Кошка в сапожках и Маркиз Людоед

Я грустно усмехнулась, проведя ладонью по кожаному переплёту.

Ну и пусть. Книга в наследство – это очень даже неплохо. Деньги всё равно разошлись бы, а книга останется на память.

О чём, кстати, эта книга?..

Я открыла её и с удивлением обнаружила сборник кулинарных рецептов. Как папа догадался, что моя мечта – открыть собственное кафе? Я говорила об этом только мадам Флёри. Может, она написала отцу?..

Значит, папа и в этом был на моей стороне. Даже когда его уже не было рядом, я всё ещё чувствовала его поддержку.

Перелистывая страницы, я смахивала слёзы с ресниц. Но это были не слёзы горя. Это были слёзы радости, благодарности, любви.

Бисквитные торты… песочное тесто… пирог с черносливом… Какие замечательные рецепты. Как раз то, что нужно. Папа знал, что подарить. Перевернув очередную страницу, я обнаружила засушенную веточку гиацинта. Когда-то цветы были синими, но поблекли от времени. Зачем папа положил сюда гиацинт? И где он его взял? В наших краях эти цветы не росли.

Разгадать эту загадку я так и не смогла, но бережно сохранила цветок на прежнем месте. Пусть лежит – это тоже память.

Открыв титульный лист, я посмотрела год выпуска книги. Десять лет назад. Я училась в пансионе, во втором классе. Интересно, когда папа купил её? Ещё когда я училась или когда уже работала учительницей?

На обороте титульного листа было что-то написано, и я с волнением перевернула его, чтобы прочитать папино последнее напутствие. Чернила тоже поблекли, но можно было прочитать: «Дорогой Фифи от любящего безмерно Папара».

Фифи? Папа никогда не называл меня так. И себя никогда не называл Папаром.

Неужели, Полин отдала мне совсем другую книгу?! Не ту, что завещал отец?

Но я тут же вспомнила, что среди вещей отца вообще не было никаких книг. Папа не любил читать, да у него и не было на это времени. Если бы в его комнате были другие книги, я бы заметила. Ведь мы с сёстрами разбирали его вещи…

Фифи… Папар…

В конце концов, я пришла к выводу, что книгу отец приобрёл с рук у какого-нибудь торговца подержанными вещами. Продавцы товара вразнос часто приходили в нашу деревню. А уж книжных магазинов не было во всей округе миль на тридцать. Жаль, что папа не оставил ни письма, ни записки, но пусть так. Эта книжица всё равно станет для меня драгоценней, чем пятьдесят золотых. Я смахнула со страницы упавшую слезу, поцеловала переплёт, и положила книгу на прикроватный столик, чтобы почитать перед сном.

Переодеваясь к ужину, я думала об обитателях замка Огрестов и о жителях Шанталь-де-нэж. Эти люди помнят свои утраты годами. А я? Не слишком ли я легкомысленна, если сняла траур через год после смерти отца?

Но я вспомнила его, как он не позволил себе грустить после смерти мамы. В этом он очень отличался от милорда Огреста. Но значит ли, что папа любил маму меньше, чем Огрест – брата и невестку? Нет, я была уверена, что нет. Просто отец помнил, что у него есть ещё дочери, которые нуждаются в нём больше, чем та, которая ушла навсегда.

В половине шестого я решила заглянуть к Марлен. Может быть, в этот раз нам удастся поговорить, и ледяная принцесса хоть немного оттает. Я постучала в дверь её комнаты, позвала по имени, спросив разрешения войти,, но мне никто не ответил. А ведь я не слышала, чтобы Марлен выходила. Просто не хочет никого видеть. Не хочет видеть меня. Ладно, пока не будем настаивать.

Я спустилась на первый этаж, прошла мимо огромных напольных часов, на которых циферблат был размером с человеческую голову, без труда нашла столовую. Большая комната казалась пустой, потому что из мебели там стояли лишь сервированный стол, стулья и буфет из тёмного дерева. Не слишком весёленькая обстановка, но в камине горел огонь, а возле стола стояли горячие жаровни, поэтому я решила простить излишнюю мрачность. Тем более, что моего мнения о замке никто не спрашивал.

