Сеятель. Осколки первого месяца

Никита Ковальков

Сеятель. Осколки первого месяца

Глава 1. Второй переход

5 мая 2291 года. Вторник. Содружество. Первый пласт. Центральный сектор. Совет коммун Грумбридж 1. Эсминец центрального флота Содружества «Стремительный 412».

– Сергей Семенович, что-то неладное творится на втором переходе четверки. На запросы не отвечают, сканеры показывают низкую энергетическую активность, – вольно рапортовал оператор систем сканирования.

– Очень странно, – спокойно ответил кавторанг Дьяконов, – что сам-то думаешь, Павел Григорьевич? – в поиске нужного окна на своей консоли спросил он, больше в формате трепа, чем для реального прояснения ситуации.

Такое иногда случалось, сервисные службы могли отключить на время «иллюминацию», а с такого расстояния сканеры эсминца, естественно, не могли прошить экранирующие борта станции.

– Стоп! – довольно молодой командир слегка замешкался. Важность новой должности, полученной вот только после академии, давила на него, глаза его бегали, а руки уже слегка дрожали, хотя причин тому еще не было вовсе.

Сергей честно окончил и училище, и академию, он с раннего детства знал морские традиции. Неглуп, в меру старателен, но уважает себя. Главная проблема, коробившая пока что только его самого, заключалась в том, что он не имел в себе стального характера. Того самого стержня. Как отличник БП и ПП он сам смог выбрать место службы. Нехитрая комбинация, и вот он, после трех лет в штабах, в академии. После нее он снова идет по штабной стезе, просиживая все, что можно, на планетах. Но в один прекрасный момент что-то его торкнуло, что конкретно, не ответит и он сам, и он решил стать «настоящим». Обменять стремительно восходящую карьеру (кавторанг в 32 – очень хороший результат) на рубку новенького эсминца оказалось довольно просто, имея нужные связи, и вот он здесь. Получите, распишитесь.

Аннушка, выведи-ка мне результаты сканирования, да-да, эти, спасибо! – обратился он к бортовому искину. Вообще назвали они ее, после первого бурного вечера на борту, «Анной Сергеевной». Что до «женщины» на корабле? Ну, обеспечить экипажи, особенно крупных кораблей, чисто мужскими экипажами все равно бы не получилось, да и психологи этого сильно не рекомендовали. Вот и решили оставить традицию «водникам».

Пару минут молчания. Только шум систем вентиляции и шорох мундиров.

– Белов, мать твою, вот я тебе точно гравикомпенсатор к яйцам привяжу, будешь за верхнюю полусферу отвечать! Твои мозги совсем клешнями не руководят? Или там зависимость обратная? У-у, мля! Забудь ты навсегда про автокоррект шума!

– Но товарищ капитан второго ранга! – перешел на официальный штиль Павел Белов.

– Да ты просто вон там галочку в настройках убери и все увидишь! Если что, для этого нужно зайти вот в то окно, а для этого тебе стоит провести своим тентаклем по сенсору в…

Под этот стендап покрасневший слегка старлей поколдовал над выводом данных и пораженно отпрянул: от станции фонило во всех спектрах хаотично мегающим излучением, словно прям под обшивку какой-то забияка сунул пульсар с очень коротким периодом. Чудом в такой ситуации становилось, что сканеры вообще смогли что-то увидеть.

Рука Дьяконова медленно, подергиваясь то ли от волнения, то ли от того, что на нее передавались метания его разума, потянулась к простой физической кнопке боевой тревоги.

Загремел баззер, зазвучали протокольные команды старших офицеров корабля. Характеристика плотности энергии защитного поля (ω поля Хиггса) скакнула с 10 до 70 процентов от потолка, за что пришлось заплатить значительным увеличением расхода энергии, и заряд накопителей медленно пополз вниз. Тик-так, тик-так, начал он свой обратный отсчет.

– Занимаем геостационарную… да, переход же экваториальный… орбиту у 4-й планеты, не будем насиловать движки. Надеюсь, говорить, что встать нужно именно над переходом, не нужно?

– Капитан, маяк дает оптимальный маршрут через нижнюю полусферу шестого, с искривлением около 3/7. Принимаем? – запросил подтверждения штурман.

– Сколько это времени?

