Хозяйка старой пасеки – 3

– Увы. – Исправник кивнул. – Моя должность быстро избавляет от иллюзий в отношении рода человеческого. Взять хоть ограбления купцов несколько лет назад.

– В соседнем уезде? – оживился Иван Михайлович.

– Да, на границе с нашим. Душегубец кидал гранаты под ноги лошадям, а потом добивал раненых и обирал обоз.

– Ужас! – воскликнула Варенька.

– Его нашли? – полюбопытствовала я.

– Свидетелей он не оставлял.

– По товарам. Вряд ли кто-то стал бы убивать ради мешка муки.

Стрельцов смерил меня нечитаемым взглядом.

– Шелка, чай, пряности, женьшень… Сорви печать таможни – и товар становится неузнаваем. В Белокамне чай пьют десятками пудов. А спрос на шелк в Ильин-граде? Не будут же модницы весь сезон щеголять в одном платье?

– Это просто неприлично – появляться в одном и том же платье на двух балах подряд, – прощебетала Варенька.

– Наверняка злоумышленник сбывал товары не сам, а через посредника, но отыскать его не удалось, – закончил Стрельцов.

– Не может ли быть… – начала Варенька.

Я наступила ей на ногу под столом, поняв, что она хотела спросить.

Не мог ли Савелий быть тем грабителем? И тогда чай в моем омшанике не просто контрабандный, но и полит кровью? Хотя нет, Стрельцов говорил о купеческих обозах и печатях таможни.

Интересно, насколько легко здесь раздобыть гранаты?

Может, мне прикупить себе пару пушек – отгонять женихов? И начать с внезапно разболтавшегося о служебных делах исправника? То клещами из него ни слова не вытянешь о расследовании, а то заливается соловьем!

Ах, так? Сам напросился!

Я изобразила полуулыбку.

– В самом деле. Не каждый позволит застать себя без мундира… – я скопировала его полуулыбку, – в который почти все из нас запаковывают свою душу. Наверное, только священникам часто доводится видеть обнаженные человеческие души. Что скажете, отец Василий? – повернулась я к священнику.

Стрельцов стиснул черенок вилки, но перебивать священника не мог. Неприлично. В кои-то веки приличия играют на моей стороне!

– Не так часто, как вы думаете, Глафира Андреевна, – задумчиво произнес отец Василий. – Большинство людей лгут себе даже охотнее, чем другим, и не осмеливаются быть собой даже перед лицом Господа нашего. Пожалуй, тут снова к Ивану Михайловичу. Говорят, страдания очищают, а кому, как не доктору, знать о страданиях?

Глаза Вареньки начали стекленеть – похоже, оборот, который приняла беседа, стал ей скучен.

– Я бы не сказал, что страдания очищают, – медленно проговорил доктор. – Они обнажают душу. А души, как и тела, бывают разными. Иные прекрасны, иные – в шрамах…

Я не удержалась – глянула на Стрельцова. На скулах исправника заиграл румянец.

– …а некоторые просто уродливы, – закончил доктор.

– Мне кажется, иные шрамы могут быть интересней гладкой, но безликой красоты, – не удержалась я. – Шрамы, которые мы носим на теле и душе, – свидетельство того, что мы оказались сильнее того, что пыталось нас убить. Возможно, это что-то искалечило нас непоправимо, но все же – мы оказались сильнее. Потому что мы живы. И будем жить.

Господи, что я несу! Еще немного – и начну проповедовать современную психологию! «Посттравматический рост», «жизнестойкость»…

Но было что-то во внимательном взгляде Стрельцова. Что-то, что заставило меня продолжить.

– У человека всегда есть выбор, даже когда кажется, что его нет. Озлобиться или остаться человеком, оглядываться назад, оплакивая прошлое, или, отдав ему должное, идти вперед.

– Как хорошо ты говоришь, Глаша! – воскликнула Варенька.

– Возможно, вы правы, Глафира Андреевна, – ответил вместо доктора отец Василий. – Иных шрамы действительно украшают. Хотя мне как священнику не подобает судить о внешней красоте, лишь о душевной. Но трудно не заметить, что некоторые в старости становятся красивее, чем в юности.

– Разве это возможно? Чтобы старость не уродовала?

Варенька смотрела не на священника, на меня. Как и все собравшиеся за столом. Отмолчаться не получится – и кто тянул меня за язык, спрашивается?

– Да, для тех, кто умеет смотреть и умеет думать, – кивнула я. – Узор морщин, который создается привычным выражением лица. Мудрость прожитых лет – если человек сумел извлечь из них уроки. Да посмотрите хоть на Марью Алексеевну – разве она не красавица, несмотря на возраст?

