Розы без запаха

Конечно, долго эти отношения не продлились, ей они были не особо нужны, она не цеплялась за Олега, а ему было стыдно перед женой. Он усилием воли заставил себя прекратить ездить на другой конец города, чтобы получать свою порцию женской теплоты.

Но однажды поддавшись соблазну, он уже не мог прекратить. Отныне его жизнь состояла из череды срывов и раскаяний, он был словно на качелях, которые сначала возносили его на вершины любовной лихорадки, а потом опускали в самые темные глубины стыда и раскаяния перед семьей и женой. В отношениях с Викой, похоже, его качели уже подходили к стадии угрызений совести. Решение жены уйти из жизни сделало эту яму для него просто бездонной.

Было уже два часа ночи, когда Олег, вернувшись, подъехал к своему подъезду. Во всех окнах квартиры горел свет, когда уходили, никто его не выключил, было не до этого, да и как-то страшно.

Самым первым делом он прошелся по дому и выключил везде электричество, оставив горящим небольшой светильник на кухне. Потом с каким-то холодком под ложечкой зашел в спальню, сгреб с кровати постельное белье, одеяло, подушку, завязал все это в тугой узел и вынес его к мусорным бакам во дворе.

Когда возвращался обратно, а было уже около трех утра, от дерева у соседнего подъезда отделилась темная мужская фигура. Олегу стало не по себе, чем-то потусторонним веяло от человека, который зачем-то подпирает ночью дерево.

– Привет, сосед. Что-то мне не спится, вот курю. – Это был Борисыч, жилец из второго подъезда. Он жил бобылем уже не один десяток лет, куда делись его жена и дети, никто не знал.

Олег облегченно выдохнул.

– Ну, ты меня напугал, Борисыч. – Он остановился, не хотелось возвращаться в квартиру.

– Чего это у тебя сегодня полиция была? – без задней мысли поинтересовался сосед.

– Да так. – Олег помолчал, раздумывая, говорить ему или нет о трагедии, потом все же решился. – Жена у меня умерла.

– Как умерла? Она же молодая совсем была! Ой-ой, теперь Танюшка-то без матери осталась, – как-то по-бабски запричитал Борисыч.

– Да, вот так.

– Чего случилось-то? Болела, видать?

– Болела.

– Надо же, мы тут и не заметили. Такая бодрая была, на работу каждый день, с работы с пакетами из магазина.

– Внезапная смерть, тромб оторвался. Потому и полиция приехала. – Эта ложь родилась мгновенно. Олегу не хотелось, чтобы весь двор был в курсе настоящих событий. Такую же версию он решил выдать и дочке – у мамы оторвался тромб и закупорил артерию у сердца, вокруг нее было много таблеток, потому что она попыталась облегчить свое состояние.

Когда Олег поднялся в квартиру, эта только что рожденная версия смерти жены стала и для него основной, разум отказывался принять то, что она свела счеты с жизнью из-за него. Отныне он всегда будет говорить, что у Оксаны были проблемы со здоровьем, потом точно так же стали поступать и ее родители.

5.

На следующий день он решил связаться с Викой до того, как полностью уйдет в организацию похорон. Еще лежа на диване в зале – в спальне он ночевать не решился, – Олег схватился за телефон. Он вознамерился порвать с Викой, почему-то воспринимая молодую любовницу как самую главную причину трагедии в семье. Ему казалось, что так он очистится и будет хоронить жену с незапятнанной совестью. Решив идти по пути наименьшего сопротивления, Олег написал ей СМС: «Вика, у меня умерла жена. Мы больше не сможем видеться». Довольный собой, он нажал кнопку «отправить». Ему даже в голову не пришло, что именно эти слова молодая женщина воспримет как зеленый свет их отношениям: у Олега не стало жены, теперь можно крутить любовь, ни от кого не скрываясь. Мысли занять ее место у молоденькой Вики не возникло. Ей было и так хорошо: Олег ее обеспечивал, особо не допекал, зачем ей брать на себя груз в виде семьи, она не представляла.

Поэтому телефон Олега запищал в ответ почти сразу же: «Ужас какой! Ты там держись, через неделю увидимся» и грустная рожица. Вика не поняла, что слова «больше не сможем видеться» имеют смысл «никогда».

– Черт! – выругался Олег и отбросил телефон, который затерялся в одеяле. Нужно было вставать и начинать этот скорбный день. Он даже не представлял, что сначала придется решать вопросы с полицией, ведь внезапная смерть молодой здоровой женщины вызывает подозрения, и только потом можно будет по-человечески проститься с Оксаной.

