Поверь мне

– Итак, всего несколько вопросов. Вы знаете, что пропал древний артефакт из оранжереи?

– Да, как раз узнала об этом, пока стояла в очереди. Очень печально, у нас сегодня должна была быть экскурсия.

– Студентка, отвечайте только на конкретные вопросы. -поморщился Фитц. Его седые редкие волосы сосульками облепляли круглую голову, которую он постоянно обтирал платочком. Ректор явно находился не в своей тарелке, словно ситуация с кражей могла повлиять на многое. С чего бы это, подумалось мне, на что может повлиять пропавший камень? «Реликвия» не несет в себе особого научного смысла, семя, если и настоящее, абсолютно инертно, ученые давно это выяснили.

– Вы не знаете, кто мог украсть его? – спокойно продолжал Бекетов.

– Не знаю, господин профессор. Даже не предполагала, что это вообще кому-то может прийти в голову.

– Спасибо, Тирис. – Бекетов внимательно смотрел на мое лицо несколько секунд, после чего его лицо совершенно расслабилось, стало по-отечески добродушным. Затем, будто вдруг приняв какое-то решение, Петр Васильевич мягко произнес, – И, Тирис, пожалуйста, зайдите ко мне завтра после последней пары.

– Конечно, Петр Васильевич, зайду, с удовольствием. После четвертой. – Улыбнулась я.       Бекетов, улыбаясь одними глазами кивнул. Фитц изумленно переводил взгляд с меня на профессора. – Звать следующего?

– Зови.

Профессор Бекетов

Профессор Петр Васильевич Бекетов был уверен, что нашел настоящий алмаз в огромной вонючей куче мусора. Он внимательно наблюдал за этой студенткой уже около года, и считал свою миссию в поисках нужного ему человека завершенной. Сначала обратив внимание на нее по воле случая, столкнувшего их в ситуации с утерянными документами, затем были встречи в разных неформальных ситуациях, потом он специально подгадывал их общение, аккуратно задавая вопросы на ничего не значащие темы, однажды даже, якобы случайно, оказался за одним столиком в столовой, завел случайный разговор на личные темы так, что девушка даже не поняла, какое огромное количество личной информации он тогда получил. Получил и был обескуражен ее настоящим ярким, чистым светом искренности. Никто в университете, кроме ректора Фитца не знал, кем он является на самом деле. Потому что таких, как он, Петр Васильевич Бекетов, уважали, но прежде всего – боялись. И боялись его практически все. Бекетов был сильнейшим потомственным Верховным Судьей, весьма известным, хоть и в очень узких кругах.

Глава 4

Выйдя из кабинета, я обнаружила все еще возмущенную розовощекую Лару, окруженную студентами, активно жестикулирующую и возбужденную. Не понимаю, что такого, всего пара вопросов. В то, что Бекетов мог задать неприличные вопросы я не верила.

– Лара! Ну что, идем? – я нетерпеливо помахала ей рукой. Лара мгновенно вынырнула из круга любопытствующих и побежала ко мне, придерживая руками с тысячей (как мне показалось) разноцветных браслетов длинные полы юбки, цвета горького шоколада. На самом деле, подруга одевалась вполне себе стильно, если считать ее стилем бохо-ведьминский стиль. Ярко-бирюзовая свободного кроя льняная блузка отлично сочеталась с коричневой юбкой, подпоясанная золотисто-бежевым широким поясом. Золотые кольца в ушах и на руках. Она всегда идеально подбирала сочетания цветов и смотреть на это разнообразие, мне, верхом экстравагантности которой, являлся черно-белый монохром было приятно и необычно. Радовало глаз. Ну что поделаешь, в наше время приветствуется любой индивидуальный стиль, за модой гонятся не все.

– Почему ты так разволновалась, они ведь спрашивали только о пропавшем семечке?

