Запасный вход

– Любимый, осторожно, паркет скользкий! – опять визжал Алик.

Сюда, Сержик, за мной, да отойдите же, дайте пройти, наконец! К Ван-Ванычу в кабинет там прохладно, скорей! Скорей!

– О- лунь – каа!

Кто-то зовет ее, из тишины.

– Олья, О-Лунь-кааааа!!!

Издалека доносится голос, чей он? До боли знакомый, родной.

– О-Лунь-кааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!

– Идууууууу! Я здесь! – хотела крикнуть она, но своего голоса не услышала, лишь пустота и легкость…

И вдруг, ледяной комочек сердца забился прямо в горле. Мир проявлялся постепенно как бы нехотя. Она ощутила холодную испарину на лбу, тяжесть тела придавила ее к дивану. Ох, как тяжело и как не хочется возвращаться…

Оленька повела мутным взглядом в сторону – Сережа.

Его обеспокоенное лицо склонилось над ней.

– Голова, плечи – все чисто, чисто, – скорее почувствовала, чем увидела Ольга.

Она вздохнула глубоко и медленно выдохнула, попыталась сесть и тут же заботливые руки уложили, укутали плотнее в плед.

– Лежите, лежите, не стоит делать резких движений, с минуты на минуту прибудет доктор. Вы вся такая холодная…

Сергей быстро расстегнул рубашку, приложил ее ладони к своей груди, прижал горячими пальцами, и она услышала, как бьется его сердце. И с каждым его ударом она согревалась и очищалась одновременно. И каждая клеточка вибрировала с ним в унисон, и слезы облегчения появились на ее ресницах.

Врожденное сострадание и любовь к ближнему, заставляло ее вновь и вновь проходить этот путь, написанный не ею, а кем-то свыше. Она почистила этого мальчика, хотя никто и не просил. Вот солнце встает каждое утро на востоке, его никто не просит это делать, так устроен мир. И разве просит травинка обогреть и напоить ее росой? Нет. Возможно, эта травинка погибнет уже сегодня, раздавленная неосторожной ногой, но вчера она послужила трамплином кузнечику, и он тоже поскакал выполнять задачу, с которой пришел в этот мир. Человек любуется полевыми цветами, посаженными не им, а если сам вырастил цветок, то, сколько любви, внимания, душевного тепла он отдает ему? И мы в ответе за тех, кого приручили, и мы любим того, кому сделали добро.

Резко открылись двери кабинета, доктор в белом халате, поджав губы-черточки, сосредоточенно измерял давление, выслушивал сердце, что-то говорил, наставлял и наконец-то оставил ее в покое. Алик послал кого-то за лекарствами в аптеку, топтание возле дверей постепенно стихло. В кабинете воцарилась тишина. Сережа присел на краешек стула возле дивана и не отводил обеспокоенного взгляда от ее лица.

– Как вы, Оля? – наконец выдавил из себя стандартную фразу.

– Ничего, все в порядке, еще минут пять, восстановится давление, и все будет хорошо.

Он взял ее еще не согревшиеся руки в свои теплые ладони, дышал на них, словно она маленькая замерзшая девочка, а она улыбалась одними глазами. Сергей забыл, что у него персональная выставка, забыл свои страхи и переживания, ему хотелось только одного, сидеть так вечно и смотреть на нее. А у нее уже появились картинки их будущих отношений, и легкий румянец стыдливо окрасил ее щечки, а может она просто согрелась?

Глава 4.

«Непредвиденные обстоятельства». Дом Василия Степановича. Тамбов. 1923 год.

Оленька методично мерила шагами гостиную. Ей всегда лучше думалось в движении. Маленькие ножки в домашних туфлях беззвучно ступали по толще ковра. Часы пробили четверть пятого, как некстати, подумала она и сломала сургучную печать казенного пакета.

– К пяти буду дома. В.

– Спасибо, Маняша, доложишь мне, как Василий Степанович прибудут, наверняка через «черный» вход войдет и сразу на свою половину. Горничная поклонилась и вышла.

