Принц Фейри/The fae princes

Но Питер Пэн… Если мы были фигурами в ее игре, он был призом.

И что она чувствует к нему теперь, когда жива? После того, как он убил ее?

Это плохо.

Это очень плохо.

Что, черт возьми, сделала лагуна и почему, черт возьми, она это сделала?

Сначала Балдер, а теперь Динь-Динь.

Я поднимаюсь обратно по лестнице и вхожу в дом, пересекая чердак. Я останавливаюсь у бара и протягиваю руку, хватая бутылку ближайшего виски. Это яблочный купаж из мира смертных с зеленой этикеткой и золотой крышечкой. Это не самое лучшее, но сойдет. Я опрокидываю пустой стакан, наливаю на два пальца ликера и опрокидываю его обратно.

Сначала сладость обволакивает мой язык, затем огнем обжигает горло. Когда ликер оседает у меня в желудке, некоторые эмоции рассеиваются, и я, наконец, могу разобраться в них.

Гнев преобладает.

Кас подходит ко мне сзади.

– Налей мне еще.

Я подчиняюсь и протягиваю ему. Он быстро осушает его и с шипением выдыхает, проводя тыльной стороной ладони по губам.

– Что это, черт возьми, такое?

Уинни и Вейн входят следом за нами, затем Питер Пэн.

Он выглядит так, будто увидел привидение. Живое, дышащее привидение.

Все вот-вот изменится.

Блять, все.

– Это явно ловушка, – говорит Вейн и машет мне пальцами, чтобы я налил ему тоже выпить. Я ставлю в ряд несколько бокалов на барной стойке и наливаю в них изрядную порцию ликера.

– Конечно, это ловушка, – отвечаю я и протягиваю ему стакан. Он отпивает половину обратно. Его волосы в беспорядке, несколько темных прядей свисают на лоб и перед глазами. Несмотря на то, что он потерял Темную Тень Даркленда и теперь у него есть Темная тень Неверленда, на его глазу все еще виден старый шрам от тени Даркленда, три глубоких пореза над правым глазом, глаз полностью черный.

Возможно, у него все еще есть шрамы, но он изменился. Я просто пока не уверен, как именно. Или что это значит для нас.

Теперь он делится с Дарлинг чем-то, чего не знают остальные, и я не могу сказать, дошло ли это до его сознания. В любом случае, он всегда был высокомерным придурком.

Может, я и не замечу, если он станет еще более высокомерным придурком.

Дарлинг стоит в углу комнаты, скрестив руки на груди. Она еще почти ничего не сказала. Что, черт возьми, тут можно сказать? Моя мать убила своего предка только потому, что любила Питера Пэна.

Дарлинг любит Питера Пэна.

Я люблю Дарлинг, и мой брат тоже.

Динь-Динь должна уйти. Она, должно быть, уже что-то замышляет. Она, наверное, во дворце.

– Черт, – выпаливаю я. – Тилли.

Темный взгляд Каса пронзает меня, его глаза прищурены, руки скрещены, как у Дарлинг. Они больше всего похожи, если бы мне пришлось мерить нас всех меркой. Добрый, мягкий и свободный с одной стороны. Жестокий, подлый и порочный с другой.

Мой близнец может быть жестоким, но он предпочитает быть нежным, если ему это сходит с рук.

Наша дорогая мать скрутит Тилли, говорю я Касу на нашем языке фейри.

Мы очень долго боролись против нашей сестры, королевы фейри, но это кое-что говорит о моих истинных чувствах, когда первое, о чем я могу подумать, – это спасти ее от нашей собственной матери.

Наша младшая сестра не ровня Динь-Динь. Она никогда такой не была.

Но пошла бы наша сестра добровольно или нам пришлось бы вытаскивать ее из дворца, брыкающуюся и кричащую?

Это для твоего же блага, сказали бы мы ей. Поверит ли она нам в конце концов? Мы убили отца за то же самое, и посмотри, к чему это привело.

Динь сказала, что попросила Тилли отменить наше изгнание и вернуть нам крылья.

Добрая воля. Ха. Больше похоже на чушь собачью.

Мы с Касом оба хотим вернуть наши крылья.

Больше всего на свете.

Больше, чем Дарлинг?

Я знаю, о чем ты думаешь, говорит Кас.

Нет, ты не хочешь, я спорю.

Я вообще знаю, о чем я думаю?

Искушение – проклятая штука.

Кас и я – единственные два человека в этой комнате, у которых нет тени и крыльев. Мы прикованы к земле, хотя все, чего мы хотим, это летать, черт возьми.