– Не только, в том-то и дело! Столько вопросов, я даже не помню, о чем, обо всем на свете, о том, где я вчера весь день была, о моем доме, даже о тебе, кажется… – тараторила Лара.

– Обо мне? – я удивленно остановилась.

– Да… Кажется… Я не помню, я так волновалась, они меня буквально сканировали. Я тебе говорила, что чувствую сканеры? Любые, медицинские и сканеры Судей тоже, тебя когда-нибудь сканировал Судья? Вот и здесь было то же самое…

– Подожди, – я поморщилась, – там был только Бекетов и Фитц, какие еще сканеры… Лара, помедленнее…

– Я тебе отвечаю! Наверное, кто-то там еще был! Я чувствовала! – Лара снова пошла пятнами, раздраженная, что я ей не верю.

– Ладно, успокойся, я тебе верю. Что-то там, значит было, просто не все же такие чувствительные, как ты… – сказала я примирительно, дотронувшись до ее руки. – Так что про меня спрашивали?

– Не помню точно, но, кажется я говорила, что ты ищешь работу. – Она виновато посмотрела на меня, ожидая реакции.

– Да? Ну и что такого? Я действительно ищу работу. Не переживай. Ладно, я пойду, а то сегодня на общественном транспорте. Давай, до завтра.

– Извини еще раз. Я могу тебя подвезти, я взяла родительский аэролет, мой в ремонте, навигатор часто сбивается.

– Нет, спасибо, я хочу пройтись, раз уж сегодня рано закончили.

Помахав на прощанье, я направилась по широкому тротуару в сторону дома. Вот уж действительно, наша планета находилась на пике своего процветания, подумала я, окидывая взглядом город, подаривший мне покой, подругу и надежды на будущее. Я хорошо знала историю, и помнила, что так было не всегда. Земля пережила множество войн и катастроф, люди стали болеть, меняться и генетически вырождаться. В результате чего, главным принципом выживания землян было действовать по предписанным правилам, жить в жестких рамках и ограничениях. Дедушка, папин отец, рассказывал, как он выбирал себе жену – по генетическим картам, точнее, его выбирали, у него практически не было права голоса. При отказе жениться на выбравшей его подходящей генетически женщине, других предложений могло и не поступить. Рассказывал и о том, насколько скудной была растительность, какой синтетической была пища, рафинированными чувства и малочисленным население. Но мы это преодолели. Дед утверждал, что действительно открылся портал и пришли другие люди, предложили свою помощь, но большая часть материалов, подтверждающих их приход, была засекречена. Не все приняли их помощь благосклонно, были и протесты, были митингующие за помощь и были те, кто против. Говорят, саженцы и семена каких-то особенных деревьев, способных восстановить экологию, рассадили по всем Округам, равномерно, как известно, ни одно не прижилось. И, тем не менее, именно с этого момента и началось всеобщее восстановление. Первым, как ни странно, началось возрождение лесов. За каких-то пару лет, когда уже стали забывать о портале и незнакомцах, вдруг потянулись в небо вершинами деревья, стоящие до того слабыми и тонкими, обросли богатыми кронами, зачастил подлесок, загустели, заколосились травы. Сельское хозяйство поднялось всего за пару лет. В лесах появились животные, стал меняться воздух, а в океанах появилась рыба. Дед рассказывал, как вдруг стал пахнуть свежестью воздух, до этого бывший словно безвкусным, пресным, проходящим через огромные фильтры, установленные в каждом городе. И вот именно тогда что-то вдруг сдвинулось в сознании людей. Первыми начали меняться женщины, повально отвергающие претендентов, указанных в генетических картах. Они митинговали, отказывались сдавать генетический материал и рожать в двадцать один год от малознакомых мужчин, как до этого было предписано. Женщины стали требовать свободы в выборе своей пары. Они захотели любить.

