скачать книгу бесплатно
АлТуз. Так любовь снова победила родственников и смерть. Стали мы жить-поживать, а гроб коту приспособили, положили старую телогрейку в него, и кот по-буржуйски там расположился.
К сведению непросвещенного читателя: в нашем государстве Алтузии, если гражданин умер, ему выдают некоторую сумму на его похороны. Самому мне неловко было идти за деньгами, поэтому Баллада взяла моё свидетельство о смерти и получила кругленькую сумму. Тогда решили мы отпраздновать моё чудесное воскрешение и отправиться в путешествие. Кота стеречь квартиру оставили, сели в электричку и уехали, куда ее глаза глядят.
Кругленькой суммы хватило как раз, чтобы добраться до деревни Аль Баран. Вот идем мы по дороге, и до деревни не больше пяти вздохов осталось, как вдруг в тапочку Баллады камушек влетел. Остановилась, взялась она одной рукой за меня, другой камушек вытряхнула. Вот тут бы и подумать, отчего каменья в обувь попадают. Но нет. Не подумали и пошли дальше.
Участковый милиционер деревни Аль Баран. В деревне Аль Баран у некоей бабки и некоего дедки жил был барабан. Не очень большой, но вместительный. И была у барабана любимая песня. Вот она.
БА БА БА БАМ
БА БА БА БАХ
БУ БУ БУ БУХ
БУ БУ БУ БУМ
БИ БИ БИ БИ… ИЯ
И всё сначала. После 753-х исполнений дед и бабка каменели, и барабан должен был дать им затрещину, одну на двоих.
Бабка. Тогда мы оживали, я выхватывала у деда из штанов платочек и УХ, ЭХ, ИЯ – била чечетку. Дед, сидя на стуле, хлопал в ладоши, а барабан валился от смеха на боковую поверхность и катался по комнате туда-сюда, туда-сюда.
Так мы и жили, и тут, как раз в середине пляски открылась дверь, и вошел Алтуз. За ним Баллада. Он замешкался, и она головой в его голову ткнулась. Тут Алтуз начал подпевать, но каждый раз не то окончание. Видно, подбородок Баллады ему в музыкальный центр головы попал. Барабан сначала не замечал, а как заметил, вся кожа у него сморщилась, и голос трещину дал. Баллада вздрогнула и нечаянно в трещину заглянула. Разгневался барабан. А в гневе он страшен – вы ведь знаете. Схватил сначала Балладу, потом Аллана, потом меня и дедку, и всех сразу засунул в свой круглый плоский живот. Засунул и стал быстро-быстро вращаться
Участковый милиционер. Когда барабан, наконец, остыл, из него, кряхтя, вылез один человек по имени Балалбад. Он не низок, не высок, не толст, не тонок, в общем, в самый раз. С тех пор ходит в наших краях Балалбад и всем рассказывает, что он генно изменен, и никогда не заболеет, и никогда не умрет. Но вы не верьте.
Сцена девятая. Из жизни олигарха
Балалбад. Вы думаете что? Думаете Аллан Туз всё? Никогда так не думайте. Я жив-здоров, чего и вам желаю. Только теперь зовут меня Балалбад, я мусульманин. Но время от времени балладная моя часть дает о себе знать. Тогда я закрываю глаза и несколько часов подряд бормочу про себя, сам не знаю, что. Кот при этом, особенно если есть не очень хочет, гудит, как закипающий самовар.
Живу я скромно, но это мне по-барабану. Да вот, говорят же, дуракам везет. В прошлом году получил мусульманское наследство, – семь нефтяных скважин, – и живу теперь припеваючи в нефтеносной цитадели, на окраине города Долгопрудного. Вы знаете это место. Прямо там, где Дирижабельная улица упирается в психиатрическую больницу.
Жил я, жил в цитадели, и стало мне скучно. Ну, иногда выйдешь на улицу, последние новости у сумасшедшего узнаешь и опять в цитадель. Пару раз дирижабель запустил. Сам деньги дал, сам и катался. Да на что там глядеть, кроме нефтевышек.
