скачать книгу бесплатно
Муся с ужасом смотрела на девушек в русских нарядах. Шальная мысль, как испортить праздничный концерт, быстро пришла к ней в голову. Она вскочила с нар, откинув одеяло, и подбежала к остовкам.
– Девчонки, а давайте «Бродягу» споем!
– Песню «Бродягу»? Слова подскажешь?
– Да, конечно!
Еще через час комендант с немецким патрулем заходят в барак и застают удивительную картину: девушки в сарафанах и кокошниках, сидя за столом, дружно поют русскую песню «Бродяга».
Муся написала всем слова на остатках бумаги из Тониного «записника», раздала их в руки остовок и начала дирижировать хором. В руках ее был простой химический карандаш.
По диким степям Забайкалья,
где золото роют в горах.
Бродяга судьбу проклиная,
тащился с сумой на плечах.
(дружно)
Тащился с сумой на плечах
– Повыше здесь! Здесь можно уйти в терцию. (машет рукой) Повторяем…
Комендант с интересом смотрит на поющих девушек.
– Интересно, что за песню они поют? Спроси у нее.
Он показывает на Мусю.
– Что за песни? (Мусе) Отвечай!
Муся краснеет, откашливается и по-немецки отвечает коменданту.
– По диким степям около озера Байкал шел человек в разорванной одежде, взял лодку и переправился на другую сторону.
Валентина хмыкает, она немного понимает по-немецки и понимает, что Наташин перевод не совсем точный. Комендант обращает внимание на Валентину, откашливается.
– (Вале) Что-то смешное? (Мусе) А что еще будет в концерте?
– Это смешная песня! А еще будет стихотворение «Ласточка» и русский танец!
– Хорошо, продолжайте.
Комендант в сопровождении солдат выходит из барака. Муся коротко смотрит на Валентину, быстро жестом показывает: «Молчи!»
– Так, давайте еще раз. Неля, подыграй нам. На гармошке. Губной.
Неля улыбается, вынимает немецкую губную гармошку из кармана, дует в нее. Из гармошки вырывается звук.
– Да не буду я на ней играть. У нее звук как из сортира. Была бы балалаечка, а то! (кладет ее на стол) Одно слово: фашистская!
– Из сортира, ах! Где же они тебе балалайку возьмут?
Неля положила ее на стол, хмыкнув. К гармошке подошла рыжая и кудрявая Валентина, взяла ее в руку, дунула, звук был и в правду не очень.
– Тьфу ты!
Валентина вздохнула, положила на стол гармошку и быстро сказала:
– Муся, а что ты еще наврала коменданту? Я вообще по-немецки не все понимаю, но понимаю.
– Сказала, что стихи буду читать.
– А какие стихи?
– Те самые. Тонины. Которые она под дождем читала вместе со всеми.
Неля даже крякает от злости. Подходит поближе, смотрит Мусе в глаза.
– Ты их читать не будешь.
– Муся, правда! Это же самоубийство!
Валентина смотрит на Мусю сочувственно. Ей непонятно, для чего Муся хочет испортить концерт. Однако Муся показывает на блокнот умершей Мальцевой.
– А что? Значит, она зря умерла? Девчонки, неужели вы не понимаете, что этот «записник» с ее стихами – единственное, что от нее осталось.
– Дура! Не только тебя накажут, всех накажут!
– Хорошо, если вы боитесь, я не буду читать. Знаете, а вот мой отец говорил: «Я живу так, как мыслю. Если я думаю так, а поступаю иначе, значит меня нет. Я не существую». Он был историком и философом. И, значит, мы все здесь не существуем. И что получается? Что они правы? Фашисты? И мы что, никто? Мы согласны с этим?
Муся говорила, воодушевляясь от собственной смелости. Тонино лицо, бледное и несчастное, запавшие глаза стояли перед ее глазами. Образовалась неловкая пауза. Тишина, которую нарушила Валентина.
– Девчонки, пусть читает! Пусть делает что хочет!
На самом же концерте, посвященном дню рождения Гитлера, Муся сама аккомпанирует на пианино, кивая в такт песне «Бродяга». На ней клетчатое платье с нашивкой OST, которое ей подарила Вера Михайлович. На фоне простоватых остовок в сарафанах и кокошниках ее фигурка выделялась тонкостью. Она играла на пианино и тихо подпевала.