Графиня заколебалась – она успела привязаться к Марье Алексеевне, как и я, и не хотела за глаза говорить о ней плохо, но и признать ее красавицей тоже не была готова.

– Марья Алексеевна – удивительная дама, – сказал Стрельцов, в упор глядя на меня. – И я предлагаю выпить за удивительных дам и прекрасных барышень, без которых наша жизнь была бы слишком пресной.

Я опустила ресницы, в который раз за день проклиная краснеющие щеки. К счастью, гостям стало не до меня: мужчины подхватили тост, Варенька снова защебетала о прелестях деревенской жизни, и разговор перетек в безопасное русло.

Вот только я то и дело ловила на себе слишком внимательный взгляд исправника. Это раздражало, так что я буквально вылетела из-за стола, едва успев допить чай.

– Полагаю, покойник может подождать, – сказал доктор. – С вашего позволения, сначала я осмотрю Марью Алексеевну.

Разумеется, спорить никто не стал. Нелидов, извинившись, ушел к себе работать, землемер, весь ужин просидевший молчком, вернулся в отведенный ему флигель. Остальные перебрались в гостиную.

Я совершенно не изящно плюхнулась на диван – вроде бы весь день то в повозке, то в гостиных, а устала так, что короткой передышки за ужином явно не хватило.

Да и была ли передышка? Расслабиться-то за столом не получилось. И сейчас вряд ли получится, по крайней мере пока Стрельцов крутится рядом, а я не могу послать его и запереться у себя.

Варенька села рядом со мной – легко и грациозно. Взяла меня под руку, с вызовом глядя на кузена – будто собиралась прямо сейчас защищать меня от его возможных нападок. Я улыбнулась ей, на душе потеплело. Отец Василий опустился в кресло, Стрельцов занял второе, и, глядя, как он двигается – с идеально прямой спиной, как всегда – я бы ни за что не поверила, что этот человек весь день провел в седле. Железный он, что ли?

– Глафира Андреевна, мне искренне жаль, что в ваш дом снова пришла беда, – сказал священник.

– Спасибо, отче.

Очень не хотелось вставать с дивана, но уж слишком мне не понравились вопросы Стрельцова об одержимых и бесах. Разумные вопросы, если начистоту. Но ответить на них следовало как можно быстрее. Поэтому я склонилась перед священником, сложив руки на груди.

– Благословите.

– Господь благословит. – Он опустил ладонь мне на затылок. Добавил: – Помни, что Господь не посылает нам испытаний больше, чем мы в силах выдержать. И что любимых своих чад он испытывает с особой строгостью.

Глава 6

Я снова поклонилась ему.

– Буду утешать себя этим, если случится еще один денек, подобный сегодняшнему.

– Глаша, сплюнь трижды через левое плечо, чтобы ничего подобного больше не произошло! – воскликнула Варенька. – Конечно, все обошлось, но… – Она поежилась, будто только сейчас по-настоящему осознала, как близко к смерти была.

Я обняла ее, и она благодарно обняла меня в ответ.

– И мы с тобой завтра же сходим в храм и поставим свечки за чудесное спасение и за избавление от новых неприятностей, – сказала Варенька, выпрямившись.

– Обязательно, – кивнула я.

Вряд ли это поможет, конечно, по крайней мере пока некоторые неприятности продолжают болтаться в моем доме. И ведь не выгонишь его! Чтоб тому гаду, который бабку убил, икалось как следует! Нет, чтоб ему всю жизнь с этим счастьем, исправником, общаться!

– Я бы не стал на твоем месте молиться о невозможном, – улыбнулся Стрельцов. – Некоторые люди всегда оказываются в центре бури. То ли Господь в самом деле испытывает их с особой строгостью… то ли они сами создают водоворот событий. В любом случае это признак яркой натуры.

Да заткнешься ты, наконец?

– Как мило, что вы находите во мне яркость, – не удержалась я. – А мне казалось, что вам по душе более приглушенные тона.

– Приглушенные тона хороши в пейзажах пастелью. В жизни я предпочитаю яркие краски. Впрочем, и яркость бывает разная. И закат, и пожар могут похвастаться яркими цветами, но один умиротворяет душу, второй – смертельно опасен. – Он повернулся к священнику. – Кстати, о душах. Точнее, о свежепреставившихся. Отец Василий, вам не впервой хранить чужие тайны, но все же я надеюсь, что вы простите, если, рассказывая вам, откуда взялся покойник, я умолчу о некоторых вещах.

– Разумеется, Кирилл Аркадьевич. У каждого дела свои секреты.

– Благодарю.

