Принц Фейри/The fae princes

«Лучшие орехи в Неверленде».

Не спорю.

– Тебя это устраивает? – Спрашиваю я его.

– Это просто замечательно.

Сгущаются тучи, скрывая свет с городской площади. Я поворачиваю обратно к дороге.

– Надеюсь, бог сохранит тебя, старик. Было бы жаль потерять эти вкусные орешки.

Стражники у ворот дворца фейри пропустили меня без каких-либо проблем. На самом деле, они выглядят довольно подавленными.

Полагаю, это не так уж неожиданно, учитывая, насколько они неумелы в своей работе.

Но когда я вхожу во дворец через южные ворота, я лучше понимаю, почему они не справляются со своими обязанностями.

Во дворце царит хаос.

Не тот хаос, который вы можете увидеть, как торнадо или отрубленная голова. Более спокойный вид. Как гудящая энергия толпы, собравшейся вокруг бомбы и ожидающей, когда она взорвется.

Никто не кричит, но у меня складывается отчетливое впечатление, что все безмолвно кричат.

Все еще держа в руке чашку с орехами, я направляюсь в тронный зал, проходя мимо групп фейри. Большинство из них одеты по-королевски – в пальто, расшитые золотой нитью, или в платья, расшитые драгоценными камнями.

Что само по себе тоже не является чем-то необычным. Я провел много времени при королевских дворах, и некоторые из них всегда были одеты сногсшибательно. Ремальди никогда никуда не ходили, выглядя менее чем неприлично богатыми.

В последний раз, когда я был во дворце фейри, там было больше сдержанности, как будто они привыкли одеваться повседневно и надевали все самое лучшее только тогда, когда им нужно было произвести впечатление или отпраздновать.

И если они не были заинтересованы в том, чтобы произвести впечатление на приезжий островной двор, то во что же они одеты сейчас?

Я останавливаю проходящую мимо фею с крыльями цвета жемчуга и в темноизумрудном платье, расшитом нитками в тон.

– Где ваша королева? – спрашиваю я ее.

Девушка куда-то спешит, и первое, что отражается на ее лице, – это раздражение. А потом она замечает мою окровавленную и изодранную в клочья рубашку и стискивает зубы в глубокой гримасе.

И тут ее взгляд останавливается на моем лице.

В хороший день мое лицо может открывать двери и ноги.

Испуганный вздох вырывается из горла девушки, и ноги пытаются унести ее прочь.

Я хватаю ее за запястье и притягиваю к себе, и испуганный вздох превращается в громкий выдох.

– Не так быстро, маленькая фейри.

Я не знаю, сколько ей на самом деле лет. У фейри загадочный возраст, такой же, как у меня. Ей может быть семнадцать или половина восьмисот.

Но, судя по тому, как дрожит ее тело в моих объятиях, я склоняюсь к первому. Она достаточно взрослая, чтобы слышать обо мне, и достаточно юная, чтобы бояться меня.

– Где ваша королева? – Я повторяю.

– Я полагаю, она в тронном зале, милорд.

Милорд. Боже милостивый. Как старомодно. Формально я барон Уинтерленда, потому что ел врагов короля, и он подарил мне этот титул. Но эта маленькая фэйри этого не знает.

– Крокодил – это хорошо, – говорю я ей, а затем наклоняюсь и понижаю голос. – Или зверь.

Мимо пробегают несколько слуг с корзинами фруктов в руках. Я смотрю мимо девушки, чтобы увидеть, что происходит в большом зале. Все заняты. Почти никто не сплетничает, а это настоящая валюта любого двора.

– Вы готовитесь к торжеству? – Я спрашиваю.

Девушка кивает, и ее крылья быстро трепещут у нее за спиной.

– Сегодня вечером. Да, мой… я имею в виду… Крокодил, сэр.

Я ослабляю хватку.

– Тогда продолжайте. Возможно, мы увидимся вечером, – Я показываю ей зубы, и она, взвизгнув, убегает прочь.

Празднование объясняет более изысканную одежду, но что, черт возьми, они празднуют?

В большом зале ничего не изменилось. Гобелены те же – на нескольких изображены боги фейри в разных вариантах. Сражения, пиры и разгулы. Ковер, устилающий зал, такой же, как и во время моего визита к Ремальди.

Что-то не так.

