О ней. Онейроид

– Ужасная погода, вы не находите? – спросил он не понятно кого глядя в окно.

– Мистер Вудс, погоду принято нахваливать, а не корить, – усмехнулась Мэри.

– Не думаю, что это столь существенно, ведь мы вольны свободно изъясняться, верно?

– Да, это верно, – подтвердила Мэри.

– Вижу, вы плодотворно трудитесь, – он кивнул на бумаги, над которыми сидели дамы. – Простите, я не хотел вам помешать, зайду позже, как только вы освободитесь. – Он собирался было уйти, но Мэри остановила его.

– Не беспокойтесь, Джон, нам с Эммой нужно сделать перерыв, не выпить ли нам чая? – она посмотрела на Эмму, и та с готовностью подскочила.

– Пойду, скажу Бетси, – сказала та. – Куда подавать, в гостиную?

– Да, милая моя, лучше туда. – И посмотрев на Джона, спросила, – присоединитесь к нам?

– С удовольствием, – ответил тот.

– Пусть приготовит на троих, – попросила Мэри Эмму, и та, кивнув с готовностью, побежала выполнять поручение. Джон несколько секунд смотрел на двери, за которыми скрылась Эмма.

– Я заметил, что вы очень привязаны друг к другу, – сказал он.

– Верно, – она улыбнулась, – кажется, мы больше похожи на сестёр, чем на мачеху и падчерицу.

– Да, это заметно, ведь и разница у вас в возрасте не очень большая.

– Всего четырнадцать лет, – сказала она, – я рада, что мы подружились. Поначалу мне было сложно найти с ней общий язык, я не знала, как к ней подступиться, но потом поняла, что стоит просто быть самой собой.

– Это всегда оказывается самым верным решением. Но, что же Тобиас? Я признаюсь совсем не смог узнать его лучше, он действительно так поглощён учёбой?

– О, да, – Мэри рассмеялась. – Это самый умный молодой человек из всех, кого я знаю. Мне иногда кажется, что жажда знаний у него не иссякнет никогда. Представляете, он даже никак не отреагировал, когда мы поженились, словно это было само собой разумеющееся. Просто за столом появился ещё один человек, с которым можно поговорить. – Она улыбнулась Джону и пожала плечами. – Мне, поначалу казалось, что он не привечает меня, а оказалось, что ему практически ни до чего нет дела, только книги его и интересуют.

Джон внутренне замер, до него не сразу дошло, что Мэри говорит о той жизни, про которую она забыла. Её слова были так естественны, что и у неё самой не могли вызвать каких-либо эмоций, кроме приятных воспоминаний. Она все так же с лёгкой улыбкой смотрела на Джона, и на лице у неё было такое мечтательно выражение, что Джон боялся нарушить этот её настрой. Боялся сказать хоть слово, что бы её воспоминания опять не потерялись в лабиринтах разума, где были заперты несколько лет. К сожалению Джона, мечтательное выражение лица Мэри постепенно сменялось острым недоумением, и взгляд теперь её стал таким рассеянным, что Джону её стало жаль.

– Мистер Вудс, – хриплым голосом проговорила она, её глаза с надеждой смотрели на него, – Джон, что такое? Я помню? Я вспомнила? – Она протянула к нему руки, и он поспешил к ней подойти. Ноги её подкашивались, и он поспешил усадить Мэри на стул.

– Сядьте, Мэри, – он увидел, как она побледнела, и поспешил подойти к столику и налить ей стакан воды. – Вот, выпейте, – он протянул ей стакан, она взяла, но не стала пить, а сидела, низко опустив голову. Джон присел на корточки рядом с ней и попытался посмотреть ей в глаза. Взгляд её блуждал с одной точки в другую, словно она пыталась, что-то рассмотреть, но взор её был невидящим. Джон заволновался, не хватало, что бы у неё начался приступ, он попытался перехватить её взгляд и сосредоточить внимание Мэри на себе.