Посуда, выставленная в буфете, была очень красивой – белый фарфор с голубым рисунком. Я рассматривала тарелки, на которых был нарисован зимний город, в котором безошибочно угадывался Шанталь-де-нэж, когда за моей спиной раздался чопорный голос госпожи Броссар:

– Вы вовремя. Благодарю, что не заставили ждать.

– Мадемуазель, – я обернулась и сделала книксен.

– Присаживайтесь, – она указала мне на противоположную сторону стола, а сама села во главе.

– Месье Огрест и мадемуазель Марлен ужинают отдельно? – спросила я, усаживаясь на указанное мне место.

– Они всегда едят в своих комнатах, – сухо сказала госпожа Броссар, укладывая салфетку на колени. – Планели едят на кухне. Ещё вопросы будут? Или приступим к ужину? – она вопросительно вскинула брови и, не дожидаясь ответа, позвонила в серебряный колокольчик, который стоял рядом с ней на фарфоровом блюдце.

Сейчас же появилась Лоис, держа поднос, на котором красовалась супница с фигурными ручками, тарелки с закусками, хлебом и маслом.

– Кушайте пока суп, – сказала кухарка, поставив поднос на стол. – А я отнесу ужин милорду и барышне.

Госпожа Броссар величественно кивнула и сняла крышку с супницы, вооружившись глубокой ложкой.

Запахло вкусным рыбным супом, и уже за это можно было полюбить весь мир – даже если он будет населён одними лишь Броссарами и Огрестами. Впрочем, чего ждать от чужих людей, если я не увидела добра от родных сестер. Лучше не мучить себя мыслями о людской несправедливости, а порадоваться вкусному супчику.

Намазывая масло на хлеб, я заметила, как Лоис прошла с подносом на второй этаж – понесла ужин господам. Поднос был так заставлен, что бедная женщина шла, пошатываясь. Судя по всему, поесть Огресты любили и ни в чем себе не отказывали. Даже на нашем столе стояли хрустальные плошечки с солёной икрой, копченой морской рыбой и прочими деликатесами, которые доступны лишь богатым людям.

– Надо помочь мадам Планель, – сказала я госпоже Броссар. – Ей тяжело. Разрешите…

– Сидите, – бросила она мне и посмотрела неодобрительно. – Лоис прекрасно справлялась со своими обязанностями без вас. Справится и сегодня. Милорд велел приготовить для вас с барышней Марлен библиотеку – там вы сможете заниматься, и никто вам не помешает.

– Спасибо, это очень кстати, – начала я, но госпожа Броссар меня перебила.

– И вы никому не помешаете, – произнесла она со значением. – Не забывайте, что ваша работа – обучать барышню.

– Об этом я прекрасно помню, – ответила я сдержанно.

– Хорошо, что помните. Передайте масло.

Я протянула ей маслёнку, и от души пожелала, чтобы ужин поскорее закончился.

Вскоре с пустым подносом вернулась Лоис и подала нам второе блюдо – чудесную рыбу под соусом из лимонного масла, с гарниром из тушеного горшка. На десерт был рисовый пудинг, а в завершение ужина подали фрукты и чай с шоколадными конфетами.

Потом я распрощалась с госпожой Броссар, заглянула в кухню, чтобы пожелать спокойной ночи Лоис, и поднялась к себе. Постояла возле двери Марлен, прислушиваясь, но в комнате девочки было тихо-тихо. Возможно, она уже спала?

В моей комнате были зажжены свечи и стояли кувшины с горячей водой. Я мысленно поблагодарила за это Лоис, угадав, что именно она позаботилась обо мне.

Умывшись, я расчесала волосы, надела ночную рубашку и забралась в постель – мягкую, как сугроб, но тёплую. Потому что под одеяло была подсунута металлическая грелка.

