Драгоценности фрау Элизабет

Мы стояли, обнявшись, и наблюдали в окно вечерний закат. Солнце медленно садилось над озером. Видимо, погода готова была измениться. В небе играли яркие зарницы. Эта вечерняя красота, величие солнца и неотвратимость заката будили в душе двойственные чувства. Захватывало дух оттого, что мы наблюдаем изумительной красоты природное явление. Стремительно садившееся солнце наводило на мысль, что все в этом мире имеет не только свое начало, но и конец. Острая иголочка дурного предчувствия слегка кольнула сердце, но я, охваченная бесконечной нежностью к мужчине, обнимавшему меня, не обратила на это внимания.

Наши мысли и чувства были созвучны друг другу, поэтому близость была вполне естественной, без заигрываний и ложной скромности. Это был единый порыв двух любящих сердец. Мы ласкали и лелеяли друг друга, как бы знакомясь и узнавая доселе неведомое существо. Я гладила его сильное, мускулистое, загорелое тело. Прикосновения дарили необыкновенное чувство восторга! Все в нем было мне бесконечно мило и дорого! Глядя на Франца, я читала на его лице те же чувства. Потом мы долго лежали, не двигаясь, сплетя пальцы рук. Покой и тихая радость царили в душе. Этому способствовала и обстановка в доме. Я точно знала, что никто не войдет в дом без приглашения, когда в нем есть гости. Таков был порядок, который никогда не нарушался.

А потом я предложила Францу посмотреть нашу баню.

– Хочешь побывать в настоящей русской бане? По русскому обычаю муж и жена моются в бане вместе. Ты когда-нибудь парился березовым веником? – спросила я.

– Нет, но с тобой пойду хоть в огонь, хоть в воду, – ответил Франц и еще раз поцеловал меня.

Баня привела его в еще больший восторг. Он всему изумлялся и радовался. Сначала мы погрелись в сауне, а потом я затащила его на полок в русской парной. Предварительно запарив березовый веник, я сначала слегка похлопывала его по голому распаренному телу. Когда он разомлел окончательно, и его кожа покраснела, я поддала пару и стала хлопать его веником достаточно сильно. От новизны ощущений он вскрикивал, но лежал, не делая попыток освободиться из моего плена. Когда его тело запылало как факел, я скомандовала ему:

– А сейчас быстро ныряй в бассейн!

Он вскочил и, не задавая вопросов, стремглав бросился в воду. Чтобы испытать, что значит в буквальном смысле выражение «из огня да в полымя», достаточно из парной нырнуть в ледяную воду. Жаркое тело совсем не чувствует холода. Наоборот, холоднющая вода в первый момент обжигает его. И тут, главное, не пересидеть в воде. Когда пулей вылетаешь из воды, все тело, кажется, звенит, как натянутая струна. В душе бушует первобытный восторг! Опытные парильщики проделывают такую процедуру по нескольку раз, проводя в парной не менее трех часов. Зато после бани тело кажется невесомым. Умиротворение и расслабленность завладевают тобой полностью. Для этого и существует место для отдыха в бане. Завернувшись в пушистую простыню или халат, приятно спокойно посидеть и попить чайку с целебными травками и медом. Мужчины предпочитают успокаиваться холодным пивком, но лично я не любительница этого. После бани я признаю только чай! Пока Франц отдыхал на диване, я заварила свежий, душистый чай с мятой и чабрецом. Терпкий запах поплыл по комнате. Чай пили молча. Недавно пережитая первая близость, а потом и парная, казалось, вычерпали наши чувства до дна.

В дом к хозяевам мы заявились свежими и розовыми, как молочные поросята. Мария Егоровна уже накрыла стол. Блюда на столе были простыми и здоровыми. В глубокой тарелке дымилась свежая картошечка с лучком и укропчиком, огурчики и помидорчики с хозяйского огорода выглядели очень аппетитно. Но самое главное блюдо на столе тех, кто живет у богатой воды, это, конечно, рыба. Николаевич был известный умелец по части приготовления рыбы. Так, как коптил рыбу он, больше никому не удавалось. Она получалась по-настоящему золотая, сочная, всегда в меру соленая.

