скачать книгу бесплатно
– Я даже не ящерица, для которой и хвост может быть лучше, чем крылья и ноги, – риторически высказался Змий.
– Не все определяется в спорте ногами, крыльями или хвостами, а еще и этим, – указал Сущ-Сущ на голову Змия.
– Головой, что ли? – выкрикнул вечно колющий еж.
– Умом! – ответил тренер и учитель. – А коли вы одна команда, вы должны быть один за всех и все за одного. Одни выступают, другие помогают – где умом, где советом.
– Да, да, он у нас умный! – прошел гул среди присутствующих.
– Конечно, он нам еще пригодится! – радостно отозвался Люсик.
– Ну, тогда, Люсик, возглавляй команду, начинай тренировки. Нужно подтянуть всем животики, повысить общие функции организма! – призывно и восторженно напутствовал Сущ-Сущ.
Люсик гордо встал во главе группы и своим радостным и счастливым ревом оповестил весь лес: «Ребята, побежали спортом заниматься!» Приспустив козырек бейсболки на глаза и откинув рога назад, он гордо побежал легкой трусцой впереди колонны. Все будущие спортсмены, а некоторые – и будущие чемпионы, потянулись в преддверии побед за Люсиком.
Глава 2. Кто ищет, тот всегда найдет
В то самое время, когда животные Сибири и Европы бежали кросс в хвой ном лесу, в Африке с песчаной горы, стоя на двух задних ступнях, закованных в деревянные лыжи, набирая скорость, несся слон. Его уши развевались на ветру, словно знамена за головой, а хобот был вытянут вперед, исполняя роль рассекателя воздуха. По крайней мере, так думал хозяин этого одного из самых удивительных органов в мире природы, подкатываясь с горы ближе к трамплину. Но задуваемый встречный ветер попадал в хобот через ноздри с такой силой, что от сопротивления воздуха животное (зверушкой назвать его было бы неловко) прилагало немало усилий, чтобы сохранить позу летящего лыжника. От такого диссонанса ускорение вскоре прекратило расти, а силы разгона и торможения стали равны. Это обстоятельство пугало строителей трамплина: инженеры-термиты, взявшись за голову, понимали, что разгона для отрыва от так называемого стола новоявленному спортсмену-прыгуну не хватит и при такой его массе что-то в конструкции трамплина явно не выдержит. Оправдывая их ожидания, прыгун докатился до края трамплина, который тут же с треском разлетелся. А сам участник происшествия, скатываясь вниз, вспахал своими могучими бивнями полосу приземления, словно бульдозер.
– Да уж, теперь эта гора подойдет только для посева риса, – сказал главный инженер-термит.
– Ты только не говори Лефе про сноуборд, слалом или фристайл, а то он тут все в каток сравняет.
– Может быть, мы ему посоветуем заняться конькобежным спортом? – тихонько под ухо посоветовал один из членов строительной команды. – Там нечего ровнять и негде врываться, а так через пару дней у нас не останется ни одной горки – ни для слалома, ни для фристайла.
– Да он и не послушает, если решил, а самое главное – и не удержишь. Да, если ему захочется летать, тут будет одна большая воронка.
– Так, давайте быстрее решать, кто ему будет предлагать, пока пыль не осела! – едва успев договорить, один из термитов поднял глаза вверх, где через туманную пыль уже появился болтающийся хобот, за которым стали проявляться бивни и голова со свисающими большими ушами Лефы. Слон, еще не отдышавшись, хотел спросить, где у них тут еще другие горки, но, увидев их сконфуженные физиономии, сам стушевался. От мощного его дыхания, исходящего из хобота, на маленьких термитов создавался сильный ветер, меняющийся в противоположных направлениях в зависимости от того, вдыхал или выдыхал слон. Благо, произрастающие травинки позволяли строителям закрепиться за них и болтаться туда-сюда, ведя диалог с ищущим себя в мире спорта слоном.
– Что-то разгона не хватило, да, ребята? – обратился к ним слон. – Может быть, чуть повыше горочку сделаем?
