Фатум

скачать книгу бесплатно


Алиса снова взглянула на свой значок и хлопнула себя по лбу:

– Значит, соулмейты?

– Угу. Сначала я тебя вообще не замечал. А сегодня почти влюбился, – он договорил последнюю фразу с такой иронической интонацией, что Алиса решила пропустить её мимо ушей.

– А почему у тебя женский псевдоним?

– Это долгая история. Если хочешь, можем встретиться вечером. Тогда я тебе расскажу. – Элис подмигнул девушке и надел на её руку силиконовый браслет с тремя значками – анархия, любовь и мир. Последний из них, пацифик, немного стёрся, но панк сказал, что в этом нет ничего страшного.

– А ты просто Алиса?

Девушка пожала плечами.

– Когда мне скучно, я меняю псевдонимы. Сейчас я Саманта.

– Не слишком благозвучное имя.

– Это ненадолго.

Элис попрощался с новой знакомой у дверей переполненной столовой, а сам ускользнул в раздевалку за ветровкой.

Как только Алиса осталась в одиночестве, к ней вернулись тревожные, мучительные мысли, и захотелось надеть гигантские наушники, чтобы отключить настойчивый зловещий шёпот у себя в голове. Она остановилась на пороге, не решаясь зайти в столовую, и в то же время не могла развернуться и сбежать. Рудольф заметил её, чуть склонил голову и сделал приглашающий жест. Он высоко поднимал стакан с чаем, как будто держал в руках бокал, и о чём-то увлечённо рассказывал безмолвным и слегка утомлённым слушателям. Марья Семёновна, вахтёрша и по совместительству уборщица «Фатума», вежливо улыбалась, но постоянно оглядывалась по сторонам. Она тщетно искала причину, которая позволила бы ей уйти, и не решалась встать из-за стола первой. Приходилось смиренно ждать окончания затянувшегося монолога, в котором женщина не понимала ни слова. Она никогда не тратила время на бесплодные думы о высоких материях, а просто выполняла то, что от неё требовали. Если кто-нибудь разобьёт стакан – Марья Семёновна встанет, возьмёт веник и соберёт осколки. Но от философских диспутов о контекстах, подтекстах и метатекстах у неё начинала болеть голова. Вторая не менее рассеянная слушательница директора медленно водила вилкой по трещине на тарелке и уклончиво качала головой, когда слышала своё имя. Алиса узнала в этой печальной девушке Тину и невольно перевела взгляд на её руки. Всё те же массивные неудобные браслеты надёжно прятали изуродованные запястья. Тёмные, не поддающиеся маскировке круги под глазами придавали Алевтине ещё более измученный вид. Сколько бессонных ночей она провела в поисках подходящей рифмы?

Алиса подошла ближе и встала в очередь, но аппетит безнадёжно исчез и на еду не хотелось даже смотреть; девушка решила взять кофе и спрятаться в уголке. Рудольф продолжал наблюдать за ней, и от этих коротких косых взглядов колотилось сердце, точно оно было барабаном, а директор – музыкантом. Он держал в руках не только барабанные палочки, но и ключи от лабиринтов и порталов бесчисленного множества художественных миров. Тина отодвинула стул, когда Безуглов коснулся её щеки.

– Ты умница. Горжусь, что у меня есть такие талантливые студентки.

Девушка улыбнулась одними уголками губ и решительно встала.

– Извините, я кое-куда опаздываю. – Тина подхватила поднос и попрощалась с Марьей Семёновной, которая тотчас же последовала её примеру. Женщина напоминала птичку, по случайности угодившую в ловушку, и вот наконец настала торжественная минута, когда клетка распахнулась. Потрясённая и счастливая, она всё-таки вырвалась на волю, но ещё не решалась подниматься слишком высоко к уже чужим и опасным облакам.

– До свидания, – выдавила из себя Марья Семёновна и на пару секунд застыла с грязной тарелкой в руках.