Я иду по ярко-красному ковру несколько шагов по коридору, пока не оказываюсь перед закрытыми двойными дверями тронного зала. Здесь нет охранников, охраняющих королеву.

Ручка слишком большая и тяжелая. Бронза, как я догадываюсь. В моей руке она холодная. Когда я нажимаю на рычаг, механизмы внутри громко лязгают, а затем дверь скрипит, когда я толкаю ее внутрь.

Я обнаруживаю, что тронный зал пуст, за исключением королевы.

– Я сказала, оставь меня! – Ее голос эхом разносится по похожему на пещеру пространству. Комната, возможно, и находится под землей, но это гигантский купол с потолком из переплетенных виноградных лоз и светящихся фонарей.

Стоя ко мне спиной, она, должно быть, думает, что я какой-то простой слуга или стражник.

Я закрываю за собой двери и делаю шаг.

Королева разворачивается, ее крылья бьются за спиной, ноги в тапочках отрываются от каменного пола.

– Я сказала… – Ее крик снова заполняет пространство, слова возвращаются эхом, когда она резко обрывает себя.

Крылья замедляются, ноги возвращаются на пол.

– Крокодил.

– Нам нужно поговорить.

– Не сейчас, – Она отворачивается от меня и идет к бару. Там уже стоит откупоренная бутылка вина «фейри», а рядом – бокал с какой-то жидкостью внутри.

Феи любят свое вино, но их королева никогда его не пробует.

Она наполняет бокал наполовину и опрокидывает его.

Я спускаюсь по ступенькам.

– Для королевы, собирающейся устроить праздник, ты, кажется, не в лучшем настроении.

Она фыркает, снова наполняя бокал.

Атмосфера в зале напряженная, и на секунду я позволяю эмоциям пробудить во мне старые воспоминания о том времени, когда у меня была сестра, когда я был старшим братом, который должен был защищать ее.

Королева прислоняется к барной стойке, упираясь локтями в столешницу. Я обхожу комнату. Здесь не происходило никаких серьезных сражений. Столы стоят вертикально, стулья задвинуты под них. Гобелены здесь тоже целы, железные канделябры на стене на месте, внутри них мерцает магия.

Так что же случилось, что королева фейри превратилась в клубок нервов и страданий?

И тут я понимаю, что кое-что не так.

Трона больше нет.

Я поднимаюсь на возвышение, чтобы осмотреть помещение. Обнаружение иллюзий – дело не из легких, но, только что наевшись, я уверен, что смог бы заметить одну из них, если бы очень-очень внимательно присмотрелся.

Но здесь нет ничего, что привлекло бы мое внимание.

Просто пустое место там, где раньше был трон.

Трон, на котором была печать Создателей мифов. Известно, что тайное общество использовало темную магию, чтобы помочь людям занять трон и/или удержаться на нем.

– Тилли, – говорю я. – Пожалуйста, скажи мне, что ты не…

Боковая дверь в тронный зал с лязгом открывается, и входит Динь-Динь.

Так, так, так.

Она улыбается мне, словно ожидала застать меня здесь. Без сомнения, она подслушивает за дверью.

Динь-Динь пересекает комнату и обнимает меня, принося с собой запах темной магии, ветивера и волшебной пыли.

– Крокодил. Зверь. Человек со многими именами, – Она отстраняется и складывает руки перед собой. – Я помню, как однажды встретила тебя в Даркленде. Ты помнишь? Тогда тебя знали под твоим настоящим именем. О, что это было? – Она хмурится, размышляя.

– Назови мое истинное имя, и я проглочу тебя целиком.

Она заливается смехом.

– О, Крокодил, ты такой забавный, – Она успокаивается и позволяет своим крыльям оторвать ее от пола, так что мы с ней одного роста.

Я смотрю через ее плечо на королеву фейри, которая съеживается.

– Глупая девчонка, – говорю я. – Что ты наделала?

– Она сделала то, что нужно было сделать, – Динь-Динь пролетает слева от меня, загораживая Тилли. – Моя дочь не могла править без руководства кого-то более сильного, чем она. Поэтому она и лагуна воскресили меня. Остров всегда дает то, в чем мы нуждаемся, – Она широко улыбается, и все ее тело светится, как фонарь. – И теперь я здесь, чтобы помочь ей исправить ее ошибки.