– Но, видите ли, Лефа, согласно строительным нормам, с учетом геодезических изысканий, а также сейсмической активности плато и необходимых согласований, для увеличения высоты нам потребуется месяцев этак несколько, – болтаясь на травинке и удерживая строительную каску на голове другой парой лапок, объяснял главный инженер, спасая спортивные сооружения. – Боюсь, не хватит срока даже начать строительство до зоосоревнований.
– Может, вам попробовать заняться конькобежным спортом на соленых озерах, там точно изысканий проводить не нужно. Тем более, вся Африка говорит о вашем маленьком родственнике-попрыгунчике, – поддержал беседу бригадир строительной бригады.
– Ты про Жужика, что ли?
– Да-да, про него, про Жужика!
– Кстати, я давно его не видел, как пришел с Занзибара в прошлом году, – ответил слон.
– Да, конечно, Лефа, Жужик подскажет, как тебе найти свой вид спорта. Ведь почти вся Африка уже определилась. Небесный прорицатель сказал тебе, что ты обязательно найдешь себя в спорте. Только горные виды тебе будут труднее даваться, уж поверь мне, старому горному строителю, – подключился к разговору ветеран отрасли, опасаясь, что Лефа обратит внимание и на другие строения горнолыжной инженерии.
– Да, что-то мне спуски не даются. Тут пробовал спуститься на бобе по желобу, так сначала почему-то боб развалился, а потом и желоб, с чего бы это? Может, мне действительно в конькобежный спорт податься? – подняв свой хобот, Лефа задумался. В связи с этим внизу тайфун угас, волнения закончились, и все строители встали на задние лапки, отряхиваясь от пыли.
– Спасибо за совет, ребята! Пойду к Жужику. Если у него получается, то и у меня обязательно получится, – сказал Лефа и, повернувшись на восток, удалился в медленно оседающей туманной пыли, сквозь которую уже стали проявляться другие сооружения для занятия лыжами и сноубордом.
– Ну, слава богу, пронесло! – сказал главный инженер.
– Летающий пушистый зверь говорил, что ты найдешь свой вид спорта, когда поймешь свое предназначение, но для чего ты предназначен – ты должен понять сам! – кричал ему вслед старый мудрый бригадир.
В облаке пыли, отдаляясь от строителей в сторону джунглей, маячил круп африканского слона, задорно трубившего в свой хобот. В противоположной стороне вверх вылетали зверушки, демонстрируя кульбиты, и падали обратно в облако пыли. Это были фристайлисты – лыжные акробаты. Кто они такие – мы вскоре узнаем.
А у Лефы все начиналось так. Мысль о поиске себя в спорте не давала ему покоя. Время шло, а он до сих пор так и не приступил к тренировкам, а остаться за бортом зоосоревнований ему никак не хотелось. Лефа был огромного роста и размера, а в душе был простым и добрым, и действовал без каких-либо условностей, не замечая, что кому-то он доставляет неудобства: ему никто не говорил, что он мешает либо что-то ломает. Не встречались пока такие животные, которые могли бы сделать слону замечание воспитательного характера.
Так и сегодня, взобравшись на холм, с вершины которого бил ключ и срывался вниз ручьем-змейкой, слон, как обычно, бестактно вклинился в команду бобслеистов, состоявшую из довольно крепких малых: бородавочника, антилопы-гну, буйвола и носорога. Лефа стал членом команды обычным способом – никого не спрашивая, невзирая на то, что боб не мог вместить его не очень-то тонкий зад. Носорог вежливо уступил ему свое место разгоняющего, с грустью в последний раз провожая свой боб.
Не имея льда в Африке, звери устроили желоб между берегами ручья: его быстрая струя зигзагами скользила по склону между камнями. После разгона, взгромоздясь не только на боб, но и на членов команды, которые, кряхтя, уперлись мордами в пол, Лефа трубил: «Оооооо!!!». Это походило на спуск по трубе в аквапарках. Не имея ни малейшего представления о маневрировании телом, переносе центра тяжести на поворотах, большой добряк на виражах трубил от восторга. После прохождения каждого изгиба скорость увеличивалась, а центробежная сила нарастала с геометрической прогрессией, так как боб разгонялся быстрее положенного, а слон давил на него своей тяжестью, сильно превышающей гарантийную нагрузку. И вот на предпоследнем повороте боб затрещал и разлетелся по желобу, а все остальные бобслеисты вылетели из него, словно игрушки из новогодней хлопушки, и их тела забарабанили о крутые берега ручья. Лефа же при этом выбил несколько массивных камней, которые, упав в ручей, перегородили его течение, образовав дамбу и перекат. В общем, желоб вышел из эксплуатации и требовал нескольких дней ремонта. «Да еще какого ремонта!..» – чесал затылок носорог, наблюдавший сверху за фейерверком от разлетающегося его любимого, им же сконструированного боба, в который он так нежно вложил душу.
