скачать книгу бесплатно
Волхв усмехнулся – а не побоялся князь взять в руки языческий оберег… добрый князь.
Впрочем, обуздывать коня Ростислава не допустили – Велигой взялся сделать это сам.
– Тебя, княже, он к себе и не подпустит, уж не посетуй, – сказал волхв, и князь отступил со странным, смешанным чувством облегчения и разочарования.
Вскоре коня вывели, и Ростислав восхищённо присел. Вороной жеребец, истинный Перунов скакун (только крыльев не хватает!), чёрный, как смоль, без единого белого пятнышка, танцевал на тонких длинных ногах, норовисто бил по земле некованым копытом, тряс гривой, горделиво выгибал шею и свирепо косил налитым кровью круглым глазом. Видно было, что этот конь никогда не носил на себе седока. Никого из людей.
Ростислав безбоязненно протянул коню ломоть хлеба, посыпанный крупной солью – любил коней. Жеребец недоверчиво покосился, фыркнул, но руки не укусил и хлеб принял, щекотнув княжью ладонь жёсткими волосками на мягких бархатных губах и тёплым дыханием. Князь взялся за уздечку. Трое младших волхвов уже уложили коню под ноги короткие тяжёлые копья, и все затаили дыхание.
Первое копьё конь переступил легко и уверенно. И тут князь вдруг осознал, что делает что-то не то. Он! крещёный православный князь! ведёт на языческой требе Перунова коня!
Жеребец вмиг почуял его колебания, гневно захрапел, и заплясал, задирая голову. Но всё ж пошёл за уздой и переступил второе копьё, с каким-то колебанием. Косил на князя налитым кровью взглядом, но – шёл. А потом – упёрся.
Косился по сторонам, фыркал – ни дать, ни взять, волка почуял. Гневно захрапел и заплясал, задирая голову. Наконец, дал всё же себя понудить, шагнул… споткнулся о копья и мало не упал на колени. Все дружно ахнули, конь испуганно прянул, вырвал узду из рук князя. Но его никто не ловил. Волхвы дружно кинулись разглядывать след. Велигой несколько мгновений глядел на следы конских копыт с обеих сторон от копья – правым копытом конь переступил, а левым – недошагнул. Наконец, волхв поднял голову, встретился глазами с вопрошающе-испуганным взглядом князя и мрачно кивнул.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАПАХ ВОЙНЫ
1. Русская земля. Река Рось.
Лето 1064 года, изок
Рось переплыли, не слезая с сёдел. В верхнем течении, там, где она летом на бродах едва по брюхо коню. Но сейчас бродов не искали – было не до того. Да и незачем, коль кони навычны.
Степной берег Роси не сильно отличался от лесного – те же балки и перелески, густые светлые сосновые боры и тёмные ельники, те же, только большие, поросшие вереском и ковылём пустоши. Дальше, к полудню, простора больше, там настоящая Степь. Там и ковыли, там и раздолье.
Там и половцы.
Новые степняки, пришедшие девять лет тому откуда-то с восхода, из-за Дона и Волги, пока что вели себя в степи тихо, если не считать трёхлетней давности вторжения в земли Всеволода Ярославича. Путь через Дикое поле пока был открыт для всех, на что в большой степени и рассчитывал князь Ростислав.
Хотя, впрочем, и не только на это.
Часть дружины, три сотни на семи лодьях ушли вниз по Днестру, к Дунаю и Русскому морю[10 - Русское море – древнерусское название Чёрного моря.] – обогнув с полудня Тавриду, они должны подойти в Корчев в одно время с ними, конной дружиной. А Ростислав к тому времени пройдёт через Дикое поле, через Донец и Дон, мимо Белой Вежи и Лукоморья.
На словах выходило красиво, как оно на деле выйдет?
Невестимо.
Смеркалось.
