И море мне не по колено, или ЗИНА С МАГАЗИНА

«Нина, Нина… Такое впечатление, что сначала родилась баба, потом её место в жизни, которое она себе определила, и только потом она сама. Какая – то трудная и насыщенная одними и теми же событиями судьба. Вот же бывает так, что человек так и не раскрылся до конца. Нина, Нина… Всё советы давала, всех учила, присказки вставляла в нужный момент, личным примером показывала, как замужней бабой «за яблоками» не бегать. И что? Я – то незамужняя, может быть, по её вине всё – таки незамужняя. Потому, как замужем сильно с ним же с мужем этим, так и не набегаешься, тем более, как с Васьком – с подкрадыванием и подшёптыванием сзади. А значит, повлияла на меня баба Нина, что замуж я не пошла и теперь свободно могу себе, когда захочу и с кем захочу урожай яблок на двоих собрать от души своей женской и для сердца своего почти каменного. Нина, Нина…позаботилась светлоглазая».

Зина закрыла своё распухшее лицо руками и вытерла слёзы. Вдохнула, и выдохнула новый день, который действительно, сегодня с самого утра поражал своей склонностью к внезапно сошедшей рефлексии. Зине, почему – то именно в сегодняшнюю субботу захотелось в своей жизни всё изменить, перевернуть, начать заново. Но бесконечные возвраты в прошлое без конца атаковали её очень подвижный мозг. Дразнили, издевались, затягивали в свою пучину нынешнего бездействия. И всё было бы хорошо, если бы так Зине время от времени не было плохо. Она не понимала, где она ошиблась и почему для всех она не просто Зина, а «Зина с магазина». Её это обижало, злило, и она неосознанно раздражалась на других.

Баба Нина для Зины и её мамы выступала тем самым редким проводником в мир женской мудрости и счастья, который в любое время дня и ночи дарил безоговорочную любовь ко всему. Правда, не так, как этого хотели окружающие её люди. Не очень довольная жизнью женщина, спускала много наставлений и указаний, где порицаний было ещё больше. Она осуждала, выговаривала, в общем не молчала. Но за всем этим баба Нина как – будто скрывала какую – то необъяснимую благодарность тому, что она женщина, и прятала своё неосознанное желание позволить себе то, чего никак не могла. При этом, она всегда говорила о сложном – просто, где всё было понятно, хотя и не безболезненно. Проводники, они же сами по себе часто, и нравится своим внутренним движением не обязаны. Главное, чтобы в мире сами с собой были, а всё остальное, необходимо для развития, причём их собственного и всех тех, кто рядом с ними находится.

Сама баба Нина в своей жизни стоически переносила тяготы своего неверного женского выбора, но сама этого не понимала, а Зину и её маму погоняла из любви и заботы, чтобы хотя бы они не допустили подобного. Когда баба Нина была девушкой, то тоже по молодости один раз почти завернулась на шишечку мужскую, конечно. Был у неё ухажер, звали его Дмитрон. Всё от того, что любил он патефон слушать. Не Дмитрий, а Дмитрон. Да так полюбилось Дмитрону новое его имя, что и невесту он искал с таким именем, чтобы можно было этот «он» от «патефон» в него встроить. Намаялся бедолага, пока бабу Нину не встретил. Она ему сначала и не очень ведь и понравилась, больно правильная была. С косой тугою, в сарафане до пола, в рубахе с такими рукавами, что даже кистей видно не было. Ну, что в таком случае с мужским бугорком будет? Даже не обнадёжится разок кровь туда – сюда разогнать, одна печаль души мужской. В общем, Дмитрон, скис, пока имени бабы Нины не узнал. А как только она его произнесла, так он весь шишечкой стал от головы до самых пят, и сразу закричал: «Урааа!! Нинооон!!» А бабу Нину это очень насторожило и всю женскую страсть на время отбило. Во – первых, она думала – почему «Нинон», во – вторых, как он без неё её место для себя в её жизни отвёл, в – третьих – увлечения могут обернуться другими напастями в жизни. И Зина, юной девицей, когда в сто первый раз слушала эту историю, знала одно, что если бы её дедом стал Дмитрон, то он точно бы каждый вечер не дегустировал по литру самогон. А слушали бы они все его патефон и были бы помимо бабы Нинон, ещё Ленон, Михальон, Зинон и Викторон. Вот такая могла получиться классная семейка «ОН»!