– Главное, – делился он как-то со мной секретом копчения рыбы, – чтобы не попали смолистые сосновые дрова, иначе рыба будет горькая. Опять же тузлук надо готовить в меру соленый и рыбу в нем не передержать, а то рыба со слезкой не получится.

Его рыбка была всегда, так сказать, со слезкой. Под золотистой кожицей мясо рыбы было розовым и нежным, и сочилось соком, как слезой.

Какой только рыбы здесь не было! Соленая розовая пелядь, фаршированная щука, копченые окуни, жареные в сметане караси – вот далеко не полный перечень рыбных блюд, которыми угощали нас хозяева. И еще у Марии Егоровны было одно коронное угощение. Икру рыб, в основном карасевую, щучью или окуневую она взбалтывала с молоком и яйцом и жарила на сковороде. Никогда не пробовали? Если доведется, пальчики оближете! Еще накануне Николаевич подстрелил дикую козочку, поэтому на столе дымились куски жареного на углях мяса. Тоже, доложу я вам, вкуснейшее блюдо! Не какая-то мороженая импортная свинина. Соленые груздики и рыжики, в диаметре не более пяти сантиметров, так и просились на зуб. Нам с Францем в городе не довелось даже пообедать. Да еще после бани! Мы чувствовали себя ужасно голодными и уплетали все за обе щеки. Николаевич, после наших уговоров, сделал исключение из правила и позволил себе тоже немножко выпить за компанию. За столом царила такая атмосфера, как если бы дети приехали к родителям после долгой разлуки. Тетя Маша и дядя Коля подкладывали нам лучшие кусочки и с удовольствием смотрели на нас. Будучи людьми с настоящим высшим образованием, они помнили многое из институтской программы по немецкому языку. Очень простыми словами и выражениями они все-таки могли объясняться с Францем. Когда дело заходило в тупик, на помощь приходила я. Разговор клеился, был неспешным и легким: о работе, о жизни, о семье и детях. Франц с удовольствием рассказывал о родном городе, о работе и об отце. Но когда речь зашла о жене и детях, он слегка помрачнел и предпочел перевести разговор на другую тему. Я отметила про себя эту перемену в нем и решила поговорить с ним об этом позже, наедине.

Засиделись заполночь. После ужина и чаепития нас охватила ленивая истома. Пожелав спокойной ночи, мы с Францем отправились в наш дом. При свете полной луны, окружавший нас лес казался загадочным. Поднимался ветер. Деревья раскачивались и шумели. По небу плыли темные тучи, все чаще закрывая яркий диск луны. Вдалеке слышались глухие раскаты грома. Приближалась гроза. Мы едва успели добежать до дома, как по траве зашлепали редкие и крупные капли дождя. Мы, не сговариваясь, вместе направились в спальню Франца. Уютно устроившись под теплым одеялом, мы долго лежали, слушая, как за окном бушует непогода. Я не решилась разрушить идиллию этого чудного вечера и не стала расспрашивать его о жене. Я подумала, что он сам мне расскажет то, что посчитает нужным. Даже вступив с ним в близкие отношения, я не строила никаких планов и не питала иллюзий. Мне было просто очень хорошо с ним. Я любила его. Здесь и сейчас.

Всю ночь лил проливной дождь, гремел гром и сияла молния, но нам с Францем было тепло и спокойно. Мы спали, обнявшись. Уже утром, часов, наверное, в шесть, гроза стихла, дождь прекратился.

Утро порадовало нас ярким солнцем и чистым голубым небом. От непогоды не осталось и следа. Только сбитые дождем желтые листья, устилавшие землю и траву, напоминали о том, что творилось вчерашней ночью.