Любить… мда… Я шла, думая о своей планете и любовалась прекрасным трехуровневым зеленым городом. Пространство словно было расчерчено каким-то сказочным архитектором, небольшие дома из белого камня изящно сочетались с деловыми башнями и общественными территориями. Геометричные вертикальные зеленые зоны с газонами, деревьями, небольшие парки обволакивали своей неповторимой симметрией каждое жилое пространство, где любой мог просто прийти, снять обувь, походить босиком, утолить жажду из питьевого фонтанчика, подняться на второй уровень парка, отдохнуть, посидеть в уютной кафешке или поработать онлайн. Город аккуратно очерчивали бесшумные аэротрассы, то тут, то там мелькали доставочные аэроботы по своим, четко выделенным траекториям, не мешающим степенной жизни мегаполиса. Безопасный, чистый, сбалансированный, радостный город. Полный гармонии и покоя.

Я закатала джинсы, взяла в руки кроссовки и медленно побрела по зеленой полосе, идущей вдоль пешеходного тротуара. Солнышко ласково пригревало, радуя теплой сентябрьской погодой едва ушедшее лето. Красиво. Хорошо. Все это я отмечала мозгом. И старалась прочувствовать каждой своей клеточкой. Но я почти ничего не чувствовала. Все это фиксировало сознание, скрупулезно, через запятую перечисляя, что видят глаза. Эмоций практически не было почти два года с тех пор, как я была вынуждена переехать в этот Округ, перейдя в другой филиал моего университета. После несчастного случая, о котором не хотелось вспоминать, и о котором я не говорила ни единой живой душе, включая хохотушку Лару, которая непременно поддержала бы меня, я в этом не сомневалась. Но есть вещи, которыми не делятся. Да, это было, но давно прошло. Именно с тех пор мне стало все равно, что носить, как я выгляжу, и что обо мне подумают другие. Надо же, еще пару лет назад разве бы я вышла на улицу, не сделав аккуратный макияж, укладку и не одевшись в вещи от лучших дизайнеров? Джинсы – это же полная безвкусица… Кто бы знал, теперь у меня нет ни одного приличного платья. А зачем они мне? Я словно потеряла вкус к жизни, все было пресным. Но это совершенно не мешало мне жить нормально. Лакомиться сладким пирожным, любить спокойные разговоры, жадно втягивать легкими вкусный воздух и радоваться успехам других. Просто это все было, как сквозь через толщу воды. Приглушенно. Потому что в глубине своего замороженного сердца я еще помнила, в какой восторг когда-то меня приводили закаты в моем родном городе. Радостная улыбка мамы, которую подхватывал на руки папа, приходя домой, словно они расстались не сегодня утром, а несколько месяцев назад. Успехи старшей сестры Миры, встретившей отличного парня и получившей работу своей мечты. Теперь это все было …просто нормально. Ничто не трогало, ничто не разгоняло кровь, не ускоряло пульс. Даже ухаживания самого симпатичного парня потока, которого я уже устала отшивать, Ирвина – все ощущалось ровно.

И все же царапала мысль, зачем я завтра понадобилась профессору Бекетову? Да еще так официально… Что-то меня беспокоило. Ну да ладно, решила я, вытянув ноги под столиком в маленьком кафе, расположенном на втором уровне, куда я поднялась на маленьком открытом лифте, беспокойство теперь тоже было вялым, словно надоедливая муха. Я заказала кофе. Свои любимые шоколадные пирожные я разлюбила тоже. Просто ела как раньше – сладкие, жирные, но ни толики прежнего восторга. Сидящая рядом пожилая леди что-то сердито выговаривала своему растерянному спутнику, махала перед ним руками. Если бы здесь была Лара, давно бы уже сделала им замечание, она никогда ни к чему не была равнодушной, ее касалось абсолютно все. А мне было… нормально. Зелень, эмоции, солнечный свет – все это было снаружи. А внутри меня лишь ровное сумеречное небо. Спокойное, безопасное и комфортное.

