скачать книгу бесплатно
Я буквально вижу будущее, когда новостные полосы запестрят заголовками типа того, что человека, вообще-то, нет, есть один Сверхчеловек, или точнее – бессмертный сверхорганизм, а мы все – просто клетки в нем, хотя и он не бессмертный, но срок его жизни несравним с жизнью отдельных клеток…
Но вот теперь в самом деле непонятно, умираем ли мы, когда умираем?.. Ведь вся наша жизнь записывается в общий организм! Но можно ли это считать жизнью, если твое «я» исчезает, растворяясь в миллиардах таких же, как и ты?..
Если у нас все получится, а шансы есть, то будет создана новая наука, что рассматривает человечество, как единый организм, типа муравейника. С общим разумом, что пока непостижим нам, простым муравьишкам.
Возможно, это и есть то, что называется Богом.
А прогресс, цивилизация, культура – просто рост и взросление Сверхорганизма. И эти наши мучительные ломки на пути к открытости и безлживости – понятные и естественные шажки к сингулярности, где все станет явным.
Еще до сингулярности станем открытыми друг другу полностью, без этого не войти в новый мир… вернее, сами не пустим туда закрытых. И тогда, как наивно считаем, создадим и соединимся в единую информационную цепь, хотя на самом деле продублируем ее и на другом уровне, уже рассудочном, а не темноматерийном.
Я плавал в темном теплом пространстве, даже видел некий свет, словно бы проникающий сквозь стенку живота матери, наслаждался счастливым бездумным существованием, и вдруг острая мысль пронзила такой болью, что охнул и едва не ухватился за сердце. Еще не уловил глубины и важности, но уже рухнул в бездну полной безнадеги, трагичности и боли. Перед внутренним взором сперва всплыл Древний Рим, родись я в то время, обсуждал бы с глубокомысленным видом положение вольноотпущенников, выступление сенаторов насчет войны с Ганнибалом, не имел бы представления о других странах, помимо Римской империи, знал бы мизер, но был бы уверен, что знаю очень много…
Затем та же мысль перебросила на тысячи лет вперед, я не могу даже вообразить далекое будущее, но чувствую, что с этим моим мозгом и моим развитием мог бы обсуждать многомерность пространства в новых вселенных, внимать выступлениям сенаторов насчет создания искусственных червоточин в антимирах, знал бы тысячи вселенных, микро– и мегамиры, иные измерения, все успевал бы и во всем разбирался бы… но живу сейчас и здесь, намертво всаженный в это тело, которое никак не покинуть. Более того, если это непрочное тело почему-то умрет, а причин могут быть тысячи, то умру и я, а это так несправедливо…
Почему я должен погибать всего лишь из-за того, что порвался мой костюм?
Как вселенский глас, зазвучал страшный могучий голос, меня грубо сжали за плечи, наконец я разобрал слова:
– Шеф, очнись!.. Шеф, выходи оттуда!.. У меня аппаратура с ума сходит!..
Захлюпала вода, Кириченко приподнял меня и усадил, уперев спиной о стенку ванны, передо мной то возникали, то пропадали его блестящие жгучим любопытством и тревогой глаза.
– Шеф!
– Я здесь, – прохрипел я.
– Что было? – потребовал он.
– Связь, – прошептал я. – На этот раз уже без дураков. Дай что-нить седативное…
Он моментально прижал нечто к моей руке, кожа на миг похолодела, но препарат тут же погнало в кровь, я ощутил, как страх и безнадежность начали разжимать железные пальцы на скукоженном в страхе сердце.
Через пару минут я вылез, Кириченко оттер меня полотенцем, но все поглядывал на экран, где цветные кривые продолжают бешеную пляску.
– Шеф, – спросил он с тревогой, – с тобой все в порядке?
– Уже да.
– Гм, – сказал он, – а что ж мой менометр никак не успокоится.
– Сломался, – предположил я.
Он посмотрел странно, но смолчал, только зачем-то придержал за плечи и все так же серьезно всматривался в мое лицо, видимо, все еще бледное и страдальческое. А я все еще чувствовал себя в другом мире, где общался, даже что-то советовал кому-то, потому что был там, обсуждал положение женщин в Римской империи, порицал выступление императора Тита, гоготал над результатами боев гладиаторов, никто не ожидал, что победит Маркус, все ставили на Демеуса, не подстроено ли… а, ладно, пойдем к патрицию Кентуллу, у него намечается классная оргия, а кроме патрицианок будут еще и рабыни для утех… и зря шеф нагружает нас работой, все равно туфту гоним, чьи-то деньги отмываем… Как думаешь, эти таблетки в самом деле помогают худеть или очередная лажа?..
