Монада. Маленькая история о большом одиночестве

– Привет, мам.

– Как дела?

– Да хорошо, вот в ванной сидела…

– Что делаешь?

Как-то слишком быстро, наверное, что-то случилось.

– Говорю же, вот только вышла из ванной, в порядок себя приводила. Сейчас хочу…

– А знаешь, что?

А, вот сейчас мы и узнаем, что случилось.

– Не знаю. Что?

– Мы ездили на выходных на речку жарить шашлыки и вот только сейчас вернулись!

– Ого, круто! Как все прошло?

– Отлично! Мы гуляли, катались на кораблике, ходили в аквапарк, хотя ты знаешь, у меня от него давление, а потом мы гуляли по набережной!

– Класс!

Класс. Мама старше меня почти в два раза и на выходных она ест шашлыки на набережной, а не плачет ночью в платье. Так я себе свой тридцатник совсем не представляла. Если так у всех, то я понимаю, почему между тридцатью и сорока годами так много суицидов.

– Алло, ты слышишь? Я спрашиваю, а у тебя что?

– У меня? Ничего.

– Точно?

– Ох, нет, не точно.

Голос начал дрожать, и я откусила кусок хлеба, чтобы как-то забить рот и было плохо слышно:

– Мы пошшорилишь и я уешала.

– Что? Уехала? Куда?

– Да, тут недалеко. Возле Ульяновой.

В трубке стало тихо. Только связь отзеркаливала шум от моего жевания.

– Ну, ничего страшного! – бодрым голосом отрапортовала мама. – Как поссорились, так и помиритесь! Вы вон сколько ругались и ничего, все равно вместе!

Мне стало так горько:

– А вдруг в этот раз не сойдёмся?

– Как это не сойдётесь? Сашка, ты мне вот это брось! Конечно, сойдётесь, куда вы денетесь!

– А вдруг он уже кого-то нашёл?

– Погуляет и вернётся, ещё расстраиваться из-за этого. Не бери в голову! Потом все обсудите, простишь его и дело с концом. Будете жить как раньше. – голос мамы сладко растянул последнюю фразу и, кажется, она в ней растворилась.

Я устала ждать, пока она снова появится в разговоре и спросила:

– Мне тут на днях посоветовали к психотерапевту заглянуть. У тебя есть знакомые по этой части?

– К психотерапевту? – мда, как-то в лоб получилось. С другой стороны, уж слишком долго она молчала, довольная тем, что все когда-нибудь будет хорошо. – А у тебя что, какие-то проблемы?

Доброе утро. Вот и поговорили.

– Нет, просто выходные освободились, а вышивать и фитнес я уже пробовала.

– Очень странно. Это что, сейчас модно?

– Вроде того.

– Остался номер того, к которому ходила Света.

– Ну, давай его.

– Сейчас скину. Но Саш, ты тоже, прими к сведению – может, у нас в семье и было много неприятностей, но все живы-здоровы, и с головой у всех в порядке, хотя никто из нас по терапевтам не ходил. Все как-то справились своими силами и счастливы.

– Это точно. Ну, давай, созвонимся ещё.

Как только в трубке послышались гудки, я отложила телефон и задумалась о своей семье. О всех моих многочисленных родственниках. Я попыталась вспомнить всё, что приходило мне в голову: фразы, жесты, улыбки и гримасы, их шёпот, их крики, их молчание. Все, что приходило ко мне на ум, сливалось в один калейдоскоп из моих родных. Вроде бы таких разных, но сейчас смешавшихся в водовороте моих мыслей так, что я при всем желании не могла отделить одного от другого. На экране телефона засветилась смска с номером. В голове всплыла мамина фраза «И с головой у всех в порядке, хотя никто из нас по терапевтам не ходил».

– А зря. – вздохнула я и, подхватив телефон, пошла записываться на приём.

6. Люба

Когда мой дядя работал на литейном заводе, ему на ногу упал ковш. Он договорил задание, проверил рабочих на местах, а потом позволил себе вольность закричать. Надеюсь, кричал он достаточно по-мужски, потому что потом он больше переживал именно об этом, а не о переломе.

Когда мой отец сменил направление «семья» на направление «где-то в сторону крайнего востока», сообщив об этом маме под мерный стук колёс поезда, мама доделала отчёт, попрощалась с коллегами, доехала домой, (на троллейбусе, на минуточку!), и там расплакалась.

Когда я рассталась с парнем, то на четвёртый день записалась к психотерапевту. Да, про мои страдания книгу не напишешь. Я рада, что мне не пришлось об этом позоре рассказывать многочисленной родне, потому что дед, например, сразу плюнул бы на пол и сказал, что это у меня в бабушку. После чего, наверняка, сделал бы жест где-то в районе головы.

Несмотря на такой родственный бэкграунд я уже была записана к терапевту на утро субботы. Хуже всего в этой ситуации было то, что сейчас был понедельник, а значит, времени сомнения и обдумывания у меня было полно.