– Ну вот и при… при… при… при-при-приехали! – заикаясь, еле выговорил Борданучи, бородавочник.
– Сто-сто говорись? – толком не слыша, спросил его буйвол Буля, рот и уши которого были забиты песком и галечником.
– Да ладно, ребята, падения нас только закаляют, как говорил летающий пушистый зверек! Ну, упало пару камушков, – стал поддерживать их Лефа.
– Да уж, кто не познал боли падений, тот не поймет восторженного чувства возвышения, – поддерживая беседу, с легким чувством сарказма проговорил Гну. – Да мы тут каждый день падаем и разбиваем вдребезги ЕДИНСТВЕННЫЙ боб! Подумаешь, потом нам его делать недели две. А желоб вообще после каждой попытки ремонтируем, чтобы ощутить действительную боль утрат спортивного снаряда, над которым носорог Горонос корпел десять дней. Подумаешь, мы тренироваться не будем, вместо этого неделю будем восстанавливать все разрушения, ведь нам не привыкать, правильно, ребята!? – ища поддержку, обратился он к Борданучи и Булю.
– Фейчас как фледует прочуфтфуем падение, фтобы потом, мофет быть, фкуфить флавость победы, – уже безнадежно-мечтательно ответил Буля, выплевывая до сих пор песок и гальку изо рта.
Лефа внимательно и удивленно слушал парнокопытных, наблюдая их впервые в таком ворчливом настроении. Хотя на словах не говорилось, что что-то пошло не по плану, интонации рогатых и клыкастых порождали в нем неловкость от того, что он действительно что-то сделал не так. От этой неловкости появилось некое необъяснимое для Лефы, слегка неприятное ощущение, которое мы называем стыдом, но слон, по своему простодушию, не знал такого слова. Так же он не задумывался, что причинил неудобство собратьям или поставил их в неловкое положение, пусть и по неосторожности и без злого умысла, но это совсем не радовало его товарищей. Скорейшее переключение на что-нибудь другое облегчало его состояние. Он был эгоистом, но, правда, не знал и об этом. Наверное, если бы кто-то ему объяснил, он бы так не поступал. Нет, Лефа не родился эгоистом, скорее всего, эгоизм в силу жизненных обстоятельств зародился и прижился в нем.
Так и сейчас – он отвел взгляд в сторону долины, где труженики-термиты воздвигали сеть горных массивов для различных прыжков на лыжах: фристайла, сноуборда, трамплина. При этом взгляд нашего добряка привлекла самая большая возвышенность, с которой прыгали и тренировались животные.
– Ну и ну, мне бы так! – подхватил Лефа и, ни с кем не попрощавшись и не принося извинений, уже увлеченный новой идеей, чуть ли не вприпрыжку, размахивая хоботом и мотая головой с огромными ушами, побежал в сторону летающих меньших собратьев, оставляя команду бобслеистов со своими заботами и мыслями о решении проблем, которые он же и создал, сломав им боб и желоб.
– Иди с богом, Лефа, удачи тебе! – кричала вслед вся бобслейная команда и, повернувшись к внезапно появившимся «легким неполадкам» и осмысляя, что нужно делать, чуть ли не в унисон проговорили вполголоса: «И нам всем удачи и терпения».
А Лефа, с обыкновенным душевным спокойствием, поднимался в гору, чтобы осуществить первый в своей жизни прыжок с трамплина. А поскольку он забегал на гору, мотая головой (но не в приступе ярости, а от нахлынувшего после спуска с холма прекрасного настроения), все представители местной фауны разбегались, разлетались и расползались от него подальше.
