Смертельное Увлечение: Погоня за Любовью. Часть 1

«Это мониторинг электронных браслетов условно-досрочно освобожденных, находящихся в группе риска. Браслет Волкова передавал сигнал с его новой квартиры в Ист-Энде до 21:17 сегодняшнего вечера. Потом сигнал пропал. Сработала система вскрытия. Но не взлома. Браслет был снят аккуратно, с помощью отмычки или ключа. Профессионально».

«Он сбежал?» – спросил Джеймс, и в его голосе прозвучало мрачное удовлетворение. – «И вы сразу подумали на Лизу?»

«Не сразу», – поправил его Джеймсон. – «Сначала мы проверили всех известных его сообщников, старые контакты. Ничего. Потом я запросил список всех, кто так или иначе фигурировал в его деле. Имя Светланы Орловой, вашей матери, мисс Орлова, всплыло в его тюремных записях. Он запрашивал через адвоката доступ к ее архивным фотографиям. Говорил, что для «исследования психологии жертв». Ему, разумеется, отказали. Но он нашел другой путь».

Джеймсон сделал паузу, его взгляд снова вернулся к Лизе.

«Ваши родители, мисс Орлова. Они дома?»

Слезы снова подступили к глазам Лизы. Она покачала головой, не в силах вымолвить слово.

«Мы считаем, что они похищены Волковым», – жестко сказал Джеймс. – «Он прислал смс. На мой телефон».

Джеймсон не выглядел удивленным. Он лишь кивнул, словно ожидал этого.«Покажите».

Джеймс протянул телефон. Джеймсон прочел сообщение, и на его лице впервые промелькнуло что-то, кроме холодной аналитики. Что-то похожее на отвращение и усталую ярость.

«Он всегда был театрален. Любил послания. Но это… это новый уровень. «Она зовет ее из Тени». Он окончательно перешел грань». Он вернул телефон. «Мистер Фоли, вы журналист. Вы помните детали его старых преступлений. Что объединяло его жертв?»

Джеймс нахмурился. «Все они были молодыми женщинами. Художницами, музыкантами, актрисами. Творческими личностями».

«И что еще?» – настаивал Джеймсон, его взгляд был прикован к Лизе.

Джеймс посмотрел на нее, и по его лицу пробежало озарение, смешанное с ужасом.«Черт… Они… они все были хоть немного похожи. На… на нее». Он кивнул в сторону Лизы.

«На вашу мать, мисс Орлова», – поправил Джеймсон. – «Волков не выбирал жертв случайно. Он охотился за определенным типажом. За образом. За суррогатом. Все эти женщины… они были его неудачными попытками воссоздать утраченный идеал. Светлану Орлову».

Лиза почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она схватилась за спинку стула. Ее мать… ее мертвая мать была причиной этих смертей? Эта мысль была чудовищной, не укладывающейся в голове.

«Но почему?» – прошептала она. – «Что связывало его с моей матерью?»

«Это то, что мне и нужно выяснить», – сказал Джеймсон. – «И, полагаю, именно это и является ключом к тому, где он сейчас. Он не просто маньяк, мисс Орлова. Он одержим. Его одержимость вашей матерью – это стержень, на котором держится вся его личность. А теперь…» Он снова посмотрел на Лизу, и в его взгляде было нечто, похожее на жалость, что испугало ее еще больше. – «Теперь он переключился на вас. Вы – не суррогат. Вы – живое воплощение его наваждения. Плод его воображаемой любви. И, по его извращенной логике, ключ к воссоединению с ней».

«Что он хочет от меня?» – голос Лизы дрожал.

«Всего», – мрачно ответил Джеймсон. – «Судя по символам, по риторике, он верит, что может каким-то образом вернуть ее, соединиться с ней через вас. В его голове вы – мост между мирами. А для того, чтобы пройти по этому мосту… нужна жертва».

В комнате повисла гробовая тишина. Слово «жертва» прозвучало как приговор.

Джеймсон подошел к книжному стеллажу. «Мистер Фоли говорил, что нашел метку». Джеймс молча указал на корешок Диккенса. Джеймсон наклонился, изучая символ. Он вытащил из кармана увеличительное стекло и сфотографировал метку на свой планшет.

«Да, его работа», – констатировал он. – «Он всегда оставлял его на самом ценном для жертвы. На том, что определяло ее личность. Для художницы – на последней картине. Для музыканта – на любимом инструменте». Он посмотрел на Лизу. – «Вы – реставратор. Книги – ваша жизнь. Он говорит вам, что входит в самую суть вас».

Лиза сглотнула. Ей было физически плохо.