– Ну, при стандартном резервировании 30% энергии накопителей это 5 минут 10 секунд. По сути это даст аналог скорости в 0,8 от световой.

– Плохо. Очень плохо. А если не резервировать энергии вообще?

– Командир, без поля нам там будет очень плохо, – влез в их разговор занимавший должность старшего помощника капитана Билл Эльски.

– Капитан, система меня с такими идеями послала, но я посчитал, что это будет около 2—3 минут, – наконец ответил штурман капитану.

– Делай. Отключайте все системы, кроме сканеров и, естественно, навигационной с двигательной. А реакторы на форсаж выводите. Будь что будет, а мы сделаем что должно! – Принял неожиданное даже для себя решение Дьяконов.

Вообще, это вроде как невозможно. Не дадут протоколы безопасности… Но мы с ребятами в училище одну интересную особенность заметили…

– Делай уже, под мою ответственность!

Штурман оскалился и начал копаться в каких-то глубинах системы, явно не предписанных ему должностной инструкцией. Через два десятка секунд он со словами «Готово!» втопил палец в экран и… Освещение в рубке погасло. Один за одним выключились все экраны управления, тактическая голограмма в центре зала. Затихла вентиляция. Полная тишина.

После показавшейся очень долгой паузы послышался первый шорох. Потом раздался патетический возглас командира, после перевода на с военно-полевого на общегражданский язык звучавший примерно так: «Человек нетрадиционной сексуальной ориентации, подвергшийся насилию, помести эту использованную не по прямому назначению твоими родителями панель в свое, обезображенное твоими предыдущими действиями, окончание прямой кишки, какого мужского полового органа ты сейчас наделал?»

После этого начался уже шорох всеобщий, каждый пытался реанимировать систему, за которую отвечал. Через полторы минуты уже работал капитанский экран, у которого и сгрудился весь личный состав. Картину он показывал двоякую. С одной стороны, корабль действительно находился в «прыжке» и, чуть не зависнув, вычислитель сделал вывод, что коэффициент искривления составил 0,14286, то есть около 1/7, что было отличным результатом для прыжка на своей энергии, и уже через какие-то три десятка секунд они окажутся на месте. С другой же стороны, накопители корабля, похоже, рассыпались, и надеяться предстояло только на вырабатываемую в моменте энергию реакторов. Сейчас она почти вся уходила на продолжение движения по траектории с достаточной, чтобы все предыдущие пляски имели толк, скоростью. По выходу из искривленного пространства эти затраты можно будет свести к нулю, и тогда им хватит энергии на все системы и даже «поднятие» поля плотностью в 25% от максимума.

Сразу по выходу в обычное пространство маршевые двигатели эсминца встали, и на какие-то пять секунд показалось, что из прыжка вышел мертвый корабль. Но вскоре сканеры любого наблюдателя смогли бы зарегистрировать характерные для работающего защитного поля искажения и излучение, свидетельствующее об активном сканировании окружающего пространства. «Стремительный 412» действовал в режиме эдакого «осторожного наблюдателя». Но ему это не помогло.

Прошло еще две минуты, и планетарный терминал «1.ГБ01618.4.2», он же «второй переход», являвшийся основным пассажирским хабом густонаселенной планеты, расплылся цветком обжигающе горячего термоядерного взрыва. Волна жесткого радиационного и нейтронного излучения выжигала всю электронику в неопределенном радиусе.

Орбитальная группировка из шести крупных переходов с космическими лифтами, сотен менее крупных станций и многих тысяч спутников была уничтожена на 90%. Сохранить удалось только «1.ГБ01618.4.4» – висевший на экваториально противоположной второму переходу орбите суровый транспортный центр, специализировавшийся на перевалке руд, да часть станций, находящихся рядом и так же защищенных планетой.

Действие взрыва, произошедшего за пределами атмосферы, ограничилось выбросом волн радиационного и ионного излучения. Но его мощность позволила запустить в ближайшем космосе серию вторичных взрывов. Однако этот фейерверк не ушел дальше 1000 километров от эпицентра, и ослабшее уже излучение дальше просто «запекало» сложную технику и органику, как жаркое в железных банках кораблей и станций. Их радиационная защита просто не была рассчитана на подобное издевательство.