По тихим степям Забайкалья,
Где золото ищут в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Хор выводил четвертую строфу песни, когда в зал вошел герр Хиппке. Он тихо прошел между рядами и сел на стул рядом с комендантом.
– Здравствуйте, герр комендант. Извините, я опоздал. Я еле нашел вас в этой глуши.
– Садитесь. Вы как раз во время, на сцене – ваша протеже!
Комендант кивает на Мусю. Герр Хиппке смотрит на нее, не отрываясь. Муся похудела, глаза запали, работа на фабрике давала себя знать, черты лица девушки заострились, она стала будто старше и грубее, однако тонкие руки, тонкие ноги и тонкая шея подчеркивали ее тонкую красоту. Герр Хиппке явно соскучился по своей русской, однако Муся как будто его и не замечала. Она вышла на сцену читать стихи Тони Мальцевой.
Ты – русская, и труд – твоя стихия.
Трудиться и терпеть тебе не привыкать,
Ты терпелива, как сама Россия,
Чужой войной измученная мать.
Как ласточка среди дождя и бури,
Страдаешь ты, когда гремит гроза,
Но не сдаешься, голову понурив,
Из глаз твоих не капает слеза…
Переводчик быстро на ухо переводит коменданту все, что говорит Муся. Очевидно, что дерзкая русская вовсе не поняла, что декламация советского стихотворения строго-настрого запрещена на концерте, посвященном дню рождения великого фюрера.
Когда комендант понимает, что произошло, он вскакивает с места.
– Концерт немедленно прекратить, а ее в карцер. Герр Вольф, герр Хиппке, пройдемте за мной, надо обсудить, что делать с этой русской.
Все остальное Муся помнит с трудом. Допрос у коменданта лагеря, герр Хиппке, удар в челюсть и по ребрам выводят ее из равновесия, голова кружится, она теряет сознание. Немецкие охранники затаскивают ее в карцер и кидают на холодный пол.
– Заходи, через три дня принесем тебе еду!
– Через три дня?
– Или через 7 дней, вот так…
Солдат зло ухмыляется, закрывает железную дверь в карцер, запирая Мусю, которая лежит на полу. Очевидно, что без еды она проведет в карцере почти 7 дней. Девушка теряет сознание от побоев.
В ее голове крутятся последние слова, которые произносили начальник лагеря и герр Хиппке на допросе в комнате коменданта. Комендант требовал строгого наказания и отправки Муси в концлагерь, герр Хиппке пытался ее защищать.
– Эту русскую пора отправлять в концлагерь. За ней столько числится, вы видели ее дело? А вы ее защищаете? Она чуть не убила немецкого ребенка, она его обварила.
– Я не защищаю, я просто считаю, что она может быть полезна рейху. Ребенок, кстати, остался жив только благодаря Мусе.
– Но она неисправима, она ненавидит все немецкое, это очевидно, сегодняшняя выходка это доказала!
– Ну, что такого она прочла, упомянула несколько раз слово «русская», ну и что? Какая-то лирика! Ласточки какие-то, нет тут ничего криминального.
– Ну, хорошо, но только под вашу ответственность, и еще одна просьба, в обмен на эту услугу я попрошу вас переправить мою жену с ребенком в безопасное место. Становится неспокойно.
Скрежет открывающейся двери карцера разбудил Мусю и заставил проснуться, немецкий солдат внимательно посмотрел на лежащую на полу девушку, ткнул в нее винтовкой, попытался разбудить.
– Эй, номер 14532! На выход. Ты жива? Тебя ждет герр офицер. Большой чин, так что поторопись. Эй, эй, вставай живей…
Муся встала с трудом. От длительного пребывания в холодном карцере ее лицо осунулось и почернело. Круги под глазами, запекшиеся губы – так выглядела Муся. Ноги не слушались ее, она была просто уверена, что и двух шагов не пройдет вперед. Однако немецкий солдат грубо подталкивал ее к выходу.
– Пройди в барак, собери вещи в вещмешок.