– Сейчас я произведу фурор! – трубил Лефа, поднимаясь выше в гору. Его не беспокоило состояние потревоженных им земляков, его занимало только ощущение полета.
Там, на самом верху, он каким-то чудесным образом нашел лыжи своего размера, видимо, стоявшие в качестве постамента и потому сооруженные такими большими, чтобы все их видели. Напялив эти лыжи на себя, Лефа принял указанную на стенде стойку и начал свой незабываемый спуск, перефразировав известную фразу «рожденный ползать летать не может», видимо, по глубокому непониманию ее смысла в «только рожденный ползать летать не может», и устремился вниз. Ну, а что было дальше, мы уже знаем.
Видимо, Лефа был единственным представителем африканских слонов, который проживал в северной части Африки. Раньше он выступал в цирке, но был им потерян в этом районе, оставшись проживать с другими млекопитающими, птицами и насекомыми. А так как он был единственным представителем своего рода, то все, конечно, относились к нему снисходительно, может быть, поэтому в нем и развился такой эгоизм.
Вот и сейчас слон напевал себе под нос арию Мефистофеля, идя по оазису в нужном ему направлении, невзирая на то, что он сломал какое-то строение, заставил свернуть кого-то со своей тропы. Откуда слоны знают, в каком направлении необходимо двигаться, не знает точно никто. Но ему нужно было пройти определенное количество километров, чтобы посетить своего дальнего родственника Жужика, о котором шла слава по всей Африке, что он очень быстрый и ловкий конькобежец – шорт-трекер, и равных ему нет. Само слово «шорт-трек» Лефе, конечно, ни о чем не говорило, но он точно знал: если у родственника получилось, то и у него получится занять достойное место в этом виде спорта.
Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но никак не наоборот, но вот наконец слон дошел до большого соленого озера, целиком покрытого плотным слоем соли, выступающей в качестве льда, на котором уже тренировались конькобежцы. По большому кругу раскатывались страусы, гепарды, зебры, окапи, гиеновидные собаки, большой куду и геренук, но Жужика среди них не было. Рассматривая медленные аккуратные движения спортсменов, которые раскатывались по соли (хочется сказать «по льду», уж так она похожа на лед, когда плотная), Лефа не увидел никакой сложности в их движениях: «Все то же самое, как прыгать с трамплина, – думал он, – согнуть корпус параллельно плоскости, на которой стоишь, согнуть в коленях конечности – лишь переставляй себе ноги и все».
– Да что тут делать, – сбегая с возвышенности между кактусами, затрубил Лефа, – это же раз плюнуть! Ха, сейчас я вам покажу, как надо!
Но только ступив на натертую до блеска соль, наш герой взлетел (конечно, о полете он и мечтал) – да так, что его массивные ступни оторвались от поверхности, вскинувшись вверх на доли секунды и задержав его тучный зад в равновесии и покое. Такой полет продолжался пару мгновений, а затем его конечности распластались на соли вместе с телом. Да уж, полетом это было назвать трудно.
– Так точно никто не умеет, Лефа, тебе бы на фристайл, цены бы тебе не было, – увидев комичную фигуру, смеялись спортсмены.
– Да нет, мне посоветовали заняться конькобежным спортом. Говорят, что у Жужика получается, и коль он мой родственник, может, и у меня получится.
– Странно, кто тебе такое посоветовал? Лефа, ты подумай, где Жужик, а где ты?! Жужик – это талант, можно сказать, гений спортивно-природной мысли. Но, правда, хоть он и считается конькобежцем, но у него дисциплина немного другая, он же шорт-трекист, – еле выговорив последнее слово, нерешительно сказал геренук, обернувшись к своим соотечественникам с вопрошающим взглядом, – а мы простые конькобежцы.
– Ну, если у него получается, то и у меня получится, мы же родственники, – встав и отряхнувшись, ответил Лефа.
Все, переглянувшись, дружно промолчали, разведя руками и понимая, что Лефа сейчас на их катке начнет что-то делать, а это означало наступление катаклизма, пусть и не планетарного масштаба.
