Хозяйка старой пасеки – 3

Я хватанула ртом воздух, разом растеряв все слова от возмущения… только ли возмущения? Попыталась его отпихнуть – и обнаружила, что в одной руке у меня медный кувшин. Не бить же им, в самом деле?

– Невинные барышни не бросаются на помощь с топором в руках. Невинные барышни не отчитывают прожженного купчину таким тоном, что у меня самого мороз по коже пробегал, и не ведут деловые переговоры так, что тому же купчине впору позавидовать. Невинные барышни не успевают смягчить падение с лестницы пожилой дамы и не распоряжаются хозяйством через пять минут после того, как едва не погибли сами.

На себя бы посмотрел! Но ответить я ничего не могла, потому что с каждым словом его лицо становилось все ближе и ближе.

– Вы – стальной клинок, – выдохнул он мне в губы. – И в этом есть…

Он не договорил, начал меня целовать. Жадно, требовательно, и все же не грубо. Не набрасываясь, но захватывая в плен, подчиняя. Его рука все еще лежала у меня на затылке, не давая отстраниться слишком легко, однако и не притягивая сильнее, будто он ждал моей реакции. И я не смогла не подчиниться этому безмолвному приказу, не смогла не ответить – так же жадно и требовательно. Его губы не отпускали мои, но и не усиливали напор, дразня, будто проверяя, кто сдастся первым.

Я, пропади оно все пропадом! Я сама потянулась к нему, ладонь скользнула по прохладной коже, размазывая капли воды, кончики пальцев ощутили шершавость шрама. И, будто мстя ему за свою слабость, я прихватила зубами его нижнюю губу. Он зарычал – не от боли, от удовольствия, свободная рука легла на мою талию, окончательно лишив меня возможности двигаться – впрочем, я и так не смогла бы: колени едва держали.

Зазвенел по полу медный кувшин, выпав из разжавшихся пальцев, но я отметила это лишь потому, что теперь обе мои руки были свободны. Свободны чувствовать, как перекатываются мышцы под кожей, шершавый край полотенца, охватывающий его бедра. Вдыхать запах мыла и свежести. Его рука скользнула с моего затылка вдоль шеи, погладила ключицу – и я задрожала.

Невинные барышни так не целуются, чтоб их! И он наверняка это знает. Но как сопротивляться этому пламени, будто обжигающему каждую клеточку?

Словно отвечая на мою мысль, он шепнул мне в губы:

– И мы оба знаем, чего хотим, верно?

Дыхание щекотало кожу, глаза были слишком близко, затягивая в черноту зрачка, будто в омут.

– Я… не… – выдохнула я, сама не понимая, что хочу сказать.

Он улыбнулся и отступил. Я застыла, тяжело дыша: сердце колотилось где-то в горле.

Полотенце распустилось, скользнув вниз, и это оказалось последней каплей.

Едва не обдирая поясницу об подоконник, я вывернулась и рванула к двери. Захлопнула ее за собой, прижавшись спиной к створке. Колени дрожали.

– Глаша, что с тобой? – ахнула Варенька, отвлекшись от бумаг, покрывавших стол. – Тебе плохо?

Глава 4

– Голова кружится, – выдохнула я. Лучший способ соврать – сказать полуправду. – Чуть не упала.

– Ой, да, после такого денька! – Она подскочила ко мне, обняв за плечи, повлекла к креслу. – Посиди. Я принесу нюхательные…

– Не надо.

Так и подмывало распахнуть дверь, да так, чтобы шарахнуть Стрельцова по лбу. Наверняка ведь подслушивает и хихикает, зараза!

Или нет?

– Не надо солей. Я сейчас отдышусь.

– Да, пожалуй. Ты не бледная, щеки вон как горят. – Она потрогала ладошкой мой лоб. – Глаша, да у тебя жар! Ты простыла!

Мне захотелось провалиться сквозь землю.

– Нет. Это просто… Сейчас. Приду в себя.

И не буду думать о том, какая муха укусила Стрельцова. Ладно бы граната ему по голове засветила, от чугунной чушки по черепу у кого угодно мозги набекрень поедут.

И какая муха укусила меня! Я же не девчонка, теряющая голову от одного поцелуя!

– Марье Алексеевне нужна горячая вода, – опомнилась я.

– Я думала, вы с ней вместе вымоетесь в твоей уборной, как я, – удивилась Варенька. – А ты почему до сих пор в таком виде?