Инязовки. Феноменология женского счастья

– Да? А я и не приду!

Но он приходил среди ночи, стучал так настойчиво, что мне становилось страшно.

– Девчонки, пустите! Я хочу увидеть ее! Пустите! Только посмотрю, как она спит, и уйду! Она здесь, да?

– Уходи, у нас не вокзал! – неумолимым голосом отвечала Илюшина, подходя к двери.

– Девчонки, пустите! – ломился неудачливый ухажер. – Все равно позову на свадьбу.

Дверь трещала от его ударов. Просыпался весь этаж.

Мы не открывали. Он уходил, через какое-то время возвращался и опять стучал. У меня сжималось сердце. Какой дурак! Через пару дней, стоя на трамвайной остановке, я увидела, как он двигался в сторону инязовского общежития, чтобы порадовать его обитателей очередными подвигами. Подошел ко мне и поздоровался, как ни в чем не бывало.

– Опять будешь выступать вечером? – спросила я.

Он был пока еще трезвый, поэтому мой вопрос его очень обидел. Все, кончено с ним, решила я. Пусть пьет свою водку и лезет к другим девочкам. Только, чур, не ко мне! Алкоголик – не человек.

Прошло три месяца, как я не видела Бориса.

В этот день я танцевала одна. Сначала «Борин танец». Передавала его движения, соразмерную с ритмом музыки пластику, темперамент. Девчонки остались у парней в общежитии. А мне никто не нужен. Честной я стала и правильной: три месяца ни с кем не целовалась. Все во мне, каждая клеточка моей души любила Борю. Пока живу, я верю. Пока верю, я буду ждать его. Мой! Разве не для того он родился и вырос, чтобы я крепко-крепко его полюбила? Я видела перед собой его глаза, улыбку. Хотела протянуть руку и ощутить его рядом. Истязала себя волнующими воспоминаниями. После шестичасового звучания магнитофон разогрелся и готов был в любую минуту вырубиться.

В конце апреля на улице выпал снег. Безобразие. Даже не верилось, что неделю назад был настоящий летний день. Окно было открыто, и шторки шевелились от легкого дуновения ветерка. И вдруг резко похолодало. Ночью налетел порыв ветра и неожиданно распахнул окно. С подоконника упала на пол и разбилась стеклянная банка. Я почему-то подумала, что в нашей жизни что-то круто изменится. Грохот разбитого стекла всех перепугал. Женька, не просыпаясь, перебралась ко мне под одеяло. Да, это у меня будут перемены, потому что из трех кроватей она выбрала мою.

В «школу» не пошли: бесновались дома. Гонялись по пустынным коридорам, чтобы согреться. Приехавшая в гости Ермошка сидела на краешке кровати и с удивлением наблюдала, как мы имитировали борца Барханова, одержавшего на ковре очередную победу. Илюшина, представлявшая в своем лице спортсмена Бориса, после демонстрации его победоносных телодвижений ластилась ко мне, как котенок: «Му-урр!»

Мы хохотали до слез, до изнеможения, словно нас щекотали черти. Из нашей комнаты «108» постоянно доносились крики, визг, дружные раскаты смеха. Гостей, как ни странно, сюда тянуло магнитом, и все чувствовали себя, как дома. Мы сроднились, стали единым организмом, который без одной из нас уже не мог считаться полноценным. В моей душе проснулось столько радости, столько желания любить. Я уже не представляла, что у меня могло быть по-другому.

Жизнь наша была полна событий, каждый прожитый день нес в себе информацию, являлся частичкой общей картины нашего бытия. Одно оставалось неизменным: я по-прежнему думала о Борисе и проживала с ним каждый свой день. Дни стояли пасмурные. Выпал грустный дождь. После такого дождя обычно начинает все распускаться и хочется любить. Я ехала на рынок за картошкой и, ничего не купив, отправлялась слоняться по улицам, с любопытством разглядывая, как с пробуждением природы преображается лишенный ярких красок город. Домой возвращалась на речном пароходике, в одиночестве сидя на холодной, обдуваемой ветрами палубе.

В нашу комнату зачастили пятикурсники с магнитофоном и записями, привезенными с Кубы. Женька готовила на всех большую кастрюлю фирменного супчика – жиденького, но наваристого и вкусного. Они засиживались допоздна, разговаривая об испанском, о кубинской музыке. Студенты, прошедшие стажировку на Кубе, в наших глазах приравнивались к преподавателям и казались богами с высокой горы Олимп. Все, что рассказывали «кубинцы», мы впитывали в себя, затаив дыхание. Знание языка делало всех причастными к чему-то великому, прекрасному.