Хорошо, хоть кто-то в этом доме проявляет заботу о гостях.

Я загасила свечи, оставив лишь одну, чтобы почитать перед сном. Потянувшись за кулинарной книгой, я обнаружила, что она была раскрыта. Мне казалось, я закрывала её, когда уходила. Может, Лоис заглянула из любопытства? Хотела узнать какой-нибудь новый рецепт? Надо будет предложить ей выписать, что понравится.

Книга оказалась открыта на странице с описанием приготовления пирога «Винартерта». Ну да, госпожа Лоис знала, что читать! Этот пирог любили даже при королевском дворе. Песочные коржи, крем из чернослива с корицей… Королевское лакомство.

Я читала, пока глаза не начали слипаться, и только тогда положила книгу на столик, загасила свечу и свернулась клубочком под одеялом.

Всё будет хорошо. И эта зима будет ничуть не хуже, чем все зимы до этого.

Засыпая, я думала о своей маленькой ученице, строя планы по завоеванию её детского сердечка. Фарфоровой куколкой такую куколку не удивишь, но я что-нибудь придумаю… Что-нибудь…

Я уснула, и мне снились снег, бурые дома и голубые двери, и ещё – ветер. Настоящая вьюга, которая заметала над Шанталь-де-нэж и почему-то стонала и причитала человеческим голосом, повторяя имя Марлен.

Глава 3. Всё идёт не так, как надо

Когда я проснулась, то ещё продолжала слышать имя Марлен. Разумеется, это были отголоски сна, на самом деле в замке было тихо, как в зимнем лесу. Сквозь щёлочку между шторами лился утренний серый свет, и я села в постели.

Сон оставил нехороший осадок, и на душе у меня кошки скребли. Вьюга, искавшая Марлен – кошмар какой-то. Вроде детских сказочек про снежную ведьму. Марлен сейчас сладко спит и видит во сне пирожные, туфельки и кукол.

И всё же, поколебавшись, я выбралась из-под одеяла. Сразу стало холодно, и я накинула халат, потуже затянув поясок. Надела домашние туфли на мягкой подошве и вышла в коридор.

Если Лоис и суетилась в кухне, то на второй этаж не долетало ни звука. Я прошла к двери комнаты Марлен и осторожно повернула дверную ручку, заглядывая в детскую.

Постель принцессы была пуста.

Откинутое одеяло, смятая подушка – а сама девочка словно испарилась!

Сердце у меня ухнуло в пятки, и я уже готова была позвать на помощь, но тут увидела Марлен – она стояла в углу детской, прижавшись ухом к стене, и закрыв глаза. Коротенькая ночная рубашка открывала до колен тонкие ножки, а необыкновенно густые волосы, теперь не повязанные бантом, спадали до самой талии. Лицо у девочки было напряженным, черные брови хмурились, и между ними залегла морщинка… как будто Марлен пыталась что-то расслышать через стену.

– Хочешь узнать, проснулась ли я? – тихонько окликнула я девочку. – Могла просто зайти…

Я говорила тихо, чтобы не нарушать спокойствия утра, но сохранить спокойствие не получилось, потому что Марлен вздрогнула, отпрянула от стены, оглянулась на меня, и я увидела, как расширились от ужаса глаза девочки. А потом она закричала – пронзительно-громко, долго, отчаянно, прижимая ладони к щекам. Я сама перепугалась сильнее её, отшатнувшись и налетев спиной на косяк.

– Ведьма!! – выкрикнула Марлен, потом побледнела, глаза у неё закатились, и она рухнула на пол – хорошо, что там был постлан толстый ковёр.

Бросившись к ней, я уже ничего не соображала. Бледное лицо девочки казалось мне белым пятном, всё вокруг плыло и качалось… Пощупать пульс?.. На шее?.. На руке?.. Брызнуть в лицо водой?.. Что же делать-то?!.