Дмитрон откровенно забодал бабу Нину своим мужским вниманием, тем более, всё по окончаниям билось. А она совсем к такому наплыву его «оновских» чувств оказалось не готова. Для неё это были мучения не по годам и нечеловеческие. А Дмитрон ради своей привязанности к патефону, чуть ли не весь дом под него сделал. И это было невиданным даже в то время, чтобы так под какую – то поющую железяку прогибаться. Люди в городке говорили, что лучше бы Дмитрон под бабу Нину один разок прогнулся и им бы счастья на всю их совместную жизнь хватило. А так, как баба Нина тоже умная была, похлеще чем Зина со своими девятью классами, то сразу поняла, что песнями детей наплодишь и дальше, что, как жить. Одним лишь патефоном сыт не будешь, а это уже то отведённое ей в жизни то место, которому она не могла изменить, да и не изменяла никогда. Поэтому, баба Нина так Дмитрону и ответила, когда он пришёл к ней домой в очередной раз с патефоном, что хоть она и Нинон, но этот патефон красной жизненной чертой, между ними стоит, а значит, дел совместных в жизни с Дмитроном будет мало. Что работник он однозначно слабый, ленивый, не добытчик совсем, раз с патефоном всё время гуляет и, в конце концов, не доверяет она настолько его музыкальной отзывчивости, чтобы одной семьей стать. Уверена была тогда баба Нина, что на этом всё и закончится. Но не тут – то было!

Дмитрон оказался хуже, чем патефон. Как – то раз после работы он оставил свой патефон за дверями крыльца бабы Нины, двери закрыл и подошёл вплотную к ней, прижался всем телом, обнял и поцеловал. А дальше, всё как в сказке. Единственное, о чём она жалела, так это о том, что сарафан очень длинный и рубашка белая с рукавами чуть ли не до пола. Ведь запуталась баба Нина во всём этом и в дыхании их обоюдном, застыдилась, смутилась, но шишечку мужскую незримо ощутила, как надо, да так, что всю жизнь потом её сердечко болело и каменным только с Семёном становилось. Никто ей не виноват, она полюбила Дмитрона, а выбор свой женский из – за сомнений остановила на Семёне, который безудержно любил её всем своим некаменным сердцем. Бился за неё, бился, литрами самогона по вечерам прикрываясь и до сих пор, живее живых бьётся, такая любовь каменная для него выпала.

Дики постучала своим клювом по железным прутикам клетки. Она так его чистила от остатков зерна. Между этим занятным делом, птичка решила поупражняться в певчем искусстве. Надо заметить, что у неё это получалось неплохо. И вот интересно, чем хуже было настроение у Зины, тем лучше канарейка имитировала свои птичьи звуки. И Зина ей сказала:

– Ну, Дики, не сейчас, голова так раскалывается, аххх…

Птица её как – будто не услышала, а продолжила петь ещё громче, и Зина закрыла свои уши руками. «Боже, что за странное создание? – думала она. – Неужели трудно петь потише? А может, оно и к лучшему, чтобы моя мозгомешалка тоже могла напряжение сбросить, да уж,.. спасибо, милая».

Северное утро всегда такое, сначала серое и противное, а потом может и распогодиться, если повезёт. Не весна и не лето, непонятно что. Прохладно, одним словом, и это стабильно. Бывает, что жаркие деньки могут внезапно одурманить своим скоротечным присутствием и тогда очень хочется на юг, где палящее солнце, ласковое море и белые чайки. Чтобы раствориться и побыть, как можно дольше в этом безмятежном затворничестве.