Глава 5

Утро было стылым, не выспавшимся и чутко реагирующим на явно грядущие перемены. Которые я совершенно не любила. Я стояла перед зеркалом, расчёсывая спутавшиеся за ночь волосы. Всю ночь снились тревожные сны, которые для меня часто означали перемены, за ночь температура вернула летний город в осеннее время года, мол, нечего, тут у всех уже осень, а ты все нежишься на теплом солнышке. Надо подстричь волосы, с отчаяньем, опаздывая, злилась я. Мама только расстроится, она любит мою каштановую копну… Мама… Родители звонили каждую неделю и каждый раз это превращалось в мучительную пытку. Они чувствовали вину за то, что оставили меня в одиночестве за тысячу километров, я же – облегчение. Они жалели меня, я жалела преданное ими свое доверие. Закинув в себя бутерброд с кофе, я с неудовольствием отметила, что на улице заморосил дождь, а значит, на аэробайк придется брать защитный воздушный купол, что значительно снизит его скорость, то есть, надо торопиться. Так, куртка, рюкзак, ботинки на рифленой подошве и бегом. Я жила на первом уровне, выезд на аэротрассу почти всегда был свободным, так что через несколько секунд уже рассекала потоки и лавировала между аэролетами, сделав непрозрачным с внешней стороны воздушный купол байка.

– Ты чего такая напряженная? – раздалось шипение Ларки откуда-то справа. Я дернулась, сегодня мне было не сосредоточиться, мысли блуждали где угодно, только не на молекулярной генетике.

– Переживаешь из-за Бекетова? Да? – настойчивый шепот прорывался сквозь вату невыспавшегося мозга. – Хочешь, я тебя подожду?

– Хочу. – Присутствие подруги всегда немного повышало во мне градус спокойствия.

Спустя четыре пары я стояла перед тяжелой дверью кафедры юриспруденции.

– Давай. Я буду здесь. Если что – кричи. Я ворвусь и вцеплюсь в него ногтями. – Лара была настроена решительно. И как мне только могло так повезти с подругой? Я кивнула и постучала.

– Войдите. – Миловидная секретарша с густо накрашенными малиновыми губами на меня не смотрела, и весь ее вид источал недовольство тем, что ее отвлекают от важных дел. – Что хотели?

– Меня ждет профессор Бекетов. – Я решила не смущаться ни строгим формальным тоном, ни показной строгостью. Поэтому сделала уверенный шаг вперед и закрыла за собой дверь.

– Я сейчас спрошу… – жеманно поджались яркие губы, похожие на жирных красных гусениц. Наверное, ядовитых. Поднялась, деловито процокала в кабинет и захлопнула за собой дверь.

«Я же просил сразу пропустить студентку Алири, как только она придет, сколько вам нужно раз это повторить, чтобы вы запомнили?» – прогрохотал голос Бекетова. Ух ты, я и не знала, как жестко он умеет… Пунцовая секретарша отстучала своими копытцами обратно, выдохнула и процедила в мою сторону: «Вас ждут». И сделала вид, что меня здесь нет и никогда не было.

– Петр Васильевич, здравствуйте, – улыбнулась ему, как старому знакомому. Я испытывала что-то мягкое, дочернее к этому человеку. Был в нем какой-то правильный надежный стержень, который я чувствовала, с ним рядом словно можно было расслабиться, потому что если начнет все вокруг рушиться – именно такие люди мир и удержат, с ним хотелось пить чай в старой гостиной и класть голову на плечо, рассказывая о прошедшем дне. Он был своим. – Очень рада вас видеть. Что-нибудь выяснили про артефакт?

– Здравствуй, Тирис. Можно я по-стариковски, буду обращаться на «ты»? – пока я говорила, его лицо словно разглаживалось и добрело, и я не могла представить, что он только что жестко выговаривал секретарше с жирными губами. – Семечко-то? Выяснили, конечно. Студенты второкурсники баловались, смахнули его случайно в землю в оранжерее. Ищем, но … сложно это.