Да, канал, как увидел, засыпать велел, больно тропинка на той стороне приглянулась. Теперь через день туда собак прогуливать распорядился. Вот и все у нас дела.
Сижу себе на кушетке в маленькой своей комнатушке. Для приемов пришлось дом на Поварской прикупить, а вот душе отдохнуть можно только в комнате на метр больше чулана.
Посижу-посижу, поболтаю со своим яблочком, потом сам с собой, конечно. Задам себе философский вопрос, а в соседней комнате мужик умный сидит. Он ответит, нажмет кнопочку, и ответ, уже моим голосом, в мою комнату донесется.
Вдруг читать захочется. И вот уж Форбса мне на бархатной подушечке несут. Ну, день интересно, ну, два так себе. А потом упал Форбс за кушетку, а достать в облом. И понял я тут, что нет, не читателем родился. Разве что писателем. И стал свои приключения на Нобеля нацеливать. Меньше, с семью вышками, по рангу не положено.
Дед и бабка в авторе, то есть во мне, сразу от старости умерли, а Баллада так ожила, что спасу нет. Бегает по цитадели и любимому клизмы с битым стеклом вставляет, любя, конечно. И рад был бы Сонетов в цитадель напустить, да они и носу не кажут. И надумал я Балладу продать. Долго мои агенты подходящего шейха искали и, наконец, я три нефтевышки получил за Балладу.
Увезли ее, и мне не по себе в цитадели сделалось. С тоски пустился в игры и танцы. Танцы были массовые, а игры азартные. Быстро спустил свои 10 вышек, и цитадель, и собак, и охранников – и остался гол, как сокол, и Кот при мне.
Много снов проплыло мимо меня по реке ночей звездных. И по реке ночей беззвездных сны проплыли мимо. И вдруг входит, как ни в чем не бывало, сама Баллада и семь вышек выкладывает мне на стол. И говорит: «Пользуйся, собачий сын. И знай, что Баллада не продается. Живи, как знаешь, а я Барабана полюбила».
Муторно мне стало. И говорю самым жалобным изо всех своих голосов:
– Балладушка, невестушка моя, женушка. Иди, стерва, отсюда. Чтоб я тебя не видел. Живи себе под барабанную дробь и нефтевышки забирай. Не нужны они мне… (замялся я на этих словах, рука туда-сюда ходит) – ну, разве вот одну. (Засмеялась Баллада нехорошим смехом, вытряхнула из рукава барабан и надела мне на голову). Ну, теперь-то вы поняли, что помирились мы и стали жить вместе, ну, и кот с нами.
Но как, как кот-то, как? Коту не повезло. Пока я за бутылкой бегал, а Баллада к визажисту ходила, в квартиру недоброжелатели вошли. Унесли две пары носков (Баллада их только постирала), да в сердцах кота… На шапку? – Нет уж, нет. Не допустим.
Кота в носок посадили и завязали. Долго кот мучился и кричал кошачьим голосом. Пришел я, наконец, с бутылкой, (друга встретил), а кот в носке. Вынул кота, водочки от стресса ему в блюдце налил, но кот побрезговал, он ведь нормальный. С тех пор кот левый глаз стал прищуривать. Как что не по нему, так и прищурит. Нервный срыв, врачи сказали.
Конец
Бесстрашный Исидор
Трагикомедия
Действие происходит в Кирилло – Белозерском монастыре.
Условно в 18-м веке, когда селение около монастыря стало называться городом Кирилловым, а настоятелем стал игумен, а не архимандрит. Пьеса скорее комедия и к религии имеет формальное отношения.
Действующие лица:
Исидор – невысокий человек средних лет. В молодости страдал нервным расстройством. Всю сознательную жизнь провел при монастыре, считается, что его излечил настоятель.
Поликсена – она же Фекла, приблизительно ровесница Исидора. Работает в поварне. Живет в доме вблизи монастыря. Венчанная жена Исидора.
Игумен Иоасаф – настоятель монастыря, образованный пожилой человек.