Баба Нина и Дмитрон югов не знали, а после того случая, всё больше ведали в размахах вселенную. Дмитрон всё чаще и чаще оставлял свой патефон за дверями крыльца бабы Нины. И так сладко двое влюблённых выводили свою совершенную песнь, а потом, хррр – плюх…, как любит Зина, пошёл Дмитрон свой патефон другой – Василисон показывать, да там и остался. Она же ему про этот проигрыватель ни слова, что помехой для создания семьи может стать. А Дмитрон хоть и влюбился в Нинон, но понимая свои перспективы и её настрой, настаивать не стал, переборол себя ради неё. И до сих пор патефон слушает, а бабы Нины нет уже. И говоря её словами, вывод напрашивается один: любой мужик с патефоном или без, с бальзамом из самогона или без, может пагубно повлиять на сердечную женскую мышцу и разрушить её так, что ни одна другая семечка в мире не сможет спасти её обладательницу. Но! Барабанная дробь! Свой выбор, надо делать в пользу того мужского бугорка, который женщина незримо внутренне ощущает! Так устроен наш мир.

И не успела Зина, как следует расправить свою спину у окна, глубоко вдохнуть запах новой жизни и пойти навстречу личностным изменениям, как услышала надрывно – протяжное:

– Зинааааа! А, Зинаааа! Ты работать сегодня будешь, милаяяя? – донеслось с улицы. Это кричал Федька, то есть Федюн, самый свободный после Васька ещё один претендент на руку и сердце Зины, к сожалению, чисто теоретически.

Федюн, но не Федон тоже был такой интересный мужик по-своему после Васька, разумеется. Внешне смотрелся намного приметнее, даже вызывающе. Сексуальность, доминантность и ласковость церемониальным шагом маршировали впереди него. Зина с полуоборота реагировала на Федюна, краснела и давно уже перестала этого стесняться. Ей нравился его харизматичный подход к сексуальному делу, потому как Васёк, со своими «по яблоки» забодал даже. По – сути, ведь ничего нового, но и с Федюном её всегда настораживал тот факт, что в интимной близости он максимально избегал разнообразия, как тот стабильный «старый конь, который борозды не испортит, но и глубоко не вспашет».

Баба Нина и мама Зины даже во всеуслышание одобряли встречи Зины с Федюном, придерживаясь того, что она так быстрее с Васьком отношения прекратит, женатый же человек всё – таки. Воспитывали её, осуждали и порицали: «Зинка! Что творишь, девка ты, паршивая! Себя губишь, Васька и жену его! Прекращай, да к Феде, как надо присмотрись, развратница бедовая!» А Зина им в сердцах отвечала: «Ага, как же! Баба Нина, мама, а сколько Васёк губит помимо меня и жены своей, а? И бугорок его мужской никак в пыль не сотрётся!» А потом отворачивалась и всегда тихонечко добавляла: «Тьфу – тьфу – тьфу! Перебор эмоциональный, прости, Васёк».

Насчёт Федюна вроде у Зины всё было неплохо, но с ним каждый раз, как в десятый раз. Всё прочитано неоднократно и даже то, что написано природой в его мужской харизме мелким шрифтом. Хорошо, но заезжено, пускай даже до изнеможения. Свободный жених, который замуж не предлагает, а любит только ездить, причём больше по своим правилам. Прёт, как тот конь и жениться не желает, всё потом, не сейчас, позже. Такой вот Федюн сам по себе человек.

Зина лихорадочно пыталась собрать мысли в кучу, и думала, думала, думала… «Федюн… Васёк… тьфу ты! Напасть сексуальная! Вот как в той поговорке: «Выйти замуж – не напасть, лишь бы замужем не пропасть!» Только как – то наоборот у меня всё в жизни получается, наверное, потому что я «Зина с магазина», правильно всё – таки люди говорят, эх, «прынцесса» семечко – продуктовая. Нет мне покоя, страдаю, нервничаю, потому что счастья хочу! Вроде два мужика, разные такие и ни с кем двояко счастливой быть не получается».