Вчера она не встала с дивана ни через пять минут, ни через десять. Рука давно уже согрелась в его ладонях, а он все не отпускал ее. Они говорили о его полотнах, он спрашивал, чем она занимается. Потом о погоде, и обоим стало ясно, что этого достаточно для первого знакомства.

Они надолго замолчали. Оленька поняла, сейчас, сейчас он заговорит о чем-то важном для него, и это также важно для нее.

– Знаете ли Вы, каково это хотеть человека, которого любишь? И чем отличается хотение человека, которого не любишь?

– О Господи! – подумала Ольга, ну и фраза…

– Нет, я не знаю, как это хотеть человека, которого не любишь. И весёлые «чертенята» заплясали у нее в глазах.

– По его душе, я хотел сказать…

Его лицо вдруг порозовело, он опустил взгляд и пощипывал брючину на коленке, словно там что-то прилипло и ему во что бы то ни стало надо отодрать, «это».

А ее всегда умиляла это свойство блондинов мгновенно краснеть. Творческая, нервная организация, низкая самооценка, констатировала Ольга-психолог, а у Оленьки-человека, сердце защемило от жалости.

– Я, когда Вас увидел, вы такая красавица, Оля…Но не в этом дело, нет, это, конечно здорово, что вы такая красивая, такая статная и видная. Простите меня, но мне захотелось близости с Вами, но не обычной, пошлой, прошу, не обижайтесь, а по душе, не знаю, как это, почему, но я чувствую Вас душой.

Ну, что ж, – подумала Ольга, – на самом деле образование это не главное, главное это душа, о которой толкует этот мальчик. Она находится внутри нас, и напрямую говорит с Богом, чистое, космическое, божественное состояния сознания.

Оленька, молчала, а он ждал ответа, поддержки. Интуитивно он понимал, что та искра, которая пробежала, между ними была и с её стороны. Но почему она не отвечает?

– Не подумайте ничего плохого, – опять заволновался Сергей. Я не такой как все, ой, то есть я хотел сказать, я обычный, просто опыта с девушками практически не было, то есть, нет, был один опыт. Целый год я встречался с девушкой, а потом она нашла «побогаче».

– Это была первая любовь? – сочувственно спросила Оленька.

– Да нет, в общем-то, вторая. Первая вообще сразу сказала мне «Отойди, козел»…

– А со второй девушкой выяснял отношения? А вдруг причина была совсем не в материальном благополучии?

– Выяснял, конечно. Она мне так и заявила – «Я нашла себе парня побогаче и посимпатичнее». После этого я очень долго не мог смотреть в зеркало… Я некрасив, я знаю.

– С ней были интимные отношения?

– Да, только с ней и были. Да и то, всего один раз…

– Имея всего один неудачный опыт, ты делаешь такой вывод?

Внезапно кровь отхлынула с лица Сережи, он начал быстро-быстро говорить, при этом слегка запинаясь.

– Понимаете, я же знаю себя. После того, что произошло, мне было больно, очень больно, два с половиной года прошло, а я никак не могу прийти в себя, и только когда пишу, забываюсь… Если бы не нужно было бы ходить в лавку за едой, я б так и сидел бы дома. На улице мне казалось, что все тыкают в меня пальцами, а в магазинах, эти холеные продавщицы, так ехидно смотрят, такое ощущение, что они всё знают, и говорят в спину – «Вот, уродина, неудачник». Вы знаете, как я познакомился с Аликом?

– Нет.

–Я ему свалился на голову, в прямом смысле этого слова, с крыши, я не хотел жить… и сломал ему два ребра.

Сережа нервно хихикнул…

– У нас разные весовые категории, вот если бы он на меня свалился, то все мои мучения сразу бы закончились…

Оленька засмеялась, представив тучного Алика, накрывшего Сережу.