Это красноречивые слова, которые человек использует, когда говорит резкие вещи.

Мне не нужно смотреть на Тилли, чтобы понять, что у нее идет кровь, даже если на ней нет видимой раны.

И вот теперь я слышу настоящий беззвучный крик.

– И как ты планируешь это сделать? – Я спрашиваю.

– Объединив Неверленд, конечно, – Она позволяет крыльям уносить ее прочь, хотя находится всего в футе над землей. Несомненно, крылья – это демонстрация силы. Я не умею летать. Пока что.

– Прости, ты сказала «Объединим Неверленд»? – Я спускаюсь с возвышения.

Динь-Динь, наконец, расправляет крылья и опускает ноги на каменный пол. Она рядом с дочерью, но не со своей дочерью, и Тилли с трудом сглатывает, ее взгляд устремлен вдаль.

– Моим сыновьям всегда было предназначено править, – говорит Динь-Динь. – Это было их право по рождению. Я верну их домой и сделаю истинными правителями фейри и Неверленда, и у Питера Пэна не будет иного выбора, кроме как последовать за ними.

Там есть что распаковать.

Охренительно много всего.

Я достаю сигареты и зажимаю одну изо рта, зажигая огонек зажигалки.

– Во дворце не курят, – говорит Динь.

– Попробуй меня остановить, – говорю я ей и прикуриваю, делая глубокий вдох.

Я в эпицентре ужасной бури, а я не захватил с собой дождевик.

Когда зажигалка захлопывается, Тилли вздрагивает, и у меня щемит сердце.

– Ваша дочь – королева, – подчеркиваю я. – Если вы планируете сделать своих сыновей королями, что с ней будет?

Динь протягивает руку, чтобы убрать волосы с лица дочери, и Тилли вздрагивает.

– Я уверена, мы сможем найти для нее какое-нибудь занятие.

Глава 7

Кас

Нэна коллекционировала интересные вещи и людей. Когда я был маленьким, она познакомилась в Дарлингтонском порту с молодым человеком по имени Лафайет, которого сразу же взяла под свое крыло и поселила во дворце.

Волею судьбы или волеизъявления он оказался на Семи островах, покинув царство смертных на одном из многих кораблей, сбившихся с курса. Неверленд был его третьим островом, и он сказал Нэне, что до сих пор он был его любимым.

Предположительно, он был одним из протеже Джорджа Вашингтона и, как и Вашингтон, считал себя стоиком. Одной из его любимых фраз была «amor fati», или любовь к своей судьбе.

Его корабль сбился с курса, он покинул свой мир и оказался в другом, и все же он воспринял это как грандиозное приключение.

Любовь к своей судьбе.

Иногда я думаю об этих словах.

Для этого нужно всего одно решение. В какой-то момент это может показаться незначительным или несущественным. Но это одно незначительное решение может изменить ход всего.

Что было бы с нашими жизнями, если бы Пэн не убил мою мать? Или что, если бы мы не убили нашего отца, чтобы защитить нашу сестру и наше право на трон по праву рождения?

Что, если бы я не лег спать прошлой ночью на левую сторону, а вместо этого спал в гамаке? Увидел бы я сначала маму, а не Пэна?

Что, если бы наша сестра не прогнала нас?

Я не могу любить свою судьбу, когда меня переполняют сожаления и «а что, если».

Нэна любила повторять, что ты должен отпустить все, чтобы достичь того, к чему стремишься. Я знаю, это было похоже на принцип стоиков. Он был полон мудрости, чтобы сделать хаос в мире управляемым.

Но я не могу, Нэна.

Я не могу отпустить тебя, если хочу защитить Дарлинг и своего брата, и, черт возьми, даже Пэна и Вэйна.

Но почему-то посещение дома моего детства с намерением проникнуть в хранилище и украсть мои крылья кажется мне предательством. Что это еще одно доказательство того, что наша сестра была права, изгнав нас.

Что мне нельзя доверять.

Можно ли это исправить? Этот разрыв между нами? Могу ли я вернуть свою младшую сестру?

Я бы хотел, чтобы Нэна была здесь и направляла меня. Иногда она говорила нам, чтобы мы вытащили головы из задниц и просто делали то, что нужно. Но иногда она усаживала нас и заставляла заплетать косички из сладкой травы, а сама рассказывала старые истории или мифы о богах. Башу понравилась история о Голубой Сойке, боге-обманщике, и Астерии, богине падающих звезд. Я любил их всех, потому что мне нравилось слушать, как Нэна рассказывает о них.