– Мэри, смотрите на меня, – сказал он строго. – Мэри, посмотрите на меня! – Он легко коснулся её лица и приподнял голову за подбородок, что бы она на него посмотрела. Её взгляд сфокусировался на его лице и Джон понял, что это не приступ, это лёгкий шок, так как взгляд её, был вполне осмысленным. Она пристально смотрела ему в глаза и постепенно, напряжение, сковывающее её начало пропадать. Мягкий голос Джона успокаивал её, когда он говорил, что всё в порядке и ей не следует бояться. Через минут пять таких увещеваний, дыхание её стало ровнее, а глаза начали постепенно наполняться слезами. Наконец, поток невыплаканных слёз прорвался наружу и она зарыдала. Она рыдала так горько, что Джон поначалу растерялся и не знал, что делать. В эту секунду дверь открылась и на пороге показалась Эмма. Она пришла сказать, что чай готов и можно идти в гостиную, но все слова вылетели из её головы, как только она увидела плачущую навзрыд мачеху. Мгновенно подбежав к ней, Эмма упала на колени и принялась причитать:

– Мэри, Мэри, что с тобой? Что вы сделали доктор Вудс? – Она закричала на него, и Джон увидел, как покраснело её лицо, перекосившись от гнева. – Отвечайте, немедленно. Я все доложу отцу, и вас уволят. – Джон не знал, что сказать на этот выпад и открыл было рот, что бы все объяснить, как наконец-то заговорила Мэри:

– Эмма, не надо… Я сама… – она не могла до конца успокоиться, и пыталась сдержать плачь, но это ей с трудом удавалось, наконец, она подняла заплаканное лицо и попыталась объяснить все Эмме.

– Я просто кое-что… вспомнила… – она всхлипывала.

– Что? Что вспомнила? Что-то плохое? – Эмма ничего не понимала и продолжала с надеждой всматриваться в её лицо.

– Нет… Не плохое, – Мэри, откуда-то из рукава достала носовой платок и никого не стесняясь, высморкалась. – Простите, – сказала она после громкого вздоха, вытерла нос, и посмотрев на Эмму продолжила, – я вспомнила, как мы познакомились и… и начали жить вместе как семья. – При этих словах, её глаза снова наполнились слезами.

– О, ты вспомнила! – воскликнула Эмма радостно. – Ну не плачь, это же хорошо. Правда, хорошо, доктор Вудс? – Она с искренней надеждой смотрела на Джона, словно и не кричала на него несколько минут назад. Джон, увидев её не по детски взрослый взгляд, хотел было ответить, что-то утешающее, но не успел сказать и слова, как дверь в библиотеку снова открылась и в комнату вошла графиня Вудхаус.

– Что здесь происходит? – спросила она по обыкновению своим громким голосом. Картина, представшая перед ней, и вправду была интересной. Сидящая на стуле зарёванная Мэри, которая беспрестанно шмыгала носом и стоящие на коленях у её ног падчерица и доктор Вудс.

– Только не говорите, что кто-то, снова беременный, – сказала графиня, и стукнув откуда-то взявшейся в её руке тростью об пол, снова прокричала: – Все в гостиную, нечего разводить сырость в библиотеке, так все книги испортятся, и твои, Мэри, в том числе. – И развернувшись, и более ничего не говоря похромала вон.

В гостиной, как и положено, в этом доме, по наблюдениям Джона, тот, кто хуже всего себя чувствует должен быть немедленно обложен подушками. Графиня хотела эту привилегию уступить Мэри, так как последняя неважно выглядела после своих слёз. Но Мэри настояла, что это непременно должна быть сама тётушка, ведь прогуливаясь сегодня утром, леди Вудхаус потянула лодыжку, споткнувшись об одного из своих любимцев. И так как старая леди была не совсем с ней согласна, считая, что страдания душевные так же значимы, как и страдания физические, то небольшая софа была поделена на двоих. Подушки подоткнуты под спины, пледы накинуты на плечи, а под травмированную ногу графини поставлен маленький пуф так же с неизменными подушками.

Наконец, когда все расселись, и удобно устроились, можно было подавать чай. У окна сидела сонная Кэтрин. После того, как стало известно о беременности, ей всё время хотелось спать. Так же, это известие, казалось, основательно встряхнуло Вильяма. Он решил, что жить на те небольшие проценты с наследства, что у него остались, будет не просто, и много чего обдумав, обратился за помощью к Оливеру. Оливер, как истинный Грант, не оставил брата в этом деле, и стал его консультировать и всячески помогать. Теперь, дело было за малым, главное, что б сам Вильям не растерял весь свой энтузиазм и последний капитал.

Пока Бетси разносила чай, Джон наблюдал за Мэри. Она выглядела бледной и осунувшейся. Видно было, что лежание в подушках, не приносило ей какого-либо упокоения. Опухшее от слёз лицо было ещё более печальным, чем за все эти дни.