Озеро было спокойным. После завтрака мы решили просто покататься на лодке. О рыбалке после дождя не могло быть и речи. Пустая трата времени. Рыба ушла глубоко. Уединившись в лодке, мы наслаждались теплым солнышком, спокойной гладью озера и обществом друг друга. У Франца был очень хороший голос и слух. Он тихо пел мне. Я подпевала те песни, которые знала. Все эти дни, которые мы провели на озере, мы были предоставлены сами себе. Мария Егоровна и Андрей Николаевич занимались своими делами. Мы встречались с ними только за столом, когда приходили покушать. Не нужно было опасаться, что нас кто-то увидит или услышит. Мы гуляли, катались на лодке, даже однажды сходили за грибами. Можно было, не оглядываясь, целоваться и обниматься, когда нам этого хотелось. Утомившись от прогулок, мы уединялись в спальне Франца. Мы дарили друг другу любовь и нежность, переполнявшую каждого из нас.

К сожалению, все хорошее заканчивается всегда значительно быстрее, чем этого хочется. Наступил наш последний вольный день. После завтрака нужно было уезжать. Мы с Францем решили, что ради приличия нужно посетить НикСтепа. А уже вечером был его самолет в Москву, где его ожидали коллеги. Я так и не спросила Франца ни о чем. Было жаль тратить время на такие разговоры. Я была счастлива и благодарна судьбе за то, что она подарила мне Франца, пусть на эти короткие три дня.

Вернувшись в город, мы купили траурный венок и поехали к НикСтепу. Прощание было в ритуальном зале. В гробу лежала маленькая, сухонькая женщина. Лицо ее было спокойно и умиротворенно. Казалось, что она, до конца выполнив все свои земные дела, тихо отошла в мир иной. Возле гроба стоял потерянный НикСтеп и их дети, уже взрослые юноша и девушка. Кое-кто тихо плакал. Франц выразил НикСтепу свои соболезнования и поставил у гроба венок. Они коротко попрощались, договорившись созвониться и обсудить незаконченные дела. Мы сразу же уехали.

В гостинице Франц нервничал и никак не мог упаковать вещи. Он все время подходил ко мне, коротко, но нежно целовал меня, и опять принимался за чемодан. Предстоящая разлука его страшно тяготила.

– Элен, я не хочу уезжать! Я не хочу больше расставаться с тобой. – Он с силой прижимал меня к своей груди. – Ты только моя, я не отдам тебя никому! – волновался Франц.

– Ты приедешь ко мне в Германию на Рождество. Я приглашу твоего Соколова для подписания контракта, и ты приедешь вместе с ним, – решительно сказал Франц.

– А если он меня не возьмет с собой? Такой вариант может произойти, вполне. НикСтеп тонко чувствует чужую игру – сказала я, сомневаясь в успехе задуманного.

– Нет, я его перехитрю. В Рождество обычно все немцы отдыхают. Я скажу ему, что могут быть трудности с переводчиком, и посоветую взять тебя с собой. Не беспокойся, это мои проблемы. Я все устрою, – уверял меня он. – В конце концов, если не получится так, я пришлю тебе приглашение, ты оформишь визу и приедешь ко мне, но уже навсегда. До этого времени я постараюсь решить свои семейные проблемы.

– А они у тебя есть? – Я решилась задать, мучивший меня, вопрос, и сердце замерло, ожидая ответа.

– А как ты думаешь?! Нелюбимая и не любящая жена, которая женила меня на себе из-за моего состояния, а уже через месяц после свадьбы предпочла официантку из кафе, это проблема или нет?! – горячась, выкрикнул Франц.

– Ну, что значит женила? Ты что, без сознания был? – Я уже была не рада этому разговору.

Но Франц, видимо, долго готовился к этому объяснению. Ему было необходимо мне все рассказать. Он закурил и начал свою историю.

