#СтранаОдесса, или Шутки в сторону! Юмор Натальи Викторовны

Я улыбаюсь, и вылавливаю кота из чемодана:

– Нет, ты, бесспорно, самый красивый кот в округе, миру тебя стоило бы показать. Но в Италии своих полно.

– Ты только в итальянца не влюбись, – мама не уймётся.

Смирись, шепчу я себе. А вслух:

– Почему это? – я-то как раз настроилась на непродолжительный бурный роман, но ей об этом знать не обязательно. – Вообще мне там некогда будет, мама!

На самом деле, мечтаю об обратном, чтоб было «когда». Нет, не с целью выйти замуж, упаси боже! Два раза была, хватит. А вот тряхнуть эмоциями, почувствовать весну в душе – самое то.

– Потому что там все с родителями до сорока лет живут, не оторвать, люди говорят. А ты влюбишься, замуж захочешь, а с таким-то долго проживёшь? А разводят десять лет, ужас!

Тааак… слышу в своей комнате хихикает сын, шестнадцатилетний оболтус. Одно ухо в игре, одно – с нами. Понятно, откуда «люди говорят» взялось. Небось распечатал для бабушки из интернета каких-нибудь «50 интересных фактов об Италии». Удружил, нечего сказать.

– И у нас таких полно, мам. А замуж я больше ни ногой, ты же знаешь.

– Ага, зарекалась коза в огород не ходить, капусту не есть, – она полезла в карман за платком. О! Значит, будет вторая часть Маппет Шоу. Ухожу в глухую оборону. В очередной раз извлекаю из чемодан кота.

– И вообще, там, – мама оглядывается. – Там мафия! Это, как его… родина крёстного отца!

Внук, не стесняясь, ржёт в голос. Не выдержала и я.

– Мама! Ты чего! Нельзя же так! – потом, стараясь серьёзно, говорю. – На каждую мафию там свой комиссар Катани есть, честное пионерское!

– Да ну тебя, – продолжает мама. – Ты хоть со своей учёбой страну не забудь посмотреть. Там же ж такие дворцы, мосты. А Венеция! – вздохнула мечтательно. – А магазины… эх! Ищи со скидками, торгуйся, – тут она достала бумажку из кармана, читает. – Скуу-зи. Скузи, говори, синьор, дорого! И сразу не хватай всё подряд.

Наконец, всё собрано. Попрощались, наобнимались. Барсика закрыли на кухне. Такси приехало. Я выхожу на лестничную площадку, вызываю лифт.

– Доча, – мама в дверях. – Чёрт с ним, мужиком, его и сюда привезти можно. Ты это. В Италию, смотри, не влюбись! А то, что мы тут без тебя делать будем? Поняла?

Ах, мама! Твои слова да в уши господу. Я шагнула в лифт. Кричу в дверь:

– Поняла, поняла! Не влюблюсь.

Ох, и трудно будет это, чувствую.

Глава 2

Дождь ворвался в город с сумерками. Я ворвалась в номер с дорожной сумкой. Отшвырнула её, и сразу к окошку: распоследний раз увидеть Его машину. Красные огоньки прощально мигнули и скрылись в пелене воды. Уехал.

Шум ливня прервал звонок.

– Пронто! – неужели он! – бросилась я с телефоном в руках на кровать. Словно в прорубь.

– Я те дам «пронто»! Ты почему второй день не звонишь?! – знакомый голос выдернул меня в реальность.

– Маама… – выдыхаю. – Ну я же объясняла, на выходные уезжаю в Венецию.

– И что?

Действительно. И что? Я зарылась лицом в шарфик. Память моментально подсунула: вот мы стоим на Мосту Вздохов: ветер распутал ткань, обвил лицо Марио. Он смеётся. Шёлк, будто кошка, трётся о высокую скулу. Я смеюсь тоже. Чувствую кончики пальцев на талии, почти невесомое касание. Целомудрие на практике и соблазн в теории, вот и всё. Воистину дольше всего мы помним тех, с кем ничего не было, но могло бы быть. Ах, Марио! Ой, мама…

Я вздохнула. Рассказываю ей о прекрасном городе, что раскинулся на островах, о дворце дожей, о площади Святого Марко, о Гранд-канале и гондолах. О старинных улочках, домах и пиццериях с волшебным ароматом. Старательно обхожу все подводные камни подробностей с кем ездила на экскурсию и как. Меньше знает, крепче спит.

– Доча, а что у тебя с голосом? Ты часом не влюбилась там в своих Палермах? – у матери глаз индейца, хватка бульдога и проницательность Шерлока Холмса. А у меня в ушах хриплое «бона сера, сеньорита», замок у озера и…

– Ой, сколько можно, ма? Парма. Я живу в Парме. Сыр пармезан, пармская ветчина. Мне обидно даже, что ты никак не запомнишь. А уезжала в Венецию, – сердце воробушком подпрыгнуло при волшебном слове.