Прямо сейчас мне не помешала бы ее мудрая мудрость. Но я бы удовлетворился ее присутствием, даже если бы она молчала.

Чтобы поразвлечься, я скажу, что собираюсь на могилу Нэны.

Он хмурится, глядя на меня. Мы давно там не были, но он кивает и говорит, что я тоже пойду.

– Мы собираемся прогуляться, чтобы проветриться, – говорю я Уинни и Вейну.

– Не подходите слишком близко к территории фейри, – предупреждает Вейн. Как будто мы можем сейчас столкнуться с Динь-Динь.

От одной мысли о том, что наша мать воскреснет из мертвых, у меня по спине пробегает холодная дрожь.

Мы с братом молча выходим из домика на дереве и направляемся через лес по нашим любимым тропинкам, которые мы обычно оставляем для бега. Мы идем ровным шагом, но не торопимся. В конце концов, мы идем навестить мертвую женщину, и она будет ждать.

Когда мы покидаем территорию Пэна, чувство опасности усиливается, и мое сердце учащенно бьется под ребрами. Нэна похоронена на кладбище, предназначенном только для королевской семьи, так что нет причин беспокоиться о том, что я могу с кем-то столкнуться.

Почему-то я все еще на взводе.

Когда мы подходим к границе между лесом и лугом, мы с Башем останавливаемся.

Снег падает ленивыми хлопьями, покрывая луг белым покрывалом. Мы с Башем одеты не для холода, только в футболки и штаны, которые надели перед отъездом, но холод еще не коснулся меня.

Думаю, я слишком разгорячен гневом и разочарованием.

Уверен, алкоголь тоже помогает.

Я делаю шаг вперед, и снег тает под моими ногами, оставляя идеальный отпечаток того места, где я был.

Баш кладет руку мне на предплечье, останавливая меня.

Он наклоняет голову в сторону холмистой местности. Там есть несколько надгробий, на многих из них из грубого камня вырезаны символы и имена. Они рядами усеивают ландшафт, так что сначала я не замечаю фигуру в дальнем конце, где находится могила Нэны.

Я смотрю на своего близнеца.

У фигуры крылья цвета морского ушка.

Наша дорогая сестренка.

Осмелимся ли мы? Спрашиваю я своего близнеца.

Он оглядывает пейзаж. Я смотрю на горизонт. Из-за снега трудно разглядеть что-либо на расстоянии, но мир погружен в тишину, и я не слышу жужжания крыльев.

Баш кивает мне и делает шаг вперед вместе со мной.

Мы покидаем безопасное место в лесу и поднимаемся на холм. Здесь нет ограды. Никаких указателей, указывающих на места захоронения фейри. Только ряды надгробий в честь погибших.

Старейших членов королевской семьи хоронили ближе всего к лесу, где земля более ровная и участки гораздо легче определить.

Чем дальше мы уходим, тем моложе становится кладбище, и чем дальше мы уходим, тем отчетливее я слышу журчание Таинственной реки по ту сторону холмов. Мы с Башем провели много дней, плывя вниз по реке обратно во дворец фейри, приводя в порядок кожу, а наши лица обгорали на солнце. Фейри, работавший в лазарете, создал мазь для защиты от солнца, но мы с Башем никогда ею не пользовались. А Нэна колотила нас своей любимой деревянной ложкой, когда мы возвращались обожженными.

Налетает ветер, кружа снежинки вокруг нас, пока мы взбираемся на невысокий холм и наконец оказываемся на месте захоронения наших ближайших предков.

Тилли стоит к нам спиной, но я знаю, что она чувствует нас.

Она стоит перед могилой Нэны, безвольно опустив руки. На ней нет ее обычного королевского наряда. Никаких украшений, драгоценностей или короны.

Просто девушка с распущенными волосами, оплакивающая бабушку, которая давно умерла, в плаще, накинутом на шею, длинный шлейф которого развевается под порывами ветра.

С чего, черт возьми, начать, когда так много нужно сказать?

– Что ты сделала, Тил? – Спрашиваю я.