Поездка на Байкал стала самым ярким событием в череде прожитых дней. Какой чудесной была эта картинка, увиденная воочию, а не на иллюстрации! Скалы, камни, отшлифованные ветром и прибрежной волной, необъятная водная гладь и горы вдали, в синей дымке похожие на мираж. Дополнением к замечательному пейзажу явились местные мальчишки, которые великодушно таскали дрова для костра, а потом провожали нас на велосипедах.

Началась летняя сессия, и подготовка к экзаменам до конца июня заслонила все земные радости. Первым сдавали экзамен по медицине у «бабы Нади», вся хирургия которой состояла из «житейских случаев». «Вот был такой случай…» Некоторые «случаи» прочно вошли в копилку узнаваемых анекдотов. Однако на экзаменах «баба Надя», забыв о прежней фамильярности, была строга и придирчива. Особенно к тем, кто не проявлял интереса к ее богатому жизненному опыту и оставлял без внимания ее содержательные лекции. Я интересовалась медициной, потому негаданно попала в число счастливчиков, заработавших «автомат».

С наступившим теплом неудержимо поманил к себе остров Юности. Мы катались на лодках, бороздя вдоль и поперек небольшой залив, и с натертыми от весел мозолями на ладонях шли сдавать диамат, призывая на помощь все небесные силы:

– Дяденька Самбуров, не ставь нам троек!

Пригретые пекущим солнышком, мы загорали на зеленой травке, обложившись тетрадками и имитируя подготовку. В погоне за красивой порцией загара я становилась «вождем краснокожих», Пожарским и предметом всеобщих шуток, вызывая улыбку даже у строгих экзаменаторов.

Установилась нестерпимая духота, вызвавшая полный упадок сил. Окно в комнате было распахнуто день и ночь. Мы ходили в одних плавках и кутались в мокрые простыни, как древние римляне. Когда голова шла кругом от этих reglas de urbanidad (правил хорошего тона) и comidas (кушаний) и начиналась острая нетерпимость ко всякой информации, мы делали вылазку на танцы.

Мы с Илюшиной не покупали входных билетов. Это было слишком просто: купить билеты и войти, как все смертные. Мы пробирались на танцплощадку с риском для жизни, по железной решетке, которая создавала надежное ограждение, выступая далеко в воду. Промокшие, но очень счастливые, мы примыкали к своей веселой компании.

Какой-то парень пригласил меня на вальс, кружил, поднимал на руках. Это было так необычно. Я смеялась и вскрикивала от неожиданности, испытывая приятное головокружение. Девчонки оставили нас одних. Мой новый знакомый с умным видом говорил о закате, о луне, об архитектурных замыслах острова Юность, о моем красивом черном платье. Я искала глазами девчонок, чтобы отдохнуть в окружении родных лиц, но звучало танго, и парень вел меня танцевать. Он прижимал меня к себе, тихим дуновением губ касался шеи, а я думала о Боре и чуть не плакала. Я никогда не смогу быть с нелюбимым мужчиной!

Около общежития парень задержал меня. Поднял на руки, не сводя влюбленных глаз, ворошил губами волосы.

– Ну, отпусти меня! – просила я. – Можно, я уже пойду домой? Ну, пожалуйста!

На следующий день мой вчерашний знакомый появился в военной форме младшего лейтенанта в образе серьезного мужчины, но я меньше всего была расположена танцевать с ним и вести светские беседы. Мы с Илюшиной растворились в толпе, прыгали и баловались, как дети. Серьезный лейтенант стоял у эстрады и наблюдал за нами.

После танцев мы бросились убегать, в толпе запутывая следы, довольные, что никто не покушается на нашу свободу. И вдруг обнаружили, что мой военный неукоснительно следует за нами на расстоянии двух метров. Около краеведческого музея серьезный лейтенант догнал нас и заторопился высказать все сразу. Как у пойманного нарушителя стал выпытывать мою фамилию и группу.

– Поехали, Анастасия Январева, к моему деду, – неожиданно заявил он. – Я что-нибудь оставлю тебе на память.

Я, наконец, осмелилась спросить, как его зовут. Лейтенант оказался обладателем имени Слава. Мы свернули к общежитию на Ленина-стрит. В дверях я задержалась, сохраняя готовность убежать.