Дружина шла вдоль Роси на восход целый день, но приходило время отворачивать в Степь – до самой Родни тянуть не следовало. Ростислав Владимирич изредка устало оглядывался по сторонам. Лесостепь, перемежаемая холмами и перелесками, окружала их со всех сторон, на полдень распахиваясь в широкий простор.
Налитое огнём солнце клонилось к окоёму, уже касаясь его одним краем. И князь, и Славята уже несколько раз оглядывали степь в поисках подходящего ночлега – не спать же на земле посреди открытого поля.
Наконец, у окоёма показался невысокий, поросший березняком курган. Солнце уже едва выглядывало из-за днепровских круч, когда дружина, наконец, добралась до кургана. Вои успели до темноты собрать немного сушняка и полыни и сложить их в костры, когда тьма сгустилась, и тени подступили со всех сторон.
Заруба ударил огнивом по кремню, брызнули искры. Затеплился огонёк на стебельках полыни, жадно охватил весь пучок, пламя лизало ветки сушняка. Костры разгорались, отгоняя навязчивую темноту. Где-то далеко в степи завыл волк, к нему присоединился второй, третий, но вои оставил это без внимания, – многолюдству в эту пору волки в степи не страшны, – им и без того добычи хватает.
Костры развели в нескольких найденных поблизости от кругана ямах – да не увидит никто со стороны. Опасаться приходилось всего – а ну как поймёт великий князь Изяслав Ярославич, что задумал его дерзкий и беспокойный сыновец. Или может уже и донёс кто – доброхотов великого князя на Волыни и даже при дворе самого Ростислава Владимирича хватало. Достало бы только двинуть на полдень дружину, чтобы перехватить волынцев в устье Роси. А с полудня тем же часом подойдёт переяславская дружина – и всё! Прощай и мечты о Великой Тьмуторокани, и сам престол волынский. Будешь при дворе дядином жизнь коротать, словно заложник. Да и сыновей твоих то же самое ждёт – будут воспитанниками-вязнями, как вон Давыдка да Всеволод, братья двоюродные, дети дяди Игоря, былого смоленского князя.. И добро коль так, а то посадят в поруб, как дед Судислава Ольговича посадил и будешь каждому случайному солнечному лучику радоваться.
Князь горько усмехнулся, поворачивая над углями нарезанное ломтиками вяленое мясо, насаженное на наскоро ошкуренный берёзовый прутик вперемешку с кусками лепёшки.
Огляделся и замер.
В нескольких саженях от их нечаянного приюта, на самой верхушке кургана в темноте белел камень. Ростислав прищурился – у камня была слишком правильная, явно рукотворная форма. Князь встал, всё ещё раздумывая, медленно подошёл, и тут же убедился в правильности своей догадки. По поверхности камня неровными строчками были рассыпаны какие-то знаки, выбитое явно человеческой рукой.
Ростислав, вестимо, был грамотен, ведал и Константинову грамоту, которой писали все книжники Руси и словенских стран, и старую Фергалову глаголицу. Костёр давал вдосталь света, но князь ничего не смог понять. Не осилил грамоты. Должно, не русская, или чересчур древняя, решил он, вспомнив слышанные от кого-то слова про языческие «черты и резы», и отступился. И почти тут же вспомнил, где он видел похожие письмена – на горе Богит, у волхва Велигоя Кариславича. На подножиях языческих капей. Тогда особого внимания не обратил, а вот на тебе – запомнилось же всё-таки.
Что ж выходит? Курган – чья-то могила? Языческих времён ещё?
Ничего особенного при этой мысли князь не испытал. Ну и могила, ну и что? Здесь, в этих краях, каждый второй курган – могила, и все о том ведают. А каждый первый – тоже могила, только о том никто не знает.
Кто он был? Князь? Боярин?
Курган невелик. Может, и боярин. Но опять же, – может, он слишком древний, потому и осел. Тогда, возможно, и княжеский.
