скачать книгу бесплатно
Мечта через дорогу не была ни одной из них, даже такого рода мира. Она была несекретной, такой же далекой и чистой, как горная вода, такой же неуловимой, как ее цвет.
Рэймонд Чандлер. The Long Goodbye
(перевод с английского Google Translator)
лето продолжается
Я проснулся около десяти. Сквозь щель между шторами проникала и ложилась на пол длинная полоса света. Ночью мне поспать не удалось, я забылся на рассвете и только утром смог чуть-чуть наверстать часы бессонницы. Когда я раздернул шторы и вышел размяться на балкон, меня встретила точная копия вчерашнего дня: от края до края простиралось невыносимо ясное небо, а воздух уверенно прогревался до тридцати градусов. “Лето”, – сказал я самому себе. “Лето”, – повторил я и вдруг вспомнил цитату на задней стороне обложки одноименной книги Альбера Камю: Есть две правды, и одну из них нельзя называть. Лето.
Я набрал воды в электрический чайник и, прислонившись спиной к столешнице, ждал, пока он закипит; в кино это был бы длинный кадр с главным героем, еще помятым после сна. Потом я залил кипятком пакетик с черным чаем и принялся ждать, пока он заварится. Добавил в кружку молока, вернулся с ней в комнату, вставил в проигрыватель токийский фортепианный концерт Брэда Мелдау и лег на шерстяной ковер, предвкушая, как через несколько треков Мелдау доберется до своей фантастической двадцатиминутной кавер-версии радиохедовской песни Paranoid Android. Когда зазвучали ее первые ноты, я тут же закрыл глаза. Я здесь, и это я. Только теперь я впустил в свои мысли Нину.
Ближе к полудню я принял душ, вымыл голову и побрился. Я даже не знал, к чему я готовлюсь больше – к обеду с Ниной или к авторскому чтению. В любом случае не оставалось ничего другого, кроме как разбираться со всем по порядку.
Шел второй час, а Нины все не было. Я вдруг понял, что мы даже не обменялись номерами телефонов. В пятнадцать минут второго я уже караулил Нину у окна в кухне. Наконец она появилась, но прошла мимо моего дома. Что бы это значило?
Минут через пять раздался звонок, я снял трубку домофона, открыл входную дверь и встал на пороге квартиры.
– Ты проскочила мимо! – встретил я ее упреком вместо приветствия.
– Ты меня видел?
– Я уже начал тебя высматривать. Привет.
– Привет, – сказала она и дотронулась до моего плеча. – Я думала, ты живешь дальше.
– Ты вчера минут пять стояла возле этого самого дома и курила.
– Ночью все выглядит по-другому, – возразила она. – И вообще – у меня не было времени его рассматривать.
– Но ты же говорила, что любишь функционализм, – напомнил я.
– Да это я просто ляпнула, чтобы показаться интереснее, – засмеялась она. – Ну что, идем обедать?
Со Шпильберка еще хоть как-то веяло прохладой, но в центре города жара спрессовывалась, точно хлопок-сырец. Мы пошли вдоль фасадов, укрываясь в узкой полуденной тени, а потом сквозь череду пассажей добрались до торгового центра “Велки-Шпаличек”. Там на втором этаже находилось кафе “Ребио”, где в глубоких металлических подносах была выставлена вегетарианская еда, которая продавалась на вес. К счастью, лучший столик оказался свободен: он был только на двоих и прятался за колонной у окна, откуда открывался вид на всю Панскую улицу, полого спускающуюся вниз.
– Ты уже решил, что будешь сегодня читать? – спросила Нина.
– А у тебя есть какие-то пожелания?
– Никаких, – ответила она. – Но мне интересно, что ты выберешь.
– Есть там один рассказ, в нем действие происходит на Рождество, в трескучий мороз. Ты, наверное, его не читала, он в самом конце.
– Если ты в такую погоду подаришь публике немного снега, она вся твоя. Ты уже настроился?
– У меня как-то не было на это времени. Вчера со мной кое-что случилось…
– Серьезно? Надеюсь, ничего страшного, – улыбнулась Нина. – Наверное, куча твоих знакомых придет?