С другой стороны, был в этом и плюс: началась рабочая неделя, а значит, мне не нужно было день и ночь торчать в квартире. Я сделала все, что могла, чтобы выглядеть свежо и, если вдруг Люба спросит, как у меня дела с парнем я, не моргнув глазом, совру, что все отлично (и в этот момент мой внешний вид сыграет мне на руку).

Вставать пришлось в 5.30. За утро я успела сменить на лице две маски со слизью улитки и к шести утра уже любой проползающий мимо моллюск, по сравнению с моим лицом, выглядел сухим как изюм. А уж если даже беспозвоночные мне завидуют, то Люба тем более обзавидуется.

Цель моего вида была: подбить, но не уничтожить, так что очень важно было не переборщить. Нужно выглядеть так, как выглядит любящая и уважающая себя женщина, и чтобы все это не съехало в истерическую гримасу. Короче, всем своим видом нужно было врать. И вот я соврала джинсами, водолазкой и новым пальто.

Мы с Любой уже пять лет работали вместе в дешевом рекламном агентстве. Весь рабочий день мы занимались оформлением документов для съемки видеороликов и придумывали слоганы для местных каналов, в названии которых в конце обязательно была какая-нибудь цифра. Любе было тридцать четыре, пришла она на работу чуть раньше меня, соответственно, работала чуть дольше. Я же пришла в агентство после магистратуры, во время которой два года работала в газете. Люба не была моим начальником, но и просто сотрудницей быть не хотела, так что отношения у нас были так себе. Время от времени мы брали канат и тянули его на себя: она с криком, что старшая, я с криком, что она мне не хозяйка.

Так и тянулись эти пять лет: слоганы писались, видео снимались, мы с Любой ругались.

Почему я была уверена, что Люба спросит меня хоть что-то про личную жизнь? Это был уже другой канат: на одном конце Люба со своими одноразовыми связями, а с другой стороны, я, настаивающая на долгосрочных отношениях, где взрослые люди могут позволить себе впиться друг в друга как в последний раз. Вот и получалось, что мы с Любой ждали разного: я ждала, когда она перестанет подкатывать глаза, глядя на мои счастливые фото, и признается, как ей одиноко, а она ждала, когда я расстанусь.

Теперь вы понимаете, почему сегодня мне кровь из носу нужно выглядеть хорошо? Да, я проиграла в негласном споре, но Люба никогда об этом не узнает. Или я съем свою улитковую маску.

Я приехала на работу чуть-чуть опоздав, чтобы Люба оценила мой цветущий вид, зашла в кабинет и за секунду обдала сединой пару волосин.

Если я врала джинсами и новым пальто, то Люба решила нагло, прямо мне в лицо, сбрехать стрижкой, укладкой, новым платьем и сапогами. Ещё и накрасилась, скотина. Что хуже всего, по ней совсем не было видно, что она проснулась в 5.30, из чего я мрачно сделала вывод, что она ещё и выспалась.

– Что-то у тебя лицо уставшее, не выспалась? – кинула Люба, не отрываясь от косметички.

Я промычала в ответ что-то невразумительное и начала проверять почту. Горя моего было так много, что мне даже захотелось поработать. Однако в воздухе витало что-то ещё. На меня надвигалась буря: Люба не могла усидеть на месте, перекидывая ноги то в одну позу, то в другую. Она явно была не в силах утерпеть и не рассказать жутко важную новость. Все мое нутро подсказывало, что для меня эта новость будет печальной, поэтому я ещё ниже склонилась над монитором. Наконец, заглушка не выдержала, и из Любы брызнул поток значимых событий:

– Саш, я тебе сейчас такое расскажу, ты с ума сойдёшь. Помнишь Вовку?

– Угу.

Вовку я хорошо помнила. Он работал у нас дизайнером. У них с Любой время от времени вспыхивал роман, но все было в стиле Любы, недолговечно. Потом Вова перевёлся в фирму конкурентов и, вроде как, стал зарабатывать хорошие деньги, делая ту же работу, но за тройной чек.

– Так вот! Мы на выходных встретились, посидели в ресторане, вспомнили прошлое и… Угадай, что?

– Ты после обеда набрала пару килограмм?

– Он позвал меня в Турцию на неделю! Сказал, что ему ни с кем не было так хорошо, и он хочет провести весь отпуск со мно-о-ой!

Сколько она тянула последнее слово, столько же я летела по ступеням своей самооценки вниз, пробивать дно. Раньше казалось, что я, итак, нахожусь ниже некуда, но нет, это я просто еще не слышала, как у Любы выходные прошли.

Я немного скривила нижнюю губу, чтобы со стороны это было похоже на улыбку. Нужно было соорудить из слов поздравление, но получалось только: «Да как так… Ты же вообще… Да кто ты такая… Да вы и не встречались толком!»

Мне не хотелось улыбаться. И поздравлять Любу мне не хотелось. Мне хотелось только плакать и кричать, что это не нормально. Так не должно быть. В отпуск должны ехать другие. Это я должна ехать на это чёртово море!