– Ирма моих лет, то есть ей сейчас тоже тридцать пять. Мы познакомились с ней, когда оба еще учились. Нам было тогда по двадцать. Я изучал финансы, а она химию и биологию. Она никогда мне не нравилась. Симпатичная, стройная, но как будто неживая. Настоящая балтийская селедка! Гладкая, скользкая и холодная. Однажды, тогда я даже не догадался почему, мы вдруг оказались в одной студенческой компании, хотя до этого нигде и никогда не пересекались. Естественно, выпивали, танцевали, как вдруг мне стало плохо, и я отключился. Очнулся и не сразу понял, что лежу в постели с Ирмой. Она спала рядом со мной и была голой. Я тоже был голым. Я вскочил с постели, откинув одеяло, и увидел, что мои ноги и мой член в засохшей крови. На простыни тоже были кровавые следы. Бедра Ирмы также были запачканы кровью. Я испугался и стал будить ее. Ирма проснулась, начала плакать и поведала мне, что я накинулся на нее, когда она помогала мне лечь в постель, и изнасиловал ее. Я не мог поверить, что это было так, но следы крови подтверждали ее страшный рассказ. Я был тогда настолько ошеломлен, что мне даже не пришло в голову поразмыслить над тем, как может девушка просто спокойно спать рядом со своим обидчиком? Мне не пришло в голову настаивать сделать анализ крови, которой мы были перепачканы. В конце концов, столько крови могло натечь только с зарезанного барана, а не из-за того, что девушку лишили девственности. Но я тогда совсем ничего не соображал. Я был испуган и сбит с толку. Я сразу представил, что я скажу своему отцу, и что он скажет мне! Ирма, видя мое смятение, подлила масла в огонь.

– Если ты сегодня же не пойдешь к моим родителям и не попросишь моей руки, я заявлю в полицию, что ты меня изнасиловал, – твердо сказала она.

Дурак! Мне надо было самому вперед нее бежать в полицию, но я испугался скандала. Громкое имя ко многому обязывает. Фамилия фон Штольц известна всей Германии. Отец с малолетства твердил мне, что фон Штольцы никогда не были подлецами, предателями, недостойными людьми. Испокон веков род фон Штольцев был одним из самых уважаемых в стране. Представляешь мое состояние?! Я – подонок и насильник, попадаю в тюрьму. Мой отец умрет от горя. И я смалодушничал и согласился. Но, избежав одной тюрьмы, я попал в другую. Как я думал, пожизненно. Ее родители с радостью согласились отдать свою дочь замуж за фон Штольца. Не за меня, а за фамилию и состояние! Ее отец – бюргер средней руки. О таком он мог только мечтать! Назначили день свадьбы. Но судьба пыталась мне помочь, и у нее умерла бабушка. Свадьбу отложили. Я уже немного пришел в себя и предложил ей подумать еще раз, ведь не стоит выходить замуж за нелюбимого человека. Но она приперла меня к стенке, заявив, что беременна.

Сразу я не посмел сказать отцу, из-за чего так скоропалительно решил жениться на первой попавшейся девушке. Он всегда был для меня недосягаемым идеалом. Страх быть недостойным отца сковывал меня. Он без разговоров принял мое решение, узнав о нашей с ней, якобы, близости, хотя я знал, что он не доволен моим выбором. Теперь же, когда Ирма сказала ему, что уже беременна, о расставании не могло быть и речи. Отец сказал, что никто из фон Штольцев, даже в древние времена, даже прижив детей от дворовой челяди, никогда их не бросал. Если я сделаю так, я просто выродок, не достойный носить такую фамилию. И я сдался. В первый месяц после свадьбы я старался, коли уж так случилось, наладить наши отношения. Я проявлял внимание к Ирме и был нежен с ней, помня о том, что она носит моего ребенка. Но обман быстро раскрылся. Я уличил ее во лжи. Я потащил ее к врачу, и выяснилась еще более ужасная вещь. Ирма никогда не сможет иметь детей. У нее детская матка. Этот дефект в таком возрасте неизлечим. В конце концов, я узнал, что она тогда меня просто усыпила, и, облив свиной кровью, добилась своего. Считая себя вправе расстаться с обманщицей, я сказал отцу, что развожусь с ней. Но он опять меня не поддержал. И опять родовые принципы нависли надо мной: фон Штольцы женятся и выходят замуж только один раз. Все остальное вне закона. Раз уж сам попал в такую историю, как дурак, то нужно, хотя бы, лицо сохранить. У меня тогда не было сил с ним бороться. И все поплыло по течению. Все эти годы я жил своей жизнью, она своей. Я даже никак не отреагировал на то, что она лесби и встречается с официанткой из кафе. После скандала у врача у нас были разные спальни. Ирма жила для себя, в свое удовольствие. Единственное, что я сделал твердо, так это ограничил ее расходы вполне скромной суммой, за пределы которой она не имела права выходить. Никаких прав в отношении нашего имущества и бизнеса она не имела. Так было оговорено в брачном контракте. Она была рада и этому. В доме ее отца такая сумма, которую я выделял ей в месяц, тратилась на всю семью из пяти человек в год, а зарабатывать сама она так и не научилась. Таким образом, получалось, что я платил ей за собственную глупость и трусость. Мне было абсолютно все равно. Я весь ушел в работу. Я тихо ненавидел ее, а вместе с нею и всех остальных женщин. Изредка я позволял себе встречаться с другими женщинами, но меня это никак не волновало. И вдруг, мой приезд в Россию и встреча с тобой! Ты перевернула все во мне! Я влюблен, я хочу жить с любимой женщиной! Я хочу иметь от тебя детей! Не хочу больше терпеть в своем доме эту лживую куклу! По приезде я поговорю с отцом и, чтобы он мне ни сказал, добьюсь развода и женюсь на тебе. Ты выйдешь за меня замуж? – глядя мне в глаза, спросил Франц.