Отец Амвросий – пожилой монах.
Отец Иосиф – монах средних лет, плетет интригу, чтобы стать игуменом.
Послушник – человек из окружения о. Иосифа.
Аксинья – молодая женщина. Работает в поварне.
Монахи, крестьянин.
В последней картине несколько прихожан и монахов.
Пролог
На сцене темно. Три раза бьет церковный колокол. Смолкает, и слышится стрекот сверчка. Включается яркий свет. Боком к зрителям стоят монахи, не больше 15 человек. Перед ними настоятель. Голос его спокоен, но тверд.
Настоятель. Я собрал вас здесь, чтобы вы знали, что ждать конца света я запрещаю. Тот, кто будет ссылаться на конец света, оправдывая действия свои непотребные, будет наказан со всей строгостью, вплоть до заключения в Белозерскую башню. Молиться о втором пришествии можно, но устные сообщения о полученных видениях и даже посланиях к братии возможны только в исповеди лично мне.
Молитесь об искуплении грехов своих, молитесь о спасении народа православного.
Отмененную для занятых на сенокосе трехчасовую заутреню вновь вменяем. На тех, кто не явится, будет наложено послушание, каким вразумит Господь.
Свет гаснет.
Картина первая
Занавес поднимается, комната Поликсены освещена только лампадой.
В центре сцены на топчане спят двое. Внезапно Исидор садится в постели и смотрит на Поликсену. Говорит возбужденным шепотом.
Исидор. Поликсена, проснись… Поликсена! На землю не смотри. На небо глаз не поднимай. По сторонам не зыркай. Проснись, не озираясь. Может, обойдётся.
Пауза.
Поликсена приподнимается на локте и трет глаза.
Поликсена. Что, что тут?
Исидор. Тсс… Диавол. (Поликсена крестится.). Молчи, молчи. Я тебя спасу. Пусть пропаду, но душу твою не отдам. Тсс… Родная моя. Не уходи. Нет. Пусть душа моя в темноте, в могиле. Только бы ты… Только бы ты…
Поликсена. Что ты, старый? Спать не даешь. Вот бездельник. Днем выспится и буянит, когда добрым людям спать полагается.
Исидор. Тсс… Вот мы и там. Сама видишь. Там, как здесь, здесь, как там. Разницы никакой. Откуда бы ей взяться, если мы давно после конца живем. Всякий это знает, а вслух ни-ни. Души мы давно преставившиеся, и бесы нами правят самые взаправдашние. Ах, Поликсена, любовь моя, куда ж нам деться? Душа моя вся на кусочки, и каждый кусочек исплакался. Ой, Поликсена, ни здесь, ни там нет нам места. Только прилепился, ветром тебя ш…ш, понесло. А чувствуешь, холод какой? Всем ветрам жизнь нараспашку. Вот стена. Стена. А за стеной? То-то же. Ничего там нет. Хоть головой в стену, хоть стеной в голову. Всё ни-че-го. Вот выходишь ты за стену, видишь перед палатами архимандричьими – кедры. Думаешь, кедры. А на самом деле – ничего. Кто-то давно сказал: «кедры». Все поверили. А господь эту веру оберегает. Не в него веру, а в кедр. Так Ему надо, так Ему проще. Не будет же Он сам перед дворцом архимандрита стоять. (Поликсена крестится.) И вот верят все и в кедр, и в стену, а сами исподтишка плюют на эту веру. Стену разрушат, кедр спилят. Что Ему делать? Только конец.
Поликсена. Уф, старый, ну и речи.
Исидор. А может, тот свет и есть стены вот эти беленые, все в разных заусенцах. Посмотрел туда – заусенцы, сюда – заусенцы. День – стена, ночь – стена. Завтра – стена, послезавтра – стена. Через год – заусенцы, через десять – заусенцы. Сам становишься заусенцем, в заусеничной жизни заусенишься, и никого, кроме заусенцев увидеть не можешь… Да и не хочется.
Поликсена. Господи, сохрани и помилуй, в своем ли он уме?