– Скорее всего. Коллеги из издательства, ребята, с которыми мы делаем “ХЛОП”, еще какой-то народ…
– “ХЛОП”?
– Ну да, и теперь у тебя может появиться шанс поработать хлопушкой! – ответил я и пояснил: – Мы устраиваем что-то вроде летней школы, скорее про видео, чем про кино. Я собираюсь немного рассказать про творческое письмо, но в основном буду просто помогать Марте и Томми. В прошлом году я даже кухарничал, прямо как в детском лагере, – готовил на двадцать человек, на старой такой плите, которую сначала надо было растопить.
– Серьезно? По тебе и не скажешь. В смысле, не могу тебя представить за готовкой. Ты что, и белый колпак надевал, как настоящий повар?
– Нет, обошлось без колпака. Но однажды я испек будильник. Петр, второй наш повар, ночевал прямо на кухне и, чтобы не слышать тиканья часов, а главное, чтобы не проснуться ни свет ни заря, не придумал ничего лучше, чем вечером засунуть будильник в духовку. Утром, когда я пришел на кухню, Петр храпел на диване – его план сработал в том смысле, что будильника он не слышал. Я растопил плиту, поставил на нее кастрюлю с овсянкой и вдруг чувствую – чем-то воняет. Короче, я додумался открыть духовку и обнаружил там сильно запотевший будильник с поплывшим циферблатом. Такой Дали в 3D…
– Да, смешно, – сказала Нина и действительно рассмеялась. – А когда все это будет?
– В начале августа.
– Я уже уеду в Бари, так что опять без меня.
Похоже, Нина была в настроении. Когда мы закончили обедать, я предложил ей съесть на улице по мороженому.
– Отличная идея. Все уже давно открыли сезон, одна я как рыжая.
– Так вот, значит, кто мне приснился!
Мы съели по два шарика мороженого, и Нина пошла пить кофе с подругами. А я решил вернуться домой и устроить себе сиесту.
Я проснулся в половине седьмого – до мероприятия оставалось полтора часа. Ополоснул лицо ледяной водой и придирчиво осмотрел себя в зеркале. Взял с подоконника “Этюд в четыре руки” и начал его листать. Загвоздка была в том, что теперь мне там ничего не нравилось.
Я не знал, что буду читать со сцены, даже когда за пятнадцать минут до начала пришел в “Гуся на поводке”. Я поздоровался со знакомыми и помахал рукой трем оломоуцким грациям, потягивавшим через трубочку лимонад. Потом разыскал Павла Ржегоржика из издательства “Ветряные мельницы” и вместе с ним направился в зал.
Заняв свое место за черным столом с небольшой настольной лампой, я достал из сумки книгу и последний номер “Респекта”[23 - “Респект” (Respekt) – один из наиболее престижных чешских общественно-политических журналов, определяющий себя как “либеральное, критическое средство массовой информации, которое верит в свободу человеческого духа и необходимость сомневаться на пути к ее повседневной реализации”.], в котором вышла моя рецензия на роман “Спроси у папы”. Мне хотелось еще раз напомнить всем о Балабане: будь он жив, он бы точно выступил на “Месяце авторских чтений”. Найдя нужный разворот, я без всяких предисловий принялся читать:
Где таится жемчужина дня человеческого? Этот трепетный вопрос мерцает между строк последней книги Балабана. Она снова о настойчивом поиске и исследовании смысла жизни, на сей раз – обведенной черным фломастером смерти. Но смерть одновременно подчеркивает жизнь, фиксирует, показывает ее как нечто сущее, не позволяя ей изо дня в день оборачиваться фикцией.