Я опустилась на колени рядом с Марлен, приподняла её, устраивая головой на сгиб локтя. Она дышала – хвала небесам! – но, похоже, была без сознания. Легонько похлопав её по щекам, я уже готовилась сама закричать – позвать на помощь, но тут кто-то пробежал по коридору, распахнулась дверь, и спустя секунду возле нас очутился милорд Огрест.

– Что произошло?! – заорал он на меня, и от этого дикого вопля можно было упасть в обморок и мне.

– Не знаю… – попыталась я объяснить, хотя это удалось с трудом – голос у меня дрожал, зубы стучали, да и заикалась я на каждом слове. – Я зашла… Марлен увидела меня… испугалась… потеряла сознание…

– Я останусь с ней, – теперь Огрест заговорил коротко и властно. – Бегите к Лоис, пусть принесет воды и нюхательные соли. Потом к Жозефине, пусть вызовет Ферета. И быстро! Быстро! – он гневно посмотрел на меня, и я только и смогла что кивнуть.

В коридоре я немного пришла в себя и сообразила бежать не куда глаза глядят, а в кухню. Лоис была там, но ничего не слышала – она как раз молола кофе, и кофемолка оглушительно дребезжала. Узнав, что с Марлен произошла беда, Лоис тут же схватила какую-то шкатулку с полки, кувшин воды и помчалась на второй этаж.

Так, одно поручение выполнено. Я перевела дыханье и попыталась припомнить, где комната госпожи Броссар. Но как вспомнить то, чего не знаешь? Мне ведь полагалось знать только свою спальню и столовую! Я обежала первый этаж, поднялась на второй, заглядывая во все двери, но госпожа Броссар уже спускалась с третьего этажа – в черном платье, в безупречно выглаженном белом чепце, затянутая старомодным корсетом в рюмочку.

– Что вы тут мечетесь?.. – она застыла на середине лестницы, разглядывая меня. – В одном исподнем… Да вы с ума сошли?

Глотая слова, я рассказала, что случилось, напрочь позабыв фамилию доктора, за которым полагалось послать, но госпожа Броссар поняла всё почти сразу.

– Персиваль! – заорала она на весь дом и бросилась вниз по лестнице. – Немедленно беги в город! К Ферету! Не запрягай! Так беги!..

Внизу хлопнула дверь, послышался голос конюха, мимо меня пробежала Лоис, и я почувствовала себя лишней в этой кутерьме, стоя столбом в коридоре второго этажа. Что мне делать сейчас? Чем помочь?

– Отнесите милорду полотенце! – передо мной появилась Лоис и сунула мне в руки беленькое полотенце. – А я пока насыплю углей в грелки!

Это подействовало, я отмерла, и поспешила вернуться в комнату Марлен.

Девочку уже перенесли в постель, и её фарфоровое личико казалось бледнее подушки. Огрест стоял рядом, наклонившись и поднося к лицу Марлен флакон с нюхательной солью. В комнате пахло резко и противно, я потёрла переносицу, не сдержалась и чихнула.

– Полотенце принесли? – спросил маркграф, не поворачивая головы.

– Да, – ответила я.

– Намочите и сложите вдоль, – последовал новый приказ.

– Да, – я налила из кувшина воды в умывальный таз, смочила полотенце, свернула, как было приказано, и поднесла Огресту.

Только теперь я увидела, что он прибежал в комнату племянницы, даже не успев одеться. Был босиком, без рубашки, в одних нижних штанах – из тонкого полотна, длиной по колено. Я впервые находилась рядом с почти голым мужчиной, и тут вполне можно было второй раз упасть в обморок, но я рассудила, что момент для моих обмороков неподходящий – вряд ли Огрест это заметит, потому что занят Марлен. И я буду лежать тут, на полу, пока он не споткнется об меня. И не крикнет, чтобы мусор убрали.

– Полотенце, пожалуйста! – раздраженно позвал милорд маркграф.

– Вот оно, – я стояла рядом, но Огрест меня не замечал.