Ее плечи опускаются, и она поворачивается к нам. Видно, что она плакала. Ее щеки все еще мокрые, а глаза покраснели, но ей удалось сдержать слезы.

Вместо этого, они блестят в ее глазах.

Она делает глубокий вдох.

– Я сделала то, что нужно было сделать, – В ее голосе нет дрожи. Никаких сомнений или сопротивления. Но я знаю свою младшую сестру. Она также научилась стоицизму у Нэны, но Тилли всегда шла гораздо дальше и воплощала это слово в жизнь.

Если она не будет проявлять эмоций и будет носить свою решимость как броню, она станет сильнее. Никто не сможет причинить ей боль.

Какой же одинокой она, должно быть, себя чувствует.

Как это душераздирающе.

Баш и я сделали все, что, по нашему мнению, было необходимо, чтобы защитить Тилли, но, думаю, мы каким-то образом сделали ее еще более уязвимой.

Были и лучшие способы заботиться о ней. Мы были слишком ослеплены собственными интересами, чтобы ясно видеть.

– Как тебе удалось вернуть ее? – Баш отрывается от меня и огибает наше семейное кладбище.

Я знаю, что он делает. Он загоняет Тилли в угол, чтобы лучше видеть луг внизу. На случай, если кто-нибудь решит устроить на нас засаду.

Тилли расправляет плечи и подбирает полы плаща, поправляя плотную ткань, чтобы она не спотыкалась о ее ноги. Умный ход, сестренка.

– Я сделала подношение лагуне, – признается она, высоко подняв подбородок.

Мы с Башем встречаемся взглядами через открытое пространство между нами. Нам не нужно разговаривать, чтобы знать, о чем думает другой.

Я не удивлен этой новостью. Все еще удивлен ее глупостью.

В конце концов, наш отец был уже на пороге смерти, когда мы убили его, потому что он отправился в лагуну в поисках мести.

– Что ты ей дала? – Спрашиваю я ее, рассматривая то, что вижу. Она отрезала руку? Нет. Палец? Что-то еще, чего я не вижу?

При мысли о том, что моя сестра пожертвовала чем-то важным ради воскрешения нашей злой матери, у меня скручивает желудок.

– Зачем ты просила об этом? – Обведите вокруг могилы Нэны бордюры. Тилли теребит свой плащ и отступает на шаг, пытаясь помешать ему зайти ей за спину.

Ее челюсть сжимается, когда она стискивает зубы.

– Чтобы найти способ победить Питера Пэна раз и навсегда.

Меня наконец пробирает холод, и я дрожу.

Я думаю, что у Питера Пэна теперь очень много слабостей. Дарлинг – его самая большая слабость. Затем Вейн. Может быть, даже Баш и я.

Эти слабости пробиваются сквозь его защиту.

Но я думаю, что моя мать – тоже одна из его слабостей. Но другого рода.

Она – клинок, который всегда ранит, когда ему нужно, чтобы кто-то другой истекал кровью.

Теперь лезвие нацелено на него, и я не знаю, знает ли он, как увернуться от его острого лезвия.

Какая-то часть меня всегда считала, что то, как он убил мою мать, было проявлением трусости, когда он произнес слова, которые никогда не следовало говорить фейри.

Он сделал это, потому что это был единственный способ, которым он мог порезать ее, не поранившись при этом сам.

Динь-Динь – это еще и слабость Питера Пэна, потому что я думаю, что в глубине души ее предательство – одна из его самых глубоких ран. Та, которая еще не зажила.

Когда его собственное оружие обернулось против него, это разбило его гребаное сердце.

Пэн притворяется, что у него нет сердца, но он любил мою мать, хотя, как мне кажется, любить ее было гораздо легче. Возможно, она была даже его первой любовью. Ту, которой он щедро одаривал после того, как выбрался из лагуны, мальчик без имени, без истории и без матери.

Каким-то образом Динь и Пэн пережили долгие годы любви, прежде чем поняли, что их любовь друг к другу была другой.

Тогда пути назад не было. И теперь пути назад нет.

Вопрос в том, какого хрена лагуна дала Тилли то, о чем она просила, если она так сильно любит Пана? Когда она буквально родила его? Это не имеет смысла.

Я думал, что когда он вернул себе свою тень, его отношения с островом были хорошими. Я думал, остров хочет, чтобы он вернулся на свой трон, чтобы тень была в его распоряжении.