– Ну, теперь можно рассказывать, – пробасила графиня, обращаясь, по всей видимости, ко всем кроме зевающей Кэтрин. – Что произошло в библиотеке? И говорите всё как есть, вам понятно? Я не потерплю что бы в этом, доме, хоть он и не мой, происходило что-то без моего ведома. – Графиня сурово обвела всех взглядом. – Я требую немедленного ответа. Мистер Вудс, – обратилась она к нему, – вы, как человек здравомыслящий и менее всего подверженный приступам плаксивости, можете мне объяснить, наконец, что случилось? – сидящая рядом с ней Мэри поникла ещё больше. Её синие глаза опять начали заволакивать слёзы, и Джон опасался, как бы она опять не стала плакать, и не расплескала горячий чай по себе и графине. Поэтому, он встал со своего места, поставил свою чашку чая на стол и подошёл к Мэри. Чашка в её руках уже была опасно наклонена, и Джон осторожно забрал её из дрожащих рук Мэри и поставил рядом со своей. Она отвлеклась на этот его жест и похоже, передумала плакать.

– Я пока поставлю это здесь, – сказал он.

– Да, да, хорошо.

– А что до вашего вопроса, леди Вудхаус, – он повернулся к графине и пристально на неё посмотрел, – то смею вас заверить, что ничего страшного не произошло, Мэри вспомнила кое-какие детали из того, что она позабыла.

Графиня резко повернулась к сидящей рядом Мэри и воскликнула:

– Что ты вспомнила? Неужели? Это же замечательно. Это замечательно, доктор Вудс? – она переводила взгляд с Мэри на стоящего возле неё Джона и ждала ответа, но вместо этого Джон, не обращая ни на кого внимания, приставил к софе стул, на котором сидел до этого, и устроился напротив Мэри.

– Скажите Мэри, как вы себя чувствуете? И что именно вы вспомнили? Только то, о чём мы разговаривали в библиотеке или что-то ещё? – он смотрел на неё так участливо, с таким понимающим выражением лица, что Мэри хотела опять разрыдаться, но не от охвативших её до этого чувств, а просто из чувства благодарности за заботу. Но посмотрев на беременную Кэтрин и напряжённую Эмму передумала. Вместо этого, вздохнув и неуверенно улыбнувшись Джону, она сказала:

– Простите меня. Я так растрогалась, когда эти воспоминания на меня нахлынули. Это было так неожиданно, – она оглядела присутствующих и обратилась к Кэтрин: – Кэтрин, я вспомнила, что на нашей с Оливером свадьбе ты была в бледно – зелёном платье. – Кэтрин открыла и закрыла рот силясь вспомнить тот день.

– Да, наверное, – сказала она. Но Мэри уже смотрела на Эмму, а та с нетерпением глядела на мачеху.

– Ты, Эмма была в белом платье похожем на моё свадебное и шикарной шляпке с розовыми лентами, кто-то сказал, что ты специально так оделась, что б позлить меня. Но я-то знаю, что это было не так. – Эмма густо покраснела, прям до корней своих светлых волос, и всем стало понятно, что белое платье было надето как раз с таким умыслом. И Мэри увидев это растерянно сказала:

– Ох, вот как. Но, теперь это не важно. – И что бы скрыть неловкость резко повернулась к тётушке: – А ваша шляпка, была до того украшена яркими перьями, что я слышала как леди Прескотт сказала, что вы похожи на попугая. Ой, мне наверно не следовало этого говорить, поспешно сказала Мэри, увидев, что графиня, как и Эмма, заливается краской. Но в отличии от краски стыда, окрасившей щёки Эммы, тётушка была зла. Предельно зла.

– Вот старая… – она задохнулась от охватившего её гнева на давнюю приятельницу. Но, все же воспитание графини, и природный такт взял своё, и она закрыла рот.

Саму Мэри было уже не остановить, она стала описывать день свадьбы, гостей, церемонию на которой у неё так дрожали руки и вспотели ладошки, что она, чуть было не выронила свой красивый букет маргариток.

– А знаете, почему маргаритки? – спрашивала она всех, и не дождавшись ответа ответила сама:

– В старом загородном поместье отца росло так много маргариток, что они вскоре стали настоящим наказанием для нашего садовника, – она уже радостно улыбалась, словно такие маленькие, но ценные воспоминания вернули ей былую живость духа. – У нас по всему дому стояли эти цветы. Я уже и позабыла об этом.

Она говорила и говорила, но как только Джон спросил её, что ещё она вспомнила, её улыбка померкла, и плечи грустно поникли под пледом.