Щебечу, щебечу, перескакиваю с пятое на десятое, пытаюсь изо всех сил отвлечь. Рассказываю о недельных курсах в Академии «Барилла». Мол, как интересно! А она мне:

– Ну-ну. Нравится?

– Кто? – выпаливаю, прежде, чем понимаю: попалась!

– Италия, – усмехается мама.

– Очень!

Ох, мама… очень-очень. Больше, чем хотелось бы!

Глава 3

Не зря бабушка говорила, что «глаза боятся, а руки делают». Разве я не боялась лететь в чужой город? Но полетела же, на свой страх и риск. И ничего. Вот влюбиться не боялась, хотела даже, но тут осечка вышла: не влюбилась полюбила. Сердцу говорю: да не о том была мечта, а оно «плечами пожимает» и лишь сильней стучит при имени его одном. И я вспоминаю, вспоминаю.

Пригласил на ужин. Нет, не так. Напросился на ужин. Или я? Потому что с дуру ляпнула: есть, мол, блюдо одно, о котором ты, Марио, не слышал, пусть о томатах и муке знаешь всё, и даже сверху. Не может быть брови домиком. Вот и договорились. А я потом полдня, измученная жарой, несвоевременной хозяйственностью и злостью на свой язык искала манку по всей Парме. Самую лучшую. И маму всуе поминала.

Ах, ты, господи: нас же можно было читать как открытую книгу. Я пританцовываю на кухне: обдаю помидоры кипятком, снимаю кожицу, режу на дольки. Марио через плечо заглядывает, прогоняю: рано, нельзя ещё, секрет фирмы. – Что? – удивляется-улыбается. Я пунцовею: ветер по шее гуляет от его дыхания:

– То! – хихикаю глупо.

Помидоры на оливковом масле томятся, сок пускают. Я колдую: чесночок, соль по вкусу, сахара чуть больше, перец чёрный, молотый. Наконец, черёд крупы. Щепоткой сыплю. «Сколько влезет, внучка, но меру знай», учила бабушка. Манка в помидорах разбухает, сердится. Моё зелье начинает сердито булькать и лопаться. Огонь тише делаю и требую у Марио зелени, всю, какая есть, какую любит.

Уши у меня, как у рыси, торчком: слышу каждое его движение за спиной. Звякнули столовые приборы, бокалы. Я резко оборачиваюсь – ну точно!

– Ты ещё шоколад и клубнику со сливками поставь, – саркастично ухмыляюсь я. А в душе – святой Иларий, только не это! Не хочу разочарований.

Марио бледнеет. Потом хохочет:

– Si, signorina! – схватил горячей ладонью, и – к холодильнику. Гостеприимно распахнул нет ничего такого. Мол, я не я, и дворец не мой, и в мыслях не было. До чего же с ним легко!

– Si, – кивает уже серьёзно. А где-то на дне зрачков пляшут чертенята, не может с ними совладать. Открывает морозилку: мороженое! Ванильное, фисташковое… клубничное! Тут уж и я рассмеялась: да всё с нами ясно великие соблазнители. Я, значит, с помидорами, и он с десертом.

Мне бы догадаться, что спустя месяц и одну неделю буду ругать себя, ожидая рейса в Россию: «хватит воспоминаний». Этих ли, других. В аэропорту это равно ныть. Бабушка ещё говорила: лучше думать, как хорошо, что он был со мной, нежели как плохо мне без него. Права на все сто. Но только и делаю, что вспоминаю. Лучше бы я Италию влюбилась.

Глава 4

«Все помидоры подъедены», спел бы Александр Васильев, будь он на моём месте. Тишина в холодильнике, и я должна умереть. Вино, кстати, выпито. А я сбежала в коридор. Предварительно затребовала от Марио такси (мне надо домой и прямо сейчас), зонт (дождь на дворе) и босоножки. Я их зачем-то сняла, глупая женщина.

Прислонившись к дверям, пытаюсь застегнуть обувь. Все эритроциты, а, может, вино, атаковали лицо. Чувствую, что Марио разглядывает меня, и его недоумение растекается туманом по квартире. Так моё не меньше, хочу воскликнуть и развести руками. Почему-то женская интуиция именно сейчас взбрыкнула и решила, что не видать итальянцу моего комиссарского тела. Видите ли, чувствует диссонанс. Не иначе маменька порчу навела в России.

– Почему? – тихо спрашивает он. – Я обидел?

– Нет! – что сказать? Что всколыхнулась заварка души, на поверхность неожиданно всплыли чаинки-комплексы и страхи все, какие есть?

– Ты не хочешь меня?

О! Да что ж я не знала, зачем шла? Ох, уж эта европейская прямолинейность! Я, наконец, оторвалась от застёжки и подняла голову.

– Я боюсь, – на тебе тоже: прямо и честно. – Боюсь.

– Я тоже.

