Багровый закат

Юдит чутьем знала, куда и когда идти, чтобы встретить тётю Шифру. И Шифра ловила себя на мысли, что и она всегда чувствует, где находится девочка.

Между ней и Юдит существовала прочная необъяснимая связь. Эта связь особенно сильно ощущалась, когда, не договариваясь, они встречались в прилегающих ущельях, где обе собирали хворост, или оказывались плечом к плечу на осенней обрезке виноградных лоз.

После внезапной кончины Эсты, да будет память о ней незабвенна, матерью новорожденной стала она, Шифра. Да и могло ли быть иначе?

Ни на миг Шифра не забывает предсмертную просьбу Эсты — назвать девочку Юдит — именем её подруги юности.

Разве можно сосчитать, сколько бессонных ночей выпало на долю Шифры? Девочка была слабой, болезненной и Шифра, приложив все свои силы и терпение, извлекала из уголков памяти давно забытые лечебные секреты ухода за малютками, купала и отпаивала её несметным количеством настоев и трав. И не было дня, чтобы она не обращалась к Всевышнему, умоляя его сохранить жизнь бесценного ребенка.

И Он услышал её молитвы. Юдит выросла красивой стройной девушкой. И, так же как Шифра, оказалась прирожденной крестьянкой.

Она любит землю, чувствует, когда земля готова принять зерна. У неё легкая рука. Все зерна, которые Юдит предает земле, непременно дают ростки.

"Это знает вся округа", — с гордостью думает Шифра. Не случайно, даже опытные хлеборобы не раз приглашали её питомицу, засеять их скромные наделы.

Шифра озабоченно смотрит на приближающуюся девушку. Уже издали видит покрасневший от пчелиного жала небольшой носик. Шифра тут же вытаскивает из кармана хитона медное зеркало и прижимает к ужаленному месту. Юдит терпеливо молчит и лишь время от времени тяжело вздыхает.

Холодный медный диск постепенно смягчает боль.

— Главное, чтобы нос не распух… — вздыхает Юдит. — А то буду страшилищем на все селение…

— Страшилищем ты никогда не будешь…, - с улыбкой шепчет ей на ухо Шифра, — ты останешься самой красивой девушкой в Модиине. Все мальчики только на тебя и засматриваются.

При этих словах Шифры Юдит замирает. Она мысленно противоречит ей.

— "Не все, тётя Шифра, не все! Например, твой сын Ицгар за всю неделю перед отъездом так ни разу не взглянул в мою сторону…"

Почувствовав смущение девушки, Шифра как можно мягче объяснила:

— А тот, кто не смотрит в твою сторону, часто видит значительно больше, чем можно подумать…

Юдит невольно вспоминалось как однажды, когда они вдвоем с Ицгаром прочищали канавки для полива виноградника, она излишне резко приказала ему что и как делать, и тут же испугалась. А вдруг он уйдет? Хотела попросить прощения, но еще и сейчас в её ушах звучит его спокойный голос:

— Совсем не важно как человек себя ведет, его лицо иногда говорит намного больше, чем его голос. Сквозь лицо, — говорил Ицгар, пряча свое, — как через окошко видна душа человека, даже если человек пытается это скрыть.

"Он рассуждает как взрослый мужчина! — думала о нем Юдит. — Он похож на своего отца Бен-Цура — молчит, но если заговорит, навсегда оставляет глубокий след в душе".

— Где он сейчас, её Ицгар, и её ли, тосковала она. Прошло более трёх рождений луны с тех пор, как он и Нимрод, и с ними еще 12 односельчан, отправились в далекую Вавилонию.

Бен-Цур говорит, что этот город находится где-то на Великом Шелковом пути.

Юдит, тайно от всех, с жадностью собирает каждую крупицу вестей. Если они хоть в какой-то мере касаются Ицгара…

Она ни на минуту не забывает их последний разговор, когда он, со свойственной ему медлительностью, сказал, что среди всех творений Адоная встречаются родственные души.

— Смотришь на человека, и тебе кажется, что ты давно его знаешь….

— И много ли ты встречал таких душ во время своих бесконечных поездок с Нимродом? — резко прервала его Юдит.

Ицгар покраснел, смутился, склонил голову, начал ворошить курчавую гриву.