– Конечно, получится, – пытаясь убедить его во имя спасения своего катка, говорили звери, – у Жужика же получается!
– Ну давайте, я хоть чуть-чуть попробую, у вас вон сколько открытого и свободного места.
– Да мы бы рады, с превеликим удовольствием, но видишь ли, у нас нет коньков подходящего для тебя размера. Ведь на соли можно кататься только на коньках, иначе будешь постоянно падать на поворотах.
Все оглядывали свой выстраданный каток, который был отшлифован терпеливым трудом, и вроде бы не видели, что может сломать здесь Лефа, поскольку была одна скользящая плоскость, но внутреннее чувство подзуживало: Лефа начнет пробовать кататься – ничего хорошего не жди!
– Ведь можно что-нибудь придумать, – не мог угомониться Лефа в предвкушении, он все же хотел попробовать – медленно, переставляя ступни, как ему представлялось, изящно двигаться на большой скорости.
Он взглянул на коньки, надетые на лапы и копыта собратьев, потом посмотрел на свои стопы, и даже для него стало очевидно, что они могли налезть только на его коготок. И это мягко было сказано, потому что мы назвали коготком то, чему больше подходит слово «когтище».
Вдруг большой куду, глядя на слона, посматривающего на их спортивный инвентарь, обратил внимание на бивни Лефы, а вернее их заостренные концы, которые, до того времени неподвижные, сливались с цветом соли и были практически невидимы. Ему тут же представилось, как Лефа падает головой вперед, а его бивни, словно плуги, врезаются в соль, сформированную столетиями в такой прекрасный плотный слой, и превращают его в рассыпчатую рыхлую массу. Повернувшись к уху страуса, большой куду в ужасе от своего воображения мог вымолвить только одно слово: «Бивни, бивни, бивни!»
Страус же, поддакивая и кивая головой, соглашаясь со всем, что говорили, вторил: «Да, бивни, бивни! А что – бивни?» – и тут же обратил внимание на остроконечные, прямо-таки загнутые бивни Лефы, и какой-то комок внутри быстро поднялся вверх до самого подбородка по всей длине его шеи и медленно стал спускаться вниз.
– Что? Что? Что мои бивни? – скосив глаза, уставился на них Лефа. – Да они мне только для защиты, вы же знаете – я никого не трогаю!
– А тебе от кого защищаться-то, Лефа? – спросил его гепард. – Ты на себя смотрел? Ты одними ушами можешь отмахиваться, но только от москитов, динозавров-то сейчас вроде нет. Кто на тебя нападет, если все разбегаются только от твоего вида, особенно когда ты шевелишь ушами!
– Точно, а зачем они мне нужны, ведь я их никогда не использую. Только, если что, для торможения, когда падаю. Вот тут на днях катился с горки, так если бы не бивни, не знаю, куда бы вообще укатился, – радостно вспомнил Лефа.
– А с горкой-то что стало? – беспокоясь, спросил геренук, по-прежнему переживая за каток.
– Да так, немножечко пыль поднялась, ну… незначительно, и все.
– О, тебе точно нужно к Жужику, там у него тоже, говорят, пыль коромыслом стоит во время тренировок, – спешно добавил страус. – По какой-то системе южноамериканской тренируется.
– Да, я же к Жужику и шел, пойду-ка к нему, там точно себя найду!
– Конечно, конечно, Лефа, ступай себе, ступай, – наперебой уговаривая, настаивали конькобежцы.
– Ладно, раз коньков нет, так и быть, пойду, проведаю… – и Лефа браво зашагал в сторону Занзибара.
Так, легким шагом Лефа дошел до восточной окраины Африки и уперся в Индийский океан. Вдалеке в синей дымке маячил Занзибар. Там, думал Лефа, наверное, Жужик, отрешившись от всех, занимается своими тренировками: «Раз он нашел себя, значит, и я себя найду». С такими мыслями слон в буквальном слове плюхнулся в воду и, подняв свой хобот, как перископ подводной лодки, поплыл в направлении своей надежды.
Через несколько часов марафонского заплыва Лефа наконец сошел на землю, но шагать почему-то у него не получалось. Ноги продолжали грести, но теперь уже воздух и землю, что со стороны выглядело забавным.