Федюн, было слышно, как открыл калитку и стал вышагивать строевым прямо к пышному раскидистому кусту сирени под окном. Видимо, сегодня хотел не как обычно на встречу прийти, а через окно.

Зина снова слегка погрузилась в свои размышления и на мгновение замерла. Конечно же, разные мысли не давали ей покоя, в том числе, и про Васька забыть. Она рада была бы, а не получается. Прямо как – будто въелся Васёк в голову её с пяти лет, а может быть в сердце или душу. «Ого! Ещё чего не хватало! А то ещё такой же Дмитрон, как у бабы Нины случится!» – испуганно заморгала Зина от своего женского умозаключения и посмотрела на Дики. Канарейке, откровенно говоря, вообще не было дела до своей хозяйки. Птичка летала по клетке, иногда поклёвывала обветренное яблочко и каталась на подвесном деревянном колечке.

– Ай, где же моя Зинуленька, рыбонька золотая прячется? Цыпочка моя голубоглазая? Ай, ай, где ты? – и Федюн в сладком предвкушении стал аккуратненько подкрадываться к Зининому окошку.

А Зина, тем временем своими мозгами усердно перемалывала грубые кусочки потерявшихся мыслей. «Может жену Васька с Филиппом Петровичем свести, будь он неладен? Да, ладно, не буду, жену Васька жалко немного, не умная баба ведь, такое мужицкое добро раздаёт по глупости своей. Если бы только Васёк наш с ней был, да не посматривал по сторонам, так куда уж там… Васёк хоть и без патефона, но зато харизму бабскую за версту чует. Сексуальность, одним словом. А её, сексуальности этой, нормально ведь по стране нашей выгуливается, да… Мужик ведь хороший, хозяйственный, смотри – ка всех баб к хозяйству своему приобщает, зараза, и остановиться никак не может. Что же делать? Без Васька – плохо мне, с ним – хорошо, без него долго – спокойно, только харизма женская чахнет, с ним долго – невозможно, харизма моя женская до отвращения просто истлевать начинает. Может кобель знатный просто? Или козёл? А если взять у старого деда Дмитрона такой же древний, как и он, его патефон, вдруг Васёк переключится и как – то со своим мужским бугорком успокоится и меня, Зинаиду Михайловну, волновать перестанет. Не хочу, как баба Нина, раньше отмеренных жизнью лет на небо подняться, не хочуууу!»

Федюн явно нервничал, топчась у окна в ожидании ответа. Эта ситуация была для него странной. Как так, он пришёл, весь такой на уровне живота окрылённый, а здесь, простите, тишина. Его встречать, обцеловывать должны, прелестями женскими баловать, красавец ведь какой! Самец! Иго – го – го! Сейчас копытами парадного шага так землю утрамбует со своим мужским нетерпением, что Зина потом её даже трактором не сможет вспахать. Потому, что трактор здесь может быть только один и это Федюн.

«Да пошёл ты, Федя! – взорвалась мыслями Зина и завела снова мозгомешалку. – Конечно, не права я, что шишечка мужская у Васька мне покоя не даёт, и не только мне, наверное, а что жена его не причём здесь? Или всё – таки причём? Да, нет, при нём, вот и весь ответ! Просто, у Васька, конституция мужская такая кобелиная или козлиная, что же жене его тогда делать? А моей душе яблочной? … Ой, дуры мы с ней… ещё какие…»