– Говорите громче, принцы, – говорит Вейн и опустошает свой бокал. Когда он отставляет его в сторону, его подбитый глаз блестит. – Сейчас не время для секретов.

Кас вздыхает и прислоняется к барной стойке.

– Мы хотим вернуть наши крылья.

– Она лжет. – Пэн проходит дальше в комнату. – Я всегда мог читать Динь. Легче, чем большинство. И она лжет. Она не просила у твоей сестры твои крылышки. На самом деле, я готов поспорить, что она даже не советовалась с Тилли о том, чтобы вернуть тебя.

– Они продолжают размахивать этой морковкой перед нами, – говорит мой близнец. – Меня это уже чертовски достало».

– Я знаю. – Пэн проводит рукой по волосам и начинает расхаживать по чердаку. Его шаги медленные, но обдуманные.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю его.

Повернувшись к нам спиной, он говорит:

– Я никогда не спрашивал тебя – где твои крылья? Как бы ты их вернул?

Мы с Касом переглядываемся. Нэна привила нам глубокое убеждение, что ктолибо за пределами фейри не имеет права знать наши обычаи. Но Питер Пэн – такой же Неверленд, как и мы, и, в любом случае, нас изгнали, так что я не уверен, что правила все еще действуют.

– Вообще говоря, – начинаю я, – если летающий фейри теряет свои крылья в наказание за проступок, крылья сжигаются. Но королевская линия освобождена от этого наказания, поэтому крылья хранятся в хранилище в волшебном сосуде. Мы не знаем, какой сосуд выбрала наша сестра.

Отодвигаясь от стойки, Кас продолжает.

– Вернуть их нам – это просто подарить нам сосуд. Именно дарение этого сосуда разблокирует связующую магию на нем, тем самым восстановив наши крылья.

– Когда ты в последний раз был в этом хранилище? – Спрашивает Пэн через плечо.

– Годы и годы, – отвечаю я.

– Насколько сложно было бы найти сосуд? – Он поворачивается к нам, как только добирается до Дерева Никогда. Попугаи этим утром притихли, но жукипикси то появляются, то исчезают, наполняя затененные ветви мягким золотистым светом.

– Хранилище огромно, – отвечаю я.

– И заполнено, – добавляет Кас.

– Но это не было бы невозможно, – говорю я. – Мы бы поняли это, когда почувствовали.

– Что ты предлагаешь? – Вейн встречает Пэна посреди чердака. – Проникнуть во дворец фейри, в их хранилище и украсть их крылья? Крылья, которые хранятся в каком-то неизвестном магическом сосуде, в то время как весь двор фейри находится над нами, возглавляемый мелкой королевой фейри и ее воскресшей злой матерью?

Пэн некоторое время смотрит на Вейна, а затем сует сигарету в рот и крутит колесико зажигалки, пламя разгорается. Он подносит огонь к сигарете и затягивается, затем захлопывает зажигалку. От долгой затяжки, которую он делает, уголек между ними ярко разгорается, пока они продолжают смотреть друг на друга сверху вниз.

После долгого выдоха дыма Пэн говорит:

– Да.

Вейн отворачивается.

– Ради всего святого.

– Даже если мы вернем себе крылья, – говорит Кас, – нам все равно придется иметь дело с нашей матерью и Тилли.

Пэн делает еще одну затяжку, и пепел отлетает от его сигареты, кружась, падает на деревянный пол. Кажется, я не могу его сейчас понять. Не то чтобы его всегда было легко читать. Я просто хочу, чтобы он хоть раз что-нибудь выдал.

– Я обещал тебе, что помогу тебе вернуть их, – говорит он. – И я должен сдержать это обещание. Динь будет знать, что это единственное, что будет мотивировать тебя, и хотя я знаю, что ты выбрал свою сторону, и эта сторона – я, я также знаю, что бы я сделал, если бы столкнулся с таким же искушением. – Ты намекаешь, что мы предпочли бы тебе нашу немертвую мать и наши крылья? – Спрашивает Кас.

– Ты намекаешь, что откажешься от своих крылышек? – Парирует Пан.

Кас хмурится и отводит взгляд.

Конечно, все гораздо сложнее, но, если разобраться, есть один неоспоримый факт: мы действительно хотим наши гребаные крылышки.

Мы хотим летать. Мы хотим снова почувствовать себя единым целым.

Пэн, Вейн и Дарлинг все могут подняться в небо, а то, что мы с Касом застряли на земле, нарушило равновесие в нашей группе.