– Какой у Вас приятный смех, словно зазвенели колокольчики. Мне так хорошо с Вами, Оленька… Ой, простите, можно мне Вас так называть?

– Конечно, мой хороший.

Сережа помолчал еще немного.

– Странно, знакомые говорят, что у меня скрытный характер, и это так, на самом деле, я не люблю много говорить, хотя мысли постоянно толкутся у меня в мозгу, я устаю от них. Но с вами, Оленька…

Она привстала, чтобы поменять положение. Сергей тут же заботливо приподнял подушку. Поправил плед.

В дверь деликатно постучались, и тут же лисья физиономия Алика возникла на пороге.

– Мои дорогие, золотые, брильянтовые! Как вы тут? Оленька! Как ты нас напугала! Вот лекарство, которое порекомендовал этот докторишко.

Алик скорчил скорбную гримасу и словно владелец, положил свою пухлую ручку на плечо Сергея. Сережа вздрогнул, как от удара, и его лицо опять порозовело, движением плеча он сбросил руку, и встал, уступая место возле больной.

– Спасибо, Алик, мне ничего не нужно, я в порядке, а разыщи-ка ты мне дрожки, любезный, на сегодня мне достаточно развлечений.

– Конечно-конечно, обожаемая Оленька! Ну, зачем же дрожки? Кабриолет, только кабриолет, доставит вас в целости и сохранности!

– Сержик, может, ты сбегаешь?

Сережа метнул испепеляющий взгляд на толстяка.

– Понял, понял, сейчас, мигом доставим… Оставляю вас наедине …

Алик засеменил к выходу.

Сережа брезгливо обогнул стул, на котором только что восседал Алик и сейчас стоял перед Ольгой. Прядка волос упала ему на глаз и подрагивала при каждом взмахе ресниц, но он этого не замечал, он опять сцепил свои пальцы и хрустнул суставами.

– Оленька, вы не подумайте ничего плохого, я на самом деле всем обязан Алику, он помог мне с выставкой…

Ольга отбросила плед и встала напротив, ее рука сама собой потянулась к непокорной пряди волос, пальцы ощутили шелковые завитушки и запах, мужской, терпкий с примесью дешёвого одеколона. У нее слегка закружилась голова, а он тут же привлек ее к себе, поддерживая как драгоценную вазу.

– Завтра в пять. Я буду ждать. Шепнула она ему на ушко.

– Хорошо, спасибо большое, а можно мне проводить вас до дому? Так же шепотом последовал вопрос.

– Нет, не стоит, ты забыл, что у тебя выставка? Ценители красоты ждут своего автора.

– Василий Степанович прибыли, просят Вас на их половину, срочно. Прошептала Маняша взволнованным голосом.

– Да-да, спасибо, сейчас буду… Ольга еще немного поизучала рисунок на ковре, и, тряхнув головой, отправилась вслед за горничной.

– Что случилось, Василий Степанович? Добрый вечер…

– Олюшка, мне больно, присядь ко мне. Ты же знаешь, когда ты рядом, все мои хвори проходят…

И действительно, Василий Степанович лежал на кушетке, перебинтованная нога покоилась на трех подушках.

– Олюшка, позволь хоть ручку поцеловать…

– Василий Степанович, держите себя в руках, мы же давно обо всем договорились. Она присела и положила руку на окровавленную повязку.

– Рану кто обрабатывал?

– Да наш, дохтур, будь он неладен, зашивал падлюка, да больно так, мож ты посмотришь? Пущай Маняшка разбинтует, а ты ручки не пачкай.

– Не стоит, все правильно сделано, сейчас боль утихнет. Завтра перевязку сделаю.

– Как там, на курсах твоих, никто не забижает? Ты, только слово скажи… Учися, Олюшка, кому ж как не тебе людей лечить.

– Да кто же мня обидеть посмеет, с таким-то защитником. Она заулыбалась. Больной воодушевился, гримаса боли исчезла с его лица.

– Олюшка, доколь мучить, меня будешь?