Кое-как пройдя несколько километров по суше, он встретил черепах и обезьян колобусов. На его вопросы, где тренируется Жужик, они показывали головами вглубь острова. Продвинувшись еще, он услышал где-то вдалеке истошный вопль: «Приготовсь! На раз, два, три – открывай!». С той стороны, из подлеска, откуда доносились убедительные громкие команды, внезапно и сломя голову, оглядываясь назад, бежали животные. Лефа от удивления поднял брови и заспешил в ту сторону, откуда были слышны команды… Откуда ни возьмись, в его ногу врезался незадачливый колобус.
– Что происходит? – тревожно спросил его Лефа, дружески обняв за плечи своим хоботом.
– Жжжужик… начинает… специальные тренировки, – ответил колобус и, смахнув с плеча хобот, побежал без оглядки дальше.
Недоумевающий Лефа продолжил свой путь к неизвестности. Не доходя до песчаных комьев, которые лежали на возвышенности среди редколесья, он резко остановился. Причиной такой остановки был раздавшийся вопль: «Открывай!!!».
Из-за комьев поднялось облако пыли, которое то удалялось, то приближалось зигзагообразно. Раздались клацанье зубов и рыкоподобные звуки, которых Лефе за свою жизнь не приходилось еще слышать. Он немного оторопел и даже привстал, навострив свои огромные уши и выставив слегка согнутый хобот вперед. В этих воплях и истошных криках он узнавал знакомые нотки голоса Жужика, но что это за другие звуки, и почему все убегают, и почему вокруг пыль? Все это не на шутку встревожило Лефу и, встрепенувшись от внезапно нашедшего ступора, он с боевым настроем и суровым выражением морды-лица, нахмурив брови, взбежал на холм и заглянул за песчаные комья, служившие, как потом стало понятно, некой преградой.
По достаточно утоптанной зигзагообразной тропе вприпрыжку, прижав уши, несся во весь опор тушканчик Жужик. Тропа поворачивала в разные стороны, иногда пересекаясь с другой тропой, образуя тем самым непонятный лабиринт. На этих виражах Жужик действительно демонстрировал чудеса эквилибристики, входя в повороты так, будто на него не действовали законы физики. Чуть дальше Лефа увидел облако пыли, которое то расходилось, то соединялось, словно так же двигалось по лабиринту. Через несколько секунд после промчавшегося мимо него Жужика выбежала стая варанов, которые разбежались на перекрестке в разные стороны ему наперерез. Когда Жужик внезапно оказывался на перекрестке с глазу на глаз с пресмыкающимся, он так ловко, какими-то неимоверными качаниями тела, на большой скорости уходил от варана, что тот смыкал свою пасть совсем в другой стороне, не там, где его впритирку огибал Жужик. Такая картина продолжалась несколько минут. Ошарашенно Лефа наблюдал за бесподобными шныряющими движениями Жужика.
Добежав до конца своего вычурного лабиринта и упершись в тупик, Жужик спрятался за валун, вытянув из-под него только свой небольшой хоботок. Сразу же подоспевшие вараны также собрались в тупике, вытягивая раздвоенные языки. Они пытались уловить запах Жужика, и природное чутье их не обманывало. Головы всех варанов были повернуты в сторону нашего ловкого спортсмена, откуда слышалось дыхание запыхавшегося бегуна. Медленными, но неуверенными шагами они потянулись к валунам, при этом осматриваясь по сторонам, как будто чего-то опасаясь. Их языки уже потянулись к тому месту, где спрятался Жужик, как вдруг, откуда ни возьмись, перед их мордами что-то свалилось. Это был какой-то зверек. Расправив свой хвост, зверь, оскалил свою пасть, и уставился на них своими скошенными глазами. На что вараны слегка только отдернули головы, и, не обращая внимания на угрожающую пантомиму, продолжили свое движение. От этого не известное ученым животное резко изменилось и, закатив глаза, распласталось в конвульсиях на камне, а затем, приоткрыв рот, испустило последний дух и замерло. У варанов, которые стали пробовать языком воздух после увиденного, тут же возник рвотный рефлекс, и они, разбегаясь в разные стороны, стали высовывать свой язык наружу, как будто очищая его, что то сплевывали и мотали головой. Словом, картина наблюдалась нелицеприятная.