Рудольф тоже поднялся, подхватив стакан с недопитым чаем, и ненадолго задержался у меню, где стояла прижавшаяся к стене Алиса.

– Нельзя заставлять директора здороваться с тобой первым.

– Здрав… вству… те, – Алиса запуталась в буквах испуганного слова, которое неожиданно оказалось слишком сложным.

Безуглов ничего не сказал, ещё раз взглянул на синие дреды студентки, будто бы нечаянно вздохнул и ушёл, намеренно задев Алисино плечо. Она до сих пор не могла забыть ту ночь…

Голова кружилась с такой чудовищной скоростью, точно превратилась в карусель; девушка не понимала, где находится, она видела только фиолетовые пятна и очертания невесомых вещей. Чья-то рука, показавшаяся ей гигантской, размешивала сахар в чашке. Алиса ненавидела сладкий чай, но хитрый демон заставил её сделать глоток. Девушка поморщилась и хотела выплюнуть, но вместо этого испуганно проглотила, узнав в большеруком демоне директора «Фатума». Морщинки в уголках его глаз продолжали упрямый танец, и от этой улыбки слегка умилённое и одновременно насмешливое лицо делалось по-настоящему страшным. Алиса дёрнулась с места, намереваясь уйти, но голова снова закружилась, резкая боль ударила по затылку невидимым кирпичом. Она прислонилась щекой к углу стола и еле слышно застонала. Если бы девушка превратилась в волка, то завыла бы на придуманную луну, чтобы выпотрошить уставшую душу. Кстати, чай оказался зелёным: Алиса терпеть его не могла.

– Не хочешь – не пей. Я не для этого тебя позвал. – Рудольф выпрямился, сцепил руки за спиной и запрокинул голову. Он так увлечённо разглядывал трещины на потолке, что Алиса невольно подняла глаза. Над головой качалась хрустальная люстра, и последняя оставшаяся в живых лампочка устало освещала маленький кабинет, похожий на кладовую.

– Это сон, – она указала пальцем на люстру.

– Это голова твоя бедовая, – Рудольф снова пододвинул к ней чашку с безобразно зелёным и непростительно сладким чаем. – Только в обморок больше не грохайся.

Алиса опустила голову, которая казалась ей слишком тяжёлым грузом, и сделала отчаянную попытку выпить остывший чай. Она поперхнулась и забрызгала тетрадь Безуглова, на обложке которой небрежным почерком было выведено слово «роман».

– О чём пишете? – Алиса густо покраснела, но попыталась скрыть смущение за беспечным тоном.

Рудольф взял в руки тетрадь, провёл ладонью по однотонной серой обложке и положил на подоконник.

– Это тебя не касается.

Директору надоело играть роль любезного наставника, поперечная морщина на переносице превратилась в толстую линию, глаза ещё сильнее сузились, а на скулах, как одинокие стражники, заходили желваки. Наверное, они оберегали его тщательно скрываемые чувства. Впрочем, Алиса не могла понять, кем был этот суровый, властный человек – отрицательным или положительным персонажем. Но точно главным: второстепенные роли, разумеется, не для него.

– Я хочу уйти… Можно? – Алиса не решалась взглянуть на директора; её пальцы, сжимающие белую чашку, заметно подрагивали. Дракон схватил новую жертву: сможет ли он её отпустить? Или с жестокостью палача расправится с ней, отобрав право даже на последнее слово?

– Я не прощу твоей дерзости, Алиса Лужицкая, – он отчеканил каждое слово, точно сомневался в способности собеседницы правильно воспринимать его реплики.

– Что же я сделала?

– Никто и никогда не спорит с директором. – Рудольф смотрел на Алисины пальцы и водил ручкой по небритому подбородку. Девушка спрятала руки в карманах, и чашка завальсировала на столе, воображая себя балериной, но остановилась, так и не дождавшись аплодисментов.