– Если ты меня действительно любишь, если не пожалеешь о сказанном и не передумаешь, то да, – прямо ответила я.

Франц обнял меня и заплакал. Я почувствовала острую жалость к этому большому мужчине. После откровенного рассказа, в котором излилась вся боль его сердца, он выглядел обессиленным и даже слегка жалким, как маленький мальчик, который пришел к маме, чтобы она его пожалела и спрятала от обидчиков.

– Да, силен он только внешне. Смотри, пронадеешься, – констатировал мой внутренний неприятель.

– Сгинь, нечистый дух! Мы любим друг друга, и у нас все получится, – защищало меня мое Светлое Я.

Как часто мы слышим только то, что хотим слышать, и с упорством отмахиваемся от того, что слышать нужно. Как часто мы не доверяем своей внутренней мудрости. Только по прошествии многих лет я поняла, что нечто, внутри меня, что я считала черным и злым, на самом деле берегло и предупреждало меня.

Самолет был поздно вечером. Под всеми благовидными предлогами мои начальники «не смогли» приехать попрощаться с Францем. Я провожала его одна. Мы стояли вдвоем у выхода на посадку. Он держал меня за руки, смотрел мне в глаза и обещал скорую встречу, решение всех проблем и долгую счастливую, совместную жизнь.

Рождество с любимым.

НикСтеп появился в офисе только на десятый день после смерти жены. Он был притихшим и задумчивым. Подолгу стоял и смотрел в окно. Часто не сразу слышал, когда к нему кто-то обращался. Он был еще весь во власти, постигшего его, горя. Все намеченные визиты, переговоры были отменены. Исполнялась только текущая работа. В моей бурной деятельности наступило вынужденное затишье. Незаметно пролетела осень.

Ноябрь, безусловно, еще осенний месяц. Но когда в конце месяца ударили первые серьезные морозы, все вдруг с удивлением обнаружили, что теплая продолжительная осень закончилась. У нас наступила зима. Выпал первый снег. От этого белоснежного великолепия и на душе было светло и чисто!

Я стояла у приоткрытого балкона и неспешно покуривала, предаваясь воспоминаниям о минувшей осени и о Франце. Он звонил мне часто. Вот и сегодня рано утром меня разбудил телефонный звонок.

– Доброе утро, любовь моя! Ты еще спишь? Я представляю себе, какая ты теплая и нежная лежишь в своей постели. Хочу порадовать тебя. Сегодня вы уже должны получить приглашение на оформление визы в Германию для тебя и твоего шефа. Ты рада, счастье мое? Скоро ты будешь рядом со мной, мой рождественский подарок! – Франц говорил в трубку родным голосом. Этот голос придавал мне уверенности в том, что он любит меня, и что все будет хорошо. Резкий звонок телефона вырвал меня из моих грез.