От костров запахло одуряющее-пряным запахом жареного мяса, раздались призывные возгласы воев, и Ростислав воротился назад, без сожалений оставив камень.
Сняв с огня прутик, князь бросил в огонь по кусочку хлеба и мяса:
– Тебе, неведомый… кто бы ты ни был. Порадей вместе с нами за нашу удачу, чтоб не зазря мы шли в Степь.
Быстро покончили со скудным ужином. Заруба подбросил в костер остатки дров. Вои укладывались на грубые постели – конские попоны, сёдла в изголовье – стойно древлему прапрадеду Святославу Игоревичу. Сон навалился тяжёлой каменной глыбой, сквозь которую Ростислав Владимирич ещё некоторое время слышал голос Славяты, расставлявшего сторожу опричь кургана – сторожиться было надо, что от половцев альбо ещё каких степняков, что от киян.
Князь проснулся неожиданно, словно от толчка, сел и огляделся по сторонам. Что-то случилось? Или просто случайная ночная тревога?
Вокруг царила тихая степная ночь, костры, потрескивая, догорали, где-то далеко в степи выли волки, яркие белые звёзды мигали с чёрного неба, словно подбадривая – не бойся, мы тут. Маячили опричь костров закутанные в плащи дозорные. Но что-то всё-таки было не так, – Ростислава не оставляло ощущение того, что он проснулся не сам, что его разбудили.
У кострища вился лёгкий сгусток тумана, больше похожий на тонкую струйку дыма. Князь остановил на ней взгляд, и она тут же зримо уплотнилась, стала шире, гуще и темнее, обрела светло-зелёный цвет, в ней проглянули черты человека. Голова в чешуйчатом шеломе, длинные русые волосы, густые длинные усы и бритый подбородок. Глаза в глубоких ямах глазных впадин светились тёмно-синим огнём. Остальное терялось, расплывалось. Впечатление было такое, будто призрак выглядывал из ямы в земле.
Да ведь так оно и есть! Он глядит, выглядывая из своей собственной могилы!
Вдоль хребта князя пробежала тонкая струйка холода. Он шевельнулся, и призрак покачал головой – не шуми, мол. Ростислав согласно кивнул головой – не буду. Всё одно от шума особого толку не будет.
Призрак приглашающе кивнул головой. Князь поднялся, сам не понимая, что это с ним такое. Шаг, два… Земля вдруг словно разверзлась под ногами, Ростислав Владимирич ухнул в яму, едва сдержался, чтоб не заорать. Что-то твёрдо ударило под ноги, падение прекратилось. Князь огляделся.
Темно не было. Четвероугольная яма с бревенчатыми стенами, тускло светящимися всё тем же зеленоватым светом. Человеческие и конские костяки, золотые и серебряные украшения, оружие, посуда.
Из угла, рыча, метнулось что-то непонятное – князь успел увидеть только огромную оскаленную морду, схожую одновременно и с волком, и с кабаном. Ростислав чуть вспятил, но хозяин могилы взмахнул рукой:
– Прочь! – голос раскатисто рокотал, отдавая какой-то бархатной глухотой. В хозяина такого голоса бабы влюбиться должны, даже его не видя, – подумал Ростислав мельком.
Неведомый зверь (или не зверь?) отскочил в сторону, порычав для порядка, и вновь скрылся в углу.
Князь присмотрелся к хозяину, который, как выяснилось, умел говорить. Тот был в длинном чешуйчатом панцире без рукавов, добротных вышитых постолах, оплетённых ремнями до колен.
– Да вот таков я, – усмехнулся тот, заметив взгляд князя. – Не ждал?
Ростислав смутился.
– Да я сам не ждал, если честно, – вздохнул тот. – Давно по мне тризны не справляли, лет семьсот уже как. Первую сотню лет меня ещё помнили, а потом… Благодарю тебя, княже.
Слова его звучали не всегда понятно, но общий смысл речи князь угадывал.