Жители планеты в этот момент наблюдали очень красивое, но кратковременное северное сияние, оплачивая это развлечение собственным здоровьем. Эта картина была весьма постапокалиптична. С окраин агломерации Годхурста, столицы совета коммун Грумбридж и города, над которым и располагался злополучный терминал, открывалась картина темного после аварийного отключения электросети, города, над которым зависла огромная «сверкающая туча». Отсветы этого мрачного зеленого бурления с небес опускались на крыши высоток, казавшихся сейчас древними мрачными скалами. Вообще, на улице серели вечерние сумерки, и, вкупе с пасмурной погодой, они оттеняли происходящее. Годхурст казался сейчас наследником судьбы Вавилона, а космический лифт – той самой башней, что прогневала Богов.

***

Содружество. Третий пласт. Центральный сектор. Совет коммун «Земля 3». Главный центр мониторинга пространственных искривлений им. И. М. Крестовского (ГЦМПИ).

Сирена тревоги зазвучала в здании, куда стекалась информация о состоянии пространства всего Содружества, еще раньше, чем на «Стремительном 412». Установленные вообще-то «на всякий случай» в обитаемых системах датчики не могли засечь незначительные искривления, те, что имели коэффициент больше одной сотой, ибо были настроены на значительно большие значения.

Засекай они все искривления в системе, например, до 3/7, центр был бы завален данными о постоянных перемещениях сотен и тысяч кораблей, а на поддержание активного сканирования даже одной системы в таком режиме уходила бы продукция не одного десятка фабрик синтеза «ВВСВЭ1».

Но в данный момент на главном пункте светились совершенно невразумительные цифры. В системе Грумбридж 1 (сокращенно от официального «Грумбридж 01618, пласт первый») был зарегистрирован нулевой прыжок колоссального объекта. Его линейные размеры во всех измерениях с 4-го по 10-е (считая, что время – 11-е) были совершенно неопределимы. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Но бездушные приборы продолжали упорно твердить об одном и том же. Более глубокий анализ говорил о большой удаче для жителей четвертой планеты этой системы: пройди эта аномалия на пару тысяч километров ближе к планете, и от столицы системы остались бы одни оплавленные воспоминания.

Прошло полчаса, и, составляя карту искажений, коллектив центра смог представить эту аномалию как поток элементарных частиц, возникший на неопределенном расстоянии и ушедший в вечность. Нет, они не утверждали прямо, что этот поток возник из ниоткуда, они стояли на том, что он возник в той части космоса, что никак не контролируется датчиками Содружества. Этот поток проявлялся во всех, в том числе и свернутых измерениях, при столкновении с материальными объектами от него в стороны расходились его небольшие части – те самые протуберанцы.

Конечно, это все являлось моделью весьма гипотетической, все эти слова о потоке – просто удобный в качестве первой версии результат мозгового штурма, призванного хоть как-то описать природу происходящего. Строго говоря, если бы это событие не зарегистрировали буквально все приборы (даже те, которые по всем расчетам никак не дотягивались до Грумбриджа 1), без всяких раздумий это отнесли бы к обыкновенной ошибке, например, в сетях передачи данных.

Но об этом не шло и речи, ведь даже обыкновенные планетарные телескопы любителей, что на второй и третьей планете вышли после работы посмотреть на небо, видели вспышку, ставшую результатом взрыва второго перехода.

Кстати, связи с самой планетой у них не было. Непонятно пока, что произошло сразу со всей орбитальной группировкой планеты, но… вероятно, от нее остались лишь горы космического мусора.

В углу большого кабинета почти все это время просидел на корточках, сжав голову руками, Филипп Рудковский. Он был человек совершенно не от мира сего. Но, как водится, гениальный физик. Без преуменьшений. В той яичнице, которой являлся его мозг, не было нейросети2, так как было совершенно невозможно подобрать для него ее конфигурацию.

Мне кажется… Я уверен, что это связано с теми находками… Помните, те, что с Глизе 338, с четвертого пласта! Там… Там нужно, нужно мне… Туда! Это… В общем, я уверен, это, видимо, связано с теорией бифуркации параллельно-различных вероятностных связей!

Глава центра, до этого момента что-то усиленно высматривающий на экране, переглянулся со своим помощником. Они знали об «особенностях» Филиппа и держали его тут именно для отслеживания вот таких озарений. Уже не раз по его сумбурному «запросу» создавались научные группы и отправлялись экспедиции, и заканчивались они обычно феноменальным успехом. Нет, не всегда. Далеко не всегда. Но, так скажем, КПД у него был всяко больше, чем у кого-либо другого.

