Попроси у неба счастья

Подвизд тогда понял, что любит княжну, когда лишь одно воспоминание о ней бросает сердце куда-то вниз, а биение его, кажется слышно всем. Вот только бы пальцем поманила – бросил всё и на край света ушёл бы за ней.

Неужели боги дали ему то , что так редко встречается у людей – любовь?

Но тогда почему они подарили ему это чувство, но не дали взаимности? Наверняка княжна и не вспоминает о нём. А их путешествие приняла как забавное приключение в лесу и со смехом рассказывала о нём тем двоим, которые с такой любовью и лаской смотрели на неё. Мал понятно, брат. А тот, второй, кто он? Сразу же израненное сердце заполонила жгучая ревность. Он так громко застонал, что его напарник Микула, который ехал впереди оглянулся через плечо: не случилось ли чего с Подвиздом. Он уже заметил, что после побоища с древлянами, его друг сильно изменился. Раньше это был отрок, который не пропускал ни одной чарки, ни одной юбки. Бесшабашно, часто рискуя жизнью шёл на врага, первым бросался в любой кулачный бой. А сейчас стал задумчивым, тихим. Микула , краем глаза видел, как в Киеве на пиру Горислава тихонько увела с собой Подвизда и ухмыльнулся этому, ждал, что скоро придёт его друг весёлый и бесшабашный, но Подвизд так и не возвратился назад. Вернулась только Горислава – глаза её были красны от слёз, платье примято… Но это видел только он, вся братия не обратила на это никакого внимания. Они были заняты другим: разговорами и медовухой.

А наутро воевода их призвал и приказал ехать в древлянскую землю, чтобы приготовить всё к тризне по Игорю, следом на ладье отправится Ольга с дружинниками.

Отроки во главе с воеводой Свенельдом отправились напрямик к месту гибели Игоря. Спешили, перелетая на лошадях речушки, объезжая вековые дубы. И только на привалах вели разговоры.

– Едет Ольга вершить расправу над древлянами…

– Людей много, не могут они жить в полном понимании друг друга.

– И потому убивают? Может не могут поделить славу, может защищают свою честь, честь близких? – горячился самый молодой отрок.

– Если не могут поделить славу, заслуженную на поле брани. Но если есть у кого-то слава, он её убережёт сам, честь свою и своей жены, детей тоже убережёт.

– Из-за чего распри на Руси между городами, землями?

Молчал Сванельд. Он знал, что пройдёт ещё пара лет и эти молодые отроки станут дружинниками, будут воевать за свою землю и никто больше из них не спросит и даже не задумается: почему люди убивают друг друга.

Когда подъехали к древлянским землям, Подвизд показал место гибели Игоря. Он бы не нашёл его, всё случилось так быстро…Но место от кострища на большой поляне, указывало на то, что древляне сожгли тело Игоря по своим обычаям.

Разные обряды были у древлян, особенно тризны по умершим. Северяне считали, что человек чистым приходит на землю, чистым и уходит, а очищает его огонь. Поэтому сжигали тех, кто уходил у Вырий. Киевляне же выкапывали глубокую могилу и вместе с умершим туда складывали его любимую лошадь, одежду, оружие и ещё многое чего, что будет необходимо в царстве мёртвых. Игорь был похоронен по законам древлян, очищенный огнём.

Сванельд отправил двух отроков в Киев, рассказать об увиденом Княгине. А другим приказал подготовить, расчистить поляну, чтобы потом можно было бы поставить шатры.

Когда дело было сделано, Подвизд с разрешения Сванельда, оседлал коня и поскакал к небольшому озерцу, которое, он знал, находилось недалеко отсюда в лесу, чтобы умыться да и побыть немного одному.

Время у Любавы было и пока древлянские гридни свозили к месту предполагаемой тризны Ольги медовуху, мясо, рыбу, она решила наведаться к своей берёзе.

Она подъехала к деревцу на опушке. Спешилась и подошла поближе. Погладила молоденький ствол, почувствовав тепло, как от живого существа. Решив немного посидеть и подумать, девушка сорвала стебелёк травы, и стала его покусывать, так ей легче думалось. А думы в её красивой головке роились разные: и о Мале, которого она наконец сегодня увидит, и об Алексе, вернее его невинном поцелуе. А ещё для неё было странным и приятным думать о Подвизде.

–Неужели он мне нравится? Но, конечно это не любовь… Пора признаться себе, что такой стихии чувств, которые он мне дал, я не испытывала никогда. Даже не думала, что поцелуи могут вызывать такое. Мне было очень хорошо с ним и это правда. Но я ведь княжна, а он отрок: что скажет брат, княжьи люди, старейшины?