– Но я…

– Тсс, – директор поднёс указательный палец к губам. – Мне не нужны оправдания. Теперь у тебя есть только два пути: быть моим верным подданным или… – он сделал небольшую паузу. Алиса заметила лёгкую насмешку, уютно устроившуюся на его тонких губах. Возможно, это всё-таки сновидение, а человек, сидящий перед ней, лишь иллюзия, глупая выдумка? И надо коснуться этой ледяной кожи, чтобы она рассыпалась. Алиса протянула руку…

– отчисление, – продолжил Безуглов. – Такая вот игра на выбывание. Нет ничего сложного: тебе всего-навсего нужно приходить сюда каждый раз, когда я позову. Что же ты выберешь?

Алиса вздрогнула: она всё ещё слышала эхо жестокого вопроса, и не сразу поняла, что произошло в измерении здесь-и-сейчас. Горячая вода текла по её щекам, смешиваясь с чёрной тушью; девушка поднесла руку к промокшим дредам и сняла с головы липкую вермишель, похожую на гусеницу. За спиной послышался отвратительно громкий хохот, должно быть, человек скоро захлебнётся смехом и больше не вынырнет. Только открытый рот и вытаращенные глаза откажутся повиноваться смерти.

Миша Андреев нахально размахивал перед девушкой пустой тарелкой из-под супа. Вокруг него собралась группка восхищённых обывателей; они громко обсуждали нелепый вид девочки из 2000-х, но Алиса не разбирала ни слова. Она чувствовала, как дрожит нижняя губа, и боялась, что снова не сдержит слёз, а значит, всё потеряно. Они никогда не забудут, что однажды заставили её плакать. Но смех прекратился: татуированная рука ударила смеющегося человека по лицу. Из носа потекла кровавая струйка. Андреев наградил обидчика торжественным комплиментом из непечатных слов.

– Видок у тебя просто кошмарный, – успел шепнуть девушке Элис, прежде чем получил удар в челюсть. Безумный панк-анархист сплюнул: Андреев выбил ему передний зуб.

– Что здесь происходит?

«Что же ты выберешь?»

Алиса выронила из рук пустой стакан. Она не ошиблась: нахмуренные чёрные брови, густые усы с бородкой под бледными губами, вечно сощуренные глаза, растрёпанные длинные волосы. Алиса невидимой кистью писала на холсте воображения его портрет, собирая целое из частей, как картинку из пазлов. Зачем директор вернулся? Она же видела его спину! Плечо до сих пор горело, когда Алиса вспоминала якобы случайное прикосновение…

– За мной, оба! – Рудольф схватил Элиса за руку и бросил высокомерный презрительный взгляд на Андреева. – Если ты пишешь роман о буллинге, это не значит, что нужно им заниматься.

– Но вы же… – уязвлённый писатель недоговорил, получив от директора красноречивый пинок.

– Чего стоим? Живо за мной!

***

Внутри меня расцветал розовый куст. Я заботилась о нём и поливала цветы. Но однажды розы увяли. Случился пожар, который оставил после себя лишь горстку пепла. Пыталась посадить ещё раз – тщетно. Больше ничего не цветёт. Впереди только пустота. Затем – агония и жалкое, бесславное превращение в нуль.

– Трогательно, но безыдейно.

– Чистой воды графомания.

– Девушку надо лечить.

– Пусть пишет, только ничего больше не присылает.

Алиса подглядывала за редакторами, которые жестокими словами терзали её несчастную рукопись и собирались устроить торжественные похороны под издевательское чавканье уничтожителя бумаги. Один из критиков, как будто почувствовав на себе взгляд чужака, обернулся. Он смотрел прямо на Алису, уставшую прятаться, но делал вид, что никого не замечает. А она увидела прыщавое лицо подростка – знакомого долговязого парнишку в вязаной кофте. Почему он здесь? Нет, всё-таки показалось: это мужчина средних лет с охапкой каштановых кудрей и веснушками на щеках. Наваждение рассеялось, и девушка даже немного успокоилась. Правда, она не хотела наблюдать, как её текст пожирает безобразная машина.