– Есть в тебе что-то хорошее, Анастасия Январева! – сказал Слава. – Я еще найду тебя.

В глубине души я надеялась, что встречу на танцах Бориса, как год назад, в такой же теплый июньский вечер. Однако на танцах Боря тоже не появлялся. Среди огромной толпы танцующей молодежи не было ни одного парня, кто бы мог достойно заменить его отсутствие. Складывалось впечатление, что он вообще перестал существовать в природе. Пропал человек, бесследно сгинул в загадочном Бермудском треугольнике!

Как говорят французы, во всякой таинственной ситуации надо искать женщину. Тогда все встанет на свои места, и объяснение непонятному придет само собой. Наверное, этот ловелас, привыкший к легким победам, не знающий отказа дамский угодник опять кого-нибудь сбивал с толку. Отрабатывал очередной, более доступный вариант?

Я негодовала, что так легко попала в его сети. Предатель! «Севильский озорник»! Чем же он покорил меня? Смотрел с немым восторгом, как на звезду первой величины, в собственных глазах поставил на пьедестал? Обеспечил чувство защищенности, как маленькую девочку, за руку повел в мир любовных страстей? А я купилась с первой минуты. «Это судьба!» И сколько нас, таких дур? Все во мне кипело, как в котле, где варилась похлебка для чертей (или сами черти?)

– Пришел бы на «Юность», а я забралась бы на последний ярус и сбросила ему на голову камень, – говорила я Ермошке, безмолвно внимающей моим монологам. – Пусть бы истекал кровью. Мне не жалко..

Мы сдали экзамены и стали готовиться к отъезду. Перевернули в комнате все вверх дном. Последнюю ночь спали по двое на одной кровати. Оставив свою «авгиеву конюшню», мы разъехались по домам.

Прощай, Иркутск, город, где я полюбила его. Кровь моя отравлена твоим воздухом.

Глава 11. Практика устной речи

В тихой домашней обстановке я почувствовала себя, как остановленный на всем скаку конь (вернее было бы сказать «лошадь», но это звучит грубо). Еще вчера я неслась во весь дух, чтобы все успеть. И вдруг оказалась в условиях полной тишины и спокойствия. Потрясающе! Я никому ничего не должна. Чем заняться?

– Отдыхай! – сказал отец.

– Интересно, как? – растерялась я.

Я отоспалась и отправилась совершать «наполеоновские» забеги. Первым делом – подруги, одноклассники, а потом – как карта ляжет. В родном городе все сердцу дорого.

Мама принялась откармливать исхудавшую студентку.

– Из легко передвигающейся девочки я рискую превратиться в сытого, тупого увальня, – стонала я, за обе щеки уминая блюда, приготовленные умелыми руками мамы. – Опять же не покушать нельзя: все так вкусно!

Через неделю пожаловали дорогие гости – Вероника с мужем Сашей. Они оба одинаково светились от счастья, словно открыли для себя неведомую планету, где это счастье едят ложками. Замужество придавало сестре неповторимое очарование. Гостям постелили на диване в детской комнате. На нашем кровном диване Вероника спала не со мной, а со своим мужем! А моя любовь, быть может, ждет меня в двадцать первом веке! На следующий день комната превратилась в музыкальную студию: Саша записывал на магнитофонную кассету модные хиты «Бони М», «АББА», «Назарет», а я прыгала рядом в ритмах танца.

Вышли с сестрой прогуляться. За разговором незаметно дошли до гостиницы «Тайга», где можно было посидеть на лавочках возле незамысловатого фонтана.

– Запомни этот момент, – сказала я. – Если я не буду с Борькой, я останусь холостячкой на всю жизнь.

– Нет, сестренка! – возразила Вероника тоном, не позволяющим сомневаться в ее правоте. – Ты слишком хороший человек, чтобы тебя не заметить. Встретишь ты человека, который полюбит тебя. А Борька …. Да, есть такие люди, которые входят в душу с ногами. В тебе он не понял главного. Не успел. Может, купается сейчас в море успеха. Но будет еще время, когда к душе потянется.

В день, когда уезжали Вероника и Саша, шел проливной дождь. На автостанции мы увидели группу молодых людей в курточках интернационального стройотряда УДН. Все они были из стран Латинской Америки. Сердце защемила забытая грусть о моем несостоявшемся поступлении. Теперь я уже не была той наивной девочкой, ошарашенной московской круговертью. За эти два года, что отделяли меня от крушения мечты, я научилась говорить на испанском языке. Разве можно было упустить неожиданную возможность испытать себя?