Она улыбнулась.

– Лада, богиня Лада, а разве не всё равно, что скажут люди, если сердце бьётся быстрее, если ланита краснеют, лишь только вспоминаю о нём, о его ласковых руках…

Любава умолкла, а потом, качнув плечом, спросила то ли у себя , то ли у берёзы:

– А он то меня любит? Или похоть просто была и всё равно, кого ласкать? Ведь никого в лесе, кроме нас и не было. Была бы на моём месте другая он бы её обнимал…

Девушка сомневалась. Неопытна была и не знала подобных чувств. Любовь стучалась в её сердце , а она боялась его открывать.

Вскочила на лошадь и полетела навстречу открытому простору. Впереди лесная речушка. Княжна опускает поводья и умное животное как молния взлетает в воздух и одним прыжком преодолевает неширокое речище. Летит княжна, ветер бьёт в лицо и все ненужные мысли тоже летят из головы вон. Поляна суживается, а за поворотом ещё больше можно разогнаться, радуется княжна и видит всадника, который тоже несётся наперегонки с ветром. Вот ближе он, ближе…Что-то знакомое в фигуре. Посадке…Ещё ближе. Подвизд. Непроизвольно она натягивает поводья и конь сбрасывает ход, недовольно хрипя и кося глазом на хозяйку: мол, чего останавливаемся, ведь так приятно лететь наперегонки с ветром. Но хозяйка не замечает недовольства, она смотрит вперёд на всадника, который тоже приостанавливает своего жеребца.

Глаза юноши смотрели на Любаву и от этого взгляда покалывания прошли по телу девушки и вышли на щёки густым румянцем. И это не осталось незамеченным юношей.

– Ты зарделась, Любава.

– Просто очень быстро неслась, вот и загорелись щёки.

Их лошади ходили по кругу, узкому кругу, друг возле друга. Хрипя, закусывая удила. А всадники их тоже смотрели друг другу в глаза. Подвизд так, что Любава горела под его взглядом. Он манил к себе, притягивал, обещал и давал, просил и прощал.

– Ты скучала по мне, милая? Тогда я не успел сказать, как дорога мне почему-то стала. Я постоянно вспоминал о тебе и мечтал о нашей встрече. А ты, вспоминала?

– С чего бы это? Ты что мне брат или отец?

Но это же было неправдой и так её задевали его речи. Как можно только от красивых слов, что человек по тебе скучал, чувствовать себя самой красивой и желанной.

– Я по тебе скучал и так рад был, что княгиня меня сюда отправила. Ведь думал, что больше тебя не увижу.

– Ну да, я же живу за семью морями…

– А причина какая? Сидел бы где-то в лесу дожидаясь тебя, не зная придёшь когда или нет. И вот же встретились. Значит это судьба?

– Всё решают боги, но нам и не надо встречаться.

– Я догадываюсь, это из-за того парня, который был с твоим братом. Я видел, как сияли твои глаза, когда ты его увидела. Ты его любишь?

В словах парня сквозила ревность. А Любава в который раз задумалась – что для неё Алекс. К этим двум парням она испытывала совершенно разные чувства – большую нежность к Алексу, желание защищать его, быть сильной. А к Подвизду её влекло, хотелось, чтобы он никогда не выпускал её из своих крепких объятий. Она чувствовала себя в них защищённой. Так что же из этих чувств – любовь? Нельзя ведь любить двоих…

– Я не знаю, – растерянно прошептала. Спешилась, и взяв за повод коня, подошла к небольшому дереву. Напряжённое молчание стало почти осязаемым, когда Подвизд подошёл к ней.

Княжна заглянула в его сразу потемневшие глаза почувствовав слабость перед этим человеком, вновь покраснела.

– Если хочешь, я оставлю тебя. Знаю, что у нас нет будущего – ты княжна, а я отрок. Кем я буду – дружинником… Но знаешь, если бы ты только захотела я бы достиг всего, чтобы быть тебе ровней!

Любава не думала о будущем – оно так далеко. Ей важен был этот миг.

– Одно слово и я оставлю тебя…

Подвизд коснулся завитка волос на её виске, нежно провёл кончиками пальцев пр щеке. Любава закрыла от этих прикосновений глаза, улетая куда-то ввысь.

– Можно ли поцеловать тебя? Позволь мне ощутить вновь вкус твоих губ. Это желание не даёт мне покоя вот уже сколько дней.