«Вы сказали, что ставили на нас ставку», – вмешался Джеймс. – «Что это значит? Значит, вы следили за Лизой?»

«Наблюдение было установлено на дом ее родителей с момента освобождения Волкова», – ровно ответил Джеймсон. – «Но сегодня в восемнадцать ноль-ноль, патрульная машина, дежурившая неподалеку, была отозвана на срочный вызов – ложное сообщение о стрельбе в трех кварталах оттуда. Координация. Чья-то работа. Когда они вернулись, дом был пуст. Машины родителей не было в гараже. Мы предположили, что они уехали по своим делам. Ошибка».

«Ошибка?» – голос Лизы сорвался на крик. – «Мои родители в руках маньяка из-за вашей ошибки?»

Джеймсон встретил ее взгляд без колебаний.«Да. И теперь я здесь, чтобы ее исправить. Но для этого мне нужна ваша помощь, мисс Орлова. Не как пассивной жертвы, а как активного участника. Вы знаете, свою семью. Вы знаете свое прошлое. Вы можете знать то, чего не знаем мы».

«Я ничего не знаю!» – отчаянно сказала она. – «Они никогда ничего мне не рассказывали!»

«Возможно, вы знаете, сами того не осознавая», – настаивал он. Его тон смягчился на полтона. «Любая мелочь. Любое воспоминание. Любая странность в поведении вашей матери или отца. Любая вещь в доме, которая казалась вам не на своем месте. Волков – паук, плетущий паутину из прошлого. Нам нужно найти нить, которую он упустил».

Лиза закрыла глаза, пытаясь прорваться сквозь пелену страха и паники. Воспоминания накатывали обрывками. Шепот за закрытой дверью. Подавленное лицо отца, когда она случайно нашла ту самую коробку на антресолях. Слезы матери, которую она застала однажды за разглядыванием старой фотографии…

«Фотография…» – прошептала она, открывая глаза. – «Была одна фотография. Мама иногда смотрела на нее, когда думала, что никто не видит. Она хранила ее не в альбоме, а в книге. В старой книге стихов».

«Вы помните, в какой?» – спросил Джеймсон, и в его голосе впервые появилось напряжение.

Лиза покачала головой.«Нет. Но… я думаю, она до сих пор там. В отцовской библиотеке. Он никогда не переставлял ее книги после… после ее смерти».

Джеймсон кивнул, и его пальцы снова замелькали на планшете.«Дайте мне адрес. Я отправлю туда группу».

«Нет!» – резко сказала Лиза. – «Я.… я должна сделать это сама. Там… там все ее вещи. Ее дух. Я не могу позволить чужим людям рыться в этом».

Джеймсон изучал ее несколько секунд.«Это опасно. Мы не знаем, не оставил ли Волков там каких-то сюрпризов».

«Я поеду с ней», – сказал Джеймс. – «И, детектив, вы можете обеспечить нам прикрытие. Но обыск должна провести она. Она права. Это слишком личное».

Джеймсон колебался, затем кивнул.«Хорошо. Но мы едем вместе. И вы делаете все, что я скажу. Понятно?»

Лиза кивнула, чувствуя, как ее охватывает странное, почти истерическое спокойствие. Наконец-то она могла что-то делать. Не просто ждать и бояться. Действовать.

«Тогда поехали», – сказал Джеймсон, набрасывая плащ. – «У нас нет времени терять. Каждая минута на счету».

Он вышел первым, его мощная фигура заполнила дверной проем. Джеймс взял Лизу за локоть, поддерживая ее.

«Ты уверена, что справишься?» – тихо спросил он.

«Нет», – так же тихо ответила она. – «Но у меня нет выбора».

Она бросила последний взгляд на свою мастерскую, на стол с реставрируемым манускриптом о смерти, на портрет матери. Теперь ее собственная жизнь стала похожа на одну из тех древних рукописей – полную тайн, написанную невидимыми чернилами, которые лишь сейчас, под жаром ужаса, начинали проступать, обещая страшные откровения.

Она вышла на площадку, где ее ждал детектив Джеймсон. Дождь все еще барабанил по крыше. Где-то там, в этой мокрой, холодной тьме, был человек, который считал ее своей дочерью и ключом к загробной жизни. И она шла навстречу его тени, надеясь найти в прошлом своей семьи ответ, который спасет ее будущее.

Дверь закрылась, и щелчок замка прозвучал как финальная точка в одной жизни и начало другой, гораздо более опасной. Но Лиза больше не дрожала. Внутри нее зажглась маленькая, холодная искра решимости. Она была не просто Лизой Орловой, реставратором. Она была дочерью Светланы. И она собиралась узнать правду, какой бы ужасной она ни оказалась.