– Один мудрец сказал, что мысль есть стрела, пущенная из лука.

Чёрные остроносые ботинки уверенно застучали по деревянному полу. Алиса сжалась, испугавшись решительного тона, способного пробудить дьявола. Но незнакомец прошёл мимо, задев её плечом, и, казалось, не обратил на бедную графоманку никакого внимания. Девушка перевела взгляд на свои руки и вскрикнула: она на самом деле превратилась в невидимку. Крик растворился в угрюмой тишине, которая даже не повела ухом. Жужжание надоедливой мухи казалось оглушительным в сравнении с человеческим голосом. Никто не слышал и не видел автора осмеянной рукописи, и, если бы не странное чувство стыдливой жалости, Алиса сама бы усомнилась в собственном существовании.

Вошедший человек был в маске из чёрной ткани; он спрятал волосы под капюшоном тёмно-серого плаща, но невидимая наблюдательница знала его имя. Оно сорвалось с губ, повиснув на качелях в воздухе: что-то произошло, и те не вернулись. Продолжили танец над землёй, избегая смертельно опасных прикосновений.

– Кто вы? – спросил человек с веснушками. Он повернулся в профиль, и Алиса внезапно узнала в нём избалованного одногруппника. Но как Миша Андреев смел судить о качестве чьей-то рукописи? Странно, что она приняла этого самоуверенного юнца за серьёзного мужчину.

– Бродяга-философ, – незнакомец в маске повёл плечами. Ледяной ветер щекотал босые ноги Алисы. Девушка обняла себя, надеясь согреться и немного успокоиться. А между тем обняла лишь пустоту.

– Не бойтесь, я услышал запах роз и решил заглянуть на огонёк. В конце концов розовый куст – это только этап.

Рудольф Безуглов снял капюшон: густые чёрные волосы рассыпались по плечам. Он достал из кармана плаща сигару и спички, равнодушно выслушал отказ редакторов и закурил в одиночестве.

«Ещё один графоман», – раздалось в голове Алисы. Сама она ни о чём не думала: это была чужая мысль.

«Кажется, здесь пора открывать психиатрическую клинику», – ещё одна не выпущенная наружу реплика, которую Алиса услышала так отчётливо, как если бы её произнесли вслух.

– Позвольте спасти эту небрежную рукопись от коварного уничтожителя бумаги. – Рудольф опустился на корточки перед машиной, которая замерла в покорном ожидании расправы. Её создали только для того, чтобы разрушать.

– Наверное, тот, кто придумал этот агрегат, мнил себя богом.

Редактор, похожий на Мишу Андреева (девушка, правда, уже начала сомневаться, что это действительно был он) толкнул в бок молчаливого коллегу.

«Не стоит с ним спорить, лучше на всё соглашаться», – услышала Алиса, когда Рудольф Безуглов с беспечным видом принялся топтать сигару ботинком. Поднялся, вытянувшись во весь рост, снова надел капюшон и протянул редактору руку в кожаной перчатке.

– Алиса Лужицкая, – прочитал таким удивлённым голосом, точно никогда раньше не слышал её имя. – Я бы посоветовал этой девушке взять мужской псевдоним.

Безуглов сунул рукопись в рюкзак и направился к выходу, так и не удосужившись поднять с пола потухшую сигару.

– Зачем же вам этот мусор? – крикнул ему вдогонку веснушчатый редактор, но никто не отозвался. Графоман исчез, украв чужую графоманскую историю.

Алиса открыла глаза и облегчённо вздохнула: руки и ноги на месте, значит, это всего лишь очередное сновидение. Слишком много побочных эффектов от снотворных. Девушка скомкала пустую пачку и бросила в урну. Часы показывали три часа ночи, и можно было перевернуться на другой бок и отключить назойливое сознание, но спать совершенно не хотелось. Она натянула пальто с оборванными пуговицами прямо на ночную рубашку, завязала шнурки на старых ядовито-жёлтых кедах и выскользнула за дверь.