– Лена, зайди ко мне, – попросил НикСтеп.

Все это время он, казалось, не замечал меня. Вел себя достойно, так, как подобает вести себя человеку, пережившему утрату близкого.

Я появилась в кабинете. НикСтеп сидел за своим столом, перебирая бумаги.

– Вот документы, пришли из Германии. Нужно заполнить анкеты и другие необходимые бумаги для оформления виз. Мы с тобой 23 декабря должны вылететь в Берлин к фон Штольцу. После Рождества сразу будет подписание несостоявшегося осеннего контракта. Ты летишь со мной. В Рождество у них там проблема найти переводчика, все отдыхают. Поэтому ты мне будешь там нужна, – отчетливо произносил слова НикСтеп, – вопросы есть?

Сердце прыгнуло вверх, а потом ухнуло вниз, и повисло на тонюсенькой ниточке, готовое оборваться в любую секунду. А если бы я не была предупреждена?! У меня бы, наверное, случился разрыв сердца от счастья! Но я знала, что моя бурная радость может вызвать обратную реакцию у шефа, поэтому я попридержала эмоции и сказала:

– Германия это, конечно, здорово, – якобы с сомнением в голосе произнесла я – А Новый год, Николай Степанович? Мы ведь не вернемся к Новому году? Я, пожалуй, не смогу. После смерти папы мы всегда отмечаем Новый год вместе с мамой. Если я уеду, она останется одна.

– Лена, что за капризы? Это работа, и мама все поймет. Ну, как я справлюсь там без тебя? Другого переводчика я брать не хочу, ты уже в курсе всех дел. Без тебя и мне там делать нечего, – настаивал НикСтеп, покорно направляясь в мою ловушку. – Тем более, эта командировка будет хорошо оплачена. Да, еще хотел сказать тебе, что если контракт будет подписан на наших условиях, ты получишь пусть небольшой, но свой процент от прибыли. Ты в этом деле много поработала, – продолжал убеждать меня шеф.

Я сделала вид, что только подчиняюсь его приказу, но на самом деле мне совсем не хочется лететь в какую-то Германию накануне Нового года. А внутри все ликовало! Мой чудный Франц! Он все сделал, как и обещал!

Исполнение формальностей – дело нудное, но и оно когда-нибудь заканчивается. Все было готово вовремя, и мы 23 декабря уже летели рейсом Москва – Берлин. В аэропорту радостный Франц тепло и сердечно приветствовал нас. Не имея возможности обнять и расцеловать меня, он ограничился крепким рукопожатием. Но его глаза…! Они сияли и лучились счастьем! В них было столько любви и нежности, что я опасалась, как бы проницательный НикСтеп чего не заподозрил. Но Франц не терял бдительности и был просто в меру галантен, когда шеф смотрел на нас.

Франц заказал нам два одноместных люкса в шикарной гостинице Берлина. Тридцативосьмиэтажный отель возвышался недалеко от самого центра, объединенной не так давно, столицы. Из окон отеля мы могли видеть теперь уже исторический памятник – остатки Стены, проходившей по демаркационной линии, некогда разделявшей Берлин на две части, и Бранденбургские ворота. Рассматривая улицы, здания, людей, проходивших и проезжавших мимо, из окна машины, а потом еще и поселившись в отеле, в котором жила семь лет назад во время туристической поездки, я медленно возвращалась в памяти в те далекие и счастливые студенческие годы. Тогда, уезжая, я забыла в номере именно этой гостиницы свой талисман, подаренный мне моим первым возлюбленным. Это был маленький слоник из кости, которого я носила на шее, и никогда с ним не расставалась. Стоя на вокзале у вагона уже готового к отправлению поезда, я вдруг с ужасом обнаружила его пропажу!

– Дими, я потеряла свое счастье! – взволнованно обратилась я к нашему гиду. – Я оставила в гостинице своего слоника. Принимала душ, и забыла его в ванной.