Мои глаза предательски засверкали.

От фальшивых поздравлений меня спасла секретарша. Она приоткрыла дверь, занырнула головой в кабинет и сообщила, что меня ждёт начальник. Потом перевела взгляд на Любу и, конечно, восхитилась ее прической. Я была даже рада такому положению вещей: сейчас секретарша, сама того не зная, выдаст моей напарнице дневную норму комплиментов, а она в этой теме была натренирована (она же секретарша), и мои комментарии будут уже лишними. Я выскочила из кабинета и побежала к шефу.

Мы про себя называли его Дорогой Усач. Усач, потому что главное богатство пушилось на его лице – каштановые усы, которые он тщательно расчесывал перед каждой встречей и, как кот, любовался ими в зеркале. Дорогой – исключительно из уважения к добродушному боссу. Такому начальнику памятник при жизни нужно поставить за его «неначальниковский» характер. Злился он крайне редко, но в этих редких случаях можно было воспользоваться пунктом номер один и похвалить его усы. Сердце шефа сразу таяло, а волоски под носом радостно топорщились. Все, за карьеру можно было не переживать.

Вспомнив на ходу последние отчеты и подобрав пару эпитетов, типа пышные, блестящие, модельные, я постучалась в кабинет и потянула дверь на себя.

День сегодня не задался с самого утра. Вместо начальника в кресле сидела статная дама с округлыми формами, которые с неистовой силой рвались наружу из-под грубого клетчатого пиджака. Белые локоны были собраны в пучок, прищуренные глаза скрыты за «кошачьими» очками, а четко очерченный рот мог подарить это миру только слово «уволена». Начальник сидел на диване, разглаживал складочку на новеньких штанах и так на них смотрел, будто в чем-то перед ними провинился. Когда он увидел меня и встал, чтобы пригласить войти, я обомлела. Усов больше не было.

7. Новая ложь

Я села в кресло «для сотрудников» и хоть знакомы мы были уже 5 лет, ерзала я на нем будто в первый раз. Кажется, тут даже темнее, чем на прошлой неделе. Так тихо. На секунду мне показалась, что я оглохла, но тут начальник подал голос:

– Сашенька, это Алевтина Георгиевна. Она приехала к нам с проверкой: документики посмотреть, счета подбить и…

Бледная рука с длинными синими ногтями метнулась вверх, и начальник тут же затих. Боже, а вдруг это она его обрила?

Красный рот растянулся в хищной улыбке, а хозяйка рта повернула голову к нашему Дорогому Усачу:

– Василий Евгеньевич, спасибо, что представили, дальше я сама.

Медленно перебирая документы на столе, она всматривалась в каждую строчку.

– Итак, Александра. Компания, в которой я работаю, занимается финансированием издательств, рекламных агентств и, в частности, выдаёт деньги на финансирование всего, – она небрежно обвела карандашом кабинет, – этого. Подбив цифры, мы заметили некоторую бесперспективность наших дочерних компаний, в частности, и вашего. Ситуация, не то, чтобы критичная, но, – она посмаковала слова и, наконец, подобрав наиболее противное, сказала, – удручающая. Держать две фирмы одинакового уровня, просто нецелесообразно и мы хотим объединить эту и одну издательскую компанию. Надеюсь, вы понимаете, что при подобном раскладе, такое количество сотрудников нам не нужно.

Сделав акцент на слове «такое», она взяла паузу и отпила воды из стакана. Мы с начальником молча смотрели на неё, стараясь не подавать признаков движения. Я, на всякий случай, даже дышала пореже.

– Так вот, – продолжила Алевтина Георгиевна, – учитывая объём работы и одинаковый функционал у вас с Любовью Андреевной, – она заглянула во вторую бумажку, – выбирать нам приходится между вами. Разумеется, моя бы воля, я бы набрала новый персонал, но, – она с улыбкой ткнула карандашом в сторону начальника, – Василий Евгеньевич, широкой души человек, настаивает на сохранении хотя бы одного сотрудника.

Она снова замолчала и взялась за стакан. Чувствовала она себя явно комфортнее, чем мы. Будь я в первый раз в этом кабинете, мне бы и в голову не пришла мысль, что это не ее кресло. Казалось, что все начальнические кресла мира по праву принадлежали ей, и она только разрешала чужим людям в них сидеть. Даже при довольно внушительных формах, двигалась она плавно, уверенно и порой, будто шутя. Но, несмотря на эту плавность, не покидало чувство, что мне в любой момент могут прокусить шею.

Начальник заговорил так внезапно, что я даже испугалась:

– Хотелось бы, конечно, двоих оставить. – и он улыбнулся хищнице, прервавшейся на водопой.

– Мм! – Алевтина Георгиевна отставила стакан и промокнула губы салфеткой. – Щедрость, очаровательное качество для мужчины, – дама оскалилась, – но только когда он щедр за свой счёт. За ваши бы финансы, так я бы и пятерых оставила.