скачать книгу бесплатно
– Что ж, придется импровизировать.
Но какая там импровизация! На всех вдруг нашло оцепенение, и мы просто глазели по сторонам. Неоновый логотип над нашими головами мигал разными цветами: зеленый, потом красный, розовый, синий, желтый, потом все вместе – и снова по кругу. Зеленый, красный, розовый, синий, желтый.
– Мы, наверное, пойдем, – подали голос Алена с Иткой, видимо, наконец решившие придерживаться сценария.
– По-моему, тебя о чем-то спрашивают, – сообщил я Нине.
– Я бы выпила еще бокал. А вы что, правда уходите?
– Я замерзла, а ничего теплого с собой не захватила, – послушно объяснила Итка.
– Ну, я тоже скоро приду, – пообещала Нина.
– А у тебя ключи есть? – спросила первая камеристка, а вторая забеспокоилась:
– Не заблудишься?
– Если что, я вам ее приведу, – заверил я, опасаясь, что они еще минут пять будут объяснять Нине дорогу, хотя и сами толком города не знают.
Мы остались одни – и на пробу улыбнулись друг другу. Неподалеку у кого-то со звоном выпал из рук стакан и раздался пьяный смешок.
– Может, заменим бокал пластиковым стаканчиком? – предложил я. – Прогуляемся по Шпильберку, а вино возьмем с собой. Как тебе идея?
Нина, не сказав ни слова, встала.
Мы снова прошли по площади Шилингера. На Гусовой мимо нас, словно табун лошадей, промчались шумные ночные автобусы. Перейдя дорогу, мы свернули на Пелликову, где между домами расстилалась полночная тишина.
– А я-то надеялась выпить в Брно хорошего вина[18 - 48 А я-то надеялась выпить в Брно хорошего вина… – Брно – столица Южноморавского края, именно в этом регионе расположено большинство чешских виноградников и, соответственно, виноделен.]…
– Что ж ты сразу не сказала. Мы бы тогда не стали заказывать самое дешевое. А здесь я живу…
– Вот это совпадение.
Нина выглядела растерянной.
– Мне тоже уже холодно, я только за толстовкой заскочу, – улыбнулся я. – А тебе как, нормально?
– У меня еще футболка с собой.
– Не поднимешься?
– Ну, ты же быстро? Я лучше здесь подожду.
Я зашел в пустую квартиру, натянул толстовку, переобулся в кеды. Заглянул на кухню, чтобы глотнуть воды после вина. Через сетчатые шторы в кухню пробивался свет уличного фонаря, под которым стояла Нина и закуривала сигарету. Меня удивило, что она курит. Поверх красной майки она надела красную футболку с длинным рукавом и сейчас затягивалась сигаретой, одной ногой выписывая полукруги на тротуаре. Мне захотелось тихо-тихо открыть окно и неожиданно спросить ее, о чем она думает. Сам же я, стоя со стаканом в руке, думал о том, что мало где таится столько неловкости, сколько в ситуации знакомства с расчетом на любовную связь. Мне вспомнилось, как в документальных фильмах о живой природе птицы распушают свои разноцветные перья или собирают по всей округе кусочки фольги, а иногда даже лихорадочно выщипывают клювом траву, чтобы подготовить сцену для спаривания[19 - …птицы распушают свои разноцветные перья или собирают по всей округе кусочки фольги… – Здесь автор, по-видимому, опирается на материал статьи “7 причудливых брачных ритуалов из мира животных”, опубликованной на чешской версии сайта National Geographic. В статье говорится о том, что самец атласного шашлычника для привлечения самки собирает в гнезде мелкие предметы – кусочки фольги, панцири улиток, пластиковые крышки.]. Наверное, нам так нравится смотреть на это, потому что мы видим здесь ту же неловкость и испытываем облегчение, оттого что считаем ее унаследованной. Только в редких случаях любовные отношения начинаются там, куда ведет запорошенная тропинка слов и где может вдруг снизойти благодать – будто огромный невод, опускающийся на стаю рыбешек с металлически блестящей разноцветной чешуей. В ту минуту мне казалось, что я вижу его ячейки в ночном небе над Шпильберком, но скорее всего это просто штора, за которой я стоял, разлиновывала вид из окна.