Глава 4: Темные способности маньяка

Дождь превратился в сплошную стену воды, сквозь которую фары машины Джеймсона пробивали лишь короткие, беспомощные туннели света. Лиза сидела на заднем сиденье, прижавшись лбом к холодному стеклу. За рулем был детектив, его руки лежали на баранке с напряженной, почти хирургической точностью. Джеймс расположился на пассажирском сиденье, постоянно поглядывая в боковое зеркало, словно ожидая, что из мокрой темноты за ними материализуется чья-то тень.

Родительский дом Орловых находился в тихом, респектабельном пригороде, чья умиротворенность сейчас казалась зловещим фарсом. Когда машина свернула на их улицу, Лиза почувствовала, как сжимается желудок. Она не была здесь несколько недель. Теперь этот дом, всегда бывший для нее символом стабильности, пусть и отягощенной тихой печалью, выглядел как брошенная крепость. Окна были темными, подъездная дорожка – пустой.

Джеймсон остановил машину через несколько домов, не подъезжая вплотную.«Подождем», – сказал он коротко, выключив двигатель.

Тишина в салоне стала давящей, ее нарушал лишь монотонный стук дождя по крыше. Лиза смотрела на знакомый силуэт дома, на фигурку фламинго на лужайке, которую отец когда-то в шутку купил матери. Теперь эта нелепая розовая птица, мокрая и поникшая, казалась символом всего, что пошло не так.

Через несколько минут из темноты вынырнула еще одна машина, без опознавательных знаков. Из нее вышли двое людей в штатском. Один из них, молодой, коренастый мужчина, подошел к окну Джеймсона.

«Все чисто, босс. Никого. Датчики движения не срабатывали. Входная дверь заперта, следов взлома нет».

Джеймсон кивнул.«Хорошо. Оставайтесь здесь. Никого не подпускайте. Мы внутри».

Он вышел из машины. Джеймс и Лиза последовали за ним. Холодный влажный воздух обжег ей лицо. Она шла по мокрой брусчатке, и каждый шаг отдавался в висках тяжелым стуком. Подойдя к двери, она с неожиданным затруднением нашла в сумочке ключ. Рука дрожала, и она не могла попасть в замочную скважину.

«Позвольте», – тихо сказал Джеймс, бережно взяв у нее ключ. Щелчок замка прозвучал оглушительно громко.

Дверь открылась, впустив их в полную, гробовую тишину. Запах – знакомый, родной запах дома, смесь воска для мебели, старой бумаги и легких духов ее матери, – ударил в ноздри, вызвав внезапный приступ тоски. Здесь все было так, как всегда. Аккуратно, чисто. И от этого – мертво.

Джеймсон вошел первым, включил свет в прихожей. Его взгляд, быстрый и всевидящий, скользнул по вешалке, по зеркалу, по полу.

«Ничего не трогайте», – предупредил он, хотя это было излишне.

Лиза стояла на пороге, не в силах сделать шаг. Этот дом был хранилищем ее детства, ее юности. А теперь он стал местом преступления. Сценой, откуда забрали ее отца и мачеху.

«Библиотека?» – мягко напомнил Джеймс, касаясь ее локтя.

Она кивнула и, преодолевая оцепенение, повела их по коридору. Дверь в библиотеку была приоткрыта. Она толкнула ее, и ее охватило чувство, будто она нарушает какое-то табу.

Комната была такой, какой ее оставил отец. Высокие стеллажи, уставленные книгами от пола до потолка. Массивный дубовый стол, заваленный бумагами. Кожаное кресло у камина, где Аркадий любил читать по вечерам. На каминной полке стояли фотографии: она и Катя в детстве, свадебное фото родителей, портрет Светланы.

«Книга стихов…» – прошептала Лиза, подходя к стеллажам. – «Мама любила Блока. И Ахматову. Но… я думаю, это была не она».

Она водила пальцами по корешкам, пытаясь вызвать в памяти ту самую картину: мать, сидящую у окна, с тонким томом в руках. Какая это была книга? Обложка была темно-синей, почти черной. Без надписей.

«Помоги мне, мама», – мысленно взмолилась она.

И тут ее взгляд упал на небольшой, неприметный том, втиснутый между двумя толстыми историческими трудами. Он был отделен от других небольшим зазором. Кожаный переплет, потертый на углах, темно-синий. На корешке не было ни названия, ни имени автора.

«Вот», – сказала она, указывая на него.

Джеймсон надел перчатки и осторожно извлек книгу. Это был сборник стихов малоизвестного французского символиста конца XIX века. Он открыл ее. Страницы были пожелтевшими, но чистыми. Никаких пометок.