Тем временем Жужик вышел из своего укрытия и спокойным шагом прошел мимо жутких рептилий, на которых было жалко смотреть. Налицо у них были признаки какого-то удивительного отравления, что не вполне укладывалось в голове Лефы. Да и Жужика было не узнать: на его голове была странная маска с длинным хоботом. Он легкими и ловкими движениями вприпрыжку взобрался на песчаный валун, около которого стоял Лефа, и сняв уже на вершине свою странную маску, с задором обратился к слону: «Здорово, брата-а-ан!» При этом он обнял своим хоботком гигантский хобот Лефы. Слон ничего не мог сказать, потому что находился в изумлении и под впечатлением от увиденного и только иногда хлопал своими ресницами.
Да, Жужик относился к отряду прыгуньковых – небольшим зверькам, которые по своей природе и генетическим данным относятся к родственникам слонов. Вот такая интересная мать-природа: откуда со временем выйдет и куда зайдет, не могут сказать даже великие ученые.
– Ну ты что, братан, не признал? – еще раз обратился к Лефе Жужик.
– А это кто? – спросил Лефа, указывая хоботом на безжизненное тело зверька с пушистым хвостом.
– Это Опусскунсович, относится к скунсам, но не совсем скунс, так как наполовину опоссум. У нас такие в Африке не живут, его депортировали с Северной Америки, говорят, жизни никому не давал. А я его приютил, обогрел. Оказался неплохой малый, ну есть небольшие нюансы, но я их решаю с помощью этого, – и показал на свой противогаз.
– А с этими, с ними что? – Лефа указал на варанов.
– Да эти сейчас расползутся, у меня в пещере для них все, что надо, имеется, они знают об этом. В общем, почти дрессированные, одним словом – хладнокровные пресмыкающиеся, но тоже помогают мне тренироваться по бразильской системе. Кстати, здорово помогают! Короче, у нас тут командная работа, и каждый отвечает за свое.
Лефа слышал Жужика, но не слушал, поскольку не мог оторвать взгляд от лежащего тела зверька, настолько он был поражен тем, как этот удивительный североамериканец преставился. И почему его терзали эти мысли? Жужик продолжал рассказывать о своей системе тренировок и о промежуточных результатах. Он описывал ярко и красочно, порой уходя в себя, не глядя на Лефу. А Лефа неосознанно, руководствуясь своими слоновьими инстинктами, в это время пошел в сторону лежащего зверька, желая хоть чем-то или как-то помочь ему. Подойдя, он инстинктивно поднес свой хобот к жертве тренировок, планируя либо растормошить его, либо поставить на ноги. Но как только он поднес к нему хобот, вдруг услышал обеспокоенный голос: «Лефа, нет, не надо!» Но было уже поздно. Страшно смердящий запах, исходивший от зверька, дошел до рецепторов Лефы и уже несся в головной мозг. Словно нашатырь, запах ударил Лефе в голову, но только это было в несколько раз хуже. Такого скверного запаха ноздри животных Африки не знали. Резко отпрянув и откинув назад голову с хоботом, Лефа сел на пятую точку и начал считать звездочки, появившиеся у него перед глазами. Словно в тумане, он увидел перед собой Жужика, в его удивительной маске, который щелкал пальцами перед его глазами. «Лефа, Лефа!» – доносилось до слона, – «Давай, встаем, выходим!»
Такого удара Лефе держать не приходилось. «Вот звезданули так звезданули», – думал Лефа, разглядывая кружащиеся над ним звездочки. Но как бы не отвлекали его звездочки, мелькавшие перед глазами, он вдруг почувствовал какое-то просветление в своем уме:
– Да, ребята! Так, наверное, и бывает с хамами и эгоистами, когда в качестве назидания судьба натыкает их на чей-нибудь крепкий кулак, после чего их безудержная наглость улетучивается раз и навсегда, – задумчиво произнес Лефа неожиданно мудрую для него фразу.