Он начал рассказывать, и снова я удивилась, как он умудряется, вроде бы ничего не скрывая, подать ситуацию так, будто не произошло ничего особенного. Подумаешь – чуть всех не перебили. Живы же, так чего трагедию на ровном месте создавать! А о собственной роли в этой истории и вовсе можно не упоминать, даром что собирался героически погибнуть.

Воспоминание об этом чуть пригасило раздражение. Мне нужно быть благодарной, а не злиться. Но не злиться не получалось.

Так же, как у самого Стрельцова не получилось обмануть священника показной легкостью тона. Услышав про гранату, он осенил себя священным знамением.

– Варвара Николаевна права, вам всем следует поблагодарить Господа за чудесное спасение.

– И за то, что она оказалась в погребе. Единственная с водным даром среди всех нас – и этот дар и ее находчивость нас спасли, – кивнул Стрельцов.

Варенька зарделась.

– Я просто очень испугалась…

– Но ты не паниковала, а действовала, – возразил он. – И действовала правильно.

Он снова повернулся к священнику.

– Поднявшись наверх, мы обнаружили тело Савелия Кузьмина, бывшего управляющего Глафиры Андреевны. Подробности я описывать не буду, чтобы, когда мы с вами и доктором пойдем осматривать тело, вы могли сами сделать выводы.

– Простите, – не выдержала я. – Разве дело священника осматривать криминальный труп?

– Как ты сказала? – оживилась Варенька.

– Варвара, это слово для полицейского протокола, и я не советую включать его в свой лексикон, – сухо заметил Стрельцов.

Так, кажется, однажды я закончу как любопытная Варвара. И не та, которая все еще сидит рядом. Исправник не унимался:

– Странно, что это слово известно Глафире Андреевне… и неизвестно, что священник должен присутствовать при осмотре умерших при подозрительных обстоятельствах, чтобы засвидетельствовать смерть.

– Засвидетельствовать смерть и исполнить свой долг, позаботившись о душе покойного. Особенно если при жизни тот не отличался праведностью, – кивнул отец Василий. – Глафира Андреевна, вы позволите сегодня остаться в вашем доме и прочесть молитвы над покойным? Я постараюсь вас не стеснить. Только на эту ночь. Завтра вы позовете деревенских, как обычно.

– Конечно, – согласилась я. – И вы нисколько меня не стесните. Кирилл Аркадьевич, вы не возражаете, если тело пока побудет в комнате Савелия? Человек все же, какой бы ни был, не в сарай же его.

– Да, я обыскал комнату, в том числе с помощью магии, и ничего подозрительного не нашел. Можете распоряжаться ею как угодно.

Я кивнула. Священник снова заговорил:

– По дороге сюда я попросил деревенских мужиков прийти обмыть тело. Они во дворе.

– Что ж вы не сказали, я бы не стала держать людей на улице!

Отец Василий удивленно посмотрел на меня.

– Для них было бы странно, если бы их пригласили ждать в доме. Ваш дворник пока за ними присматривает, когда понадобятся, позовете. А гроб, полагаю, можно взять тот, что вы собирались пожертвовать церкви.

Я вздохнула.

– Спасибо, отче. Огромное вам спасибо: вы позаботились о том, о чем я напрочь забыла.

– Не за что, Глафира Андреевна. Я привычен к таким делам, а молодой барышне вроде вас немудрено растеряться. Надеюсь только, что для вас подобные заботы еще долго не станут обыденностью.

– Я тоже на это надеюсь, – вздохнула я.

Повисшее молчание прервал вернувшийся доктор.

– Могу сказать, что жизни Марьи Алексеевны ничего не угрожает. Я оставил ей обезболивающее. Пару дней ей придется провести в постели, а ваша задача, барышни, сделать так, чтобы она не скучала в это время. Иначе, с ее неугомонным характером…

– Я все слышу! – донеслось из-за двери. – И я не собираюсь примерно лежать и смотреть в потолок, когда в доме столько дел.

Генеральша возникла на пороге, облаченная в шаль. Похоже, она отдохнула и обезболивающее подействовало, потому что держалась она куда уверенней.

Варенька подскочила.

– Марья Алексеевна, будьте же благоразумны! Пойдемте, я помогу вам лечь и почитаю жития святых.

– А ты злопамятная, графинюшка, – фыркнула генеральша. – Это в твои года надо быть благоразумной, а в мои уже поздно. – Она махнула рукой. – Давай сюда жития, в самый раз сегодня уснуть. Но завтра я лежать не намерена!

Доктор вздохнул и покачал головой с видом «ну что с вами поделаешь!».

– Завтра будет завтра, а сегодня вам нужен покой. Позвольте, я помогу вам.

– Сама справлюсь, – отмахнулась генеральша. Варенька поспешила за ней, судя по всему, собираясь осчастливить житиями святых.