И Зина подошла очень близко к окну и прикоснулась лицом к белоснежной тюле. «Вот же говорила мне баба Нина, что дура ты, Зинка, дура! Мужика надо брать пока его мужской бугорок других баб не учуял. А у тебя всё не как у людей. Прынцесса хренова! Вовремя надо было ухватиться за то, где «прибыло», тем более, слава богу, что без патефона и всё, бабское место тебе в жизни твоей обеспечено. Только, где это счастье в месте этом? Да всё просто, доля бабская простая – мужик при тебе, шишка его мужская тоже, что надо ещё? Всё из – за жены Васька, кобеля этого или козла… Сразу ей надо было его шишечку мужскую не жалеть и делами своими женскими подкреплять. Зная Васька, он бы тогда ничего не понял и свободы другой «яблочной» на стороне, и знать бы не захотел. Эх, «Зина с магазина», королева ты заборных дырок…»

– Зинааааа! А, Зинаааа! Да, что это такое?! Где ты, Зинуля моя, лапонька! – не унимался Федюн. Подождав ещё немного, он напрямую пошёл к кусту сирени, кое – как его обошёл и почти ввалился в окно, не как самец – трактор, а как натуральный слон. Потом остановился, замер и тихонечко так постучал. Тук – тук – тук… – Зинулечка, кисонька моя! Ну, хватит, выходи!

Зину в этот момент, как – будто ошпарили кипятком, и она резко отпрянула от тюлей, стремительно усевшись под окном и поджав свои глянцево – бежевые коленки. Она ясно понимала, что Феденька пришёл чисто по её женскую харизму, и Зине очень сильно захотелось, чтобы он хоть раз задумался о чём – то большем в их отношениях. День, ведь какой, рефлексивный выдался! Гулять, так гулять! «Угу, постой ещё, постучи, да подумай, что ты не так делаешь по отношению ко мне. Я же не просто «Зина с магазина», а королева, как – никак, – мысленно злилась Зина. – Хочу других слов, торта, и в конце концов, шампанского! Самого дорогого! Пусть из моего магазина продуктового, не суть, главное, чтобы было. И не просто там, на ящиках деревянных в подсобной магазина или у меня в чистоте и красоте, а у тебя дома, Федюн, в твоей комнате, в твоей постели. Чтобы позаботился ты заранее о подносе с цветами, с фужерами, ну, как у людей нормальных. Бельё постельное красивое постелил, нет, ну хотя – бы свежее, наглаженное, вот для души и тела, блажь мою сексуальную настроить на необходимые нотки интимного отдыха. Не хочу пока открывать тебе, Федюн! Догадайся сам! Сто раз тебе всё это говорила, а ты, как медведь, оглохший на одно ухо, только и твердишь, что какая разница, что всё это бабские глупости. Короче, стой, Федюн и мучайся, как и я. Страдай! Тем более, что замуж меня не зовёшь, паразит, у!» И довольная результатом своих мыслей, Зина непроизвольно ещё сильнее поджала свои колени и покрепче стиснула зубы. «Всё, вот, кукиш тебе, Федюн! Нет больше Зинулечки, кисоньки, рыбоньки! Иди сам себя обслуживай, кобель, козёл! Не жена, я тебе какая – то там!»

Федя приоткрыл край тюли и слегка заглянул в окно. В Зининой комнате всё было на месте, кроме неё самой. Чёрный диванчик с откинутым вязаным пледом, Дики в клетке на журнальном столе, махровый халат на стуле. «Значит, уже ушла…» – подумал Федюн, и вместе с этим все его планы на интимную встречу с Зиной рухнули. Федя никогда не скрывал, что ему хорошо с Зиной чисто в постельных отношениях и на этом всё. Он не был готов к такому – этакому, что дурак какой? А так, ноль ответственности, тем более что Зинуля, не против. Сильно не тратишься, всегда вхож, обслужен, ещё и с собой, что – нибудь дадут. Вот эта жизнь! Без лишних обязательств и мужских ответственностей. Но, Зина же сама так хочет, зачем всё усложнять. Вот и решил Федюн, что будет ходить к Зинуле до последнего, пока она их интимную лавочку не прикроет. Не он, а она, потому, ему как мужчине терять нечего, это он знал точно. А сейчас Зины нет дома, на работу, наверное, вышла, но ничего, он обязательно вечером зайдёт ещё.