– Василий Степанович! – слова прозвучали строго, – лежите спокойно, ну и поведайте, как все прошло, на засаду наскочили?

– Да. Когда детишки прибежали, с рассказами, что землянку нашли с мертвяками, им никто и не поверил, конечно. Но я-то помню, как ты мне сон свой рассказывала. Я начальству доложил, что есть подозрение, что это банда «Амурских», надо бы лес прочесать, может живые есть еще, грабежи да убийства чуть ли не каждый божий день случаются. Взял я роту, вооружились и пошли, девчонка, Анютка востроглазая, согласилась проводить. И, точно, как ты описала, два трупа, начали мы их на носилки грузить, а тут пальба, меня и зацепило. Да что с них взять, воры, стрелять не обучены, положили всех почти. Парочка живых осталась, мы их допросили, да, беглые из Сибири. Олюшка, схрон там у них оказался. – Он понизил глосс до шепота. – Сейчас, покажу, что я тебе принес…

– С девочкой, Анютой все в порядке?

– Да что с ней сделается, как на землянку указала, я ее с человеком нашим и отправил обратно, сказал Степаныч, продолжая рыться в карманах.

– Сейчас, сейчас…

– Не смейте! Василий Степанович, не смейте впутывать меня в свои делишки! Дали слово – держите! Спасибо что приютили, дом у вас хороший, но это ваш дом, а я временно! Временно у вас снимаю часть помещения.

– Олюшка, но ты… Ты, обещала подумать, иль забыла, как мы к маме твой ездили, и мама тебе советовала держаться за меня? – он с такой теплотой и уважением произнес слово «мама» …

– Вася….– у Оленьки задрожал подбородок и глаза стали наполняться слезами,– ну, зачем ты меня изводишь? Мне профессию получить надо, я учиться хочууу… Я к маме хочуууу…

– Ну, будя, будя, ласточка, не плачь, все, молчу, Герка – то Быковский не пристает боле?

– Нет, как ты с ним поговорил, так я больше его и не видела. Спасибо, тебе, Василий Степанович. Что бы я без тебя делала?

В дверь заглянула горничная.

– Вась, пойду я к себе, прилягу, голова у меня разболелась.

– Иди, иди, да не забудь, завтра повязку поменяешь.

– Конечно, и ты отдыхай, выздоравливай.

Глава 5.

«Лечение Чан Ми». Тамбовский лес 2007 год.

– Опера стояла на пороге своей хибарки, вся превратившись в одно большое и чуткое ухо. Сквозь ее, полупрозрачную фигуру, виднелись деревья. Она смотрела в одну точку.

Ночью прошел небольшой дождь, и ярко зеленые листочки, напитавшись вдоволь влаги, сбрасывали лишние капельки на землю.

Но вот лицо ее расслабилось, она уловила желанный объект и уже не выпускала его из своего поля.

Не сходя с места, она видела себя рядом с Чан Ми, которая шла по лесной тропинке, вдыхая прелый аромат прошлогодней листвы и сладкий запах земляники. Слабенькие детские ножки с каждым шагом вбирали силу земли, и она, эта сила красным потоком окутывала девочку, выжигая травмированные участки, устремляясь вверх, а на встречу струился поток живительной силы космоса, синий, кристальный, закрепляющий, он зачищал ожоги, высвобождая место для формирования новых тканей.

Работа с энергиями, доставляла Опере огромное удовольствие.

С той самой минуты, как она приметила голую пяточку в осеннем лесу, приложила холодное тельце к своей дряхлой груди, всепоглощающая любовь, не знающая границ и возможностей, возродила жажду жизни и в самой старухе.

