стороны ветвями, которые заканчивались корявыми пятилучьями. Само дерево, как ни странно, неравномерно дышало. На одной из верхних ветвей висел в свойственной ему позе ленивец, склоняя дерево своим весом, отчего оно не скрипело, а почему-то кряхтело. Как он туда попал за такое короткое время, одному богу было известно. Из-за комля дерева на ветру развевалось что-то пушистое, явно похожее на хвост. Рядом лежало зеленое нечто и издавало стонущие жалобные звуки.

– Будь проклята эта бразильская система! Мурик, я же тебя просил ставить кактусы через шесть прыжков, а не через шесть шагов, а ты что сделал? – страдающе говорило зеленое нечто. Поскольку голос уж очень походил на речь пантеры, дерево стало поворачиваться и показало свои таинственные слагаемые: основание составлял муравьед, на котором верхом восседали обезьяны, друг на друге. С раскрытыми от удивления ртами они внимательно смотрели на зеленую колючую кучу. Теперь все становилось понятно, за исключением того, как Леня, ленивец, оказался за такое короткое время на самой верхней ветке. От такого поворота гимнастическая фигура стала еще больше крениться в ту сторону, где висел Леня.

– Отцепись, – прозвучал истошный голос, видимо, обращаясь к Лене.

– Ни за что, – отвечал Леня.

– Отцепите его уже! Что вы стоите? – сказала самая верхняя обезьяна.

– Как мы его отцепим, если ты на нас сидишь?

– Руками, своими руками!

И длиннющие руки потянулись со всех сторон отцеплять с ветки Леню.

Во время этого процесса, который можно было охарактеризовать как «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», происходила беседа двух товарищей, Мурика и пантеры Панты:

– Я и так прыгал, как мог, но только ты, наверное, мерил по своим прыжкам, а не по моим. Мы же не договорились с тобой, какие шесть прыжков, – оправдывался неловко Мурик, не без сострадания глядя на Панту. Чувство вины начинало подтачивать его, и в этой болезненной ситуации несвойственное ему чувство жалости проникло в душу, на что муравьед незамедлительно отреагировал и начал двигаться в сторону Панты. Внезапно возведенная конструкция развалилась, как карточный домик. Скоординированным и проворным обезьянам не составило труда приземлиться на ноги, а вот Леня, вцепившись в одну из рук, которая для него была веткой, так и не отпускал ее, вися вниз головой.

Вся группа обезьян, видя, как Мурик, колясь об иглы кактусов, суетливо отдергивал одно растение за другим, принялась помогать ему вызволять Панту из зелено-колючего плена. Когда пантеру очистили от кактусов, и она медленными, но точными движениями терпеливо вытаскивала из себя обломленные иглы, раздался протяжный воинствующий клич. Видимо, Леня все же отцепился или его удалось отцепить и ему рассказали, что Панте нужна помощь, поэтому он, можно сказать, галопом спешил на помощь Панте, возвещая о своем скором приближении.

Тут мимо них пробежал дикобраз, от вида которого Панту подбросило и началась непроизвольная икота. Дикобраз, как обычно, ничего не замечая, выбежал на так называемое стрельбище и посмотрел на свои песочные часы, а потом вдаль. Из-за возвышенности, огибая ее, показался нанду, позади бежал альпака. Они неслись на приличной скорости, причем на лыжах. Все пристально следили за гонкой: на стрельбище всегда царило волнительное напряжение во время поражений мишеней биатлонистами. Мишени в виде небольших чурбачков располагались на стоявших поодаль валунах.

Когда к месту изготовки для поражения мишеней подъехал нанду, он так тяжело дышал, что его маленькая голова на длинной шее болталась, словно на ветру. Но он резко успокоился и снял лыжу со своей правой лапы. Подняв лапу параллельно земле в сторону мишени, он прижался головой к бедру, закрыв один глаз, потом открыл и закрыл другой, не помня, каким же глазом нужно прицеливаться. Расположение мишени менялось относительно его ноги, появляясь то слева, то справа. Не поймав в перекрестие мишень, нанду, причудливым образом вскинув крыло вверх, откуда-то из-под полы своего оперенья достал трубку, которую ловким движением прикрепил к когтистой лапе. Однако мишень упорно не появлялась в трубке, поскольку от столь стремительного забега нога нанду ходила из стороны в сторону. Но как только показалась в перекрестие мишень, нанду, не раздумывая, в один прием поменял положение ног: прицельная нога стала опорной, а из опорной ловким движением вылетел снежок. Он пролетел чуть ниже мишени и образцово-красочно, подобно маленькому хлопку, оставил на камне белоснежную отметину. Среди зрителей подобно эху пронеслось: «Уух».

– О, мама мия!!! – схватившись за голову, склонился к земле дикобраз, как это делают обычно футболисты, которые не попадают в ворота, когда они пустые. При этом иглы дикобраза распушились, отчего у Панты возобновилась прошедшая икота. Икота совпадала с тактом метаний нанду, который так и не мог попасть в мишень и все время мазал на шесть часов.