– Конечно, мне будет приятно. Только какой же вы старик… Не наговаривайте на себя.

– Да, Тирис, между тем, мне уже семьдесят один исполнился… – профессор хитро улыбался.

– Правда? Я была уверена, что вам немногим больше шестидесяти …

Бекетов рассмеялся, было видно, что ему приятно. Разговор лился спокойно, профессор вел себя со мной, как и всегда – непринужденно, но что-то оставалось в скобках, за основной темой, я видела – он к чему-то готовился. И терпеливо ждала продолжения. Два раза заглядывала секретарша, но напоровшись на предупреждающие стопсигналы в глазах профессора пряталась за дверь, поперхнувшись словами.

– Видишь ли Тирис, у меня к тебе серьезный разговор, боюсь, здесь нам не дадут серьезно поговорить. Разреши пригласить тебя прогуляться, на воздухе лучше говорится. Как ты на это смотришь?

– Да, конечно, почему нет…

– Тогда подожди меня пару минут, закончу дела, встретимся у главных ворот? Хорошо?

– Конечно, профессор. – Я задумчиво кивнула и вышла из кабинета.

Лара кинулась ко мне, едва я вышла за дверь.

– Ну что? Ругал? Хвалил? Делал непристойные предложения? Или пристойные? Что? Не молчи! – подруга в своем репертуаре. Ну какие еще непристойные предложения…

– Нет, все в порядке, поговорить просто хочет о чем-то, но здесь мешают постоянно, предложил прогуляться. Ты иди домой, я потом с тобой свяжусь обязательно, хорошо?

Погода наладилась, дождь прошел, небо посветлело. Мы медленно шли по аллее вдоль университетского, кованого под старину, забора.

– Я буду честен с тобой, Тирис, потому что знаю, что ты тоже со мной всегда была честна. Наверное, я именно это больше всего ценю в людях. – Лицо Петра Бекетова было непривычно для меня собранно, будто он готовил речь, выверял каждое слово. Зачем? Что происходит? Я терялась в догадках. И постепенно напрягалась.

– Не буду ходить вокруг да около, скажу, как есть. Итак, я знаю, что тебе нужна работа. И не просто, а социально значимая. И я готов тебе ее предложить. Работа будет хорошо оплачена. Всего три дня в неделю по три часа. Тысяча кредитов в неделю. Полное оформление и официальная печать Верховного Судьи, с которой не сможет поспорить ни одна Клиника Эмоционального Восстановления. Никто и никогда больше не сможет даже заподозрить в тебе ни эмоциональную нестабильность, ни личностную неидентичность, ни пониженную стрессоустойчивость. Полная абилитация, раз и навсегда.

Вот оно что. Меня все-таки догнали мои тревожные сны. Он знал. Откуда-то все знал. Знал, что меня второй год мучали лечебными мероприятиями по эмоциональному восстановлению, и знал, что я проваливала каждое. И мне отчаянно нужна такая работа, что позволит мне избежать статуса «эмоционально нестабильной», который может испортить мне всю оставшуюся жизнь. Так как этот статус, проявленный в личном деле, если я его не сниму в течение нескольких месяцев, дает потом возможность манипулировать мной каждому работодателю, запрещать исследования, увольнять без причин, или просто не брать на работу. Эмоционально нестабильная – это второй сорт. А дальше – работа не по специальности, скорее всего, малоквалифицированная. Учеба насмарку. Потому что таким – нестабильным, не место в стабильном обществе. Я молчала. Он просто вывалил на меня все это сразу, одним махом. Я не была к такому готова.

– Прости, девочка, если задел больное место, я не хотел, правда. – Бекетов остановился, мягко, по-отечески глядя мне в глаза. – Но был вынужден прояснить все и сразу, так как хочу предложить тебе работать у моего сына. Он … инвалид. С ним тоже… произошел …несчастный случай. А тебе я доверяю. И ни секунды, ты слышишь? Ни одной секунды я не думаю, что ты хоть немного эмоционально нестабильна. Иначе не предложил бы. Ты мне веришь?