В ночь после визита доктора Никиты Николаевича, когда он заставил вспомнить то, что давно забылось, она ушла вглубь леса, обливаясь слезами и завывая пуще волка. Она выталкивала из себя месть, обиду, гнев, раздражение и образы – образы, что склонялись над ней, преграждали дорогу, хохотали в лицо и издевались: «Эй, Ольгунья! Куда собралась? Опять колдовать? И как только земля не горит у тебя под ногами, будь ты проклята, ведьма, ведьма!»…Она выдирала из своей памяти этих призраков, что почуяли слабину, и опять накинулись, навалились скопом, и тянули за волосы, и хватали за ноги, преграждая путь – «О люди, люди, порожденье крокодилов! Никогда я не ждала от вас благодарности, но в тяжелую минуту, оставьте меня». Кого светом, кого словом, кого крестом убирала Опера эти лица со своего пути. И, иссякли, наконец, слезы слабости, и в ней опять стал формироваться стержень стальной уверенности в себе. Последнее время он истёрся, спина сгорбилась, и старуха решила переселяться в мир иной. Но, видно не срок, да, не срок!

И она продолжала идти, проваливаясь по грудь в сугробы, и выкарабкиваясь с нечеловеческим упорством, по тропинке известной только ей, она просила ангелов-хранителей дать ей силу, дать ей возможность поднять на ноги Чан Ми.

В лесу было абсолютно темно, но Опера смотрела внутренним взором. Серебряной нитью обозначилась тропка, видеть ее могла только ведунья, ведь она сама ее и создала. Когда-то давным-давно, спасаясь от погони, она присела на большой валун возле болота и сразу ощутила его великую силу. И сейчас она шла туда, за силой, за уверенностью, за знаниями.

Тогда, спасаясь от рассвирепевшей толпы, истекая кровью, она поняла, что Боги не оставили ее. Три дня и три ночи проспала она на теплом камне. И не осталось следов от рваных ран на теле и не осталось в душе озлобления. Она нашла мамину, заброшенную избушку и поселилась в ней, оставив в прошлом все свои злоключения.

Сегодня она отыскивала тропинку не для себя – это нужно для девочки, для ЕЕ девочки, которую любила больше своей жизни. Восемьдесят лет, день за днем, по всем параллельным мирам, вначале с мамой, потом одна, она не переставала искать ту нить, ту пуповину, что еще в утробе, связывает младенца с матерью, и, не дай Бог, оборвется. Она, эта связь не оборвалась, она просто утеряна, Оленька чувствовала это, и не прекращала поиски.

Опера подняла голову к небу, и из ее горла вырвался крик, похожий на птичий клёкот. И в то же мгновение ей в плечо вонзились когти.

– «Ох, Кроха, полегче, – поморщилась старая женщина. Ворон – птица чародеев – наше вам приветствие, не забыл»? Лес редел, снегу поубавилось, идти стало свободнее. Опера погладила теплую лапку птицы, нащупав утолщение в суставе.

«За работу, детка, за работу. Как косточка? Ноет, небось, на погоду?»…Ворон, переступая с лапки на лапку, оставляя на ватнике крошечные следы от когтей, важно оглядывался по сторонам.

Добравшись до валуна, Опера тяжело присела на него. Обида на Никитку ушла, но надо отдать ему должное, сам того не понимая, он заставил работать ее мозги в несколько ином направлении. Чан Ми не может постоянно находиться в лесу, ее надо выводить в люди, кому? Старухе?

Глава 6.

«Две подружки». Тамбовский лес 2007 год.

– Омма! Мама! Смотли, я ежиху нашла, у нее детки будут, можно, я ее в дом возьму? Шлепая ножками в ортопедических ботиночках, Чан Ми спускалась по тропинке к дому.

Взгляд Оперы прояснился, глаза этой молодой женщины увлажнились, и легкие морщинки побежали к вискам, увлекая за собой счастливую улыбку. «Мама…», да только за одно это слово она готова отдать всю свою кровь, до последней капли. Над головой зашелестели крылья.

– Мама, это Кроха мне ее показал! Ворон сделала круг, и исчез между деревьями. Опера благодарным взглядом проводила птицу.