Я подошла к ребятам и заговорила. Это было непросто – преодолеть застенчивость и найти слова, чтобы объяснить свой порыв! Я словно шла по шаткому мостику, боясь свалиться в реку. А они, эти ребята, вдруг дружески «подхватили» меня, помогли добраться до берега. Узнав, что я изучаю испанский язык, заклокотали так радостно, что на нас стали оглядываться. Для провинциального города эта картинка казалась из ряда вон выходящей: русская девица, с трудом подбирающая слова на незнакомом языке, в толпе ликующих, возбужденных латиноамериканцев. На прощание вся группа долго махала руками вслед нашему уходящему автобусу.

Всю дорогу до аэропорта я приходила в себя. Среди студентов оказался Хорхе Исминио, мой перуанский друг по переписке. «Настенька…» – звучал в голове его тронутый акцентом бархатистый голос. Расставание с Вероникой и Сашей повернуло мои мысли в другую сторону. Радость нечаянной встречи сменила острая тоска разлуки. Какой переполненный эмоциями день!

Я загорала на балконе, когда отец принес письмо, в котором Хорхе сообщал о своем намерении приехать ко мне в воскресенье. Мы встретились. Пока я жарила картошку, мой латиноамериканский друг стоял рядом, не внимая уговорам присесть на стул: у них не принято сидеть, когда стоит женщина. Неожиданно он притронулся ко мне руками и сказал:

– То, что происходит со мной сейчас, похоже на сон.

Мы прогуляли вместе целый день. Сходили в кино. Покатались на электричке. Хорхе с пылким чувством отзывался на каждое мое слово, трепетал, как лань. От него исходило тепло, как от натопленной печки.

– Ты мне очень нравишься, Настенька! Волосы, глаза, цвет твоей кожи. Теперь, когда я увидел тебя, я хочу обнимать тебя, чтобы соединилось тепло твоей кожи и моей.

В следующий раз он не стал дожидаться воскресенья и приехал среди недели. Я видела, что влюбленность накрыла парня с головой.

– Я буду с нетерпением ждать воскресенья, чтобы приехать к тебе, – сказал он, прощаясь.

Погода была дрянь. Дул ветер, дождь хлестал. И я была сама не своя. Словно вернулось ко мне ощущение превосходства от того, что латиноамериканец «бегает» за мной, как тот Афанасий. Как зависимо он смотрел на меня, как неловко брал мою руку своей, похолодевшей. И то, что он говорил мне по-испански, меня не трогало.

– Ты – сама свежесть. Мне бы хотелось держать тебя в своих объятиях, чувствовать тепло твоего тела, сказать много слов о любви, которые выражают мое вдохновение и сокровенные чувства.

Я приехала домой совсем без сил, повалилась спать со словами: «Ох, Исминец, ни к чему нам влюбляться друг в друга!» и больше не думала о встрече. Меня уже не интересовала возможность практиковать язык.

Вскоре я получила письмо от Женьки Клыковой. Она звала меня в Иркутск, чтобы вместе поработать в стройотряде проводником, воспользовавшись чужим удостоверением. Как я забегала! Как быстро меня вдохновила на подвиги новая перспектива! Родители с первой же минуты посчитали эту идею сумасбродной. Оставалось самое главное – убедить их в необходимости моей поездки в Иркутск. Было трудно, да почти невозможно сдвинуть с мертвой точки мамину непоколебимость, но я нашла нужные слова. Я купила билет на самолет и стала собирать в дорогу сумку, прикидывая, что может пригодиться в поезде.

И вот я в Иркутске, сижу в сквере на лавочке, умиротворенно слушаю плеск фонтана. Мое пылкое намерение приехать сюда осуществилось. Здесь тепло и люди другие: озабоченные серьезными проблемами, все спешат куда-то по неотложным делам. Приятные мальчики, напоминающие Борю. Но что делать дальше?

Встреча с Алиной была радостной и торопливой: она спешила на работу. Как только за ней захлопнулись двери, из комнаты Варвары Ивановны послышалось знакомое шипение политых водой раскаленных угольков. Оставаться в доме с недружелюбно настроенным человеком я не захотела. Вымыла полы, съела бутерброд с колбасой и поехала в город. Девчонки должны приехать в два часа ночи. Но где я найду Женьку, если в общежитии ремонт? Намотав по иркутским улицам десятки километров, я впала в отчаяние. Я не могла найти ни Женьку, ни Галку Ермошину. Алина взяла отпуск и укатила с Андрейкой в Братск, оставив меня без последнего приюта.