Мы не говорили об этом вслух, никто из нас. Но это существует между нами, как трещина, рассекающая землю, четкая линия, которая отделяет нас от них.

Групповая динамика иная, власть меняется. И что это значит для нас? Я чертовски уверен, что никогда не ожидал, что у Дарлинг будет тень. Не то чтобы я мог держать на нее зла. Она не стремилась заполучить это. Она жертва обстоятельств.

Но это все равно не меняет фактов.

На лестнице раздаются шаги. Шаги не человека, а волка. Когти Балдера громко стучат по дереву, когда он направляется к нам.

Идеальное время.

Когда он достигает чердака, он не обращает ни на кого из нас внимания. Вместо этого он направляется прямо к Дарлинг, обходит ее один раз, прежде чем сесть на корточки рядом с ней, макушка его головы на уровне ее талии.

Я подхожу к нему.

– Что ты знаешь о лагуне, которая вернула нашу мать из мертвых?

Балдер смотрит на меня снизу вверх, его янтарные глаза сияют. Дарлинг зарывается пальцами в его шерсть, почесывая его, и он тонет в ее прикосновении.

– Теперь ты молчишь, да?

Его глаза закрываются.

– Мы не собираемся получать ответы от собаки. – Вейн опускается в одно из кожаных кресел и ставит ботинки на низкий столик. – Но, чтобы нам всем было ясно, я думаю, что это хреновая глупая идея, и если близнецы хотят летать, я рад помочь. Я сброшу тебя с края Маронерс-Рок. Тогда ты действительно полетишь.

– Не будь говнюком, – говорю я ему.

Он садится прямо.

– Что говорит этот смертный, Уин? О дураках.

Она присаживается на корточки рядом с Бальдером, и он толкает ее носом под подбородок.

– Обмани меня один раз, позор тебе. Обмани меня дважды, позор мне.

– Это то самое. Сколько раз твоя сестра дурачила тебя?.

Я пересекаю комнату и скидываю его ботинки со стола, чтобы сесть на край.

Упершись локтями в колени, я наклоняюсь к нему. Он хмуро смотрит на меня.

– Послушай, Темный. Что бы я предпочел: обосраться, привязать Дарлинг к своей кровати и трахать ее, пока она не закричит, или иметь дело с моей матерью-нежитью и коварной сестрой? Очевидно, я хочу первое. От второго у меня болит голова. Но когда-то давно у тебя тоже была сестра.

Он наклоняет голову, линия его челюсти твердеет, глаза сужаются.

– Осторожно, принц.

– Но ты совершал сомнительные поступки, чтобы отомстить за нее.

– Да, отомстил, – повторяет он. – Она была уже мертва.

– А если бы ее не было? Если бы она была жива, что бы ты сделал, чтобы спасти ее? – Мой голос срывается, и хотя я думал, что перестал испытывать какие-либо чувства к Тилли, мое тело выдает правду. Слезы жгут мне носовые пазухи. – Ты бы спас ее, даже если бы это было от нее самой?

– Моя сестра никогда не пыталась убить меня, – указывает он.

– Если бы она прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как ты превращаешься в мудака, она могла бы это сделать.

Он бросается на меня. Мы переваливаемся через край стола и падаем на пол. Он на мне, воздух становится темнее, кружится вокруг него. Он отводит руку назад и опускает кулак, но я опережаю его на секунду и создаю иллюзию, которая превращает меня в Дарлинг. Этого достаточно, чтобы сбить его с толку на долю секунды, заставить подтянуться. Достаточно долго, чтобы я успел обхватить его ногой и отбросить назад. Я вскарабкиваюсь на него сверху и заношу кулак ему в челюсть.

– Прекратите! – Кричит Дарлинг.

– Плохой удар, – говорит Вейн и ловит мой второй удар. Его хватка сразу же становится сокрушительной, и боль пронзает мою руку.

– Как будто ты когда-либо играл честно, – отвечаю я и сжимаю кулак левой рукой. Он тоже это улавливает, поэтому я ударяюсь лбом ему в лицо. Кровь хлещет у него из носа.

От силы мои зубы клацают, а медный привкус покрывает мой собственный язык. – Пэн! – кричит Дарлинг. – Сделай что-нибудь!

– Позволь им подраться, Дарлинг, – говорит Кас. – Они иногда так делают.

– Это не значит, что все в порядке.

Зажав мои кулаки в своей хватке, Вейн перекатывает нас и одерживает верх. Он наносит удар в мою челюсть, который отзывается эхом прямо у меня по позвоночнику.