– Значит, ты куришь… – сказал я, выйдя на улицу.
– Сейчас да. Но вообще нет. Только в исключительных случаях.
– А сейчас он исключительный?
– Ну…
– Может, тебе надо в туалет? Или воды попить?
– Все отлично. Кажется, неплохое место… – кивнула Нина в сторону моего дома.
– Это одна из тех улиц Брно, где я всегда хотел жить. Самый центр, но при этом тихо.
– Люблю функционализм[20 - Люблю функционализм… – Брно считается центром чешского функционализма. После распада Австро-Венгрии и возникновения самостоятельной Чехословакии в 1918 году Брно стал вторым по величине городом в стране и сюда хлынул поток инвестиций. В городе развернулось масштабное строительство, причем архитекторы и заказчики ориентировались на популярный тогда в Европе функционализм. Самое знаменитое здание города, построенное в этом стиле, – вилла Тугендхат, названная так по фамилии ее владельцев Фрица и Герты Тугендхат и внесенная в список Всемирного наследия ЮНЕСКО (см. также стр. 98).], – сообщила Нина.
Мы свернули в парк и стали подниматься по узкой дорожке, ведущей к освещенной крепости, стены которой проглядывали сквозь деревья.
– Я сначала жила в общежитии, но быстро поняла, что это не мое. Теперь вот снимаю. Нас там то ли шесть, то ли семь, но квартира огромная, с высокими потолками, поэтому места хватает. В ней метров сто, не меньше.
– Значит, дом старый?
– Да, он полностью принадлежит церкви, а прямо напротив – теологический факультет.
– Церкви? Так ты верующая?
Я удивился этому не меньше, чем сигарете, которую она как раз затушила о крышку урны. Но ведь я Нину в сущности не знал; почему мужчины, видя привлекательную женщину, так часто думают, что знают ее?
– Я-то нет, но все мои соседки – да. Они постоянно ходят на службы и даже в какие-то христианские кружки.
– Значит, они за тобой присматривают? Пытаются обратить тебя в свою веру?
– Вряд ли у них это получится. Хватит с меня и того, что я крещеная, – сказала Нина, а потом, помолчав, добавила: – Я скорее иногда играю за другую команду, просто так, ради смеха. Но ты меня все время о чем-то спрашиваешь…
– Да, и что же делает эта другая команда? – продолжал я, потому что задавать вопросы мне всегда было проще, чем рассказывать о себе. А главное, я наконец решился на то, о чем мечтал весь вечер: обнял Нину за талию. Обнял и снова спросил:
– Так что же делает другая команда?
Нина замялась на секунду, а потом ответила:
– Может, вот это.
– Ты про что?
– Я про выпить пол-литра вина и отправиться ночью в парк с малознакомым человеком.
Мы продолжали подниматься по дорожке. Ночная мошкара кружила в свете фонарей; время от времени откуда-то доносились пьяные визги.
Я жутко хотел Нину, но мы с ней были знакомы от силы часов пять. Шагая наверх, к крепости, я проговорил:
– Папа раньше водил экскурсии по здешним казематам. А потом написал об этом книжку “Гид по темноте и сквозняку”.
– Не знала, что твой папа тоже писатель[21 - …твой папа тоже писатель. – Отец Яна Немеца, Людвик Немец (род. 1957) – поэт, прозаик, к середине 1990-х опубликовавший один роман и два сборника рассказов (в том числе “Гид по темноте и сквозняку”, Pruvodce povetr?m a tmou). Следующий прозаический сборник (“Любовь на чужой могиле”, Lаska na ciz?m hrobe) действительно вышел у него после длительного перерыва, в 2013 году, и был номинирован на чешскую литературную премию Magnesia Litera.].
– Он уже давно ничего не публиковал. Последняя книга у него вышла в начале девяностых. С тех пор он работает директором Чешского радио здесь, в Брно.
– А ты ее читал?
– Папину книгу? Да, еще в старших классах. Но мне больше запомнилось, как мы запускали с крепостных стен вниз, в город, бумажные самолетики. Мне было лет шесть, и я думал, что это лучшее занятие на свете.