Именно так, дорогие читатели, произошло и с Лефой, который чудным образом изменился, оказавшись на пятой точке из-за своей самонадеянности и неумения слушать других.
– Что, что это было, что со мной? – слегка покачиваясь, Лефа поплелся за Жужиком, который, держа его за хобот, вывел из сети лабиринтов за песчаные комья. Тут великан вдохнул и стал приходить в себя, шевеля ушами, словно опахалом, нагнетая на себя волны свежего воздуха.
– Понимаешь, Лефа, хоть вараны и помогают мне тренироваться, ведь на фоне опасности я вырабатываю ловкость и маневренность, но они иногда заигрываются – рептилоиды же, сожрать могут. И когда мне приходится совсем туго, на помощь приходит Опосскунсович. Он перед ними начинает типа помирать понарошку и при этом непроизвольно до того дурно пахнет, что даже варанов, которые и без того жрут всякую дрянь, начинает тошнить. А когда очнется – нормальный парень, и всегда говорит, что не может быть, чтобы он вонял, начинает нюхать свою шерсть. Когда он лежит без сознания, его нос, видимо, привыкает и перестает что-либо чуять, но шерсть-то пропитывается запахом. Приходится терпеть, он ведь член команды и не раз спасал мою жизнь. В общем, друг и неплохой парень. Ты же тоже не без изъянов, – рассказывал Жужик о своем пахучем товарище.
– То есть он не умер и не болен? – переспросил Лефа.
– У них, видимо, в Северной Америке принято так, – неуверенно продолжал Жужик, – если какая опасность – падают замертво и начинают смертноподобно вонять, потом очухиваются и – как ни в чем не бывало. А когда округу отравят, встают и спрашивают, что случилось, что такое? Иногда так долго расспрашивают кого-нибудь, что тот, пытаясь не дышать, падает от недостатка воздуха. Но лучше упасть, чем вдохнуть. Поэтому, когда начинаются тренировки, все стараются держаться подальше, боясь наткнуться либо на варана, либо на Опосскунсовича – так его нарекли в нашем ареале.
Видя, что Лефа смотрит уже в его сторону и кивает, что свидетельствовало о том, что контуженный уже стал отходить, Жужик решил сменить тему разговора.
– После того как наука огласила результаты последних исследований о нашем близком родстве, меня вообще тут все зауважали. Но я не хочу, чтобы меня уважали только за то, что я родственник самого большого и сильного сухопутного животного. Я сам хочу добиться успеха, вот тренируюсь по бразильской системе, может, это принесет плоды к соревнованиям. Да что я все время говорю, ты как сам, расскажи о себе, целый год не виделись!
– Да не могу найти себя в спорте. Что только ни пробовал, ничего не получается, а как у тебя – точно не получится. Смотри, ты насколько меньше меня, а бегаешь в два раза быстрее, а если я разгонюсь с твоей скоростью, то на повороте меня так занесет, что понесет, ууу… – он покачал головой, представляя. В его голосе чувствовалась обреченность.
– Уныние, Лефа, это грех, ищи себя, стучи в двери, ведь поиск себя – это тоже жизнь, ее познание. Отрицательный результат – тоже результат. Преимущество имеет тот, кто достаточно рано сделал ошибки, на основании которых можно сделать выводы, какой-то представитель двуногих сказал. Они, конечно, ничего не понимают в жизни, но от них тоже можно чему-то поучиться, они, хоть и самые молодые представители матушки-эволюции, но в жизни кое-что смыслят. Ведь такими темпами, как они живут, передохнут скоро. Да бог с ними, передохли бы сами – нас же еще за собой потянут.
Жужик помолчал, призадумавшись, и продолжил:
– Что это я о мрачном. Спорт очень многогранен, и твои качества еще пригодятся где-нибудь, не унывай! – сказал он Лефе, поддерживая его и выводя из удрученного состояния.
– Скажем так, система подготовительных тренировок закончилась, пора почувствовать лед. Вот хорошо, что ты пришел сейчас. Опосскунсович отойдет, и мы отправимся на континент. Как раз подумывал, как перебраться. На Килиманджаро есть еще настоящий лед, заодно в высокогорье улучшим аэробные возможности организма перед стартом.