Я вздрогнул, зябко повел плечами.
– Извини, – услышал я свой хриплый голос, – на этот раз мы влезли так глубоко, что даже сам боюсь поверить…
– Шеф, да что было?
– Если расскажу, – сказал я сумрачно, – шизофреником назовут. Нет уж, давай получим хоть что-то, годное для доказательства. А то будем как бабкованги, что рассказывают, кем ты был в прошлой жизни. Конечно же, Александром Македонским…
Он спросил живо:
– Удалось увидеть что-то из прошлого?
– Никаких комментариев, – отрезал я. – Хочешь, чтобы из меня сделали клоуна? Пока не получим факты, молчим.
– Даже спонсорам?
Я ответил после минутного колебания:
– Надеюсь, мы получим что-то более весомое раньше, чем они спросят, куда угрохали деньги.
Он повернулся к монитору, а я все еще пытался пересилить черную тоску, что вот я, такой замечательный, умный и красивый, топчусь хрен знает в чем, а мог бы водить корабли по галактике, прыгать по измерениям или находиться одновременно в разных частях вселенной, занимаясь хрономультикреванием, а то и вовсе пытаясь решить мрачную тайну бытия.
Чувствую, мог бы! У меня достаточный потенциал, но живу в этом гребаном времени, где даже к Сириусу не слетать… да что там к Сириусу, еще до Марса нормальную дорогу не проложили!
Он поддерживал меня под локоть, когда я вышел в главную комнату, уставленную столами и аппаратурой.
Я сказал громко:
– Всем привет, можете не вставать, спасибо. Я сегодня демократ с утра, а там посмотрим.
Улыбнулся только Вертиков, остальные даже не оторвались от работы, чтобы поприветствовать шефа и спросить, как прошел опыт. Корнилов вперил грозный взгляд в окуляры микроскопа, Урланис наблюдает, как взбалтывается красная жидкость, похожая на кровь, в длинной пробирке с утолщением на конце, а Люцифер в стремительном темпе, задавая его взглядом и шевелением растопыренных пальцев, перебирает на экране снимки срезов ткани.
Корнилов вздрогнул, оторвался от микроскопа.
– Ребята, – сказал он потрясенным шепотом, – там же пиццу доставили!.. А мы забыли…
Через минуту в большой прихожей, где на столе пакет с заказанной пиццой, жадно заработали ножи и вилки, раздался бодрый чавк и напористый голос Корнилова.
– Телепортация, – вещал он с апломбом, за который я его ненавижу, хотя чаще всего высказывает дельные, хотя и всегда неожиданные мысли, – это мечта тупоголовых идиотов, что сейчас все еще по старинке ездят в египты или парижи, чтобы там увидеть какие-то руины или памятники. Я, к примеру, все могу посмотреть, не вставая из кресла…
Я взял кусок, еще горячий, начал есть стоя, хотя мне придвинули стул, но я показал знаками, что некогда-некогда, сейчас ухожу.
Урланис возразил:
– Ну, ты загнул!.. А пощупать, вдохнуть аромат тех вещей?.. Твое телевидение не дает этих очучений!
Корнилов помотал головой:
– Сейчас не дает. Завтра даст. Но уже сейчас, когда все можно посмотреть в цвете и даже в стерео, умные люди не ездят так далеко. Другое дело, когда не было даже фотографий, а только дикие слухи, разжигающие любопытство.
Урланис сказал упрямо:
– Но, согласись, число туристов со времен Марко Поло не уменьшается, а увеличивается!
– И абсолютно совпадает с ростом количества дураков, – фыркнул Корнилов. – Да ты сам подумай, применять такое достижение научной и технической мысли для того, чтобы полмиллиарда дураков могли прыгать, как блохи, по планете? Да они же обрушат экономику любой страны – подчеркиваю, любой! – если разом прибудут на какой-нибудь фестиваль любителей пива или благотворительный показ Аней Межелайтис интимного пирсинга!..