Федюн ласково погладил рукой подоконник, шмыгнул носом, присвистнул и громко сказал:

– Ну, что ж, бывайте Зинаида Михайловна! День быстро пролетит, а вечером я весь ваш! Целую ручки!

И, как медведь – шатун, неохотно и лениво скатился с подоконника. Затем твёрдо встал на ноги, засунул обе руки в карманы своих брюк и нехотя пошёл к калитке на выход, напевая песню Кай Метова:

– Ты расскажи мне, где ты была, ты расскажи мне как ты жила, что ты творила без меня. Милая моя, где ты? Милая моя, где ты? Милая моя, где ты? Милая моя, где ты? Где, тыыы, Зина!

«Идиот!!» – чуть не вырвалось у Зины. Она так устала и чего хотела, сама не знала. Вернее знала, но когда эмоции вместе с семечками накатывают, так она сразу какой – то потерянной женщиной становилась. Красивой, фигуристой, грудастой, но какой – то больной. Себе в эти моменты она жутко не нравилась, потому что у неё не хватало сил от самой себя защищаться. Чего делать совсем не стоило. Мама Зины часто говорила, что её чаще надо огородными делами озадачивать, чтобы поменьше всякой дури в голове водилось, чем очень сильно обижала дочь. Не поговорить толком, не выслушать, а вот сразу резко осудить, да так, что потом даже на смертном одре не захочется ничего спрашивать, не то, чтобы поддержкой в жизни заручаться. Да и дела огородные подальше забросить, как всё тот же неухоженный куст сирени под окном.

Дождавшись, когда Федюн закроет калитку и раздастся характерный щелчок задвижки, Зина вскочила и закричала на всю комнату:

– Скотинааа! Заразааа! Паразит! «Милая моя, где ты?!!» А что насчёт цветов, торта и шампанского?! Сволочь! Ни ты, ни Васёк и этого даже не предлагаете! Кобели! Козлы! Чистый секс на почве разнополых сексуальных харизм! Какая, какая ты дурааа, Зинааа!

Со стороны складывалось впечатление, что Зина очнулась, как – будто от непробудного сна, затяжной комы, многолетней спячки. Она бегала по комнате и нервно жестикулировала руками. Дики притихла и смотрела на неё, как на реально больную. И всё, чем она могла помочь своей хозяйке, так это снова стать внимательным слушателем её многослойных истерик с душераздирающими изречениями. Зная Зину, канарейка понимала, что так будет ещё полчаса точно, поэтому надо замереть и постараться не двигаться, что не маячить и не раздражать свою хозяйку дополнительно. Дики и это умела, иначе она тоже не была бы женщиной, то есть самкой.

У Зины зазвонил сотовый телефон, на экране которого высветились две заглавные буквы ФП, это был, будь он неладен или ладен, Филипп Петрович, директор из магазина «Продукты», в котором она работала. Телефон дал ещё гудков пять и смолк.

Время шло к одиннадцати, и как было понятно всем присутствующим в комнате, что, судя по последнему мужскому визиту, томного дня не ожидается. Суббота есть суббота и надо уметь не просто отдыхать лёжа на диване с семечками, а ещё и активно личностно расти вверх. Чем Зина уже успела позаниматься с самого утра, а сейчас ей было необходимо прожить все те эмоции и чувства, которые она неосознанно подавляла в себе в отношениях с Федюном. Да! Это был её день! Выходной день от неё самой же!