В последнем романе Балабана ставятся серьезные вопросы, а ответы на них даются уклончивые: “Можно ли ненадолго перестать умирать? Перестать причинять страдания? Или жизнь – это лишь обжигающая и давящая боль, бессмысленная клякса, след нашего биологического и личностного распада?” И даже в такой жизни случаются волнующие моменты, когда снисходит свет, и у Балабана они неизменно связаны с преодолением плоского мира. Поэтому Эмиль где-то на Кипре должен подняться вместе с Еновефой на вершину горы, к православной часовне, к золотой полосе света, к центру креста, где нет “справа и слева”, где уже даже нет “наверху и внизу, далеко и близко”. Должны существовать моменты, когда человек перестает быть “подлецом, который стоит на своем”; должны существовать жемчужины дней человеческих: “В неожиданном порыве она обхватила его за шею, и, слившись в долгом поцелуе, они перестали различать, где начинается один и заканчивается другой”.
Эта рецензия была, пожалуй, лучшее из всего, что я читал в тот вечер. После нее я добрых три четверти часа продирался сквозь рассказ, которому было далеко до балабановской лаконичности.
Мне полегчало, только когда я закончил читать и настала очередь вопросов из зала. Кто-то спросил о моем эссе, которое не так давно появилось в том же “Респекте” и в котором я несколько прекраснодушно (как того и требовал формат новостного еженедельника) разграничивал желание и страсть. Желание превращает нас в должников, а страсть наполняет душу – так звучал мой главный тезис. Короче говоря, мне казалось, что все вокруг чего-то хотят, но мало кто занимается чем-то самозабвенно; все чего-то жаждут, но никто не способен со страстью отдаться какому-то делу.
Но потом слово взял лысый мужчина, который не пропускал почти ни одного авторского чтения и обычно задавал каверзные вопросы. На этот раз ему хотелось знать, как выглядел бы мой рассказ, если бы его написал:
а) Милан Кундера,
б) Михал Вивег[24 - …как выглядел бы мой рассказ, если бы его написал:а) Милан Кундера,б) Михал Вивег.Завсегдатай фестиваля неслучайно называет именно эти два имени. Милан Кундера и Михал Вивег, пожалуй, самые успешные чешские писатели из ныне живущих, известные не только в Чехии, но и за рубежом.].
– Вы хотите, чтобы я представил себя Миланом Кундерой, который по ошибке написал мой рассказ, а теперь хочет переделать его под себя? – уточнил я.
– Можно сказать и так.
– По-моему, это бессмысленный вопрос.
– Ну почему же… – раздался голос литературного критика Иржи Травничека.
– Так, может, Иржи, ты сам на него и ответишь?
– Но задали-то его тебе.
– Задали мне, но было бы интересно послушать, как Иржи Травничек ставит себя на место Яна Немеца, который представляет себя Миланом Кундерой, который по ошибке написал рассказ Яна Немеца и теперь правит его под себя. Может быть, тогда все же станет понятно, что вопрос бессмысленный, – отбивался я.
– Так значит, вы мне не ответите? – поинтересовался Фантомас, сверкая лысиной.
– Если бы этот рассказ написал Кундера, в нем было бы больше иронии. А если бы его написал Вивег, он был бы, пожалуй, смешнее. Вы это хотели услышать?
Дискуссия длилась еще какое-то время; потом я подписал несколько книжек и спустился вниз, на Елизаветинскую сцену. Почти за каждым столом сидели знакомые: мои школьные друзья, парочка социологов, коллеги из издательства, объединившиеся с людьми с филфака, кое-кто из Академии Яначека, девушки из танцевальной группы “Филигрань”, народ из “ХЛОПа” и – в придачу – завсегдатаи авторских чтений. Я вдруг понял: кого я здесь практически не знаю, так это Нину. Я на секунду растерялся, увидев, что она стоит через двор от меня в очереди за пивом.
Описав по двору неровный круг, чтобы поприветствовать знакомых, я по дороге подобрал Нину. Мы взяли стулья и пристроились к столу, за которым уже успели перемешаться разные компании.
– Прошу внимания! – объявил я как можно громче. – Это Нина.
Кто-то протянул ей руку, кто-то просто помахал, и разговор вернулся в прежнее русло.
– А подруги твои где? – спросил я ее.
– Ушли в другое место, здесь было слишком людно. Мне уже, наверное, тоже пора.
– Но ты же вернешься?
– У тебя здесь куча друзей, не хочу тебя у них отнимать.
– Тогда дай мне наконец свой телефон.
– Наконец? Ты у меня его еще не просил.