Подвизд замер, почти касаясь губами её рта. Он ждал, не смея настаивать. Ждал, хотя его захлестнуло нетерпение. Медлил, предвкушая. Девушка чуть придвинулась и Подвизд мгновенно отреагировал, нежно прижавшись губами к её рту.

Внутренний голос подсказывал, что она сразу убежит, если почувствует как он её хочет. Его захватывала сила, названия которой он не знал, и когда губы девушки раскрылись навстречу, почувствовал, что никто кроме неё ему не нужен.

Поцелуй Подвизда привёл Любаву в изумление, заставил почувствовать себя по настоящему желанной и любимой.

Несмотря на то, что соприкасались только их губы, а тело парня застыло в нескольких сантиметрах от неё, между ними образовалась как –бы прослойка раскалённого воздуха. Княжну терзали противоречивые чувства: она страстно желала оказаться в его объятиях и боялась того, чем это может закончиться. Однако Подвизд не отрывался от её рта, и Любава, задыхаясь, поняла, что он сумеет преодолеть её страх, если будет просто целовать, ограждая от всего мира.

– Любава, ответь мне, – прошептал.

Она приоткрыла губы и нежно ответила на поцелуй.

Подвизд начал медленно гладить ей спину, потом осторожно положил руки девушки себе на грудь и Любава, ощутив под ладонями быстрые удары его сердца, ещё сильнее прижалась к нему.

Он сознавал, что эти мгновения могут оказаться для него единственной возможностью прикоснуться к её невинности, что эта встреча под сенью векового леса будет преследовать, мучить запретным соблазном. Голова кружилась. Тело напряглось, откликнувшись на её безыскусную реакцию. И вдруг он почувствовал её сопротивление и испуг, сразу же ослабил объятия, хотя поцелуй стал ещё более пылким.

Подвизд хотел отпустить девушку, чтобы его необузданное желание не испугало её и не сумел.

– Любава, до чего же ты прекрасна, – прошептал, задыхаясь.

Тёмные ресницы приподнялись.

– Пожалуйста, отпусти меня.

Подвизд сразу опустил руки, поражённый резкостью её тона.

– Мне не следовало тебе позволять. Ты не должен больше прикасаться ко мне.

Он стиснул зубы – они отдалялись друг от друга, и острая, почти физическая боль лишила его обычного спокойствия.

– Но ты получила не меньшее удовольствие, чем я.

– Да, ты прав. Но совершенно же очевидно, что у тебя очень большой опыт такого общения с девушками.

– А я этого и не скрываю. Просто я впервые испытываю чувства, которых раньше не знал…

– Ну да , ты же мастер срывать поцелуи в темноте.

Лёгкость, с которой она поддалась ещё раз доказала, как просто мужчинам добиваться своего. И насколько она слаба.

Подвизд мрачно усмехнулся. Слова девушки подтверждали её невинность, ведь он лишь чуть-чуть приподнял завесу над своей страстью.

– Я бы хотел большего, можешь не сомневаться…

– В моей жизни нет места человеку вроде тебя и даже не потому, что ты всего-навсего отрок, – она поморщилась, заметив мелькнувшую в его глазах боль.– Мы очень разные, а нас объединяет только физическое влечение друг к другу и только. Наверное потому, что ты опытен в этих делах, ты вызываешь ответные чувства в моём теле и сердце.

Подвизд смотрел на неё. Его страсть достигла опасного уровня, когда эмоции грозились вырваться наружу и за это он ненавидел себя. Он оттолкнул её ещё тогда, в первый раз …Эта девушка имела над ним власть. Будь на этом месте другая женщина, он бы повалил её на эту густую, зелёную траву, удовлетворив своё вожделение, но Любава – чистая, невинная.

Подвизд и Любава отошли к своим лошадям, и не смотря друг на друга разъехались в разные стороны.

– Беги, милая. Потому что если мы снова встретимся, я могу поддаться искушению и уже никуда не отпущу тебя, – подумал Подвизд, глядя вслед девушке.

А Любаву расставание обидело больнее, чем она могла предположить. На скаку, взяв повод одной рукой, она закрыла глаза, прижав ладонь к губам, ещё горячим от поцелуев.

Подвизд, удаляясь, вспомнил, как его рука обнимала стройную фигурку девушки, и понимая, что не должен этого делать, поднёс руку к лицу и вдохнул запах Любавы, оставшийся на его руках. Он ненавидел и страстно желал её. Но больше он к ней не подойдёт – слишком всё тяжело и безнадёжно.