Муся все делала машинально, почти механически. По счастью соседки по бараку были на работе в цеху химического завода и прощаться было не с кем. Муся бросила последний взгляд на барак и вышла.
Герр Хиппке ждал ее в своей красной машине с открытым верхом на выезде из лагеря. Немецкий солдат довел девушку прямо до офицера, отдал ему честь и ретировался. Муся молча села в машину, еще секунду – и взревевший мотор унес ее от зловещих черных корпусов химического завода подальше.
Через час они уже были в лесу. Герр Хиппке заглушил мотор и протянул ей коричневое платье взамен ее серого клетчатого с белым воротничком.
– На! Надевай! В этом платье ты не можешь разъезжать по Германии. Да, не бойся. Я отвернусь.
Герр Хиппке вышел из машины, Муся закрыла дверь и начала переодеваться, в лесу было тихо и чувствовалась близкая весна. Кукушка произносила свое тихое «ку-ку», зеленая трава пробивалась сквозь землю, где-то даже распустились подснежники.
Герр Хиппке достал из серебряного портсигара папиросу, понюхал скрученный в ней табак, чиркнул зажигалкой и закурил. Муся переодевалась молча. Настроение было паршивое. Она почти переоделась, когда он неожиданно быстро открыл дверцу машины и вытащил ее на поляну. Ее бледное лицо, руки с синяками от наручников его поразили. Муся смотрела на него с ненавистью, в ее глазах не было благодарности спасителю, интеллигентная русская девушка откровенно его ненавидела. Альфред Хиппке схватил ее за руку и как следует сжал. Муся даже вскрикнула от пронизывающей боли, но сделала попытку вырваться. Немецкий офицер достал из-под своего ремня свой револьвер.
– Мне стоило большого труда найти тебя на заводе, а еще вытащить тебя оттуда и из карцера.
– Куда же вы меня везете?
– В Швейцарию. У меня там маленький дом. Там тихо и ты можешь жить со мной.
– В качестве кого? Я никак не хочу. А как же Вера? Вы ей тоже предлагали поехать в Швейцарию?
Герр Хиппке побледнел. Муся затронула больную тему, попав в самую точку. Альфред до сих пор горевал по своей русской прислуге.
Втайне от самого себя и от всего арийского мира, в котором жил и существовал Альфред, он был влюблен в Веру Михайлович. Она была хороша в постели, и преступная связь с ней не давала ему покоя даже после ее смерти. Вера приходила к нему во снах вместе с ребенком и укоряла его за убийство. Герр Хиппке просыпался в холодном поту, вспоминая ее синие глаза и белокурые волосы.
– (тихо, будто сам себе) Она-то мечтала стать фрау Хиппке… Кроме того, она была беременна!
– Вы ее убили!
– О, нет… Она напилась, что-то несла несусветное… Я, честно говоря, не сразу принял это всерьез… Потом она вскочила на окно, пытаясь разжалобить меня. И оступилась. (через паузу) Она мне снится. Часто. Она и ребенок.
– Это вы ей помогли выпрыгнуть в окно…
Слова Муси выводят герра Хиппке из себя, он разворачивается, хватает опять Мусю за руку, разворачивает ее к себе, сует свой пистолет прямо ей в руки.
– Ну-ка иди сюда! Иди, иди! Вот, стреляй! Ты думаешь, мне жизнь дорога, с тех пор, как я каждую ночь вижу во сне убиенную Веру и ее неродившегося ребенка? А еще твои глаза, полные ненависти.
Пистолет тяжелый и холодный, Муся с трудом удерживает его в руках. Дуло упирается прямо в мундир герра Хиппке. Альфред помогает девушке взвести курок, кажется: еще минута, и она выстрелит ему прямо в грудь. Альфред начинает медленно говорить, тщательно подбирая слова.
– Какая драматическая сцена! Когда я был маленьким, я хотел стать актером, а стал эсэсовцем. Соколом Гиммлера.
Слова Альфреда попадают в самое сердце Муси. Она вздыхает и опускает пистолет. Слезы наворачиваются ей на глаза, ей сложно выстрелить в человека, даже такого, как герр Хиппке: фашиста и убийцу.