Я приросла к лавочке, не имея сил двигаться. Получила то, чего не хватало дома: измучилась и отчаялась. Ноги гудели. Голова кружилась. Домой возвращаться стыдно. Что скажет мама? Как всегда, она оказалась права – идея приехать в Иркутск была безрассудной, но мне надо было на собственном горьком опыте убедиться в этом.

От усталости я готова была заснуть на любой скамейке. И когда уже окончательно потеряла надежду на встречу с девчонками, я застала Ермошку дома. После поездки она находилась в состоянии глубокого сна, смотрела на меня и не узнавала, но одной секунды хватило, чтобы включилась нужная кнопочка. Галя повела меня на кухню и накормила, как в последний день, а потом повезла к Женьке, которая остановилась у знакомой тетки. Я была немного вялой, но Клыкова зацеловала меня, заобнимала, заносилась по комнате, как ракета, получившая предстартовое ускорение.

Мы долго сидели в креслах, разговаривая. Потом бродили по городу. Обошли все свои любимые места: парк культуры и отдыха, набережную Ангары, остров Юности. Стояли в толпе, никого не видя, хохотали, не сводя друг с друга изучающих, пытливых глаз, и все не могли наговориться. А прошло-то всего две недели, как не виделись.

Наша затея с работой по чужому удостоверению не выгорела. Обратно Женька повезла меня «зайцем». Я уже не понаслышке знала, что «заяц» – ничтожное существо, достойное третьей полки, поэтому чувство тревоги не покидало меня всю ночь. Впрочем, все мои треволнения оказались напрасными: в семь утра Женька разбудила меня на «дежурство», всучила в руки веник и ведро с водой. Как только пассажиры проснулись, я понесла по вагону стаканы с горячим чаем. Я деловито встречала «новеньких», проверяла их билеты, выдавала белье и помогала устраиваться. И всем я была нужна, все были зависимы от меня, как малые дети от матери. Я так сроднилась с новой ролью, что приближение своей станции встретила с досадой. Когда я вышла из поезда, пассажиры высунулись из тамбура и кричали вслед добрые слова.

Через два дня поезд «Иркутск – Усть-Илимск» шел обратным рейсом. Я встречала Женьку на станции с горячим обедом и домашним разносолами. Не поленилась привезти с собой портфель пустых бутылок, зная, что бутылки, оставленные пассажирами, проводники сдают по пути следования. Эта особая статья дохода намного перекрывала их месячный заработок.

Наше семейство переселилось на дачу. Нас окружали море, сопки и разноцветные дачные домики, утопающие в густой зелени. В хорошей компании родственников на даче я чувствовала себя вольготно, как дитя природы, как ветер, свободно гуляющий в поле. Свежий воздух и немного труда открывали хороший аппетит. Мама с утра обильно всех кормила, а потом отсылала на работу.

Мы с Алиной представляли основную рабочую силу и иногда дружно выступали против растущих запросов «работодателя». Андрейка, единственный мужик среди нас, отвечал за дрова и носил воду. Тетя Серафима весь день пряла пряжу с выражением покорной смиренности или, сидя на маленькой скамеечке, недвижно замирала у куста смородины. Собирать ягоды было ее любимым занятием, и как-то она даже сказала, что «умерла бы под кустом» – такая кончина ей не была бы страшна.

Шли дни, похожие друг на друга, как капли воды. У мамы закончился отпуск, и она вышла на работу. Родственники разъехались по домам. На дворе стоял август. Лето, лишенное событийных моментов, подходило к концу. И вдруг о, радость! Ко мне без всякого предупреждения нагрянула дражайшая «пани Клыковская». Вся квартира заполнилась мягким говорком и приглушенным смехом, беспокойными движениями неугомонного человечка, которому до всего было дело. Я очень радовалась приезду подруги: своей неутомимой энергией она внесла в мою жизнь тонус, которого явно недоставало в тихой домашней заводи. Мама заметила, что мы сроднились и стали похожими, как две сестры.