Глава 10

Темнело. Алекс посмотрел на небо – рано ещё, а уже темно, отчего бы это…. А просто собиралась гроза. С запада двигались чёрные тучи и проходя над лесом своими тёмными днищами, как корабли по зелёному океану, они сглаживали волнение леса и деревья притихли в ожидании свежего, волнующего.

И вдруг ворвался ветер. Он свирепо гнал тучи дальше и дальше, сталкивая их друг с другом Раздался треск и на небе появилась змея молнии, золотым зигзагом объединившая землю и небо.

– Пошто стоишь, парень? Беги в терем, прячься, – услышал он слова старой няньки. – Ить вот как Перун гневается.

Алекс с любопытством посмотрел на неё.

– Так это дело Перуна?

– Ну да, посмотри как мечом своим по небу крешет. Нельзя в такую пору в лесу быть. Видишь, как сердит. Собрал над лесом чёрные тучи, вызвал ветры из далёких краёв и бросает на землю свои стрелы.

А гроза приближалась всё ближе и ближе к городу. Стало совсем темно, только молнии ярко озаряли мир. И вдруг тучи разрешились дождём. Крупные капли сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее устремились на землю.

Земля ждала их, затаившись и устремив к дождевым потокам зелёные ростки трав и кустов, подставляя им плечи деревьев.

Алекс побежал в терем и через несколько метров уже вымок до нитки. На душе почему-то было гадко и тревожно.

« Наверное гроза тому причина, – подумал он, отжимая на ходу одежду. – Да, лучше наблюдать за грозой под крышей, хотя терем деревянный да и дома вокруг такие же. Спокойно могут загореться, если молния попадёт».

Он стоял в сенях, наблюдая за грозой. Уже начал скучать за книгами, компьютером да и вообще за всеми благами цивилизации.

Если днём есть чем заняться: и рыбу пробовал ловить, и на охоте побывал. Понравилось утром росную траву косить, силки на зверя ставить. Всё интересно в охотку, потому, что ново. Но когда приходит вечер, заняться и нечем. Вот если дома Мал и Любава, то вечер быстро переходит в ночь. Разговоры текут как вода. Мал бывал везде. Сколько всего мог рассказать. А Любава, та ещё рукодельница. Вышивая, сколько легенд вспомнит, что заслушаешься. Оглянуться не успеешь как и ночь наступает. И так тепло на сердце стало при воспоминании об этой девушке, их совместных вечерах…

Как она там? Понравилась ли княгине? Да и как она может не понравиться, скворушка звонкоголосая?

Вдруг стукнула входная дверь и Алекс повернулся посмотреть, кто вошёл. Поникшая фигурка Любавы сразу же насторожила. Парень почувствовал беду.

– Да что же ты в такую погоду решила ехать домой? Почему Мал не остановил, разве не видел, что надвигается гроза?

Любава молчала. Алекс взял её за плечи.

– Посмотри, промокла совсем. Пойдём, проведу тебя в опочивальню и няньку позову, чтобы помогла тебе переодеться.

– Не надо, не хочу…

Он не понял. Перед ним была Любава, а голос вроде не её.

– Да что случилось? – встревожился Алекс, заводя её в светлицу, знаком показав дворовым девушкам и няньке выйти.

– Присядь сюда, голубка.

Она как робот делала всё, что он говорил. Это его поразило, это была не Любава – своенравная, умеющая постоять за себя девушка. Она сидела с наброшенным им на плечи платком, покачиваясь со стороны в сторону – капли дождя на лице никак не хотели высыхать. Алекс опустился перед нею на колени и заглянул в лицо. Сейчас, пока не было Мала, он чувствовал свою ответственность за девушку и уже видел, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Любаву начала бить дрожь, зубы её стучали. Лицо девушки было белее муки. Алекс позвал няньку, чтобы та её переодела. Та уже стояла перед дверью наготове. С сухой одеждой. А позади неё дворянки готовили тёплую купель с травами, чтобы отогреть княжну.

Алекс вышел и стал ходить из угла в угол, теряясь в догадках.

– Боги, помогите мне, боги!– услышал крик девушки. Она обращалась к богам, просила их помощи. – Вы не можете помочь? Молчите…Что вы теперь можете сделать…А вы уходите все, уходите прочь!

Её голос срывался, звенел как натянутая струна на самой высокой ноте и падал в бездну отчаяния.

Алекс вошёл в комнату и остолбенел.