– Как прознал, что я князь? – не нашёл ничего умнее спросить он, словно именно это и было сейчас самым важным. Призрак в ответ только повёл плечом, словно бы говоря – какая разница. И впрямь – какая разница? Той стороне многое открыто.
– Я позвал тебя, чтобы отблагодарить за неожиданное уважение, – призрак сверкнул глазами. – Возьми себе отсюда, что хочешь.
Князь затаил дыхание. Вестимо, слыхал он уже такие басни. Возьми, пожалуй, так и сам навечно под землёй останешься. А чудище в углу, меж тем, вновь зарычало, – можно подумать, ему не понравилась сама мысль о подарке.
– А это… – Ростислав кивнул в его сторону. – Сторож?
– Сторож, – вздохнул призрак. – Меня хоронили всем племенем…
Он вдруг взглянул на князя как-то по-особенному, и могила исчезла. Вокруг вновь была ночная задымленная степь. Ржали кони, кричали убиваемые рабы… выли бабы и собаки, пьяно орали вои. Полыхало до небес пламя погребального костра, грохотали копыта по чугунно-твёрдой, пахнущей полынью степи…
Наваждение вдруг исчезло, и Ростислав опять оказался внутри могилы. Призрак по-прежнему безотрывно глядел на него, князя била лёгкая дрожь.
– Ведуны поймали какую-то тварь из Чернобоговой челяди, мелкую, но опасную. Заговорили, приковали к гробнице. И похоронили.
– Кто ты был-то? – неожиданно вырвалось у Ростислава, и он прикусил язык.
Призрак не рассердился.
– Был я, человече, князь Бож, сын Володаря. Слышал ли про такого? Многие народы склонились перед копьём моим, ниже и сами готы Винитариевы одолеть моих полков не могли. А вот с изменой не справился. И ты измены стерегись, княже, – в голосе призрака звучала горечь и тоска по давно отгремевшим временам. И гордость за свою славу.
Князь ошалело помотал головой.
Призрак покивал головой, взглянул по-прежнему:
– Надумал ли?
– Да нет… – растерянно сказал Ростислав Владимирич. – Я ведь не ради награды… Так. Всем нам когда-то под камнем в кургане лежать…
– Ладно, – вздохнул призрак. – Всё боишься. Я тебе сам подарок подарю, раз выбрать боишься. Подарок этот со мной прошёл и огонь, и воду, и медные трубы, и каменные стены. Равно как и деревянные. Ты вой, тебе этот дар сгодится. Спи. И просыпайся.
Сон опять навалился. Ноги подкосились. Вот мне и конец, – успел подумать князь. – Так и останусь здесь.
Хотел закричать, позвать дружину на помощь, но тяжёлая дремота связала не только руки и ноги, но и рот немотой замкнула.
И почти сразу же проснулся.
Над туманной летней степью победно вставал рассвет, окрашивая ещё тёмный окоём в розово-голубоватый цвет.
Приснится же, – подумал Ростислав, садясь. Под руку попалось что-то твёрдое, князь глянул и ошалело заморгал. Рядом с правой рукой в траве лежал меч.
Меч и вправду был знатным. Длинный, в пять пядей, клинок был словно сплетён из льдисто блестящих серых и бурых извилистых полос. Оцел бесскверной выделки, с незнакомым знаменом – два скрещённых клинка, а поверх – змеиная голова. Точёная медная крестовина с серебряным узором; изузоренные, рыбьего зуба, щёчки рукояти непривычных очертаний. Витое навершие рукояти переходило в литую голову змеи, – в глазницах поблёскивали настоящие яхонты, а зубы – опять же рыбий зуб. Меч стоил не менее стада коров, а то и поболее – пары лодей с хлебом. Княжий меч, воистину княжий.
Лёгким шелестящим шёпотом невестимо откуда пришло назвище – Змиулан.