Я медленно подняла на него глаза. Он смотрел по-настоящему прямо, честно, и впервые на дне его светло-серых глаз я не столько увидела, сколько почувствовала плещущуюся боль и какую-то …безнадежность… Им, этим глазам, хотелось верить. Сын, значит, инвалид… Наша медицина шагнула настолько далеко, что даже меня вылечила, хотя, шансов тогда было… кот наплакал… В нашем мире практически не было неизлечимо больных. Абсолютно у каждого в доме стояла медицинская капсула, у кого-то более современная, у кого-то попроще, в больницах стояли мощные огромные капсулы, располагающие самыми большими возможностями, и я даже не знала болезней, которые нельзя было вылечить… После того, как двадцать лет назад был открыт частотно-волновой метод воздействия на физические ткани, при котором происходило считывание кода здоровой клетки прямо из ДНК человека, затем воспроизводящий нужные частоты для каждого индивидуально. Излечение почти любой болезни занимало от пятнадцати минут до нескольких суток.

– Верю ли я? Я не знаю… – прошептала я. На глазах тихо собирались слезы. Не от боли. А оттого, что неожиданно снова окунулась в воспоминания. Слишком резко и неожиданно. Без предупреждения. В которые я никогда ни при каких условиях не хотела окунаться. – И что вы хотите? Сиделку? Няньку? Почему я?

Бекетов глубоко вздохнул. Я вдруг увидела, как он стар. Как устал. И как труден этот разговор для него самого. И еще – что это не все, что он хотел мне сообщить.

– Не сиделку, не няньку и не домработницу. У тебя будет официальный статус помощницы юридического консультанта.

– Официальный… А что от меня нужно будет на самом-деле? – я не была круглой дурой и прекрасно понимала, что юридическому консультанту на фиг не сдалась девчонка недовыпускница с факультета молекулярной биологии. Здесь, как минимум, должна быть кафедра права. Значит, дело в другом.

– Ты умница, как я и думал. Да, дело будет в другом.

– Я просто заранее должна оговорить, что ни за какие деньги я не соглашусь на что-то непристойное, бросающее на меня тень или принижающее мои честь и достоинство… – я блеяла как овечка в загоне, окруженная волками. Еще не съели, а уже от страха онемела.

– Вот поэтому я именно тебя и прошу об этом. Да, именно прошу. Как друга. Я прошу у тебя помощи Тирис. Ты будешь выполнять его требования, такие как – прочитать, рассортировать почту, разобрать бумаги, ответить, разослать, да, конечно, все это может выполнить и виртуальный помощник… Но, все дело в общении. Может, иногда сваришь кофе, просто расскажешь о погоде – не больше, я обещаю. У него сложный характер, с ним будет трудно – поэтому я плачу такую сумму, именно за эти сложности. Поверь мне, у моего сына хоть и сложный характер, но он не подлец, не негодяй, и никогда им не был. Я ручаюсь, что он никогда не поведет себя с тобой подло или бесчестно, скверно. Грубо – возможно, таков уж он теперь, но тебе ничего рядом с ним не грозит. Тем более, я всегда буду на связи. Он совсем один, Тирис. Только работа. После… несчастного случая ни с кем не общается. Я поздно обзавелся семьей, моя жена давно умерла, он – единственное, что у меня осталось. Мой сын хороший человек, попавший в сложную ситуацию. Путем сложных манипуляций мне удалось уговорить его взять помощника. Трое не прошли его собеседование. Но ты – пройдешь. Если же нет – контракт будет расторгнут. С выплатой тебе приличной неустойки.