Вертиков слушал-слушал, сказал осторожно:
– Знаете ли, гораздо лучше смотреть на эти редкости… или Аню Межелайтис глазами человека, который с вами в нуль-контакте. Тогда и запах, и тактильные ощущения, и полный эффект присутствия.
– Не эффект, – педантично поправил Корнилов, – а само присутствие. Только большинству не светит. Дураки легко заводят друзей в пивнушке и на трибунах стадионов, но крайне неохотно позволяют «копаться в их собственных мозгах». А на нуль-контакт из них вообще никто не идет. Вся их жизнь наполнена страхами перед злобной наукой, пестицидами и БАДами, верой в гороскопы, приметы и предсказания Ванги.
Я взял еще кусок, опередив деликатничающего Вертикова, и отправился в свой кабинет. Остальные то ли уже поели, то ли им еще принесут, но, скорее всего, просто забыли про еду.
Едва переступил порог, дисплей на моем столе засветился, на экране появились последние новости из мира хай-тека. В нашем отделе все мы их смотрим в первую очередь, затем – науку, а экономику и политику практически никогда, про спортивные новости или мир моды в нашем кругу говорить вообще дурной тон.
Все эти футболы и какая звезда с кем спит – жвачка для биоконов, а мы, дескать, продвинутые, устремленные в сингулярность. И хотя сами посмеиваемся, мы над всем посмеиваемся, но что верно, то верно, мы – будущее, они – тупое прошлое, хотя живем в одну эпоху и на одной площади.
Шеф я, правда, только в нашем отделе из пяти человек. Когда-то мне удалось доказать двухпотоковый обмен информацией сперва между амебами, а потом и между клетками существ повыше организацией, я защитил докторскую, чуть ли не самый молодой доктор в мире, это дало возможность вести самостоятельные исследования, периодически отчитываясь о результатах.
Докторскую я заработал на изучении клеточного слизневика. Этот одноклеточный организм, по сути – амеба, когда голодает, посылает всем подобным себе сигнал: «Сползайтесь, создадим Суперорганизм!», а когда сползутся, образуется мигрирующий слизневик с плодовым телом, способным создавать споры.
Я предположил, а затем сумел доказать, что эта связь между клетками остается даже у более развитых организмов, например, муравьи поглаживают и постукивают друг друга усиками, лапками, передавая информацию, а еще сообщают нечто феромонами плюс вытанцовывают, передавая нечто важное жестами. Это уже давно изучено, а вот то, что клетки так и не потеряли свою способность все так же обмениваться информацией с клетками, что входят в состав другого Суперорганизма, никто не обращал внимания.
Вернее, не замечал. Причин две: первая – недостаточно чуткое оборудование, второе, главное, ну кому интересны такие рудименты, когда весь обмен информацией, как принято считать, идет через жесты, а у людей и вовсе через речь?
Для того чтобы выдвинуть гениальную идею, нужно быть немножко сумасшедшим и очень толстокожим, не страшиться насмешек. Даже не простого люда, а как бы коллег, да еще более высокого ранга: академиков, членкоров, лауреатов высших премий. Но мы-то, кто варится в этой каше, знаем, что абсолютное большинство этих академиков – это те же простые, даже простейшие люди, что путем лизания задниц и связей сумели пролезть ползком на те вершины, где и наслаждаются властью, сами собой ничего не представляя.
А раз знаем, то мы, молодые и дерзкие, будем ломиться вперед и вперед, ломая все препятствия и пробивая стены!
Кириченко как накаркал, через два дня прибыл мистер Педерсен из фонда Клинтона, вежливо сообщил, что наш прежний куратор повышен в должности, а он теперь принимает его дела, так вот не могли бы мы ввести его в курс дела, чем именно занимаемся, все-таки их фонд стимулирует научные изыскания во всех странах мира, но не выбрасывает деньги на ветер, строгая отчетность очень важна…
Я провел его в свой кабинет, вежливо придвинул кресло к большому дисплею.
– Садитесь, мистер Педерсен. Сейчас все расходы предъявим. У нас записано абсолютно все!.. А проверить платежи легко, мы все проводили через банк…
Он сел, светски улыбнулся:
– Пока в такой проверке необходимости нет. Острой необходимости. Если появится, то да, конечно… Но мне, человеку новому, важнее понять, какая группа чем занимается.