Он разворачивается для следующего удара, когда гибкая фигура налетает на него, отталкивая его от меня.

Я сажусь прямо, когда темнота заполняет чердак, скрывая серое небо и светящихся жуков-пикси.

– Остановись, – говорит Дарлинг, и ее голос звучит жутким эхом. Она сидит верхом на Вейне, его спина прижата к полу. – Или я уберу пол вместе с вами обоими.

Вейн свирепо смотрит на нее, но я не могу удержаться от смеха.

Дарлинг поворачивает свои черные глаза в мою сторону, ярость запечатлелась в промежутке между ее бровями.

– Прости, Дарлинг. – Я поднимаю руки, чтобы показать свою невиновность. – Я не сомневаюсь в тебе. Но видеть, как такая слабая девушка, как ты, расправляется с Темным – это практически комедийный скетч.

Дарлинг слезает с Вейна, и тот встает на ноги. Кровь все еще течет у него из носа, и он вытирает ее костяшками пальцев. Это оставляет пятно у него под нижней губой.

– Это именно то, чего хотела бы Динь-Динь, не так ли? – Глаза Дарлинг из черных становятся ярко-зелеными. – Мы ссоримся друг с другом, а близнецы отдаляются от нас. – Ее внимание переключается на меня, и уголки ее рта опускаются от настоящей боли.

Дарлинг волнуется? Вот черт. Я не знаю, почему она сомневается во мне.

Я подхожу к ней, во рту все еще ощущается яркий привкус крови, и заключаю ее в объятия. Ее легко проглотить. Она вдвое меньше меня, почти девочка.

– Я тебя не брошу.

Она тает во мне и обнимает меня за талию.

– Это твоя мать. – Ее голос едва слышен, приглушенный моей кожей. – И твоя сестра. Они или эти засранцы. Как ты можешь выбирать?

– Может, мне и не придется.

Дарлинг отстраняется, но ее руки все еще обнимают меня. Ей приходится запрокинуть голову, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Пэн не хотел выбирать, – напоминает она мне. – И посмотри, к чему это его привело.

Поверх головы Дарлинг я нахожу Питера Пэна. Сейчас он у окна, смотрит на мрачное небо Неверленда.

Никто лучше Питера Пэна не знает, какой хитрой может быть моя мать.

Он волнуется?

У меня отчетливое ощущение, что он волнуется.

Глава 5

Питер Пэн

Я не могу заставить слова Динь перестать отдаваться эхом в моей голове.

Все то время, что я провела там, внизу, с духами лагуны, ты слышал много любопытных вещей о мифах и мужчинах, и о мужчинах, которые думают, что они мифы.

Мужчины, которые думают, что они мифы.

Это было нацелено на меня. Я знаю, что так и было. На что она намекала? Что я не тот, за кого себя выдаю?

Снег все еще падает из густых темных облаков за окном лофта, и в воздухе чувствуется несомненный холод.

Я думал, что устранил эту проблему.

Предполагалось, что возвращение тени исправит все, включая Неверленд. Но остров снова кажется далеким. Тише, чем мне бы хотелось.

Почему, блять, идет снег?

Почему остров вернул Динь?

Есть и другие слова, которые снова и снова шепчутся в глубине моего сознания:

Король Неверленда.

Король Неверленда.

Получивший свет, пойманный в ловушку тьмы.

Ты слышишь нас сейчас, Король Неверленда?

Я думал, что духи в лагуне предупреждали меня о моей склонности к насилию и жестокости. Что я не мог продолжать оставаться бесчувственным и безразличным.

Дарлинг была моим светом. По крайней мере, я так думал.

Так почему, блять, в Неверленде тьма?

Почему мне кажется, что он где-то далеко?

Позади меня Дарлинг зовет меня по имени, но я едва слышу ее из-за шума в ушах.

Мужчины, которые думают, что они мифы.

– Питер?

Я вырываюсь из задумчивости.

– Не называй меня так.

Дарлинг хмурится, глядя на меня снизу вверх.

– А как тебя называть?

Я отворачиваюсь к окну и наблюдаю, как вихрь снежинок подхватывает восходящий поток.

– Динь зовет меня Питером.

Возможно, я пробыл на земле Неверленда дольше, чем Динь-Динь, но каким-то образом ее возвращение превратило меня в мальчика. Я неопытен и уязвим.

От прикосновения руки Дарлинг к моему предплечью у меня по спине пробегает холодок. Не из-за холода, а из-за резкого контраста ее тепла.