Не знаю как, но со скоростью вампира точно, очутился рядом. Так близко, что губы касаются волос.

На секунду кажусь себе лошадью, которую цыган схватил за уздцы. Нашептывает коварный конокрад, в ладони сахар, а сам норовит увести с конюшни. А я такая вся фыркаю, прядаю ушами и кошу глазом. Серым. Хоть смейся, хоть плачь. И не знаю, то ли мне зонтиком Марио стукнуть от отчаяния, то ли упасть в объятия?

– Такси! – я схватила трезвонящий телефон. Выбегаю, ноги дрожат, подворачиваются. Несусь по лестнице зонт свистит.

– Подожди, – кричит, и, чёрт возьми, догоняет. Плюхается рядом в машину. – Провожу тебя, несносная русская женщина. По интонации понимаю, улыбается.

Машина несётся по ночной Парме. Я считаю фонари. Молчим.

Он просит таксиста постоять 5 минут и выходит вместе со мной. У входа останавливается и хватает за руки. Жжётся взглядом. Я таю. «Под огнём пулемёта должен же растаять хоть кто-то».

Я буду ждать, говорит едва слышно, скорее догадываюсь о сути, и целует пальцы.

Поднимаюсь к себе. Гоню мысли прочь о расстроенном Марио. Стараюсь унять слёзы и злость на свой дурацкий характер. «Тот самый случай, шепчет противный внутренний голос, когда нужно всё, или ничего. Всё не светит, значит…», я не в силах повторить это ужасное слово «ничего». Открываю дверь и буквально вваливаюсь в тёмную квартиру.

Мне бы день простоять да ночь продержаться. Спастись. Но как это сделать в Италии?

Глава 5

– Ну, и как там твоя Парма? – ага, на ловца и зверь бежит: я час не могу заставить себя позвонить и сообщить маме важное решение. У неё ж, видно, душа материнская чувствует, что пора. Самое время набрать мой номер.

– Стоит на месте, – бодро рапортую первоклашкой у доски. Рассказываю о 100 видах пасты. Мол, ещё 20 осталось узнать, и всё такое. А способы производства э-гей-гей, изучать-не переизучать!

– И кто он?

Ну, знаете, так тоже нельзя: эффект вопроса не по теме на экзамене. Когда всего один билет выучил и тот забыл.

Пауза.

Мама, конечно, воробей стреляный, её на пасте не проведёшь. Но и я дочь Штирлица, она сама говорила.

– Представляешь, вилку, оказывается, в Неаполе придумали, да, – продолжаю ровно.

– Доча, опомнись!

Она волнуется, понимаю. Но ведь:

– Мне 40 лет, ма. Я разберусь, ладно?

– Тебе – 44. Ты уже дважды незамужем. Самолёт через два дня. У тебя сын, между прочим! Намечтаешь сейчас себе… Ты ж его не знаешь! – женщина завелась, чую, не по-детски. Репетировала, что ли?

Пока я раздумывала, мама уже ускакала в прерии душевных переживаний.

– Он, может, маньяк какой. Или бандит. Вот я Дим Димычу уши надеру, за такую учёбу, честно.

– Ему нельзя, он начальник, – быстренько напоминаю я.

– Он твой одноклассник, – парирует мать.

О, шефа надо предупредить об опасности. Особенно после того как:

– Я остаюсь в Италии на 7 дней. Отпуск за свой счёт. Экскурсия по побережью.

С той стороны тишина. Пока мама приходит в себя, я подхожу к окошку. Меланхолично разглядываю жёлтые дома, зелёные ставни. Цветные клумбы на подоконниках. На углу синий автомобиль. Возле него какой-то тип в белой рубашке нервно меряет шагами тротуар. Стоп! Сердце подпрыгнуло и ударило по нёбу, аж дыхание перехватило. Что значит какой-то? Это ж Марио! Почему он здесь?

– Всё, мам, пока!

Звонок в дверь совпал с окончанием разговора. На цыпочках крадусь ко входу. С той стороны нетерпеливо уже тарабанят. Я не выдерживаю и распахиваю дверь.

– Ну? – с порога вопрошает Марио. Ты скажешь мне своё, положительное «нет»?!

– Конечно, скажу! – со смехом бросаюсь на смуглую шею. – Конечно, нет: я поеду с тобой на море!

– Ты становишься итальянкой, – улыбается он.

Глава 6

– Слушай, Завьялова, а давай я тебя с челом одним познакомлю, что ты всё одна да одна, – предложил за месяц до отъезда Дим Димыч.

На правах бывшего одноклассника и нынешнего начальника может себе позволить. «Поставить ногу на грудь», как поётся. Шеф из тех людей, которым легче дать, чем объяснить, что не можешь, и вообще, ваша пятка мешает мне дышать. Но я по инерции сопротивлялась:

– Держите ноги при себе, Дмитрий Дмитриевич, не надо трогать ими мою хрупкую душу.