– Что ж, пойдемте, господа, – сказал Стрельцов, когда дверь за дамами закрылась.

Я поколебалась, но все же решила спросить:

– Кирилл Аркадьевич, вы говорили мне, что я могу заняться пчелами.

Он кивнул.

– Тогда я была бы очень благодарна, если бы вы подождали меня несколько минут.

Стрельцов приподнял бровь:

– Вы хотите понаблюдать за осмотром трупа? Для этого вам как хозяйке дома не нужен предлог.

– Меня совершенно не интересует труп, – пожала я плечами. – Расследование – ваша забота. Моя – пчелы. Велика вероятность, что они еще злы. Я не знаю, сколько будет действовать та магия, которой я успокоила семью. Поэтому я прошу вас дождаться меня. Возможно, придется успокаивать пчел снова. Возможно, второй раз это не получится, поэтому нам всем может пригодиться дымарь.

– Вы умеете успокаивать пчел магией? – изумился отец Василий.

– Я бы не назвала это «умею», – ответила я. – Сегодня я попыталась просто потому, что не было другого выхода, и у меня получилось. Но я не могу гарантировать, что получится второй раз. Как говорят ученые, гипотеза считается доказанной, только если она воспроизводима в эксперименте, а эксперимент пока был только один.

Иван Михайлович улыбнулся:

– Словечки Анастасии Павловны невероятно прилипчивы. Но я рад, что вы с ней нашли общий язык.

– Я тоже очень рада. Она чудесная.

Я вопросительно посмотрела на исправника, ожидая его ответа.

– Несколько минут, пока вы соберетесь, ничего не решат, – пожал плечами Стрельцов. – Я хотел избавить вас от неприятного зрелища, но как вам будет угодно. Вы по-прежнему остаетесь заинтересованным лицом, раз уж все это произошло на ваших землях. Полагаю, вам даже нужно понаблюдать за ходом осмотра. Это исключит любые… недоразумения по поводу того, что мы обнаружили. Или не обнаружили.

Я фыркнула:

– Кирилл Аркадьевич, я вас умоляю! Пока я уводила вашу кузину и помогала Марье Алексеевне, вы с Гришиным могли подкинуть или спрятать хоть… – Тьфу ты, чуть не сказала «атомную бомбу». – …хоть сокровища магараджи. Либо я доверяю вашей добросовестности, либо я ничего не могу поделать с возможными… недоразумениями.

Исправник хмыкнул, но, к моему счастью, спорить не стал.

Варенька выглянула из соседней комнаты.

– Глаша, ты идешь к пчелам? Возьми меня с собой, я помогу!

– Это может быть опасно, – сухо произнес Стрельцов.

Она опустила ресницы с видом паиньки.

– Я буду очень, очень осторожна.

Я мысленно хихикнула. Стрельцова, видимо, тоже не провело это показное смирение, потому что он в который раз хмыкнул и спросил:

– А как же мертвец?

Варенька побледнела, сглотнула. Стрельцов улыбнулся, однако улыбка померкла, когда его кузина вздернула подбородок:

– Отец Василий говорил, что успел привыкнуть к подобным вещам. Значит, и я смогу пусть не привыкнуть, но держать себя в руках.

– Неужели минутное любопытство того стоит?

– При чем здесь любопытство, когда Глаше нужна помощь! И вообще. Смерть, как и жизнь, всегда рядом, и всякое может случиться. Вдруг около меня не окажется кого-то старше и взрослее, способного помочь и поддержать? – Она осенила себя священным знамением. – Я, конечно, очень надеюсь, что Господь убережет меня от потерь в ближайшие годы, однако никто не вечен.

Стрельцов покачал головой, укоризненно глядя на меня. Отец Василий улыбнулся:

– Барышня права. Иногда мне кажется, что мы слишком уж оберегаем детей от превратностей жизни. И, столкнувшись со злом, они оказываются беззащитными перед ним. Глафира Андреевна, думаю, понимает это как никто. Прошу прощения, если обидел вас.

– Вы не обидели, – кивнула я. – И я согласна с вами. Впрочем, не так давно, – а кажется, целую жизнь назад, – мы говорили с графом об оранжерейных цветках.

Стрельцов отстроил свою фирменную морду кирпичом, которая должна была означать «я умываю руки».

– Хорошо, Варвара, поступай как знаешь, но имей в виду – если что, я не смогу тебя защитить.

– Разъяренные пчелы могут быть смертельно опасны, – добавил Иван Михайлович.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Звучит невероятно, но прототип Всеславлева существовал в реальности. Подробнее о нем у меня в телеграм: https://t.me/Natalia_Schneider/1179