Проговорив такую длинную речь, Петр Васильевич Бекетов устал. Он давно ни с кем не был так откровенен. Но эта девочка за полгода не сказала ни одного слова неправды. Она пахла свежим лесом после дождя, потому что чистая правда пахнет именно так. У нее получится.

– Значит, три дня в неделю, по три часа, просто общение, тысяча кредитов, но откуда печать Судей? Они разве дают помощникам юристов такие печати?

– Такую печать дам тебе лично я, потому что я – один из пяти Верховных Судей Юго-западного Округа. И я прошу у тебя помощи.

Глава 6

Всю ночь в голове крутились обрывки вчерашнего разговора. Профессор дал мне срок – два дня. И свой прямой номер. Звонить в любое время суток. Перед глазами все еще стояли его безнадежные раненые глаза. «Я прошу у тебя помощи…» У папы были такие же, два года назад. Успокоившись, я поняла, что, по сути, зря так перенервничала. То, что со мной произошел несчастный случай – можно было выяснить, имея связи. А профессор имел, я была в этом уверена. И то, что последовало за ним – эмоциональные взыскания, тоже было логичным. Я просто не была готова к тому, что кто-то об этом знает. Петр Васильевич лишь просил о помощи, он не требовал, не шантажировал. Просто сразу проявил то, что знал обо мне и обозначил причины, почему просит именно меня – я не имела привычки лгать, даже в мелочах, а он это знал точно, потому что он – Судья. Потому меня и выбрал – это тоже логично. Ларе тогда все-таки не показалось – ее действительно сканировали.

То, что Бекетов был Судьей, конечно, было громом среди ясного неба. Неужели никто не знал? Что он делал в нашем университете? Выяснял что-то? Искал кого-то? Про Судей пресса практически не писала – боялись. Их боялись почти все. Особенно Верховных. Боялись и избегали. Но в первую очередь – их уважали. Потому что каждый знал – если что-то случится, то искать правды и защиты он будет именно у Судьи. Я стала вспоминать, что нам говорили про Судей, кажется, это еще было на втором курсе. Преподаватель, молодой доцент, активно пытаясь завладеть вниманием студентов, двигался по кафедре, с удовольствием развивая тему периода расцвета Земли:

«В Постпортальный период, когда восстановление Земли шло небывалыми темпами, помимо обогащения флоры и фауны, животного мира, стало меняться питание людей на более качественное и натуральное, произошли ментальные и эмоциональные изменения, личностный рост, здоровье человека, учитывая технологии этого мира стало отменным, тогда вдруг ученые обнаружили изменения и в генетическом коде человека. Точнее, его полное восстановление! ДНК человека стало стремительно, можно сказать, ресурсно и энергетически обогащаться! Необходимость в генетических картах и принудительных браках исчезла. Вместе с тем, появилась новая мутация в ДНК некоторых людей, которых мы сейчас знаем как Судей. Людей с генетической способностью слышать правду, отличать ее от лжи. Люди-сенсоры, люди-сканеры. Как они отличают правду от лжи? Каждый Судья по-своему, но большинство чувствует ее как запахи, которые формируются сразу в постцентральной извилине сенсорной коры. Конечно, к настоящим запахам это не имеет никакого отношения. Чем серьезнее ложь, тем отвратительнее запах – тухлые яйца, гнилое мясо, аммиачные пары… Что же до правды? А вот правда пахнет приятно, некоторые описывали ее как запахи луговых трав, свежих фруктов, пряных специй или полное отсутствие запахов, кристально чистый воздух. Вы решите, это здорово, всегда знать, говорит ли правду ваш собеседник? Не думаю. Как вы считаете, сколько раз в день может соврать нормальный, в целом, совершенно не лживый среднестатистический человек? А статистика говорит, что от четырех до двадцати – это усредненное значение. И нет, это не значит, что человек этот пропащий лгун. Ну вот вы не выспались, чувствуете себя плохо, на вопрос, как дела, отвечаете, что все хорошо.