Любава стояла посреди опочивальни в одной сорочке. Из глаз её потоком лились слёзы, но она их не вытирала. Сколько было безнадёжности и горя в этой фигуре, что он не думая уже, что мужчина, а она девушка и люди по- всякому могут это воспринять, обнял Любаву и крепко прижал к себе, пошатываясь вместе с ней, как бы успокаивая и убаюкивая. Он ни о чём не спрашивал, знал, что сама расскажет. И он не ошибся. То ли ветерок пронёсся, то ли шёпот девушки

– Мала больше нет. – И протяжный душераздирающий стон.

– Как нет? Где же он, ты что, его не видела? Да что случилось, говори!

Он побывал во многих передрягах, но горе этой девушки было таким неподдельным. Его самого начало трясти от плохих предчувствий.

– Когда приехала княгиня, я вместе с другими князьями нашей земли встречала её. Она оплакала мужа, а потом приказала совершить тризну. Наших мужей не надо было долго приглашать: выпили дружно с отроками Ольги, настороженность сменилась разговорами…Велела своим отрокам пить за их честь. А потом…

Она умолкла, глотнула побольше воздуха и закончила.

– Княгиня приказала своим дружинникам убить наших мужей… А они и не сопротивлялись: кто спал, кто тоже совсем ничего не видел от выпитого…

И зашлась в горестном плаче.

Если сказать, что Алекс испытал шок – не сказать ничего.

– Ты Мала видела?

– Нет…

– А как ты уцелела, как сумела спастись?

– Я вначале была со всеми, а когда стали пить медовуху и брагу, я вышла к реке, хотелось первой встретить брата. Я соскучилась за ним, а княгиня сказала, что он следом плывёт. Ждала его, ждала, а ладьи всё не было… А когда я пришла назад… – Любава не смогла закончить. Перед её глазами снова стоял тот ужас.

– Ты сказала, что Мала нет, он что, так и не приехал?

Как бы это не звучало, но Алекс стал немного привыкать к жестокости. которая царила в эти времена и без особой истерики выслушал рассказ девушки. Правда, он ещё не до конца осознавал произошедшее. Ведь всякое может быть: может мужики упились да вповалку на земле лежали, а ей могло показаться, что они мёртвые. Парня всё время мучил другой вопрос: где Мал, почему они не встретились с Любавой и он не успокоил её, не развеял все эти страхи?

Девушка встрепенулась, подняла на Алекса глаза и вот только тут он ужаснулся: зрачки расширились и на него смотрели два глубоких чёрных колодца, в которых плескалась боль, страх, гнев и …надежда.

– Я пыталась зайти к княгине в шатёр и остановилась возле входа. У неё там кто-то был и я решила подождать. Вначале не прислушивалась к разговору, но когда услышала имя брата, все остальные звуки вокруг меня замерли и только слышала я мужской голос, который что-то с ноткой веселья и некоторой гордостью рассказывал княгине.

– Ужо больше не придут к тебе свататься… Вольными себя показать хотели! Да вон северяне и те решили под руку киевского князя стать. А эти! Подняли головы. Эдак и другие будут смотреть и начнут перечить тебе, княгиня. А казна пустеть будет, когда вокруг одни враги. Дружинников кормить, поить надо, – голос как–бы оправдывался, – отбивать врагов.

– Всё равно, чувствую свою вину. – Отвечал женский голос,– но последую стопами Игоря и приобщу к киевскому столу древлян, чего бы это мне не стоило. Начало положено, больше голов не поднимут. Должна я, пока сын мой в пору не войдёт, сохранить всё так как при князе было. Пусть пока думают что Мал остался в Киеве, пока я здесь…

– Зря ты, княгиня уехала. Посмотрела бы какой костёр был!Огнём древляне очистились и тризну по ним уже справлять не надо. Из земли вышли в землю и ушли! Когда баньку им истопили, решили, что чистыми их хочешь видеть с дороги…А я и приказал дверь входную закрыть и поджечь баню со всех сторон. Когда огонь запылал, то пытались они дверь выбить. Но приказал я брёвнами хорошими их подпереть, чтобы уже наверняка. Недолго банька и горела, одни угли остались и от неё и от Мала с древлянами.

– Уволь меня от этих подробностей, – сказал усталый женский голос.

– Пожалела что ли их, княгиня? Не жалей. Думай о себе да сыне лучше. Не будешь волю нашу боярскую исполнять, выгоним из Киева. Куда пойдёшь? Может опять людей перевозить?