Дружинные вои, тоже уже проснувшись, молча столпились опричь князя – да и что говорить-то. Обычное дело – почтил господин древнюю могилу, вот и получил за то от древнего витязя отдарок. Хоть и говорят, что времена басен и кощун миновали, а выходит, не совсем – есть ещё чудеса в мире.
2. Дикое Поле. Устье Северского Донца.
Лето 1064 года, изок
В темноте фыркали кони, хрустели ломкой, почти уже осенней травой. От Донца тянуло холодом. Шепель поёжился, натягивая на плечи старый отцов кожух.
– А дальше-то что было? – нетерпеливо спросил он, видя, что Неустрой умолк.
Но брат молчал, напряжённо слушая в степи что-то. Шепелю стало не по себе. Слишком близко большой степной шлях.
И точно – из степи доносился дробный конский топот, земля загудела – всадников скакало много, не меньше сотни. Скорее даже, много больше.
Неустрой дёрнулся было загасить костёр – ан поздно. Послышались крики, топот стал приближаться. Парень выдернул лук из налучья, натянул и завязал тетиву. Стрелы под рукой путались в туле, цеплялись оперениями друг за друга.
– Но-но, парень! – остерегающе крикнул из темноты кто-то.
Степь наполнилась гомоном и конским топотом, фырканьем коней и смехом. Около костра вдруг оказалось неожиданно много людей в войской сряде. Ну всё, – обречённо подумал Шепель. – Теперь коней сведут, не иначе, хоть и не половцы, а русичи.
– Оставь лук, парень, – весело бросил Неустрою передний всадник, молодой ещё вой в длинном красном плаще. В красном? Вой?!
– Помилуй, княже, – поклонился Шепель, гадая про себя, кого из русских князей принесло к их костру.
– Ай видал меня где-то? – насторожился князь. Неустрой чуть ослабил натянутую тетиву, но лука не опустил – наконечник стрелы по-прежнему глядел на пришлых воев. А их всё прибывало – сколько же вёл с собой неведомый князь?
– По плащу догадался, княже, – весело ответил Шепель. – Опричь князей на Руси красных плащей никто не носит.
– А я-то уж думал, – задумчиво потянул князь, оглядывая парней нехорошим размышляющим взглядом – Шепель даже пожалел мимолётно о своей догадке.
– Да опусти ты лук! – прикрикнул кто-то из воев на Неустроя. – Никто вас грабить не будет, да и убивать тоже.
Но Неустроя, видно, заколодило – лука он не только не опустил, но и снова вскинул, целясь в князя. Княжье лицо как-то неуловимо изменилось, но он ничего не успел сказать или сделать – мелькнуло что-то стремительное, и Неустрой полетел в траву, уронив и лук, и стрелу.
– Ну, Вышата… – непонятно, то ли осуждая, то ли одобряя, протянул князь.
– Никак иначе, Ростиславе Владимирич, – пробурчал седой середович в богатой сряде, чуть потирая ладонь и не спуская глаз с замершего в стороне Шепеля. – А ну как он бы выстрелил?
Ростислав Владимирич? Волынский князь?
Чего это ему надо в наших-то краях? – смятённо подумал Шепель, неотрывно глядя на лежащего в траве Неустроя. Брат зашевелился, приподнялся на локтях, стал на четвереньки, мотая головой. Жив! Шепель облегчённо вздохнул.
– Вот что, парни, – задумчиво сказал Ростислав. – Живёте-то далеко?
– На хуторе живём, – бойко ответил Шепель. – Звонкий Ручей зовётся. Тут рядом!
– Ну и зачем нам это надо? – хмуро спросил гридень Вышата, сверля взглядом спину Неустроя. – Шли бы и дальше, к Тьмуторокани напрямик.
– Передохнуть дружине надо, наставниче, – усмехнулся волынский князь. – Полторы тысячи вёрст с лишком прошли – не шутка. А до Тьмуторокани ещё мало не полтысячи.