– Так положите ей на голову! – вспылил он.

– Хорошо, – я постаралась не обидеться и осторожно положила намоченную ткань на лоб Марлен.

Не знаю, что подействовало – холодный компресс или нюхательная соль, но девочка задышала быстро, прерывисто, а потом приоткрыла глаза.

– Хвала небесам, – пробормотала я, но тут Марлен опять закричала – ещё ужаснее, чем в первый раз.

В неё как будто вселилась какая-то злая сила – она билась в руках Огреста, пытаясь царапаться и кусаться, и он с проклятьем отпустил её.

– Марлен, – попыталась успокоить девочку я, но она забилась ещё сильнее, отталкивая меня и пытаясь пнуть.

– А ну, уйдите! – нас с Огрестом оттолкнула от постели госпожа Броссар. – Уйдите немедленно! Оба!

Мы с милордом маркграфом попятились к двери, глядя, как женщина обняла Марлен, прижав её голову к своему плечу, и что-то зашептала на ухо. Девочка трепыхнулась и замолчала, всхлипывая и прижимаясь к ней.

– Нам лучше уйти, – тихо сказал Огрест и взял меня за локоть, выводя из детской.

Он плотно закрыл двери, и теперь мы стояли в коридоре, лицом друг к другу – он в одних штанах, я – в ночной рубашке с распахнувшимся халатом.

– Что с Марлен? – спросила я. – Она больна? Что это было?

– Что было? – процедил Огрест сквозь зубы. – Похоже, что вы не нравитесь Марлен так же, как и я.

– Не нравитесь? В смысле? – переспросила я маркграфа.

– В прямом, – отрезал он. – Надо одеться. И вы оденьтесь тоже. А то придёт Ферет, увидит вас и упадёт в обморок. А другого медика у нас нет.

Он пошёл к себе, а я проводила его взглядом, стоя под дверями детской, и опомнилась только когда осталась одна.

Всё верно, надо одеться.

Затягивая шнуровку на платье, я размышляла над словами Огреста. Девочка не любит своего дядю? Ладно, я понимаю, что она невзлюбила меня – чужого человека. Почему он ей не нравится? Столько игрушек… Конечно, игрушки – не основание для любви, но хороший повод. Почему же…

– Не беспокойтесь, сейчас во всём разберёмся, – услышала я незнакомый мужской голос в коридоре.

Наскоро подобрав волосы и закрепив пряди шпильками, я вышла из своей спальни и чуть не столкнулась с Лоис, которая вела в комнату Марлен высокого молодого мужчину в синем форменном камзоле королевских аптекарей.

Под мышкой мужчина держал потёртый деревянный чемоданчик, и увидев меня улыбнулся:

– Доброе утро, барышня Ботэ. Не беспокойтесь, можете вернуться к себе.

«Мы разве знакомы?», – хотела спросить я, но промолчала, потому что для расспросов сейчас не было времени.

Мужчина приветливо кивнул мне и зашёл в детскую, откуда сразу же донёсся недовольный голос госпожи Броссар.

– Кто это? – спросила я у Лоис.

– Наш аптекарь, – объяснила она. – Спасибо ему, быстро пришёл.

– А доктор не пришёл?

– У нас нет доктора, только аптекарь. Мастер Ферет. Пойду, позову милорда, – Лоис ушла, а я решила не возвращаться в свою комнату.

Присев на мягкую скамеечку у стены, рядом с огромным фикусом в горшке, я приготовилась ждать. Нет доктора… Вот так дыра этот Шанталь-де-нэж. Но будем надеяться, что аптекарь компетентен…

Госпожа Броссар несколько раз выходила из детской и, перегнувшись через перила, кричала Лоис, чтобы принесла то серебряную ложечку, то блюдце.

Потом появился милорд Огрест – уже в подобающем виде, в черном камзоле, и с чёрной траурной лентой, которой перевязал волосы пониже затылка.

Он не заметил меня и зашёл в детскую, а я продолжала сидеть.

Неужели, я так напугала Марлен?..

Всё-таки, она – странный ребёнок. Зачем подслушивала, что происходит в моей комнате? Что надеялась услышать?..

Дверь детской открылась, и появились маркграф и мастер Ферет. Мастер нёс чемоданчик и на ходу говорил:

– …приготовлю подкрепляющие капли, пришлите сегодня после обеда кого-нибудь за ними. Рецепт тоже передам. Девочка хорошо ест?

– Ест? – хмуро переспросил маркграф. – Почему вы спрашиваете?

– Она очень ослабла и похудела, – сказал аптекарь. – Я связываю это с плохим аппетитом. Неделю рекомендую постельный режим. Пища – легкая и питательная. И я бы посоветовал эту неделю не проводить занятий. Предоставьте отпуск барышне гувернантке.

– Хорошо, – глухо ответил Огрест.

– Всего доброго. Если что – зовите.

Я встала со скамеечки и точно так же, как госпожа Броссар, перегнулась через перила. Отсюда мне была видна прихожая, где мастер Ферет надевал полушубок и шапку, которую подала ему Лоис, а Огрест стоял рядом, погрузившись во мрачное молчание.

Дверь за аптекарем закрылась, но маркграф и кухарка продолжали стоять в прихожей. Лоис теребила фартук и казалась испуганной, а Огрест продолжал молчать, скрестив руки на груди.

– Милорд, я пойду, с вашего позволения, – пролепетала, наконец, Лоис.

– Ферет говорит правду? – раздался резкий голос маркграфа. – Марлен плохо ест?

– А-а… э-э… – Лоис явно не знала, что ответить.

– Говорите, чёрт бы вас побрал! – рыкнул Огрест так неожиданно и грозно, что я сама, находившаяся на втором этаже, вздрогнула, а уж Лоис и вовсе перетрусила.

– Простите, милорд! Но я же не могу заставить её есть насильно, – она расплакалась, утирая фартуком щёки.

– Почему мне не сказали?!

– Я запретила, – из комнаты Марлен вышла госпожа Броссар и встала рядом со мной. – Это было сделано по моему распоряжению. У вас и так хватает забот.

Маркграф посмотрел наверх. Лицо у него было бледным, зато глаза горели.

– Марлен – главная забота, – процедил он сквозь зубы. – Впредь требую, чтобы мне докладывали обо всём. Вам понятно?

– Да, милорд, – спокойно ответила госпожа Броссар.

Вот её-то хозяйский гнев ничуть не напугал!

– Отлично, – буркнул Огрест. – Лоис, после обеда отправьте Персиваля в аптеку, забрать капли.

– Да, милорд, – кухарка продолжала утирать слёзы.

– Я буду у Марлен, – сказала госпожа Броссар, словно бы не замечая меня. – Лоис, приготовьте омлет, добавьте побольше молока, и сделайте какао. Мастер Ферет сказал, что нужна легкая питательная пища. На обед сделайте куриный бульон, тефтели в белом соусе, а на ужин – сырную запеканку с фруктами. Благодарю, – она развернулась на каблуках и вернулась в детскую.

Лоис тихо, как мышка, убежала в кухню, и мы снова остались с милордом Огрестом наедине. Он по-прежнему стоял в прихожей, у входной двери, но теперь опустил голову, словно внимательно рассматривал медную подставку для зонтиков.

– Занятия отменяются, месье? – спросила я.

– Вы слышали? – отозвался он. – Да, Ферет рекомендует покой и отдых. Подождите, я поднимусь к вам.

Я ждала, пока он поднимался по ступеням, и то, что Огрест не торопился, подсказывало мне, что разговор предстоит серьезный.

– Как-то не заладилось у вас с Марлен, – сказал маркграф, поднявшись на второй этаж и облокотившись на перила. – Наверное, вам лучше уехать.

Уехать? Как он себе это представляет? Конечно, милорд Огрест не знает, что мне некуда ехать. И не на что, к слову говоря.