– Нут-ко, давай ее сюда, посмотрим, – ответила мама, тяжело усаживаясь на порог, ноги ее вдруг ослабели. Она усадила девочку на колени, и они вместе принялись рассматривать ежиху.

– Да, пять маленьких у нее родится через месяц. Только хорошо ли будет ей у нас в доме? В лесу – то, поди, вольготнее…

– Ну, мама, – протянула девочка, – Наташа молочка приносит каждый раз, я ежиху с ежатами поить буду.

– Это ты правильно придумала детка. А давай ей домик соорудим из веток, вот здесь, среди деревьев, и ей хорошо, и ты с Крохой за ней присматривать будешь…

– Домик? Настоящий ежихин домик? Ух, ты, здолово! Поделжи «Ежку», я сейчас…

Защитного цвета комбинезон замелькал между деревьями. Девочке трудно было приседать, и она ползала на коленях, собирая веточки в кучу.

– Мама, ты молочка в блюдечко налей, пока, и сюда, к домику поставь, «Ежка» не уйдет тогда, здесь с нами жить останется.

Закончив работу, взявшись за руки, они смотрели, как ежиха, вылакав молоко и отфыркавшись, отправилась исследовать свой новый дом.

– Ангелочек, опять вся испачкалась, грязнушка ты моя…

– Ничего, мама, Наташа новый «комбик» принесет, а этот постирает, и своему маленькому наденет, когда он родится…

Опера удивленно подняла брови, – про маленького, это тебе Наташа сказала?

– Нет, я сама видела, черненький, такой, у нее в животе, и волосики, как у ежика колючки. Мама, а один малыш у ежихи слабенький совсем, поможешь ему родиться?

– Конечно, детка, помогу, когда время придет. А сейчас, пойдем, кушать пора.

Опера глубоко вздохнула, подняла глаза, мысленно посылая вопрос к небу: «Что скажешь на это?» – и тут же получила ответ: «Ты знала это всегда, не время удивляться».

Стол, накрытый белоснежной скатертью сервированный на две персоны, был заставлен кушаньями из ресторана. Ножки Чан Ми упирались в подставную скамеечку, спинку она держала ровненько, ловко орудуя ножом и вилкой. Кончики прямых, черных волосиков, влажные после умывания, обрамляли высокий выпуклый лоб девочки.

– Бледные кожные покровы – подумала Опера, – надо увеличить морковь и морскую капусту в рацион.

Чан Ми вытерла тыльной стороной ладошки рот и попросила: – Омма, ну можно мне сгущенки сегодня, вместо молока, смотли, один стаканчик остался, вдруг, Ежке не хватит…

– Чан Ми, возьми салфетку, как я тебя учила, не забывай.

– Ну, маааам…

– Ну, хорошо хитрюшка, только, чур, с яблочком…

Помогая Опере прибирать со стола, Чан Ми поглядывала в открытую настежь дверь.

– Наташина машина подъехала.…Ты опять уезжаешь?

– Да, детка, в город по делам.

– Мама, ты скажи Наташе, что бы мне больше «пупсиков» не покупала, я уже большая, и потом, в новый дом я их все лавно не возьму.

Брови опять поползли вверх, – она и это видит? А, как хотелось сделать сюрприз для ангелочка, но, подавив вздох, и улыбнувшись, Опера вышла на улицу. Стряхнула крошки, сложила вчетверо скатерть и стала поджидать гостей.

Наташа заметно поправилась, животика еще не было видно, но взгляд счастливой женщины, которая до поры до времени носит в себе тайну, выдавал ее. Она не шла, она несла себя, внимательно вглядываясь в тропинку, чтоб, не дай бог, не оступиться, не нарушить испугом, резким движением, комфорт созданный природой для ее долгожданного первенца. Сзади шел мужчина, обвешанный пакетами, доставляя очередной прожиточный минимум для жильцов «охотничьего» домика. Так сказала мужу Наталья Ивановна, да он, шибко и не интересовался посторонней женщиной и девочкой. Он был влюблен в свою жену, и это чувство полностью поглотило его.