– Вы на них что-то писали? – спросила Нина.
– Конечно. На каждом было написано одно и то же, и это был главный вопрос жизни.
– Теперь я должна спросить – какой?
– Нет, теперь ты должна мне ответить, из какого это фильма. Мальчик пускает из окна самолетики, на которых написан главный вопрос жизни. Ты же вроде учишься на киноведа?
Нина задумалась, а потом сказала:
– “Любовники полярного круга”?
– Los amantes del c?rculo polar! – прокричал я в крону ближайшего дерева. – Los amantes del c?rculo polar!
– Не бойся, Отто! – процитировала Нина, рассмеявшись.
– Valiente, Otto! – смеялся я вместе с ней, как будто давно не слышал такой хорошей шутки. – Не бойся, Отто. Но это написано на записке, которую Ана передает ему накануне их первой ночи. А вот что написано на тех самолетиках, которые Отто запускает из окна в школьный двор, об этом в фильме не сказано. Там только отец Отто поднимает самолетик, который опустился к его ногам, читает, что на нем написано, и говорит, что это очень романтично и что это самый главный вопрос жизни. Но какой именно вопрос, мы так и не узнаём.
– Мне нравится Медем, – сказала Нина. – Но ранние фильмы у него лучше. Сейчас он уже немного повторяется.
– Люди в районе тридцати вообще сняли кучу классных фильмов. Знаешь, сколько было Софии Копполе, когда вышли “Трудности перевода”? Тридцать два. А уж как Андерсон смог снять свою “Магнолию” в двадцать девять, я вообще не понимаю. Ведь мне сейчас столько же.
– Так тебе двадцать девять?
Только тут я понял, что не знаю, сколько ей лет. Скорее всего, около двадцати, раз она только что закончила первый курс[22 - Скорее всего, около двадцати, раз она только что закончила первый курс. – В Чехии, как и во многих европейских странах, среднее образование для желающих поступить в университет длится 13 лет. Таким образом, абитуриентам университетов, как правило, не меньше 19 лет.].
– Значит, никакие бумажные самолетики вы с папой отсюда не пускали? – догадалась Нина.
– Ну, разве что разбрасывали над Старым городом его рукописи, которые не приняли в издательстве.
Я вдруг подумал, что это вполне могло быть правдой. Стоило мне в детстве открыть какой-нибудь шкаф, как из него вываливались рукописи. Я виновато собирал разлетевшиеся листы, и на пальцах у меня оставались черные следы копировальной бумаги. В общем, я бы не удивился, если бы мы с папой делали самолетики из его недописанных романов…
Добравшись до крепостных стен, мы обнаружили, что ворота на ночь запираются, и отправились к беседке на северной стороне холма, откуда открывался вид на центр города. Беседка здесь появилась совсем недавно. Это было довольно сомнительное сооружение с классицистическими колоннами из рифленого металла. Посередине беседки стояла тумба с макетом Шпильберка: крохотные бронзовые постройки и двор крепости, о который кто-то затушил окурок, так что желтый фильтр теперь служил архитектурной доминантой.
Подойдя к парапету, мы какое-то время разглядывали освещенные церкви и площади, лежащие внизу.
– Давно ты здесь живешь? – спросила Нина.
– С самого рождения…
Мы вернулись к тумбе; поводив по ней ладонью, Нина прислонилась к ней спиной. Я подошел ближе и обхватил Нину за талию. Она уткнулась в меня лбом, а потом подняла голову и заглянула мне в глаза. Я поцеловал ее.
Этот поцелуй нас будто бы раскупорил. И вот мы уже пробовали друг друга на вкус, причем наши тела кто-то явно только что взболтал.
– Наконец-то полегчало, – произнес я, когда мы оторвались друг от друга.
– Полегчало?
– Да, я чувствую сейчас невероятное облегчение, – повторил я.
– А я скорее напряг.
– Я в хорошем смысле.
– Я тоже.
Разговаривая, мы оба сделали по паре шагов назад и теперь замерли в разных углах беседки, словно два боксера, которые в перерыве между раундами восстанавливают дыхание и которым массируют плечи и утирают пот, чтобы они могли наброситься друг на друга с новыми силами.