– Я выплачу вам месячное жалование, – продолжал он тем временем, – потому что это не ваша вина, что Марлен так повела себя.

– Месье Огрест, – перебила я его. – Почему вы не хотите дать шанс и вашей племяннице, и мне?

– Что? – он недоуменно приподнял брови – точно так же, как госпожа Броссар, а потом нахмурился. – О каком шансе речь?

– Дайте мне неделю, чтобы я попыталась наладить отношения с Марлен, – сказала я твёрдо. – Если за неделю не справлюсь, можете отправить меня домой без жалованья.

Он помолчал, а потом сказал:

– Вы – странная.

– Почему? – теперь настала моя очередь удивляться. – Месье! Если вы о красных сапогах, то уверяю…

– Мадемуазель Ботэ, – он обратился ко мне на таком безупречном французском, что я невольно засомневалась – а так ли безупречно моё произношение. – Я не в восторге от ваших красных сапог, но снимать их с вас не собираюсь.

– Очень этому рада, – поддакнула я.

– Носите на здоровье! Но вы – гувернантка. Вы не обязаны нянчиться или лечить Марлен. По вам видно, что вы привыкли совсем к другому обществу. Боюсь, мы вам не подходим. От вас на милю веет столицей, изысканными манерами и утонченностью, а мы – всего лишь провинциалы. Вам не место здесь. В Шанталь-де-нэж люди не относятся к жизни так легко, как привыкли относиться в столице. Здесь всё либо чёрное, либо белое, нет полутонов. И ваши красные сапоги… – он сбился с тона и замолчал.

Боже! Он даже покраснел, насколько я смогла разглядеть! Что же такого в этих красных сапогах, если даже маркиз Людоед был ими смущен?

– Всё-таки, виноваты во всём они, проклятые, – сказала я и улыбнулась. – Ну же, месье Огрест, не дайте запугать себя каким-то женским сафьяновым сапожкам. И разрешите мне проявить себя, именно как гувернантке. Вы ведь не зря попросили учительницу из столичного пансиона. Вы видите, что Марлен не хватает общения именно с образованными, чуткими, деликатными людьми, – тут я беззастенчиво рекламировала себя, но кто ещё скажет о тебе хорошее, кроме тебя самого. – Всего лишь неделя – вы ничем не рискуете. Я уверена, что смогу понравиться вашей племяннице, и никакие красные сапоги не станут помехой нашей с Марлен дружбе.

– Вы не понимаете, – он вздохнул и потёр ладонью лоб. – В этих краях очень живы суеверия. И по местным поверьям, красное носят только ведьмы.

Ведьмы? Марлен назвала меня ведьмой сегодня утром… Возможно, всему виной именно мои щёгольские сапожки. Вот так – захочешь выглядеть модно, а заработаешь репутацию ведьмы.

– Тем более, вы должны позволить мне остаться, – заявила я решительно. – Вы же не хотите, чтобы ваша племянница и дальше была убеждена, что красный цвет – признак ведьмы. Однажды вы повезете ее в свет, представите обществу, и разве не будет ей стыдно, когда она закатит истерику из-за того, что её величество наденет алое платье? Между прочим, её величество очень любит красный цвет. Именно поэтому он и вошёл в моду. Но вряд ли кто-то всерьёз посчитает нашу королеву ведьмой.

Несколько секунд Огрест смотрел на меня, а потом глаза его прищурились.

– А вы умеете убедить, мадемуазель Кэт, – сказал он, и в его голосе мне почудилась добрая усмешка. – Говорят, ведьмы чаще всего превращаются в кошек. У вас нет такого таланта?

– Нет, месье, – заверила я его. – Такому в пансионе мадам Флёри не обучали.

– Хорошо, даю вам неделю, – разрешил он. – Но ни днём больше. Скоро начнутся метели и снегопады. Мне не хочется, чтобы ваша карета намертво застряла где-нибудь на перевале. За двадцать миль до ближайшего жилья.