– Значит, это частичное воспоминание, – подытожил Джон.

– Но мистер Вудс, – воскликнула графиня, – разве, это возможно? Вспомнить один день и не помнить другой? – Она выглядела скорее возмущённою, чем недоумённою.

– Вполне возможно, – сказал Джон. – Таким образом, мозг пытается защититься, оградить себя от возможной травмы.

– О, господь милосердный, какие ещё могут быть травмы у нашей Мэри? Обо всём, что она забыла, она уже знает, и для её мозга нет никаких тайн.

– Вы говорите с одной стороны верно, – сказал Джон. – Но ведь ни вы, ни я, мы не можем вернуть ей её ощущения, её чувства. Вы можете хоть каждый день говорить о том, как прошёл в прошлом её день, но не сможете описать, что она чувствовала. О чём думала, чего желала. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Теперь я поняла. – Сказала графиня со вздохом, её плечи, так же как и плечи Мэри, в бессилии поникли под пледом. Она молча пила чай, и как все присутствующие в этой комнате, молчала и думала о своём. Молчание нарушила Эмма. Она резко подскочила на месте, и повернувшись к Джону сказала:

– Доктор Вудс, получается, что как бы мы ни настаивали и не пытались ей напомнить, кем Мэри была, это будет совершенно бесполезно?

– Ну, от чего же, вполне возможно, что ваши слова могут вызвать в её мозге какую-то реакцию, от которой он сможет подпитать свои воспоминания. Это может произойти в любой момент, а может не произойти вовсе.

– А что если мы не только словами, но и эмоциями будем пытаться заставить её вспомнить, это может ускорить этот процесс? – Она с надеждой смотрела на него. Но Джон не мог понять, что она имеет в виду.

– Я признаться не совсем могу понять, что вы хотите этим сказать.

– Я имею в виду, что те эмоции, которые она не помнит, можно заставить её пережить ещё раз. Например, Мэри вспомнила свадьбу. К этому её подтолкнули эмоции, правда? Я считаю, что ей просто необходимо вновь пережить всё то, о чём она забыла.

– Вы говорите очень интересные вещи мисс Грант, но должен заметить, что это не всегда имеет положительный успех. Не стоит всецело полагаться на волю случая, понимаете? И не стоит возлагать на этот метод больших надежд. Память может не вернуться вовсе. И к этому тоже нужно быть готовым.

– Я готова к этому, мистер Вудс, – неожиданно сказала Мэри. – Я позволила себе немного расслабиться и вот, – она обвела рукой софу в подушках, – ко мне сразу относятся как больной.

– Ты не права, дорогая, – подала голос леди Вудхаус. – Никто не относиться к тебе как к больной, просто немного заботы ещё никому не повредило.

– Знаете, – Мэри неожиданно резко встала, выбравшись из подушек, что чуть не зацепила сидящего рядом на стуле Джона, – а Эмма права. Мне нужно испытать эмоции. Хорошие или плохие, это совершенно не важно. Мне уже надоело жить в тени самой себя. – Она начала нервно ходить по комнате, – доктор Вудс, назначьте мне эмоциональную терапию, я в этом остро нуждаюсь. – Она с надеждой посмотрела на него, остановившись буквально в нескольких сантиметрах.

– Я полагаю, что терапия, которую я могу вам предложить, будет вразрез отличаться от тех занятий, которые мы с вами сейчас практикуем, – он замолчал, с тревогой взглянув на Кэтрин. Он совсем забыл, что должен держать в тайне свои занятия с Мэри, раз уж всем в доме стало известно, что он доктор. Но волновался он напрасно, Кэтрин полулежала на кушетке, мирно посапывая, она просто заснула во время разговора. Что ж это к лучшему, а то неизвестно как бы воспринял мистер Грант ту новость, что его болтливой невестке всё известно.

– Можно же объединить их? – спросила Мэри с надеждой. – Можно Джон? – Она стала заламывать руки. Наконец, после недолгого молчания Джон сдался.

– Можно, Мэри, – сказал, он. – Но должен предупредить, что работа нам предстоит ответственная. Она в корне будет отличаться от всего, чем мы занимались с вами ранее. Скажите, вы любите оперу?

– Что? – Не поняла она. – При чём здесь опера?

– Ответьте на вопрос Мэри, – он лукаво улыбнулся, глядя на её рассеянное лицо.