– Курок дергает, плавнее нужно нажимать, ствол ныряет, – словно мастер, заявил Леня. – Или на пару делений нужно планку поднять, – продолжал он комментировать метание нанду.

Дикобраз повернулся к комментатору и неодобрительно посмотрел. Не выдержав такой взгляд, Леня возвел глаза к небу, как будто не из его уст изливались комментарии. Но тут в сектор для метания подбежал альпака, которому было легче, поскольку он мог и целиться, и метать одновременно. Он тоже примостил к своему копыту странную трубочку и через нее прицеливался к мишеням. Но после его бросков так и не удалось не то, что найти место, куда попал снежок, но и понять, куда он его запулил, поскольку пространство впереди никаких признаков полета снежков не содержало. Это было не «молоко», как говорят стрелки, а за пределами «молока». Зрители молчали, недоуменно смотря вдаль, поскольку их ожидания услышать хоть какой-то хлопок устремились в бесконечность.

– А у этого дуло раздуто, наверное, – неугомонно продолжал комментировать Леня.

Все присутствующие уставились на него: эти слова либо были им не знакомы, либо ассоциировались с самым главным врагом – охотником. После такой чистой стрельбы-метания дикобраз, соединив пальцы передних лап в пучок, обратился к Лене, используя только ему понятные «дикообразные» диалекты. Можно было понять лишь, что речь была очень эмоциональна. Выпалив таким образом все, что он хотел сказать, дикобраз еще раз вдохнул воздух, видимо, для новой партии изречений. Но вдыхаемый им воздух остудил его, и поэтому, махнув рукой, он повернулся в сторону стрельбища.

Расстреляв весь свой боевой комплект и не поразив ни одной мишени, спортсмены принялись наматывать штрафные круги. К этому времени как-то незаметно на третий огневой рубеж подкатился тапир. Он спокойным движением оперся на все четыре конечности и из хоботка, как из пулемета, расстрелял снежками все стоявшие мишени, прихватив даже чужие. Все зрители зааплодировали столь блистательному выступлению, на что тапир, поклонившись своим почитателям, скрылся за поворотом также незаметно, как и появился. Альпака и нанду все еще наматывали круги, а когда стрельбище опустело, обезьянки Тити, Саки, Уакери, Капуцин и Тамарин взялись за свои камни и вновь продолжили тренировки. Они, как обычно, катали камни по льду, пытаясь как можно ближе поставить их к центру круга. Катнув один из камней, Тити по-прежнему издавала истошные звуки, как будто криком можно было что-то изменить. Однако камень стал странно себя вести. Сначала он без каких-либо причин стал объезжать другие камни не там, где Саки и Капуцин натирали место для движения, а потом, и вовсе прокатившись по внешнему кругу, откатывались назад, в ту сторону, откуда прикатились.

Глядя на это, Тити недоумевающе почесала затылок, а Саки и Капуцин после таких виражей, вытаращившись, с изумлением смотрели на Тити. Тамарин подошел к другому камню и не совсем уверенно взял его в руки, катнул, как всегда, в сторону других камней, находившихся около круга. На сей раз бросок был совершен в тишине. Камень проделал абсолютно такую же траекторию и остановился около предыдущего. Удивление и даже изумление на лицах приматов проявились еще очевиднее. Саки катнул еще один камень, который проделал то же самое, но, приблизившись к остальным, резко замедлился, а потом поступательными движениями втиснулся между ними, будто занимая свое, определенное место. На это обратил внимание и Леня, которого заинтересовала тишина у керлингистов. Он медленно, в своей манере, подошел к обезьянам, взял лежавший камень, приподнял его и посмотрел с обратной стороны, но тут же от испуга отдернул голову и руку, выронив камушек. Из упавшего камня показались сначала лапки, а потом черепашья голова. Черепашка пыталась встать, так как лежала на спине.

– Леня, Леня, – взахлеб бормотала черепашка. – Ты жив, ты жив!..

Леня отреагировал на знакомый голос, но его мозг не смог так быстро перестроиться, когда из камня стала проявляться фигура его подруги-слушательницы. «А не галлюцинация ли это на фоне недавно перенесенного стресса?» – подумал грешным делом Леня и, помотав головой, словно вытряхивая изображения из своего сознания, стал интенсивно тереть глаза. Нет, мираж не рассеивался, по-прежнему слышались бормотания его подруги, а ее лапки гребли воздух. На мордочке Лени нарисовалась сконфуженность. Из-под ног доносились голоса. Посмотрев вниз, он увидел вместо камней черепашек, которые взывали к нему как спасителю и вызволителю.

Приобретя столь убедительную популярность, Леня преисполнился гордости, но еще не совсем, поскольку был занят тем, что поднимал упавшую черепашку. Около Лени уже толпилась вся команда обезьян, поднимая то камни, то черепашек, примеряя их в руках, взвешивая и осматривая, при этом что-то коллективно обсуждая на понятном только им обезьяньем языке.