«Может, ошиблись?» – тихо спросил Джеймс.

Лиза взяла книгу из рук детектива. Она чувствовала ее вес, текстуру кожи. И тогда она вспомнила. Мать не просто читала эту книгу. Она часто просто держала ее в руках, перелистывала страницы, не глядя на них, словно ища утешения в самом факте ее существования.

Она перевернула книгу и посмотрела на задний форзац. И там, в самом уголке, где ткань переплета встречалась с бумагой, она увидела едва заметный, почти стершийся от времени след. Крошечный, не больше отпечатка пальца, рисунок. Тот самый символ. Кинжал и сердце.

«Он был здесь», – прошептала она, показывая его Джеймсону. – «Он знал. Он тоже искал это».

«Но он не нашел того, что искал», – сказал Джеймсон. – «Иначе он не забрал бы ваших родителей. Он бы забрал это». Он взял книгу обратно и начал медленно, тщательно перелистывать каждую страницу, пропуская их между пальцами. «Здесь ничего нет».

«Дай мне», – попросила Лиза. Она снова взяла книгу и прижала ее к груди, закрыв глаза. Она пыталась представить мать, чувствовать ее присутствие. Что бы она спрятала? И где?

И тут ее осенило. Она открыла книгу на последней странице, где обычно бывает свободный форзац. Он был приклеен к переплету. Но в этой книге… она провела ногтем по краю. Форзац был приклеен неровно, с небольшим нахлестом. Он был двойной.

Сердце ее забилось чаще. Она нашла скальпель в своей сумочке – тот самый, что взяла из мастерской, – и аккуратно, с дрожащими руками, поддела край бумаги. Клей, старый и высохший, легко поддался.

Под форзацем лежал сложенный в несколько раз листок бумаги. Плотный, желтоватый. Письмо.

Лиза развернула его. Почерк был ее матери – изящный, летящий, но здесь – неровный, сбивающийся, местами буквы сползали со строки, словно писавший едва мог держать ручку.

«Мой дорогой А.,

Я пишу это тебе, хотя знаю, что ты никогда не прочтешь. Это письмо – в бутылку, брошенную в океан моего безумия. Я тону, Алексей. С каждым днем все глубже.

Ты спрашивал, почему я осталась. Я осталась из-за Кати. Из-за долга. Из-за страха. Но иногда я думаю, что осталась из-за того крошечного кусочка тебя, что живет во мне. В ней.

Она так на меня похожа. Иногда, глядя на нее, я вижу себя. А иногда… иногда я вижу тебя. Твои глаза. Твою одержимость. И это меня пугает до смерти.

Ты говорил о силах, что свяжут нас навеки. О ритуалах, что перебросят мост через саму смерть. Я смеялась тогда. Я думала, это красивые слова влюбленного поэта. Но теперь… теперь я чувствую эту связь. Она как черная нить, привязанная к моей душе, и ты дергаешь за нее, даже когда тебя нет рядом.

Он хороший человек, мой муж. Он любит ее как родную. И я благодарна ему за это. Но он не понимает. Он не видит Теней, что шепчутся за спиной. Он не слышит зова из той пустоты, куда ты однажды меня увлечешь.

Иногда мне кажется, что ты уже не человек. Что ты стал чем-то иным. Теневым Клином, что рассекает реальность. И ты вернешься. Я знаю. Ты вернешься за своей дочерью. За своим ключом. За своей жертвой.

Я умру раньше, чем это случится. Это мой выбор. Мое последнее право. Я не позволю тебе использовать ее. Я не позволю тебе превратить нашу любовь, нашу ошибку, в это… в это чудовищное действо.

Прости меня. Прости за все. И отпусти нас. Отпусти ее.

Твоя навеки, даже в смерти, С.

P.S. Он знает о твоих дневниках. О твоих «исследованиях». Он спрячет их. Он сделает все, чтобы ты не нашел то, что ищешь».

Лиза не дочитала до конца. Слезы застилали ей глаза, а слова «твоя дочь», «твой ключ», «твоя жертва» жгли сознание, как раскаленное железо. Письмо выпало из ее ослабевших пальцев и плавно опустилось на ковер.

Джеймс поднял его и, пробежав глазами, побледнел. Он молча передал листок Джеймсону.

Тот прочел его, и его каменное лицо не дрогнуло, но в глазах появилась мрачная, тяжелая убежденность.«Теперь мы знаем», – тихо сказал он. – «Она не просто знала его. Она боялась его. Она знала, во что он превратился. И она знала, что он придет за вами».