ФП или Филипп Петрович, пока будь он неладен, ценил Зину, как работницу торговой сферы и всегда любовался её женской красотой. Его магазин лучше было бы назвать магазинчиком, на котором хоть и висела вывеска «Продукты», но на самом деле, в нём было всё. Консервы, мясо, бублики, порошок, мыло, хлеб, спички, конфеты, спиртное, сигареты, картофель, макароны, курица и прочее. Магазинчик внешне очень походил на Филиппа Петровича, такой же небольшой, неказистый, несовременный, но в котором всё имелось. И цветы, и тортик и шампанское тоже, но Зинина харизма женская не лежала к этому там, вот никак, ровно. Нет, чтобы Зиночка пошла бы, да и расходилась, как с Васьком или Федюном, так нет, не привлекал её ФП. Слышала она, как – то в разговоре одном женском, что где бугорок мужской у Филиппа Петровича имеется, то там нормально так «прибыло» всегда, а это Зину очень настораживало. Внешний вид Филиппа Петровича был ведь не многообещающим чисто в мужской доминанте, но местные бабы поговаривали, что смотреть на это не стоит. Ведь вся его мужская сила в хозяйственности! А это, между прочим, для счастливой жизни, в том числе и интимной, крайне важно! Но Зине не нравилась такая хозяйственность у ФП, она другую хотела, а какую сама не знала. Оттого она сейчас и рефлексировала, меняя пятый носовой платок за утро. Наверное, правда была в том, что ей окончательно стало надоедать быть «Зиной с магазина» в своих глазах.

Зина боялась Филиппа Петровича, его хозяйственности и взгляда искоса, поэтому ФП был у неё всегда «Будь он неладен!» Конечно же, на то Филипп Петрович и директор в своём магазине «Продукты», чтобы командовать, но постоянное его «Зинаида Михайловна, может быть вы перестанете бесконечно губы подкрашивать и товар примите!», выводило Зину из себя. Она внешне сдерживалась, как могла, а внутренне горячо возмущалась, искренне не понимая о каком товаре идёт речь. Четыре ящика молока с молокозавода или пятьдесят булок хлеба? Зина считала, что ФП её специально так бодает, причём этой самой хозяйственностью. А Зинаиде Михайловне, как называл её ФП, некогда реально было по полтора часа на десятиминутное дело отводить. Её губы в заботе особой нуждались, дома же она семечки щелкала, без помады своей красной, а на работе не могла, а форму сексуальную поддерживать старалась. Вдруг, на неё ещё, какой жених завернётся, а она без помады красной на губах. Но Филипп Петрович этого её хозяйственного подхода вообще не понимал, только твердил всегда одно: «Зинаида Михайловна, поживее, пожалуйста! Очередь скапливается!» А Зина в этот момент думала, что ну, её к тому же неладу, вместе с Филиппом Петровичем! Пускай постоят и подумают, потерпят и пострадают, как она. Никто о таком ходе Зининых мыслей никогда не догадывался. И вообще, Филипп Петрович временами очень сильно раздражал её своими речами, когда говорил: «Вы, Зинаида Михайловна, очень красивая и умная женщина, пока за прилавком в магазине стоите. Но как только за его пределы выходите, так понять ничего не могу. Смотрю на вас, а вы, как раздваиваетесь по жизни. Вот какой – то нехозяйственной становитесь!» И поэтому, у Зины для ФП отведённая годами ниша имелась – «Будь ты неладен!» Голова у неё часто болела, ведь два мужика не шутка же, не четыре ящика молока или пятьдесят булок хлеба! Товар штучный, эксклюзивный, испортиться быстро может. Тем более один требовал одних сроков хранения, а второй – других. И как ей потом в этом во всём счастье своё женское разглядеть, даже по – хозяйственному.

Зина, неожиданно для себя, практически одномоментно закончила свою утреннюю мозговую разминку. Она перестала рыдать и извергать из себя страшные звуки, жуткие междометия и даже, матерные слова. Ведь часто то, что накапливается внутри оно ещё и имеет свойство бродить, как вино, где на выходе, может быть таким перебродившим, что лучше и не прикасаться. На самом деле Зина очень много всегда держала внутри себя, и иногда ей казалось, что её разорвёт от всех этих Васьков, Федюнов, Филиппов Петровичей, не говоря ещё о её маме и бабе Нине.