– Тогда просто выпей.

Я снова сглатываю. У меня пересохло во рту. Мне нужно выпить.

Что пыталась сказать мне лагуна? Предупреждали ли меня духи о том, что это произойдет? Пропустил ли я подсказки, потому что был слишком чертовски высокомерен, чтобы слушать?

Возвращение Динь ощущается как еще один удар предупреждающего колокола.

– Мы собираемся разобраться с этим, – говорит Дарлинг. – Если мы будем держаться вместе и…

Близнецы снова спорят с Вейном, пытаясь решить, что делать, как подойти к этой новой проблеме. Каждый день что-то новое.

Когда мы отдохнем?

– Мы не поедем во дворец, – говорит Вейн.

– Да, мы такие, – Я поворачиваюсь к ним. Хватка Дарлинг ослабевает, и мне сразу становится холоднее из-за этого.

– О чем, черт возьми, ты думаешь? – Спрашивает Вейн.

Когда я встречаюсь с ним взглядом, в нем читается беспокойство. Но это уже не только из-за меня. Он беспокоится о Дарлинг. Беспокоится, что я сошел с ума, и что я собираюсь подвергнуть опасности и ее тоже. Возможно, он прав. Может быть, я не знаю, какого хрена я делаю.

Но я также знаю, что ничего не могу поделать.

В прошлый раз я ничего не сделал, а Динь убила первую из рода Дарлинга.

Мы все сейчас здесь, потому что я ничего не сделал.

– Мы идем во дворец, – говорю я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Я не потерплю возражений. – Если мы не пойдем, мы будем выглядеть слабаками. И я знаю Динь лучше, чем кто-либо из вас. Если мы проигнорируем ее, это только вдохновит ее на жестокость.

– Поход во дворец подвергает нас всех риску. – Вейн указывает на Дарлинг. – Она – наша слабость, и эта чертова фея это знает. Она будет использовать ее против нас. Это может быть не прямолинейно. Это может быть даже не очевидно. Но так или иначе, она разделит нас, и мы все рискуем потерять Дарлинг. И если эта фея поднимет руку на Уинни, я клянусь гребаным богом…

– Я знаю. – Я обрываю его, потому что знаю, к чему это ведет, и я не хочу думать об этом. Мысли об этом душат воздух в моих легких, сжимают мое сердце, пока оно не угрожает взорваться.

Вейн прав – Дарлинг – наша слабость, и Динь знает это.

Но она не собирается причинять ей вред прямо у нас на глазах. Динь-Динь играет в тени. Она враг, который получает нездоровое удовлетворение, заставляя нас гадать, где и когда порежет нож.

В чем же веселье, если мы видим, что оно приближается?

– Мы идем во дворец, – говорю я и направляюсь в холл. – Мы принимаем приглашение, чтобы подавить агрессию Динь-Динь. Мы притворимся, что загладили вину, потому что, по крайней мере, это позволит нам легко получить крылья близнецов. И если мы не добьемся их легким путем, у нас будет больше возможностей добиться их трудным путем.

В начале коридора я останавливаюсь и поворачиваюсь к ним. Близнецы сидят в баре и пьют. Вейн в нескольких шагах, ближе к Дарлинг, чем кто-либо другой.

Я завидую ему.

Завидую им всем. У Каса есть Баш. У Вейна есть Дарлинг.

Очень, очень давно у меня была Динь-Динь.

В такие моменты воспоминания всплывают на поверхность. Большинство моих воспоминаний исчезло или похоронено. Я не хотел вспоминать первую Дарлинг, а мысли о Динь вызывали только чувство вины и сожаления.

Я вдруг слышу ее смех и вижу, как она пробирается по мелководью лагуны, ее крылья светятся за спиной.

– Можно я буду твоей феей, Питер? – спросила она.

– Ты знаешь, что не можешь быть моей феей, Динь, потому что я король, а ты обычная фея.

– Ты глупый болван. – Тогда она рассмеялась и пнула брызги воды в мою сторону.

Когда нахлынут воспоминания, за ними всегда следует горе.

Динь-Динь была моей лучшей подругой, сколько я себя помню.

И если бы моя лучшая подруга могла отвернуться от меня…

– Мы идем во дворец, – говорю я им. – Будьте готовы незадолго до захода солнца.

И затем я оставляю их обсуждать, какой я, без сомнения, глупый болван.