Неудержимая сила потянула нас «на подвиги». Я рассказала Женьке, что получила письмо от Джамили, с которой познакомилась во время поступления в УДН. Та известила меня о своем приезде и ждала с нетерпением в гости. Стройотряд медицинского факультета находился в окрестностях станции Анзеби. Я очень хотела повидать Джамилю, но считала неприличным в одиночестве появиться в лагере, где большинство студентов были иностранцами.

Женьку не пришлось долго уговаривать, она с радостью составила мне компанию. Мы без труда нашли Джамилю и после бурных восторгов, сопровождавших встречу, обнаружили, что попали «с корабля на бал». В большой брезентовой палатке сидела вся бригада, семь человек. Отмечали день рождения Мишеля из Доминиканской республики. Все были слегка навеселе. Ели узбекский плов, приготовленный Джамилей, пели под гитару испанские песни. Вспыхнуло радостное возбуждение. Казалось, здесь только и ждали нашего появления.

Мы сразу почувствовали себя «в своей тарелке»: разговор приобрел непринужденную легкость, а смех был наготове, чтобы выплеснуться в ответ на веселую шутку. Широкие улыбки растянулись до ушей, а головы непроизвольно поворачивались в ту сторону, где сидел Хесус, высокий красивый парень из Мексики. На него тянуло смотреть, хотя он не являлся центральной фигурой за столом и разговаривал немного. Но он постоянно улыбался, и его темные глаза, окруженные пушистыми «девичьими» ресницами, излучали теплый внутренний свет.

Только душевная доброта и чуткость могли породить этот трепетный и изумленный взгляд, который будоражил и приводил нас обеих в смятение. Хесус казался прекрасным экзотическим растением, непонятно как оказавшимся в сибирском ландшафте. Этот диковинный цветок хотелось с нежностью оберегать от сурового климата, спрятать на груди и бережно лелеять.

Аристократичность изысканных манер мексиканского мучачо никак не вязалась с грубым свитером домашней вязки, который мешковато висел на его худых плечах, сверкая протертыми на локтях прорехами. Я увидела эти прозаические дырки, когда пришла пора прощаться, и парни поднялись со своих мест, чтобы проводить нас до автобуса. В моих глазах промелькнуло недоумение, и Хесус, перехватив мой взгляд, засмеялся, закрывая руками прорехи. Мы вышли под звездное небо и, наугад ступая в кромешной темноте, двинулись в сторону проезжей дороги. Женька с Мишелем шли впереди, и их веселый разговор доносился журчащим ручейком.

– Когда мы будем практиковать испанский язык? – весело спросил Хесус.

– Ты считаешь, что это возможно? – улыбнулась я.

– О, да, конечно! Ты можешь поехать со мной в Москву!

– Вот так сразу?

И я, и Женька – обе одинаково ошалели. Мы вспоминали подробности приятного вечера, и все разговоры сводились к одному: Хесус! Сколько обаяния! Как легко можно наделать глупостей из-за него! Просто приезжать туда каждый день и смотреть на него из-за кустов, пока они еще здесь. Как жить дальше? Мы обе смертельно заразились желанием видеть Хесуса.

Через день уезжала в свой Ташкент умница-красавица – моя подруга узбечка Джамиля, и у нас был повод появиться в лагере. Мы просидели полдня в вагончике, наблюдая за сборами Джамили. Вместе ходили по магазинам, выбирая из скудного ассортимента товаров подарки для ее родных. Мишель два раза всовывал голову в палатку и радостно улыбался нам. Хесуса нигде не было. А как хотелось увидеть его! Девчонки-повара на кухне накормили нас кашей. Наступил вечер. Мы посадили Джамилю в вагон и долго махали руками вслед уходящему поезду. Как только состав исчез из виду, все вокруг показалось серым и безрадостным.

– Теперь мы не сможем запросто приехать в этот лагерь, – сказала Женька.

– В жизни не осталось ничего значительного, ради чего стоило бы жить, – скорбно вздохнула я.

В ту ночь Женька долго говорила про Хесуса, а я молчала. Зачем впускать в свое сердце живую боль? Как трудно потом заглушать ее. Я это недавно «проходила».

Оставался последний шанс увидеть Хесуса – поехать в Анзеби на танцы. Надежда на то, что он может появиться в разношерстной толпе поселковой молодежи, была слабой, как тонкая ниточка. Танцы не начинались до десяти часов вечера. Однако молодежь не расходилась. Все чего-то выжидали, кучкуясь по сторонам. По отдельным репликам мы узнали, что студенты дают в клубе прощальный концерт.