– Да, я люблю оперу, – ответила она. – Но, я не понимаю, при чём…

– Эмоции. Всё просто. Вы хотели испытать эмоции, которые переживали раньше, и которых, лишены, по вашему мнению, сейчас. Это, конечно же, заблуждение, но раз вы так думаете, то моё дело, как вашего врача переубедить вас в этом. Поэтому, первым в списке нашего нового лечения будет посещение оперы.

– Но, я… – она замолчала.

– Мэри, я знаю, как вам тяжело покидать пределы дома, но вы сами должны выбрать для себя важнейший приоритет. Вы можете всю свою оставшуюся жизнь просидеть в этом прекрасном доме, а можете и посетить мир снаружи его. Я ни в коей мере, не хочу вас принуждать к каким-либо действиям, которые могут быть вам не комфортны. В любой момент вы вольны остановиться. Я помогу сделать первый шаг, но дальше, вы должны идти одна.

Мери напряжённо смотрела на него, казалось к ней только начал доходить весь смысл её порыва. Она лихорадочно искала какой-то другой выход, но не находила. Ей придётся покидать дом, возможно чаще, чем ей самой этого хотелось. Но она должна справиться, и обязательно справиться, в не зависимости от того, вернётся к ней память или нет.

– Что ж, – сказала она, решительно вскинув подбородок, – я согласна.

– Это правильное решение Мэри.

– Я тоже так считаю, – сказала графиня, – хватит уже испытывать те самые недостающие эмоции, как говорит доктор, только лишь в своих книжках, Мэри. Они конечно не дурны, но настоящей жизни не заменят.

– Вы, безусловно, правы, мадам, – поддержал её Джон, хотя так не прочёл и не одной из книг Мэри.

– Что ж, – сказала она, – Эмма, детка, попроси-ка Бетси принести нам какого либо сладкого лакомства, я не хочу дёргать за звонок, а не то мы разбудим бедняжку Кэтрин. Я где-то слышала, что сладкое чрезвычайно полезно для мозга, поэтому бери побольше, будем кормить Мэри, вдруг что-нибудь, да и вспомнит.

Глава 16

Со дня того самого разговора, на котором было решено добавить в лечение Мэри небольшие корректировки, прошло несколько дней. Джон составил новый график лечения и наблюдений за своей пациенткой и с нетерпением ждал его воплощения в жизнь. Только не все восприняли с энтузиазмом решение Мэри посещать Лондон. Мистер Грант был категорично с этим не согласен. Наедине с Джоном он не сдерживал себя в своих не слишком доброжелательных эмоциях.

– Я считаю это в корне не верным, – говорил он Джону, в его голосе слышалось едва сдерживаемое негодование.

– Это будет на пользу Мэри, поверьте мне, – уверял его Джон.

– Она может снова замкнуться в себе, как вы не понимаете?

– Мы не можем знать этого наверняка, – поспешил его успокоить Джон, – если всё время ограждать её от тех поступков, которые она может и хочет совершить, то мы, сослужим, скорее всего, плохую службу.

– Это, что? Какой-то ваш чудовищный эксперимент? – спросил с раздражением Оливер.

– Простите?

– У меня сложилось впечатление, что вы просто проводите какие-то, известные лишь вам самому, эксперименты над моей женой. Она рисует, не совсем понятные картины, стала больше времени уделять своим странным сказкам, и всё это по вашему совету. Теперь вы и вовсе решили, что ей стоит развлекаться и за пределами поместья.

– Вы не так поняли, мистер Грант, – поспешил заверить его в своём искреннем желании помочь, Джон. – Её рассказы, помогают поддерживать ей связь с реальностью, пусть она и не совсем реальна в этих сказках. Что же до того, как вы выразились, рисование странных картин, это и вправду один из методов лечения. – При этих словах, мистер Грант раздражённо фыркнул. – Это своеобразная терапия, направленная на улучшение её эмоционального состояния. Я не совсем хотел бы смущать вас врачебными терминами, но поверьте, это идёт ей на пользу.

– Мне, почему-то не кажется это таким уж важным.

– Напрасно вы так говорите, мистер Грант. Конечно, Мэри выразила желание, посещать город, после минутного порыва, навеянного внезапными воспоминаниями, но она могла и передумать. И вместо того, чтоб хорошо всё обдумать, она решает не отступать от намеченного пути. Хотя, я уверен, что никто бы не осудил её, вздумай она изменить решение.