Так оно и произошло, и мы вошли в клинч. Пока мы кусались, в игру все больше вступали наши руки. Сначала они нашли друг друга, а потом расплелись и отправились гулять по чужому телу в поисках приключений. Мои ладони ненадолго замешкались, набредя на изгиб Нининой груди. Мне показалось, что события развиваются чересчур быстро, но Нина не протестовала, а ее грудь… Не прошло и пяти секунд, как Нина уже стояла с задранными футболкой и майкой и, положив руку мне на затылок, вовсю прижимала меня к себе. Но тут мы услышали приближающиеся во тьме голоса.
– Ну, ты зря времени не теряешь, – произнесла она, приводя себя в порядок.
– Мне кажется, или ты вполне довольна?
Мы спускались по ночному парку с другой стороны холма, не с той, с которой мы на него поднимались, держались за руки и почти всю дорогу молчали, словно наши разговоры были лишь прелюдией к тому, что случилось только что.
– Дальше я дойду сама, – заявила Нина, когда мы в третий раз за вечер оказались на площади Шилингера.
– Я тебя провожу, тут недалеко.
Поколебавшись, она ответила:
– Мне хочется побыть одной. Выкурить сигарету и вообще.
Я убедился, что она знает, как добраться до квартиры, где они остановились с Аленой и Иткой и где ее подруги уже наверняка видели не первый сон. Хорошо, что дорога была простая – всего два поворота. Я тогда еще не знал, что Нина может и в трех соснах заблудиться и, бывает даже, садится в поезд, идущий в противоположном направлении.
– Значит, завтра? – спросил я.
– Сегодня, – поправила Нина: было уже два часа ночи.
– Можем вместе пообедать, – предложил я.
– Неплохая идея, – согласилась она, и мы договорились примерно в час встретиться у моего дома.
– Хорошо, что ты знаешь, где я живу, – заметил я, и мы быстро поцеловались на прощание.
она была несекретной
Есть блондинки и блондинки, и сегодня это почти шутка. У всех блондинок есть свои очки, кроме, возможно, металлических, которые такие же светлые, как Зулу под отбеливателем, и такие же мягкие, как тротуар. Есть маленькая симпатичная блондинка, которая пьет и дергается, и большая статная блондинка, которая прямо вооружает вас ледяным голубым взглядом. Есть блондинка, которая смотрит на тебя сверху вниз, пахнет прекрасно, мерцает, висит на твоей руке и всегда очень сильно устает, когда ты отвезешь ее домой. Она делает этот беспомощный жест и испытывает эту проклятую головную боль, и вы хотели бы ударить ее, за исключением того, что вы рады, что узнали о головной боли, прежде чем вложили в нее слишком много времени, денег и надежды.
Есть мягкая, готовая и алкоголичная блондинка, которой все равно, что она носит, если она норка или куда она идет, пока это Starlight Roof и там много сухого шампанского. Есть маленькая жизнерадостная блондинка, которая немного дружит и хочет заплатить за себя, полна солнечного света и здравого смысла, знает дзюдо с нуля и может бросить водителя грузовика через плечо, не пропуская более одного предложения из редакционная статья в субботнем обзоре. Есть бледная, бледная блондинка с анемией какого-то нефатального, но неизлечимого типа. Она очень вялая и очень темная, и она говорит тихо из ниоткуда, и вы не можете положить на нее палец, потому что, во-первых, вы не хотите, а во-вторых, она читает Пустошь или Данте в оригинал, или Кафку, или Кьеркегора, или изучение провансальского. Она обожает музыку, и когда Нью-Йоркская филармония играет Хиндемита, она может сказать вам, какой из шести басовых альтов опоздал на четверть удара. Я слышал, что Тосканини тоже может. Это делает их двоих.
И, наконец, есть великолепное шоу, которое переживет трех воровских рэкетиров, а затем выйдет замуж за пару миллионеров по миллиону в голову и в итоге получит виллу с бледной розой в Кап Антиб, городской автомобиль “альфа ромео” с пилотом и сотрудником. Пилот и конюшня изношенных аристократов, всех из которых она будет относиться с ласковой рассеянностью пожилого герцога, пожелавшего дворецкому спокойной ночи.