Я набрал ее номер и смотрел, как она сохраняет меня в списке контактов на своем стареньком обшарпанном телефоне.
– А Нина здесь, собственно, как очутилась? – спросил кто-то.
– Совершает межпланетную экспедицию из Оломоуца, – ответил я.
– И прямо сейчас происходит близкий контакт третьей степени? – поинтересовался Томми.
– Примерно так. Мы с Томми вместе устраиваем летнюю школу, – пояснил я Нине и снова повернулся к Томми: – Нина всегда хотела стать хлопушкой.
– Она бы нам точно пригодилась.
– К сожалению, я в это время буду в Бари.
– В Бари в баре? – пошутил Томми.
– В Бари в няньках.
– Я Марта, – представилась Марта, выходившая куда-то позвонить.
– Марта солистка из “Будуара пожилой дамы”[25 - …солистка из “Будуара пожилой дамы”… – “Будуар пожилой дамы” (Budoаr starе dаmy) – музыкальная группа из Брно, существующая с 1998 года и продолжающая традицию чешской альтернативной музыки первой половины 1980-х. Именно поэтому солистку группы Марту и ее мужа Томми в одном из разговоров называют “брненскими альтернативщиками” (см. стр. 170).], и “ХЛОП” – это прежде всего ее идея.
– Это мой аспирантский проект, – уточнила Марта, оглядываясь, куда бы сесть.
Томми уже было поднялся, чтобы принести ей стул, но Нина уступила свое место.
– Меня ждут подруги, – пояснила она.
– Но ты же меня не боишься, правда? – спросила Марта. – Не такая уж я и знаменитость.
– Теперь точно станет бояться, – заметил Томми.
– Я никого не боюсь. И я еще вернусь, – ответила Нина, невольно подражая супергерою.
Едва она ушла, кто-то потряс меня сзади за плечо.
– Ух ты! А это кто был? – спросила Ева, одна из танцовщиц.
– Это была Нина, – сообщила Марта. – И, как ни странно, она меня не боится. Неплохое начало.
– А она кто? – продолжала допытываться Ева.
– Хлопушка, – пожал плечами Томми.
– Хлопушка? – рассмеялась Ева.
– И ничего смешного! – возмутился Томми.
Мы с Мартой и Томми немного пообсуждали организацию “ХЛОПа”, а потом они ушли и я, улучив минутку, написал Нине эсэмэску: Ты как? Мне подойти?
– А-а-а, господин писатель, – подгреб ко мне бывший одноклассник и приобнял за плечи. – Чувак, было здорово. Знаешь, что я вспомнил? Как мы в девятом классе писали сочинение, и ты и для меня кусок сварганил. Помнишь? Училке, блин, даже в голову не взбрело, что на сочинении можно списывать. Ты-то свое уже закончил, а потом прочитал мою бредятину и написал мне на бумажке какой-то убойный конец. А я просто перекатал его в тетрадь.
Я проверил телефон, но от Нины ответа не было. Оглядевшись по сторонам, я решил, что здесь уже вполне обойдутся и без меня.
Нина с подругами попивала квас на террасе кафе с монастырским меню. Довольно милое местечко: посетители сидели на старых бревенчатых лавках, какие раньше стояли перед деревенскими пивными, над столами мигали фонарики, и надо всем этим высились узкие башни собора Петра и Павла. Тут же, за оградой, у монашек был розарий, из которого ночью доносился такой аромат, словно кто-то на пульте включал розы на максимум.
– Я совсем забыл про это место.
– Мы рады, что нам удалось показать тебе Брно, – прокомментировала Нина.
– Они вот-вот закроются. Они только до одиннадцати, а сейчас полдвенадцатого, – сообщила Алена.
– Я все равно уже подустала, – отозвалась Итка. – Мне бы домой пойти. Мы вчера допоздна ждали Нину и не выспались.
Девушки расплатились, и мы все вместе вышли из кафе. На всякий случай я ухватил Нину за руку, чтобы дать ей понять, что домой еще рано.
– Прогуляемся перед сном? – предложил я Нине, когда мы простились с ее подругами.