Исидор. В своем, в своем.
Поликсена. Христом Богом прошу, оставь свои выдумки. Живи, как люди. Тут сказали – талант у тебя как у богомазов. Пойду завтра к игумену, попрошу, чтоб тебя в помощники к ним взяли. Хоть краски тереть.
Исидор. Да какой из меня тёрщик. Час поработаю, тоска сделается, уйду я.
Поликсена. Ну, дело-то тебе надобно. Как мужику без дела? Коли знаешь, чего хочешь, значит, будешь жить. Все несчастья от того, что не знаешь, чего хочешь.
Исидор. Как же мне узнать, чего я хочу.
Поликсена. Звонарем попробуй.
Исидор. С моим-то весом?
Поликсена. Сам придумай.
Исидор. Придумаю, придумаю. А может, мы угорели? Ты чувствуешь чего, ну, тошноту там, боль в голове?
Поликсена. Ничего такого.
Исидор. Вот видишь. Человек не чувствует ничего земного только на том свете. Умерли мы, слава тебе Господи. Во сне, без мучений. Значит, помиловал нас Господь, грехи наши отпустил. Теперь и Страшный Суд не страшен.
Поликсена. Угомонись, Исидорушка. Имей уважение к Смерти, и она не возьмет тебя на передел…
Исидор. А темно почему? Может, взаправду, в аду мы?
Поликсена. Перестань, старый. Я тоже ничего не вижу. (прижимается к мужу) Полегчает.
Исидор. Бесстыдница. Только на место прибыли, а она за своё. Вот мы на том берегу, и что у тебя в голове? Кто знает, какие там порядки. Может, ты знаешь? (Поликсена качает головой) А твои родители что скажут? Слышишь, они что-то шепчут. Вон в том темном углу. Всё, родная, всё, не до веселья. – Конец пришел.
Поликсена. Да это ночь темная, месяца нет.
Исидор. А ты думаешь, конец днем обязательно будет?
Поликсена. Тьфу, ты. Да ничего я не думаю.
Исидор. Не думаешь и молчи. Лежи, жди. Нет. Лампада почти погасла. Пойди, зажги.
Поликсена встает, зажигает лампаду.
Исидор слезает с кровати, берет Поликсену за руку.
Исидор. Давай перед образом помолимся.
Стоят на коленях и молятся.
Исидор. Нет. Молитва не выходит.
Поликсена. Помолись, Исидорушка, помолись. Гордыня тебя обуяла. Вон сколькими словами согрешил.
Пауза.
Исидор. Нет. Не идет.
Поликсена. Тогда я за нас двоих.
Исидор. Крепче, крепче молись, может, минует.
Поликсена. Да, Исидор, да. Дай только концу света кончиться.
Исидор. Ох, не шути, не шути, шутиха. Тихо-то как. Чай, нет нас. Вот мы и после конца. Я есть, но не там, а здесь. А ты где?
Поликсена. С тобой, с тобой, непутевый мой, моя половинка.
Исидор. На половинку не согласен. Чем больше я Исидор, тем больше ты Поликсена. Вот, положим, елки. Они – елки. А если не елки, не кедры, а елки-кедры, то ни елок, ни кедров. Коли все одинаковые, то ничего и нет. Серый туман. А мы разве разные? Всё вокруг одно и то же. Возьми отца Амвросия. Чем он отличается от отца Иосифа? Ничем. Истина, ничем. Вот это и есть начало конца. А как все будут одинаково жить, одно говорить, одинаково смеяться, вот тут и конец. А плакать перестанут. Плакать одинаково трудно. Каждый плачет по-своему. Хотя конечно, пока. Дальше не знаю. И вот все люди – Амвросии. Хорошо?
Поликсена. Хорошо, мой Амвросий, хорошо. Лишь бы ты в спокойствии.
Ложатся, и в тишине наступает темнота.
Картина вторая
Следующий день.
Двор перед входом в комнату Поликсены. Она склонилась над корытом. Входит Исидор.