– А может быть это знак, что тебе все-таки надо остаться? – спросил он, потянув меня за руку из вагона. – Ну, сделай только один шаг, и все в твоей жизни изменится! – продолжал убеждать меня Дими. Он до последнего не терял надежды, что ему удастся уговорить меня остаться. Буквально накануне отъезда он опять предпринял попытку склонить меня к этому решению. Мне было лестно, что я так понравилась ему, что он очень высоко оценил мои знания языка, что предлагал принять участие в устройстве моей судьбы.

– Элен, ты будешь учиться в Берлинском университете, и работать в «Интуристе». Через полгода никто даже уже не скажет, что ты русская, – убедительно говорил он.

Бедный Дими, если бы он только знал, что именно его последняя фраза вмиг отрезвит меня. Слушая, как он расписывал мое будущее, я представляла себе моих маму и папу, друзей и подруг, с которыми придется расстаться в случае, если я решу остаться. Мне было всех бесконечно жаль, но перспектива вырваться из душного СССР манила и будоражила воображение. По детской наивности я даже и представить себе не могла, что бывает с родителями и близкими невозвращенцев. Что ожидает меня саму в этом случае. Я не думала о плохом. Но его последняя фраза о том, что скоро во мне никто не признает русскую, вдруг вызвала во мне резкую неприязнь.

– А почему ты думаешь, что я не хочу, чтобы во мне признавали русскую? Это стыдно, на твой взгляд, быть русской? – почти враждебно спросила я, и он сразу понял, что проиграл окончательно. Теперь уже ничто не могло убедить меня остаться. Я вдруг ощутила прилив необыкновенной любви и нежности к своей, в то время не совсем благополучной Родине. По моему убеждению, это было сродни тому, чтобы бросить больную и старую маму на произвол судьбы, побежав искать лучшей доли. Я вытянула тогда свою ладошку из его руки и помахала на прощание. Я возвращалась домой! Но в голове мелькнула мысль, что, если оставляешь где-то дорогую сердцу вещь, то непременно вернешься туда еще раз.

Теперь, по прошествии стольких лет, я снова пришла к выводу, что судьба все время посылает нам разные знаки. Но мы, в большинстве своем, слепы, глухи и просто не внимательны. Мы не хотим остановиться, прислушаться и попытаться понять, а что же это значит? Жизнь устроена очень мудро и имеет свои неписаные законы. Люди, способные к восприятию на духовном уровне, пусть иногда ошибаясь, но все-таки усваивают их, поэтому они благополучны во всех смыслах этого слова: они здоровы, морально и физически, они процветают во всем, в делах и отношениях, с ними не происходят неприятности и несчастные случаи. Ведь все, что мы считаем отрицательными явлениями в нашей жизни, это ее подсказки, что с нами не все благополучно, где-то и что-то мы сделали не так. Мне пришла в голову мысль, сравнить правила жизни с правилами дорожного движения. Если мы нарушаем их, например, переходим улицу на красный свет, с нами могут произойти неприятности: от мелких до непоправимых. Так и в жизни. Все то, что причиняет нам боль и неприятности, тоже есть результат нарушения нами правил жизни. Разница только в том, что правилам дорожного движения нас учат, начиная с детских лет. А вот правила жизни мы вынуждены проходить сами, методом проб и ошибок. И если мы плохо усваиваем урок или не усваиваем его вообще, жизнь снова и снова, с упорством настойчивого учителя, возвращает нас в начальную точку, повторяет ситуацию, в которой мы совершили ошибку. И сопротивляться или увиливать бесполезно! Урок будет либо усвоен, либо человек, не способный к обучению, как отработанный материал, пойдет в утиль. Теперь я могу объяснить преждевременные, на наш взгляд, смерти. Объект, либо исчерпал себя, и не представляет больше интереса для Вселенского Разума, либо его смерть должна стать материалом для обучения других. На первый взгляд, моя теория может показаться несколько жестокой. Но это именно так. А выбор, учиться или не учиться, делает каждый сам. Я понимала, что я далеко не случайно оказалась еще раз в этой же самой стране, и даже в той же гостинице. Нужно было поразмыслить, в чем здесь дело.