Глава 6

Рок

Несмотря на все свои недостатки, Неверленд – это место, где много волшебства и волшебных вещей, а волшебные вещи могут помочь зверю найти пропавшую любимую девочку.

Поэтому я начинаю вычеркивать некоторые вещи из списка.

Питер Пэн, возможно, знает, как найти Венди.

Королева фейри, возможно, знает еще лучше. В конце концов, она пригласила меня на этот остров, пообещав поделиться секретами, и, хоть она рассказала мне один, их было больше.

Беда в том, что я не знаю, как она справилась после битвы с Питером Пэном, его Потерянными мальчиками и его пугающей любимой девочкой.

Может быть, королева фейри мертва. Может быть, секреты были утеряны.

Но если у зверя есть контрольный список, ему нужно следовать, и, о, смотрите, королева фейри следующая в списке.

Я решаю заехать в город, прежде чем отправиться на территорию фейри. Дом капитана стоит на вершине холма, так что он может любоваться своей территорией сверху. С этой точки обзора видно, что погода в Неверленде сегодня отвратительная. Тем не менее, в городе по-прежнему оживленно. Людям есть что продать и нужно испечь, независимо от того, идет снег или нет.

Я иду на запах свежеобжаренного арахиса к городской площади у залива. В центре площади разбит небольшой парк с фонтаном. Фонтан представляет собой каменную статую капитана во всем его великолепии, устремленного взглядом к горизонту.

За все эти годы я обнаружил общую черту у мужчин, которые возводят статуи по своему подобию: хрупкость.

Ирония судьбы, действительно.

По всей площади расставлены переносные тележки, на которых продают хлеб, украшения и волшебное вино. Воздух наполнен криками, смехом и какими-то предположениями. Огромное количество глаз устремлено в темное небо.

Я сразу замечаю тележку с арахисом и направляюсь к ней. Рядом с ней стоит сутулый старик. В дальнем конце стоит поднос, уставленный бумажными стаканчиками со свежеобжаренным арахисом.

– Старик, ты привел в восторг старика, – Я хватаю стаканчик.

Продавец арахиса оглядывает меня с ног до головы.

– Вы не старый.

Я разламываю скорлупу большим и указательным пальцами.

– Ты мне льстишь. – Я кладу внутренности в рот, зажимаю их между коренными зубами и практически достигаю оргазма прямо здесь, на городской площади. – Чертов ебаный ад. Ты знаешь, как поджаривать орехи.

Он прищуривает взгляд из-под широких полей кепки газетчика. Она перепачкана арахисовым маслом и грязью. На нем джинсовая рубашка, что довольно странно, учитывая, что джинсовая ткань существует только в мире смертных. Конечно, всякие безделушки и шлюхи стекаются на острова из многих стран, и я полагаю, что джинсовая рубашка имеет не меньшие шансы, чем развратная шлюха.

Хотя я предпочитаю шлюху джинсовой одежде. Я с удовольствием засовываю свой член во влажную, теплую дырочку. Не то чтобы в жесткие штаны.

Я вскрываю еще одну скорлупку.

– Ты случайно не знаешь, где я могу найти Венди Дарлинг?

– Кто? – Старик переступает с ноги на ногу, его стоптанные ботинки шаркают по булыжной мостовой.

– Венди, Дарлинг, – говорю я громче.

Он качает головой.

– Жаль.

Снегопад усиливается, покрывая булыжники мостовой.

– Ну и погодка, а? – Я разбиваю еще одну скорлупу, и осколки падают на снег у моих ног.

– В Неверленде никогда не бывает снега, – сообщает он.

– Как ты думаешь, в чем причина?

Старик снова переступает с ноги на ногу, и тележка стонет, когда он опирается на нее, используя как опору.

– Мой дед говорил, что плохая погода – это когда бог пытается нам что-то сказать.

– И что, по-твоему, он пытается нам сказать?

– Что мы в полной заднице.

Я смеюсь и глажу старика по голове.

– Ты просто прелесть.

– Ты собираешься заплатить за это? – Он указывает на пакет с арахисом в моей руке.

– Ты собираешься заставить меня?

Его правая рука начинает дрожать. Он быстро прячет ее за спину. Он не смог бы заставить меня, даже если бы захотел.

Я роюсь в кармане, достаю монету и бросаю ему. Он, может, и старый, но ловит ее легко, хотя это движение едва не выводит его из равновесия. Он протягивает ладонь, чтобы рассмотреть монету. Это в два раза больше, чем то, что он нарисовал белой краской на своей тележке с арахисом. Прямо рядом с арахисом Поттера. И еще: