скачать книгу бесплатно
Было мне пять лет. Захотелось чаю.
Родителей дома нет. Не беда. Сто раз видела, как они это делают. Наливаешь в кружку воду из чайника, из другого чайничка – поменьше, льешь заварку и кладешь сахар.
Только с сахаром вышла загвоздка.
Кладу три ложки, пробую – не сладко. Кладу еще две, снова не то.
Что, думаю, за напасть? Всегда мне папа три ложки в чай накладывает. Может, сахар в магазине продали неправильный? Лизнула – сахар как сахар. Сладкий. А чай – нет.
На всякий случай бухнула еще пять ложек – не сладкий чай и все тут! Реву.
Вывалила в кружку всю сахарницу. Толку никакого.
Тут как раз родители с работы вернулись. Видят – дочь сидит на полу в слезах.
Рядом стоит кружка, до краев наполненная мокрым сахаром.
– Папа, – жалуюсь, – у меня чай заколдованный! – Вон, сколько в нем сахару, а не сладко.
– Эх, ты, дуреха! – смеется отец. – А размешивать кто за тебя будет?
Ах вот оно что! И как это я сразу не догадалась?
В другой раз решила испечь пирог к маминому приходу.
Делов-то! Берешь муку, сахар, яйца, месишь тесто. Как поднимется, ставишь его в печь. Мама печет эти пироги каждые выходные, невелика премудрость. Я так тоже могу!
Замесила. Жду. Час жду. Другой жду. Не поднимается тесто.
Наверно, яиц маловато. Или муки. Высыпала еще полпачки. Получилось густо. Налила воды. Теперь жидко слишком. Снова мешу. Весь стол и стены тестом заляпаны.
Тут и мама с работы пришла. Увидела кухню, ахнула.
– Мама, – кричу. – У нас мука, кажется, испортилась. Тесто не поднимается!
– А ты дрожжи-то добавляла? – спрашивает мама.
Дрожжи? Какие еще дрожжи? Я думала, их только в самогон кладут.
Самогонщики
Ребенком я наивно полагала, что самогон варят из сахара и дрожжей.
Оказалось, гнать его можно из чего угодно. Из картошки, риса, забродившего варенья, пшеничных зерен, свеклы. Даже из пищевых отходов – лишь бы бродило.
Мой папа гнал самогон из томатной пасты, сиропа и прокисших компотов. Баба Дуся промышляла подушечками «дунькина радость» – из них она варила зелье на продажу.
Папа тоже продавал самогон, но в отличие от бабушки, не прочь был и сам употребить хмельной домашний напиток.
Дома у нас стояла огромная бутыль с брагой, в которой плавали ягоды вперемешку с дохлыми мухами. К горлышку бутыли была привязана черная резиновая перчатка.
Когда брагу только ставили, перчатка безжизненно свешивалась набок, но по мере брожения раздувалась все больше и больше и, наконец, вставала торчком, растопырив жирные пальцы-сардельки. Мне она напоминала фашистскую плавучую мину.
В школе нас учили, что самогон – это зло.
Я была пионеркой и посему грозилась сдать отца в милицию – и как продавца, и как главного потребителя огненной воды. Папа, узнав о моих планах, пришел в бешенство:
– Во-он из дома! – орал он, размахивая ремнем, – Павлик Морозов!
Однажды ночью я все же проколола перчатку булавкой. «Бомба» бабахнула так, что даже в соседней комнате обои покрылись красными вонючими ошметками. После этого бутыль с брагой перенесли в чулан, именуемый «тещиной комнатой» – от греха подальше.
Первые годы папа варил подпольный напиток на плите – в двойной кастрюльке, накрытой железной тарелкой с водой.
Вода в тарелке быстро нагревалась, и нужно было постоянно доливать холодную. Да еще парами спирта разило так, что приходилось каждые полчаса мыть пол и брызгать освежителем воздуха, чтобы соседи не учуяли и не настучали «куда следует».
Как-то мама послала меня к соседке за солью. Дверь открыла перепуганная тетя Галя с тряпкой в руках, а в нос мне шибануло таким до боли знакомым запахом карамельки, что я сразу догадалась, что там булькает в кастрюльке на плите, но виду не подала.
Позже папа приволок откуда-то алюминиевую флягу с мощным кипятильником внутри. Из фляги тянулись резиновые шланги и торчали клубки разноцветных проводков.
Шланги подключили к водопроводу и стали гнать зеленого змия с утра до ночи.
Время от времени папа «снимал пробу» – наливал самогонку в ложку и поджигал.
В одну из ночей учудил, откинул крышку кипящего агрегата и сунул голову внутрь – проверить, как идет процесс. С физикой у папы были явные нелады. Горячим паром его отбросило в коридор, и обожгло так, что он лишь чудом не угодил на больничную койку.
Ходил потом весь забинтованный, как мумия, рассказывал, как было дело:
– Я туда, а оно ка-ак да-аст! Шарах – и ничего не помню!
Когда повязку сняли, кожа на папином лице была похожа на шкурку молодого картофеля – гладкая, нежно-розовая, без единой морщинки.
– Ну, хоть какая-то польза от твоей дурости! – подтрунивала над отцом мама.
Но сама «омолаживаться» таким способом не захотела.
Полина экстрасенс
Если папа гнал самогон в промышленных масштабах, снабжая и себя и других, то бабе Дусе с ее маломощной кастрюлькой за нуждами местных забулдыг было не угнаться – спрятанный первач частенько находил и выпивал дед.
Тогда бабушка решила деда закодировать.
Тот сначала был против, но потом из любопытства согласился.
Пригласили в дом Полину с кирпичного завода. Маленькая, полненькая, с сальными нечесаными волосами и опухшим лицом, Полина сама поддавала будь здоров.
Сколько ей было лет никто не знал, может, под сорок, а может, за шестьдесят. Зато все знали, что Полина экстрасенс и неплохо гадает на картах. «О, наш экстрасекс идет!» – завидев Полину, гоготали выпивохи у подъезда. Та лишь презрительно фыркала в ответ.
Полина часто бывала у бабушки в гостях, и лично у меня возникали сомнения в неординарных способностях чудаковатой тетки. Это, похоже, задевало ее самолюбие.
– Хочешь, фокус покажу? – спросила она однажды и протянула мне замурзанную колоду. – Загадай любую карту, но мне не говори, просто подержи в руках подольше.
Я смерила Полину насмешливым взглядом. Синие треники с лампасами, растянутая вязаная кофта, роговые очки с толстыми-претолстыми стеклами. Под левым глазом фонарь. И это экстрасенс?
– Да не смотри ты на меня так, карту загадывай, – смутилась Полина.
Я загадала десятку бубен.
Полина забрала колоду, деловито перетасовала и стала выкладывать на стол по одной карте рубашкой вверх, быстро проводя над каждой грязной пятерней.
– Эта! – Полина торжественно ткнула в карту пальцем.
Перевернули. Бубновая десятка! Но как?!
Полина гордо откинулась на стуле и усмехнулась беззубым ртом, мол, я же тебе говорила, а ты не веришь.
– Погоди, – выхватила я колоду. – Давай еще раз!
Чтобы никто не подглядел, я выбежала в коридор и загадала короля треф.
– Давай сюда! – небрежно махнула рукой Полина.
Перетасовала колоду. Поводила над ней ладонью и снова угадала карту.
Экстрасенша с лиловым бланшем определенно начинала мне нравиться. Но как она проделывает свой трюк?
– Я и сама толком не знаю, – честно призналась Полина. – Просто чувствую твою энергию на карте. У меня очень мощное биополе.
– А у меня? – заерзала я на стуле. – Какое у меня биополе?
Полина бросила на меня быстрый, оценивающий взгляд:
– Обычное, как у всех.
Ответ меня возмутил. Мне казалось, что уж мое-то юное биополе должно быть непременно больше, чем у алкоголички Полины.
Фокус-покус
В детстве я очень хотела иметь волшебную палочку, чтобы творить с ее помощью чудеса.
Однажды в «Детском мире» мне на глаза попался набор юного фокусника – большая коробка с изображением мальчика-факира в чалме. В руках юный волшебник держал заветную палочку… Вот что я попрошу у Деда Мороза на Новый год!
Кроме волшебной палочки в коробке оказалось много занятых вещиц вроде летающих карт, шкатулки с потайным дном, монетки-невидимки и черного мешочка, в недрах которого таинственным образом исчезали предметы.
Ко всему этому прилагалась брошюрка с подробным описанием фокусов.
Фокусы мы показывали вдвоем с папой во время праздничных застолий. Гости восхищались, но с легкостью разгадывали наши уловки. А так хотелось, чтобы у зрителей от удивления глаза повылезли на лоб! И папа придумал «магический» трюк.
Все рассаживались за столом, папе завязывали шарфом глаза и вручали карты. За минуту он умудрялся рассортировать всю колоду. Черную масть складывал в одну стопку, красную – в другую. Заинтригованные гости ахали – на сей раз без притворства и кидались проверять, плотно ли шарф прилегает к глазам. Самые недоверчивые просили повязать сверху платок и повторить трюк. Папа не возражал, вновь и вновь проделывая фокус без ошибок. Многие папины друзья тогда уверовали в его сверхспособности.
Им и в голову прийти не могло, что разгадка фокуса крылась во мне, маленькой ассистентке, которая скромно сидела за столом возле папы.
Мои глаза не были завязаны, и когда выпадали буби или червы, то есть карты красной масти, все, что от меня требовалось – незаметно наступить папе на ногу.
Если кто-то из гостей вдруг начинал подозревать между нами тайную связь и просил меня пересесть, я с невинным видом исполняла просьбу.
С этого момента включался план «Б». Теперь в случае выпадения красной масти нужно было чихнуть, хмыкнуть, кашлянуть, позвать собаку, словом, подать какой-то знак.
Как вы уже поняли – фокус при любом раскладе оканчивался благополучно.
Иногда мы с папой менялись местами – глаза завязывали мне, а не ему. На результатах это никак не сказывалось. Наше представление имело бешеный успех.
Так может, Полина тоже мошенничала? Но в бабушкином доме подсказывать ей было некому, и, тем не менее, задуманные мною карты она всегда угадывала верно. Загадка!
Даю установку!
Когда Полина пришла лечить деда от пьянки, он, сложив руки на коленях, чинно сидел за столом. Притихший, гладко выбритый, в чистой клетчатой рубахе, с аккуратно зачесанными назад седыми волосами, он украдкой следил, как та достает из сумки какие-то травки, пузырьки и потрепанную книжицу с заговорами.
– Не пил? – строго спросила Полина.
Дед отрицательно замотал головой.
– Смотри! Заговоры читаю две недели. Потом тебе о выпивке даже думать тошно будет.
Дед тоскливо шмыгнул носом и покосился на бабушку, но сочувствия в ее лице не нашел.
Неделю Полина исправно совершала свои пассы и нашептывала в пузырек с мутной жидкостью какую-то абракадабру. Дед настороженно принюхивался. Его терзали смутные догадки, что по истечении срока ему придется принять эту гадость внутрь.
А что, если бабушка с Полиной задумали его отравить и подмешали в зелье отраву?
После сеансов он бродил по дому задумчивый, подолгу стоял у окна, наблюдая, как мужики во дворе с азартом забивают «козла» и требуют от проигравшего налить «штрафную». Потом шел на кухню, жадно пил воду, тревожно к себе прислушивался.
Похоже, отсутствие тяги к алкоголю начинало беспокоить деда всерьез.
За три дня до окончания лечения случилось неизбежное. В тюке с грязным бельем дед отыскал припрятанную бабушкой четушку и с облегчением надрался.
Вечером, развалившись в кресле и пытаясь сфокусировать взгляд на собаке Белке, дед делился с ней соображениями по поводу бабушкиной антиалкогольной кампании.
– Бабка, ик, стерва, хотела меня отравить. Замуж, ик, за молодого намыл-лила-лилась. За мал-ладого! Ик-тишкину мать. Бабка! – развернулся дед в сторону кухни.
– Чего тебе? – бабушка появилась в дверях и, уперев руки в боки, скорбно затрясла головой. – И-и-эх, нажрался-таки, ирод! А я-то, дура, деньги Полине вперед уплатила…
– Бабка! Признавайся, ик, есть у тебя хахаль, тишкину мать?! – дед грозно сдвинул брови.
– Я тебе покажу хахаля! – рассердилась баба Дуся. – Я тебе сейчас такого хахаля покажу!
Она схватила с плиты чугунную сковородку и что есть силы огрела деда по голове.
– Ой! – испуганно прикрыла рот ладошкой. – Саша! – и медленно сползла по стеночке, прикрываясь сковородой, как щитом.