Поэтому и в этот раз без лишних расспросов, на месте, была сформирована группа, предназначенная исполнять «хотелки» Рудковского. Среди них была пара хороших психологов, вытягивающих из него крупицы информации, которые потом придется «расшифровывать» другим специалистам, и следящие за тем, чтобы его с детства текущая крыша ненароком не обрушилась.

И уже через два дня научный корабль ГЦМПИ, более всего напоминавший крейсер, которому на внешние подвесы навесили кучу непонятного барахла, прошел через разгонный комплекс из системы «3.ЗМ00001» в систему «1.ЗМ00001» (столицу Содружества и родину человечества), откуда, переместившись к одному из таких же комплексов столицы, совершил нуль-переход к «1.ГБ01618».

***

3 июля 2024 года. Среда. Российская Федерация. Небо над ленточкой.

– Все готово у нас?

– Да, связь, ПСС, крыша есть.

– Поехали тогда. Три-двадцать первый, запуск!

– Запускайте.

…

– Сколько до набора нам?

– Готовимся уже, подходит дальность, можно разгоняться.

– Понял тебя. Крыша, 321 пошел в набор!

– Наблюдаю вас, на боевом чисто.

– Понял, пять тысяч прошел.

– 321, на боевом чисто.

– Понял… Все готово к работе у нас?

– Да, подвески зеленые, с расчетной дальности будем работать.

– Хорошо, смотри за кабину, предчувствие не очень.

– Понял, вроде чисто.

– 321, на боевом "NASAMS" включился!

– Понял, горизонт занял, разворачиваюсь на боевой! Серег, включай все.

– К работе готов, "Главный" включил. Выполняй боковую, до сброса 10 километров.

– 321, "NASAMS" не выключается, будь готов с маневром уходить!

– Понял, крыша, подсказывай… Боковую выполнил, параметры подогнал, сколько там еще?

– 6 осталось, параметры норма, за кабиной чисто, "патрик" засветился.

– 321, "патриот" включился с азимута 200, "NASAMS" не выключается, смотрим!

– Понял, земля что скажет?

– 321, по моим данным чисто.

– Понял. Че там, Серег?

– 4 километра до работы, подготовил ППРы.

– Замерла что ли дальность… Откинул боевую кнопку. Крыша?

– 321, еще один патриот с азимута 140… Пустил по нему!!!

– Понял, наблюдаю, красавчик!… Серег?

– 2 километра, готовимся.

– 321, уходи с маневром, пуск прямо по курсу!!!

– Командир, работаем и уходим вправо!!! Вон вижу ее!

– 321, 101, уходите с маневром на расчетный курс!

– 321, сработал, 4 ушло, раскрылись, борт норма!

– 321, 101, еще один пуск! Энергичнее маневр! Дальность 60!

– Серег, отстреливай!

– Отстреливаю! Крути вправо на кусозадатчик!

– Понял! Земля, дальность?!

– 321, 40, догоняет, перекладка влево!

– Понял, высоту занял, маневрирую, подсказывайте!

– 30 километров, наблюдаю пуск третьей!

– Понял! Кто под нами работает?! Наблюдаю пуски под собой!

– 20 километров! Выходите на север! Это наши, одну сбили!

– Серег, отстреливаешь?!

– Да закончилось уже все… Повнимательнее за высотой, нихрена не видно ночью, вышка по курсу светится!

– 321, 10 километров, маневрируйте! Вторая 20, догоняет!

– Да маневрирую! Серег, берись за ручки, готовься, не отпускает, сука!

– 321, одна рядом прошла, пропала, вторая 10!

– Наблюдал, рядом взорвалась, борт норма!

– 321

…

– 321!

…

– Триста двадцать первый! Земле!

…

– Крыша земле!

– Отвечаю, земля!

– Запросите тридвадцать первого! Метка пропала, не отвечает!

– 321 крыше!

– 321!3

Земля так и не дождалась ответа 321. Вместе с меткой бесследно исчез и самолет, и оба пилота. Они уже не слышали ничего, ибо оборудование их борта после близкого хлопка напрочь потухло. Как такое могло быть? Кто знает…

Александр не знал. Будучи командиром 321, он сейчас судорожно пытался реанимировать хоть что-то и достучаться до своего товарища по несчастью. Но увы. Ни то, ни другое сделать ему не удавалось.

На груди напарника расплывалось красное пятно, и становилось понятно, что он уже не ответит. Авиагоризонт крутился волчком, высотомер же словно отматывал время назад: тик-так-тик-так, бежала стрелка вспять, оставляя пилоту все меньше «метров» на принятие решения. Три тысячи, две тысячи, полторы.

Понимая, что ничего уже не изменить, Александр дернул поручни. Полсекунды, ускорение, еще полсекунды, и он уже болтается в на стропах над совершенно непонятно откуда взявшимся мегаполисом. «Ну все, кукуха моя, видимо, в утенке осталась», – с веселой злостью подумал он.

Чувствовал себя он, надо сказать, плохо, даже если учесть все перипетии, случившиеся с ним за последние минуты. И это состояние ухудшалось. «Ну вот, совсем психоделика пошла», – буркнул он вполголоса, заметив наконец сияние неба и то, что мегаполис этот выглядел сейчас немного заброшенным. Словно его в спешке оставили вот только вчера, не позабыв «выдернуть из розетки».

Его сознание начинало плыть все сильнее и сильнее. Тошнота, головная боль, ужасная сухость во рту… Все это накатывало волна за волной. Ему оставалось уже совсем чуть-чуть до крыш самых высоких небоскребов, когда сознание его окончательно померкло, сменив реальность черной пустотой.

***

Содружество. Первый пласт. Центральный сектор. Совет коммун Грумбридж 1. Планета 4, город Горхурст.

Очнулся я явно в больничной палате. Но она была весьма необычной. Никакого привычного медицинского оборудования здесь не было. Я сначала не придал этому значения. Не везде, к сожалению, есть это самое оборудование, главное, что вообще жив.

Стал осматриваться дальше. Белая, похоже, пластиковая кушетка, светлые стены и потолок, напоминающие салон гражданского самолета, такая же скрытая подсветка, шум вентиляции. Окон не было, а в десятке сантиметрах от кушетки была расположена стеклянная панель, отделяющая мое месторасположение от входа в комнату. Помимо двери, за этой панелью располагался утопленный в стену шкаф с дверцами в цвет всего остального в этом помещении, а напротив него, у стенной ниши, в которой в прозрачном горшочке раскинул листья какой-то цветок, больше смахивающий на траву, стоял неправильной формы стол со стулом. В этой комнате все было как из Икеи. Минималистично, дешево, но с изрядным душком «хай-тека».

После этого осмотра сказать, что я в какой-то сельской больнице было бы настолько тупо, что об этом и говорить бы не стоило, если бы не тот факт, что других-то вокруг и не было.

Может, я в госпитале в Москве? Но все равно какая-то странная палата. И где, в таком случае, какая-нибудь штука, которая непременно должна была запищать, когда я бы очнулся, продолжая мерить пульс больного, как показывают во всех фильмах? Врут? Не знаю, я, по счастью, до этого и не заходил в жизни дальше поликлиники.

Наконец дверь открылась, и в мою обитель вошел какой-то человек, который мог, при некоторой удаче, дать ответы на все мои вопросы.

На мое удивление за доктором (а это был именно он) ввалились еще три человека. Два дюжих амбала в какой-то странной форме с повязками «военная полиция» и офицер, одетый столь же необычно, но имевший привычные погоны лейтенанта.

– Вот, товарищ Кравцов, наш неизвестный. Очнулся.

– Это хорошо, хорошо. Можете идти, спасибо, – ответил означенный товарищ, – мужчина, здравствуйте, я лейтенант военной полиции Кравцов Виктор Евгеньевич, можете уделить мне несколько минут? – интересно поставил он вопрос.

– Да, конечно, слушаю Вас, – ответил я ему настороженно, совершенно не понимая, куда эта беседа может увести.

– Мы понимаем, что вам сейчас может быть тяжело, вы хотите понять, что произошло и какие у вас перспективы. Однако я вынужден настаивать на том, чтобы первая ваша беседа прошла именно со мной.

– Можете сообщить мне, где я, товарищ лейтенант? Что-то не припомню я у нас таких больничек.