– Натуся, я опаздываю, у меня дела…

– Игоряша, – ее губы капризно искривились – хватит ныть, у меня от тебя голова заболит. Подождут твои «дела». Заберешь меня в десять. Да не забудь Боню выгулять, я за ним убирать не буду, если сделает лужу, как в прошлый раз.

Наталья Ивановна остановилась, медленно повернулась и вопросительно посмотрела на своего мужа. Сердце наполнилось жалостью. Высок ростом, косая сажень в плечах. Новый, белый плащ сидит идеально. Белая фетровая шляпа слегка надвинута на черные густые брови. Ярко-синие глаза в черных ресницах смотрят терпеливо и жалостно. Весь обвешанный пакетами он переминался с ноги на ногу. «Самые красивые губы во всей вселенной», слегка прикрытые короткими усиками, неуверенно растянулись в улыбке.

– «Боже, как я люблю его» – подумала она но, вспомнив наставления старшей подруги, «сменив гнев на милость, сказала» – Ну ладно, беги вперед, отдай продукты, а я одна пройдусь, подышу.

– Спасибо, дорогая, ты только осторожней, и смотри под ноги.

– Чан Ми, ангелочек, душа моя! – воскликнула Наталья Ивановна, принимая в объятия, и целуя в перемазанные сгущенкой щечки девочку.

– Наташа, у меня Ежка будет жить, пойдем, покажу…

– Хорошо, хорошо, только давай, умоемся сначала, сладко-липкая ты моя…

Две женщины не спеша идут по тропинке.

– Наташа, а ты похорошела….

– Кто бы говорил, кто бы говорил, Ольга Семеновна!!!! Подхватывая под руку Оперу, засмеялась Наталья Ивановна…

Опера, хм, «пардон» Ольга Семеновна, сверкнув белыми, идеально ровными зубами, засмеялась в ответ. Две хорошенькие головки подружек, склонившись, как два прекрасных цветка, друг к дружке, продолжали свой путь.

– Как у тебя с Игорем?

– Ой, все отлично, тьфу,тьфу, чтоб не сглазить, глаз с меня восхищенных не сводит, любой каприз, исполняет мгновенно. А уж когда о беременности узнал, вообще уволиться решил, пришлось опять «покапризничать», у него даже тошнота утренняя одно время была…

И подружки опять весело рассмеялись.

– Ольга Семеновна, я документы на комод положила, осталась только ваша подпись, и все. Дом отличный, правда? В центре, это очень удобно.

Вот только…

– Что?

– Дороговато, можно было поторговаться.

– Цена не имеет значения, а у меня к тебе еще просьба будет, вернее к Игорю.

– Да, конечно, все, что в наших силах.

– Я когда-то в особняке проживала, в Москве, пусть Игорь узнает, сохранился ли он еще, если да, то кто проживает, вот, я здесь адрес написала. Документов, у меня на руках нет, конечно, утеряны, но это не важно, я и его купить хочу для Чан Ми.

Глава 7.

«Роды» Тамбов, 2008 год.

Рингтон мобильного истерично заверещал. «Наташа», подумала Ольга, и сняла «трубку».

– Оля!!!!!!!!! Наташа умирает!!!!!!! Оля, я не переживу этого!!!!!!!! Как я жить без нее буду???

Ольга Семеновна, отдернула мобильный от уха. Казалось, что динамик вот-вот разорвется на части. Послышались глухие рыдания.

– Алло, Игорь, ты где?

– В роддоме, только что привез… Оля, она так кричала, так кричала, это невыносимо!!!

– Жди, сейчас будем.

В холле больницы было холодно, безлюдно и пахло дезинфицирующими средствами. Они сразу же увидели рыдающего Игоря.

– Оля, что-то не так, меня не пустили в родильную, а ведь я оплатил «совместные роды». – Игорь умоляюще смотрел на Оперу, и бесконтрольно шарил руками по карманам.