– Вы просто плохо знаете мою жену, мистер Вудс. – Сказал на эти слова Оливер. – Она и раньше была чересчур импульсивна, на мой взгляд, и я надеялся, что она лишилась этого, но как видимо я ошибся. Если Мэри чего-то хочет, то непременно сделает.

– Я думаю, что стоило бы поддержать её в этом. Кто как не вы, станете ей утешением, когда её вдруг постигнет разочарование.

– Я не совсем понял.

– Просто, может статься так, что она и не вспомнит ничего более, и вам стоит стать ей утешением, а не осуждением.

– Вы полагаете, что память к ней не вернётся? – на мгновение, Джону показалось, что Оливер задал свой вопрос с надеждой. Надеждой на то, что бы Мэри ничего не вспомнила.

– Я ничего не могу гарантировать, – поспешно сказал Джон. – Эта область мозга нам не известна, но будем надеяться, что какой бы исход ни был, Мэри ни в коем случае не пострадает.

– Это правда, главное только её благополучие. – Наконец-то согласился с Джоном Оливер.

– Я рад, что мы пришли хоть к какому-то компромиссу.

Намного позднее, в своей комнате, вечером того же дня, Джон думал об Оливере Гранте. Он не имел ни малейшего сомнения в том, что мистер Грант против того, что бы к его жене вернулась память. Более того, похоже, он не особо это скрывал от самого Джона, ведь помня один из их откровенных разговоров, Джон знал, что заставляло Оливера так этого желать. Том Найтли. Джон помнил о том, что сказал ему Оливер и как человек сочувствующий мог его понять. Им руководил страх. Страх того, что Мэри всё вспомнив, захочет от него уйти. А может, видя поддержку и любовь своего супруга, она никогда так не поступит. Что может быть унизительнее для мужчины, чем высказать этот свой страх другому человеку? Гордость мистера Гранта, должна была сильно пострадать от того, что вначале, его чуть было не бросила жена, и потом, от того, какие он прилагает усилия, что бы этого не повторилось. Он потакает ей во всём, исполняет все её капризы, хотя она этим совершенно не пользуется. Разве, что пишет свои книги, которые Джон так и не прочёл. При этих мыслях, Джон поспешил устранить этот недочёт. Очень с его стороны было не профессионально упустить этот момент так надолго.

Джон взял со стола небольшую книгу и открыл её. Первая сказка называлась «Рассказ о том, как юный Том смог пересечь планету». Джон улыбнулся такому нелепому названию и принялся читать. Постепенно его скептицизм пропадал, одновременно с тем, как юный Том попадал в переделки и как ловко из них выпутывался. Джон и не заметил, как сказка захватила его, и он погрузился в вымышленный мир, придуманный Мэри.

От второй и третьей сказки он так же был в восторге. Должно быть, в его душе всё так же живёт мальчика, который хотел объездить не только весь мир, но и посетить все неизвестные уголки вселенной. Мэри с удивительной лёгкостью передала те чувства, которые он мог испытывать только в детстве. Ведь когда ты юн и полон надежд, тебя не страшат никакие преграды на твоём пути. Кажется, что нет ничего не возможного, а жить легко и интересно. Но возможно, этими сказками Мэри описывала свои, именно свои несбывшиеся мечты и надежды, ведь детство её было не очень счастливым. Как бы там ни было, Джон не заметил, как засиделся далеко за полночь, и лишь закончив читать последнюю главу, лёг наконец-то в постель. Засыпал он, с каким-то радостным, лёгким чувством, какое у него было в детстве, когда после долгого дня и игр с друзьями, мама готовила ему ужин и тёплую воду для умывания, а потом он счастливый и сытый ложился спать. И сны его были такими же яркими, как и проведённый день.

Проснулся Джон, когда уже вовсю светило солнце. На удивление, сегодня была прекрасная погода, снег почти растаял, превратился в грязь и бесконечные потоки воды. Мокрые чёрные деревья грелись под робкими лучами холодного солнца. Джон подошёл к окну и с удовольствием потянулся. Настроение у него было прекрасным. Наспех умывшись и одевшись, он поспешил в столовую с надеждой, что не пропустил завтрак.

– Вот и вы Джон, – сказала Мэри, сидя в компании прислуживающего ей Симонса в столовой. Она, как раз заканчивала завтракать, когда он вошёл. – Я думала, что вы не выйдете из комнаты до самого обеда, – она жестом предложила ему сесть и отпустила слугу, как только тот поставил перед Джоном тарелку с едой.