– Это объяснимо. Вы сейчас в Годхурсте, во временном госпитале на -7 ярусе. После от взрыва второго перехода очень много пострадавших, поэтому так. У вас же, помимо страшного облучения и выгорания нейросети, были обнаружены и осколочные ранения. Именно об этом я и хотел поговорить.

– Годхурст? Это в Германии? И как наши «заклятые друзья» «орка» к себе пустили, интересно? – ехидно спросил я.

– Что, простите? По моим данным нарушений в работе мозга у вас нет. Кончайте придуриваться. Что вообще такое «Германия»? Нет в освоенном космосе таких планет нет…

– Кхм, кхм… ладно, как скажете, – изрядно озадаченно ответил я, – что вас конкретно интересует?

– Как вы могли получить эти повреждения и как вы умудрились использовать экспонат, которому больше 2 с половиной веков для полета, кто вам разрешил это делать?

– Какой экспонат, товарищ лейтенант?

– Ну как какой, с борта второго перехода вы взлетели на, как его, а, вот, «истребителе-бомбардировщике» еще докосмической эры. Ну, мы пологаем… Его как раз в местный музей привезли, 270 лет штучке было! Вы ее зачем-то разбили. Ой, то есть, простите, мы вас в этом не упрекаем, все-таки вы спасали свою жизнь!

– И жизнь своего товарища… – буркнул я.

– Что, простите?

– Со мной был мой… друг, но он погиб до моего катапультирования. А откуда осколки я, честно, сам не знаю. Скажу как на духу, не припоминаю ничего из сказанного вами. – совершенно не соврал я этому умалишенному лейтенанту.

– Как не помните? Хотя, может, это последствия сгоревшей нейросети… Кстати, замечательно… Ой, в смысле, очень необычно, да, она у вас сгорела… Вот так, бесследно прямо… Только вашей биометрии у нас почему-то нет. Вы с отдаленной низкоразвитой колонии, наверное? Эти остолопы иногда надеятся только на данные с сети, совершенно игнорируя закон Содружества № 875.3 об обязательном дубли…

– Простите, лейтенант, но я и вправду мало что понимаю. Ну хорошо. Сколько я провалялся в отключке, какое сейчас число?

– Недолго, два дня всего.

– А можно точнее? Если честно, со всем этим делом, – я обвел комнату глазами, показывая, мол, «вот это вот все, товарищ лейтенант», – я и не помню, какое число было до этого.

– Ну, если быть точным, товарищ, ээ… ладно… то сейчас семнадцать часов сорок три минуты и пятьдесят две, нет, уже пятьдесят три секунды по общему времени, пятое мая две тысячи двести девяносто первого года. Вторник.

– М-да, с вами все хорошо, ээ… Кравцов? – едко спросил я.

– Да, вполне, спасибо! – ничего не замечая, ответил он.

«Сюр полнейший, я бы сказал, да еще и какой феерический…» – пробубнил я себе под нос и лег обратно на кушетку, закинув руки за голову. «Ну что, повеселимся, раз уж выдались такие веселые галлюцинации» – добавил еще тише и, решив играть по правилам, предлагаемым моим хромающим на обе ноги сознанием, начал проходить первый квест «легализация». Решив, что раз на дворе без малого XXIV век, то эра тут космическая, я отряхнул навыки «капсулера» и трушного ролеплейщика завел шарманку:

– Хорошо, товарищ лейтенант, я вам безусловно верю. Вероятно, меня постигла незавидная участь, как вы сказали, выгорания, кажется, да, нейросети и память мне отшибло здорово. Я мало что помню. В общем-то только то, что я Александр Александрович Фрязский и то, что жил я действительно в глубоком захолустье. Вы не поверите, но даже простейшие блага цивилизации у нас в дефиците были. Представляете, даже сеток почти ни у кого не стояло, все пользовались компьютерами на кремниевых чипах. Без преувеличения – каменный век! Вот только не судите строго, название этого мира выветрилось у меня из головы совершенно.

– Этого я от вас и ожидал! – проквакал инфантильный лейтенант, – мы восстановим вам документы. Вы согласны войти в число славных жителей коммуны «Грумбридж 4» совета коммун «Грумбридж 1», в число тех, кто трудится на благо нашей процветающей планеты и получает от нее все желанное?!