— Нет, — тихо ответил он, — всего один раз…

Она и сейчас с замиранием сердца вспоминает его слова. Она знает — он говорил о ней, но… может быть, и нет? Может быть, она слишком высокого мнения о себе? Теряется в догадках…

Почему бы ему не сказать прямо — кто эта родственная душа, которую он встретил всего один раз?

…Как быстро пролетели минуты их общения! И вообще, когда не нужно, с огорчением думает Юдит, время летит очень быстро! Несётся как ласточка в небе, или как весенний ветер…

Неожиданно Юдит отстраняет руку Шифры, держащую медное зеркало, и с восторгом шепчет:

— Смотри, тетя Шифра! — и сама замирает.

На песчаной лужайке, оставшейся после высохшей лужицы, разместилась стайка воробьев. Они совсем как люди возлежали на боку либо распластались на животиках. Юдит даже испугалась — не погибли ли они?

— Да нет же! — успокоила её Шифра. — Они греются на песке и в песке же купаются.

Затем с теплотой в голосе добавила:

— Отдыхают после холодной зимы.

И, действительно, присмотревшись, Юдит увидела, как многие из лежебок, растопырив крылышки, кувыркались в песке, погружаясь и стряхивая искрящиеся песчинки.

"Вот и познай этих пичужек, — огорчается Юдит, — а что уж говорить о человеке…"

Время несется особенно быстро весной. В Модиине семнадцатый день месяца адар — разгар весны. Густая зелень поднявшегося ячменя покрывает поля плотным душистым ковром. Серебрятся первые колоски высокой тонкой ржи, а лечебные стебли овса играют паутинными нитями при легчайшем дуновении ветра.

До встречи с Шифрой Юдит начала свой день с осмотра зазеленевшей смоковницы. Могучее дерево просыпалось после зимнего сна. На его ветвях вспыхнули нежно-зеленые листья.

Подобно человеку, дерево собирало силы, чтобы исполнить предначертанное ему Всевышним — одарить людей крупными сладкими плодами.

Юдит осторожно, как бы боясь вспугнуть, прикоснулась к зеленым, еще липким листочкам. Почувствовала их упругость и затаённую внутреннюю силу пробуждающейся жизни.

Природа и человек были едины. И это ощущение могучего единства всегда вызывало в душе Юдит волнующую радость, которую она испытывала с приходом весны.

Окружающие холмы украсились желтыми цветами горчичных кустов. По мере приближения к ним Юдит, услышала незатихающий пчелиный гул. Эти труженики неутомимо облетали каждый цветок, погружали в него хоботок и тут же спешили к следующему. Затем, отяжелев от обильной взятки, улетали к своему гнезду. Вместо них появлялись новые пчелы, и этому движению не было конца.

"Так и люди, — думала Юдит, — например Ицгар, он, как пчела, всё время в полёте. Вот и сейчас: где он? В каких далях расправил свои крылья?…"

"Конечно же, с ним рядом, — не без зависти думает она, — находится купец Нимрод."

И неожиданно она ощущает, как в её душе поднимается волна злости против старого купца. Это острое чувство растет, превращается в плохо управляемое негодование.

— Пусть этот вредный старикашка умрет! — шепчет Юдит. Он слишком надолго забирает у неё Ицгара.

О, если бы Ицгар был чуточку догадливее! Тогда бы и старый Нимрод мог бы долго-долго жить…

Нет, она лично не имеет ничего против Нимрода, продолжает свои размышления Юдит, наоборот, он даже вызывает у неё добрые чувства. Он совсем не жадный и в радостные минуты называет Ицгара сыном. Ицгару с ним хорошо…

Ицгар и Нимрод, трудятся подобно пчелам. Юдит старалась быть непредвзятой. Они собирают в Модиине, Бетулии, Лоде и других селениях оливковое масло, кувшины с её вином; подсушенные, и от этого особенно сладкие гроздья осеннего винограда, мешки с ячменем и пшеницей и везут продавать в далёкие города и страны. Юдит знала, что Нимрод очень любит Ицгара и ничего для него не жалеет.

"Нет, пусть живет! — и Юдит великодушно отменяет свое прежнее пожелание. — Все же он хороший!"…

И, чувствуя, что совсем запуталась, громко рыдает.

— Пусть не умирает, — повторяет она, — пусть живет, но… Все же пусть произойдет с ним что-нибудь не страшное, не смертельное. Пусть произойдет такое, чтобы он нуждался в её помощи.

Тогда-то она покажет этому зазнайке — Ицгару как она умеет ухаживать за больным, и какая она чуткая, добрая, терпеливая.

"Это все из-за него, Ицгара! — ругает себя Юдит. — Кажется, я схожу с ума"…

С испугом оглядывается, нет ли кого поблизости? Так размышляя, она уже не раз горько плакала, но, чтобы никто не видел.

Раздумья девушки были прерваны большой стаей белых цапель. Они неторопливо перелетали с холма на холм. По их перелетам Юдит определила, где сейчас находится её брат Давид, пасущий стадо.

Эти небольшие белые птицы, сопровождающие животных, называют овечьими цаплями.

Они умные, рассуждала Юдит, не то, что попрошайки- воробьи.

Следуя за стадом, белые цапли находят обильную пищу. Юдит не раз видела как овцы, вороша кусты, вспугивали тучи кузнечиков, обнажали притаившихся улиток, мелких ящериц и те мгновенно исчезали в желтых клювах всегда голодных птиц.

Среди весенних цветущих полей Юдит находит поле, принадлежащее её семье.

Поле стало смыслом её жизни, конечно же, не считая Ицгара. В эти теплые весенние дни, она вышла, чтобы определить, не пришло ли время пахать землю.

Бывает Юдит и на участке, что в долине реки Аялон. Этот участок перешел к тете Шифре от её покойных родителей. Да почиют они в мире!

На этот участок они пойдут через неделю вместе с тетей Шифрой и Бен-Цуром, если он, как всегда, не будет занят в кузнице Шмуэля или мастерских Эльки.

В долине Аялона земля всегда более влажная и должна еще подсохнуть.

Выходя в поле, они возьмут с собой плетеные корзины с большими ручками. Эти ручки позволяют, не опуская корзин, складывать в них найденные лечебные травы.

Юдит хорошо знает, какие травы и когда собирать. При этом важную роль играет точное время — начало, середина или конец месяца, время суток. Прозрачен ли воздух или стоит туман.

Встретив ромашку, Юдит невольно вспоминает Шифру.

Она ей рассказывала, что в семействе ромашек много разных сестер. Но лишь одна из них — вон та, с желтой сердцевиной и белым венчиком вокруг — хороша для лечения бессонницы, она же обладает свойством успокаивать.

— Как ты, тетя Шифра? — задает лукавый вопрос Юдит. Шифра грозит ей пальцем, затем продолжает:

— Настой ромашки хорошо помогает и при болях в животе.

— А помнишь, когда у меня болел живот, — спрашивает Юдит, — ты дала мне настой этого цветка?

— И помогло? — с улыбкой задает встречный вопрос Шифра. — Помогло… — смущенно отвечает Юдит. — Помогло и тогда, когда у меня началось то, что бывает у девочек, при взрослении. Ромашка стерла приступы боли, головокружение и непонятные тревоги, забиравшиеся в душу…

В ответ Шифра кивает. Затем чуть дрожащей рукой протягивает девушке какие-то веточки и вопросительно смотрит на неё.

— Это шалфей, — тут же отвечает Юдит, — он изгоняет лихорадку, унимает дрожь в руках…

— Но, увы, не избавляет от старости, — прерывает её Шифра.

— Тоже мне, нашлась старушка! — парирует Юдит и многозначительно добавляет:

— Шалфей, между прочим, укрепляет нервы…

— А знаешь ли ты, противная девчонка, — контратакует Шифра, что корень солодки — хорошее отхаркивающее средство?

— Знаю! — принимает вызов Юдит. — Этот корень также хорошо поддерживает тех, кто чувствует постоянную усталость.

— Верно, — кивает Шифра и примирительно добавляет: — Корень солодки заменяет мед, если его нет…

Как и Шифра, Юдит раньше всех выходит из дому. Она спешит навстречу зову земли. Оглядывается и видит около своего дома трубы гончарных печей. А рядом с ними несколько огромных сиреневых шаров иудина дерева (клиль a-хореш)..

В этом году деревья зацвели значительно раньше обычного. Юдит знает причины этого чуда: недавно прошли дожди. Но не только они разбудили спавшие деревья. Неожиданно, среди цветущей нежаркой весны, накатил хамсин. Горячий пыльный ветер принес мутные капли дождя, поторопил деревья. Они взорвались пышными красками весеннего цветения, чтоб тут же обессилеть, потускнеть и осыпаться.

Юдит не хотела думать о хамсине. Она не любила, когда голубизна весеннего неба теряла искрящуюся прозрачность и серовато-желтая вуаль пыли заволакивала все вокруг.

Даже Иудейские горы тускнели и медленно растворялись в светло-коричневом тумане пыльных облаков.

Она искренне сожалела, когда исчезало весеннее солнце, блекла трава, еще недавно сиявшая густой россыпью водяных капель. Скрутившиеся листья покрывались густым покровом пыли и судорожно трепетали под порывами пыльного горячего ветра.

Чуткая душа Юдит наполняется грустью. Ей хочется плакать.

— Хамсин… — вздыхает она.

Надо срочно возвращаться домой и прикрыть молодые побеги чеснока и лука, высаженные недалеко от дома. Они нуждались в её защите. У неё всегда были наготове старые, но все еще плотные циновки.

Еще в прошлом году Элька помог ей уложить в землю керамические трубки, по которым вода из колодца могла поступать к этому участку.

Юдит вытащила из водосборника полное ведро и осторожно, чтобы не пролить ни капли, залила в широкий раструб, находившийся рядом с водосборником.

Ведро, еще ведро. Она невольно думала о том, что этот колодец-водосборник выкопали её брат Давид и Ицгар. Вспоминала, как они оба измазанные водонепроницаемым раствором, лепили его на стенки колодца, чтобы он сохранял всю, до капельки, собранную воду.

Теперь из этого колодца она поднимала воду, ведро за ведром, спасала свою долю, вносимую в семейную кассу.

Лук и, особенно, чеснок приносили приличный доход. Римляне хорошо за них платили. Они были важной частью ежедневной пищи римских солдат.

Глава 3

Друзья

Вытаскивая ведро за ведром, Юдит думала о дружбе её брата Давида с Ицгаром. В сердцах удивлялась этой дружбе. Что общего могло быть у её молчаливого, заполненного тайнами брата, и рассудительного Ицгара?

У каждого был свой характер. Ицгара увлекали военные игры. Он был как его отец Бен-Цур, коренаст, плотно сложен, мускулист и предельно самостоятелен. Во всех играх сверстники сразу же ему подчинялись.

Иное дело Давид. Он внимательно наблюдал за этими играми, иногда кого-то поощрял либо осуждал за неправильные приемы, причинявшие боль.

Дети не раз пытались вовлечь его в свои игры, но он находил ровную ветку дерева, пристраивался в тени и вырезал на палке замысловатые узоры. Потом отдавал эту палку кому-нибудь из сверстников. Иногда он находил тростниковый стебель, мастерил из него свисток или флейту. Терпеливо дожидался окончания игр, и, пристроившись к Ицгару, направлялся домой.

Давид выделялся высоким ростом, был худой, жилистый, смуглый. Ицгар уступал ему ростом, но был значительно шире в плечах.

Брат ходил быстро, легко, как будто не касаясь земли — Ицгар ступал тяжело, как слонёнок.

Там где проходил Ицгар, с улыбкой вспоминала Юдит, оставалась дорожка, проложенная среди кустов, и овцы следовали за ним как за вожаком.

Однако, несмотря на все эти различия, Юдит знала, что между ними существует крепкая дружба, хотя за весь день они могли обменяться всего лишь несколькими словами, из которых Юдит ничего не могла понять.

Нередко ребята уходили с взрослыми пастухами в горы на выпас овец и коз. Шифра готовила каждому из них еду и укладывала в пастушьи сумки. Юдит им завидовала.

Когда Давид и Ицгар подросли, они начали сами, без взрослых пастухов, выходить со стадом в горы. Затем их интересы разошлись.

Давид стал пастухом, хозяином стада. Знал куда и в какие места лучше всего направить животных. Умел в поле принять только что родившегося ягнёнка. Хорошо владел заостренным посохом и мог защитить стадо от одичавших собак, шакалов или стаи волков.

Ицгара вначале заинтересовала работа в кузнице Шмуэля. Он научился ковать мечи, серпы, подковы, делал дверные петли, гвозди и многое другое. Однако всё изменилось, когда купец Нимрод однажды взял его в одну из торговых поездок.

И был это, как помнит Юдит, небольшой караван, отвозивший на Иерусалимский рынок кувшины, кружки и другие гончарные изделия, изготовленные в мастерских Эльки.

Шифра рассказывала, что Ицгар очень огорчился, когда увидел грязные улицы города. Повсюду высились горы мусора, никто его не убирал. Римские патрули привычно топали по этим кучам, разносили грязь и смрад, как будто бы это их, властвующих в Иерусалиме, вовсе не касалось, а, может быть, они к иному и не привыкли, — рассуждал Ицгар.

Нимрод тоже страдал от происходящего. Они пытались обходить подобные места, что вызывало у римских солдат веселый хохот.

Ицгар видел, что этот хохот не огорчал Нимрода, старик делал вид, что не слышит его. Он был поглощен своими мыслями. Объяснял Ицгару, что в поездках встречается не только плохое, о чем, конечно, тоже надо знать, но и красивые деяния человека и, особенно Всевышнего: вечнозеленые леса и горы, реки и водопады. В путешествиях всегда есть доля риска, всегда надо быть готовым ко всяким трудностям и неожиданностям, уметь находить правильные действия для благополучного выхода из положения.

Свои рассказы-наставления Нимрод подкреплял увлекательными историями, происходившими во время его поездок в Каппадокию, Египет, Вавилонию, Иберику, Финикию и многие другие страны.

Именно после этих рассказов, вспоминает Шифра, Ицгар решил овладеть военным делом.

— Надо уметь защищать себя, своих людей, караван, — говорил ему Нимрод. И Ицгар был рад услышать то же самое из уст своего отца — Бен-Цура.

Юдит удивлялась, как же они оба, Ицгар и Давид, не похожи на её младшего брата Ноаха. Ноах горяч, энергичен, нетерпелив, но вместе с тем добр и чуток. Он первый замечает, когда ей грустно. Подходит и спрашивает: — " Почему солнце прячется за тучами? Рассказывай, в чем дело?"

И она делится с ним, как будто бы он не брат её, но близкая подруга.

Единственно, что она от него скрывает — это свои чувства к Ицгару. Да и что может сделать Ноах, если у неё, а не у него, прерывается дыхание, когда она поглядывает в сторону Ицгара. А Ицгар молчит.

Он хранит в себе свою тайну, и, как хорошо оштукатуренный колодец не позволяет просочиться наружу ни единой капле воды..

Может быть, именно поэтому она очень обрадовалась, когда Шифра рассказала ей как Ицгар, отправляясь с Нимродом в далекие поездки, не раз говорил, что всегда скучает по дому. Ему не хватает его друга Давида и…Юдит.

А еще она сообщила, что Ицгар как-то пожаловался на неё, Юдит.

— Он сказал, что ты совсем не такая, как все остальные девчонки, что ты смотришь в его сторону, но его не замечаешь. Ицгар даже украдкой оглядывался, чтобы увидеть на кого ты смотришь, но кроме самого себя, никого не обнаружил…

При этих словах Шифры обе понимающе смеются.

Когда между долгими поездками Ицгар бывал дома, он присоединялся к Давиду, и они вместе уводили стадо в дальние горы. Там, в лесах, даже в самые засушливые годы, всегда было много травы и низкорослого кустарника, излюбленного козами.

В такие дни Ицгар брал пастушью сумку, заполнял её хлебными лепешками, сушеным сыром, очищал от шелухи несколько луковиц, укладывал в мешочек подсоленные оливки, дюжину сухих плодов фиников и смоквы. Вешал на плечо кожаный мешок с питьевой водой. Выбирал одну из резных палок, и вместе с Давидом они выгоняли стадо в горы.

Однако перед выходом из дому, Давид внимательно осматривал Ицгара. Недовольно мотал головой и протягивал ему небольшой плоский керамический кувшин. Так было всегда, когда знойным летом они выходили со стадом на пастбище.

Давид заставлял Ицгара смазывать тело оливковым маслом, особенно голову, лицо, шею. Это была лучшая защита от обжигающих лучей летнего солнца. Ицгар пытался избежать "помазания". Он давно привык к обжигающим морским ветрам, однако Давид был неумолим.

Рассвет заставал их далеко от родного дома.

Однажды Давид выбрал для выпаса овец долину, лежащую между густыми лесами Бет-Гуврина и Бет-Шемеша. Еще с прошлого года Давид знал, что там много сочной травы, есть ручьи и в тени деревьев можно укрыть стадо от знойного солнца.

Они шли неторопливо, давая козам возможность пощипывать листья на довольно высоком кустарнике. Ицгар не преставал удивляться разумности и ловкости этих животных. Они, поднимаясь на задние ноги, достигали ветвей даже очень высоких деревьев. Но особенно его удивило безразличие коз к неожиданно взлетевшей стае голубей. Один за другим, подобно снарядам баллисты, они вырывались откуда-то из подземелья и устремлялись ввысь.

Видя удивление Ицгара, Давид объяснил:

"Мы находимся над колумбариями — большими подземными колониями, где гнездятся эти птицы".

Затем он приблизился вплотную к Ицгару и негромко произнес:

— Здесь находятся подземные маслодавильни, винодельни, запасы зерна, большие подземные водохранилища, а рядом в каменном массиве выдолблены жилища для людей. Все это соединено подземными переходами. Под землей — целый город.

Они долго шли молча. И, как бы завершая ранее начатый разговор, Давид сказал:

— Так что римским легионерам будет не так-то просто отнять свободу у этих людей…

Когда они приблизились к зеленым коврам долины, Ицгар обрадовался прохладе в тени тамариска. Он невольно сравнил эту тень с тенью старой смоковницы, растущей в их дворе. Тень лесного тамариска излучала особенно душистую, чуть влажную прохладу. Это дерево напомнило ему молодые кипарисы, посаженные сестрами вдоль его дома. Но здесь чувствовалось дыхание леса.

Сделали небольшой привал. Давид аккуратно расстелил плащ. Положил на него посох, небольшую сумку, и пока Ицгар рассматривал хитросплетение корней старого дуба, Давид надоил небольшой кожаный мешок козьего молока и налил Ицгару в протянутую чашку.

— Козье молоко лучше буйволового, — объяснил он Ицгару, — с этим молоком, можно спокойно прожить весь день и не чувствовать усталости.

— Но еще лучше, когда есть хорошая хлебная лепешка, сыр, немного соли, луковица, горсть оливок, — сказал Ицгар и потянулся за своим мешком.

— К тому же, — весело продолжил он, — опытные люди говорят, что соль пробуждает мудрость и "вытягивает" наружу внутренний смысл вещей…

— Оставь всё это к обеду, и соль тоже, — парировал Давид, — ты просто не знаешь что такое мои козы! — и увлеченно заговорил:

— Овцы тоже славные животные, но козы — это совсем иное дело. Они выносливы, крепки, не знают усталости. И всё это содержится в их молоке. Овцы же нуждаются в равнине, густой тени для отдыха, сочной траве, а козы… — и он с явной симпатией погладил крупную светлую козу, потянувшуюся к нему за щепоткой соли, которую он взял в мешке, открытом Ицгаром.

— Козы сами находят пропитание даже в пустынной местности, — с теплотой продолжал Давид. — Соль же для них — как мёд для нас.

Однако, видимо, не желая обидеть овец, — Давид сказал:

— Зато овцы дарят нам много густой шерсти.

— Это я знаю! — весело ответил Ицгар. — В прошлом году на празднике стрижки овец твои питомицы дали наибольшее количество шерсти, и ты получил подарок — вон тот плащ, что ты расстелил на траве.

Отдохнув и попив козьего молока, они двинулись к подножию покатых холмов. Уже издалека Ицгар заметил обширную зеленую поляну, как бы предназначенную именно для овец Давида, и направил стадо к этой поляне, однако у самой поляны Давид, что-то закричал и со скоростью тигра, бросился к головной части стада. Начал энергично отгонять овец от пышной зеленой поляны в сторону лесной чащи.

Ицгар, хоть и не понял, что произошло, сразу же присоединился к другу. Лишь, когда стадо полностью втянулось в чащу леса, Давид объяснил, что на этой поляне растет слишком много смолоносицы.

— Это растение — ядовито, оно опасно для животных, — объяснил он Ицгару. — Если овцы нахватаются смолоносицы, то отравятся либо тяжело заболеют. Боль от этого яда невыносима, — завершил он своё объяснение

— Зачем же Всевышний создал столь вредоносное растение? — в раздумье спросил Ицгар.

Давид пожал плечами: — Кто знает? Быть может, так растение защищает себя, чтобы его не съели животные? В одном я уверен, — спокойно завершил Давид, — Всевышний не зря даровал жизнь смолоносице. У каждого на этой земле есть свое предназначение.

— Какая же роль у смолоносицы? — не сдавался Ицгар.