– Не пугай меня, не надо. К работе я привычная, сам знаешь. За сына боюсь. По праву ведь ему княжить надлежит.

– Вот то- то же. Поэтому никакой жалости быть не должно. С врагами надо разбираться, чтобы другим не повадно было.

– Алекс, скажи, ведь Мал им врагом не был. Он просто любил Ольгу. Я же это видела. Ведь неправда всё это? – с надеждой в голосе спросила Любава. Не могли они сжечь Мала. За что?Просто так, только потому что…– и голос девушки умолк. Она не могла понять причины. А значит не могла поверить в то, что сделали с её братом. Всё это не вмещалось в голове. Сердце не принимало это, рассудок противился.

– Ой, Любушка, Любушка тебе всё это послышалось. Они разговаривали о чём то другом, а ты уже надумала такого! Вот приедет Мал, во всём разберётся, всё тебе расскажет. А завтра солнышко поднимется и все страхи уйдут, запрячутся. – Алекс тихим голосом шептал Любаве, поглаживая её по голове. Она притихла и он решил. что успокоилась…

Но внезапно Любава вскочила, схватилась обеими руками за голову и закричала

– Нет, нет так оно и было. Боги! Почему вы отвернулись от нас? Разве мы плохие дары вам приносили, разве не почитали вас и не следовали вашим законам?

Она зашаталась и рухнула на пол. Алекс подбежал к ней, поднял на руки и положил на кровать. А в дверь с плачами и причитаниями уже бежали к бесчувственной девушки нянька, дворянки.

Алекс вышел из терема. Гроза миновала и тучи плыли далеко у горизонта. Лес стоял чистый, умытый и спокойный, чего нельзя было сказать о мыслях Алекса.

Он не мог понять, где в словах Любавы был вымысел, а где правда. Девушка была сама не своя, придумать она не могла такого и Алекс решил с ответами подождать до утра. Авось что прояснится. Эти люди, их обычаи оставались для него загадкой. После мирной жизни, из которой прилетел, перед ним раскрылась непонятная и необъяснимая реальность. Где всё как-бы просто, но в то же время сложно так, что вовек не понять. Ладно, пойду спать. Утро вечера мудренее.

По пути в свою опочивальню он зашёл к Любаве. Возле неё дремала старенькая нянька, а девушка спала. Её сон был тревожным…

Утро не принесло ни ясности не успокоения. Алекс заметил, что в городе сейчас только старики, женщины и дети. Постепенно к обеду стали сходиться дружинники, отроки. Но их было немного и из обрывков разговоров Алекс понял, что то, о чём рассказывала Любава – правда. Киевские дружинники перебили многих захмелевших древлян, которые будучи в хмельном угаре даже и не сопротивлялись. И самым главным ударом для Алекса был рассказ о том, что они тоже слышали похвальбу о сожжении самых достойных мужей во главе с Малом в бане по приказу княгини Ольги. Всё постепенно становилось на свои места и вырисовывалась общая картина, но дальше анализировать не пришлось, потому что прибежали девушки –дворянки и стали голосить. Алекс едва разобрал, что плохо с Любавой.

Он и сам уже недоумевал, почему этой ранней пташки ещё не видно, но ничего дурного и подумать не мог.

Когда вошёл в комнату девушки, то сразу же в глаза бросилась необычайная белизна её лица и только щёки горели как после мороза. Положив ей руку на лоб, сразу почувствовал жар. Вчера к нервному потрясению, подкосившему девушку, добавились гроза, дождь, под который она попала.

Алекс попросил принести холодной воды для компрессов, чтобы сбить жар. Он внезапно понял, что если то, о чём поведала Любава правда, то ждать ей помощи неоткуда.

Парень каждый день надеялся, что его найдут, спасут и скоро он будет дома, где так спокойно и почти всё предсказуемо. Где много друзей, которые поддержат и помогут. Мир, в котором есть мама и отец, любящие и любимые.

Он не вмешивался ни во что, полагая, что всякое вмешательство, может изменить ход истории. Алекс просто с любопытством наблюдал за всем, как в кино за сюжетом, в котором были и прекрасные моменты и жестокие, но вот какой конец этого фильма… Познавая этих людей, он верил, что окончание будет хорошим. Во всяком случае о пожаре в Малине он не читал, а Искоростень был для него каким-то просто мифическим городом, о котором он ничего не знал да и по правде говоря, и не пытался ничего узнавать. Когда приезжали оттуда послы, они, наверное, походили на всё остальное население, к которому он совсем не собирался привязываться.