Я вздохнул, развел руками:
– Как бы вам объяснить…
– …попроще, – закончил он и улыбнулся. – Да, обычно это трудная задача. Но вы не математикой занимаетесь, а вроде бы биологией, такое, думаю, в общих чертах объяснить можно. Даже такому недоумку, как я, который только ездит и проверят.
– Что вы, – сказал я поспешно, – что вы! Я объясню все просто и понятно, буквально на пальцах. Готовы?
– Я весь внимание, – ответил он.
– Существуют гомотипичные биосоциальные системы, – сказал, – это бактериальные колонии, семьи муравьев, стаи рыб, школа китов, прайд львов, группа обезьян, человечество…
Он переспросил:
– И человечество?
– Ого, – сказал я с одобрением, – значит, еще нить не потеряли? Есть еще клеточные коллективы, где клетки имеют свободу перемещения в тканях животного организма. Например, иммуноциты высших организмов, человека. Вот тот лохматый, видите у стола перед окном, он рассматривает сложную гамму перехода солитарного образа жизни к субсоциальному. Это, как вы наверняка знаете, начинается с момента, когда происходят временные объединения. Например, при миграции. Называется это состояние пресоциальным, то есть совместная жизнь. Как я вижу, вы все поняли? Вон тот сотрудник, что установил сразу три экрана, занят изучением эусоциального образа жизни – это такая перманентная структура, что напоминает целостный живой организм. Так все муравьи действуют, как единое целое, а человеческая толпа может вся переходить в состояния ярости, ликования, страха… Вот тот, в белой рубашке, занимается кинэстетической модальностью, это когда на большом расстоянии создается впечатление непосредственного физического контакта.
Лицо его было напряженным, но еще не настолько несчастным, чтобы я перестал объяснять нашу работу, наоборот, я сказал с подъемом:
– Кстати, я тоже начинал исследование с эусоциального образа жизни, из-за чего академики на меня поглядывали косо, одно дело примерять это к муравьям, другое – к людям.
Он чуть оживился, кивнул:
– Да-да, я на это обратил внимание в вашем досье.
– Спасибо, – сказал я. – Однако в конце концов я сужал поле поиска, пока не забрезжил тот лучик во тьме, высветивший тончайшие нити, что и связывают людей воедино, хотя они об этом и не догадываются.
Он сказал еще живее:
– Вот с этого момента поподробнее.
– Влезая все глубже, – сказал я, – удалось увидеть, что люди, вообще-то, связаны друг с другом намного больше, чем муравьи. А информация между нами передается еще и бессознательно. Нет, не мимика, не язык непроизвольных жестов и подергивания губ или конечностей, а нечто намного более мощное, глубокое…
– Так-так, – сказал он без необходимости, но только для того, чтобы показать мне – слушает, весь внимание, – это я читал в резюме.
– Успех начал приходить, – продолжил я значительно и посмотрел ему в глаза, – когда ваш благословенный фонд выделил мне грант на исследования. В первые же месяцы удалось установить, что наиболее мощная передача неизвестной информации между людьми идет, когда те спят.
– У всех или только избранных?
– Хороший вопрос, – сказал я одобрительно, хотя вопрос, вообще-то, дурацкий, но так принято говорить, если хочешь польстить тому, от кого зависишь, например, депутаты и прочие подлизы так всегда говорят тем, кто у них берет интервью: – Мы еще не знаем, что на самом деле происходит во сне. Но выяснили уже, что за это время каждый спящий буквально превращается в своеобразный радиопередатчик. Только вот уходит ли информация только к ближайшим людям или куда-то еще, пока выяснить не удается.
Он смотрел настороженно, лицо словно застыло, так держатся, когда стараются не выдать чувства.
– Вы замахнулись… слишком.
– Да, – ответил я, – но мы постепенно продвигаемся. И пока тупика не видим. Совсем напротив…
– Совсем напротив, – повторил он все так же скованно, – надеюсь, у вас все получится, но… не скоро.
Я удивился:
– Почему?
Он посмотрел на меня прямо:
– А вы представляете, что будет?.. Конечно, вы настоящие ученые, у меня глаз наметан. Вам важно, чтобы получилось, так ведь?.. Хорошо, мистер Грег. Деньги вы расходуете только на свои эксперименты, это мы уже проверили. Я хотел лишь убедиться, кто их ведет.
– Сумасшедшие или нормальные?
– Да, – ответил он.
– И как?