Организация похорон помогла ему не думать. Он на автомате выполнял все, что от него требовалось: ездил на кладбище договариваться о месте, заказывал кафе для поминок. Самым трудным оказалось совершить обряды, которые предписывает церковь, ведь Оксана была самоубийцей. Сказать в храме неправду про оторвавшийся тромб, которую он выдумал для всех, Олег не посмел, хотя набожным он никогда не был. Эту миссию на себя хотела взять теща, но она была настолько убита горем, что с того самого дня не могла произнести ни слова, чтобы не расплакаться. Толку от нее не было. Еще как-то она могла держаться при внучке, отвлекалась на нее, чувствовала себя рядом с ней более сильной.

– Есть такие самоубийцы, за которых можно молиться, например, в душевном расстройстве такое совершившие. Но если это было сделано в здравом рассудке, со злобой на Творца, тогда церковь не может за нее просить у Бога, – сказал батюшка Олегу – все-таки этим делом пришлось заниматься именно ему.

«Если бы я знал, что было в душе у Оксаны, когда она это совершала! Ведь даже записки не оставила. Ушла молча, точно так же, как и жила», – подумал он, а вслух сказал:

– Я не знаю. Думаю, она была в сильном душевном расстройстве. Моя жена никогда не обсуждала ни с кем своего состояния.

– Обрядов в храме мы производить все же не будем. Вы можете прийти потом и поставить за нее свечку, – сжалился над Олегом священник.

Молодой мужчина посчитал, что этого будет достаточно, но Анне Игнатьевне все же сказал, что все положенные службы в церкви он заказал, их проведут.

Только спустя три дня семья немного оглянулась: позади были похороны, теперь каждый из них должен был переболеть случившимся, взять себя в руки и как-то дальше строить свою жизнь.

Вечером на кухне у тещи, когда Олег приехал наконец забрать дочку домой, Анна Игнатьевна, наливая ему суп, спросила:

– Олег, скажи наконец: почему Оксана так поступила? Что у вас произошло? Мне она никогда ничего не рассказывала, закрылась, как ракушка, еще лет в четырнадцать.

– Не было ничего такого, чего не бывает в других семьях. В последнее время мы были в ссоре, долго не разговаривали. Когда сообщили о смерти отца, думал, что это поможет нам помириться. Но она продолжала молчать. Это меня вывело из себя, сказал, что тогда нам надо разводиться. А спустя сутки все случилось. – Он не мог начать есть, тарелка так и стояла на столе нетронутой.

– Теперь мы никогда не узнаем, что происходило в ее душе, абонент, как говорится, недоступен. – Олег продолжил свою мысль и окунул ложку в тарелку, да так и оставил ее там.

Мать Оксаны молчала. Слез у нее уже не осталось.

– Почему вы были в ссоре? – задала она вопрос, ответ на который так не хотел давать зять.

Олег молчал, на всю кухню тихо урчал холодильник.

Как он мог объяснить в трех словах, что Оксана перестала быть для него источником тепла и света? Как сказать, что ее мертвая дочь даже спустя восемь лет брака так и не впустила его к себе, не открыла ему дверь, которую люди называют душа? А выраженная словами их семейная реальность прозвучала банально и пошло:

– Я ей изменил, она узнала.

Теплый желтый свет, который лился из-под абажура, как будто стал бледнее, холодильник перестал урчать, а суп, так и стоявший нетронутым на столе, словно от испуга покрылся жирной пленкой.

Анна Игнатьевна судорожно обхватила себя руками.

– Это ты во всем виноват. – Ее голос был каким-то бесцветным.

Олег молчал, понимая, что любые слова сейчас будут восприняты тещей как оскорбление.

– Как ты можешь после этого приходить ко мне в дом, есть, разговаривать?! Ты убил мою дочь, это ты во всем виноват. – Она мелко затряслась, оперлась о стол, неловко задела чашку и та вдребезги разбилась.

На шум прибежал тесть.

– Аня, успокойся. – Он уже привычным движением взял в охапку жену и увел ее в спальню.

– Олег, ты уж тут сам похозяйничай, Танюшку забирай, ей завтра в школу. Не выдерживает Анюта этого всего… – сказал он, когда вернулся из спальни, и квартиру залил запах корвалола.

В этот момент зять собирал осколки с пола.

– Папа, вы простите меня, но я не виноват, – глухо говорил Олег, глядя в пол.

– Конечно, не виноват. Сейчас Аня в таком состоянии, что ей нужен доктор. –Тесть явно не понимал, что конкретно так расстроило жену.

– Вы не поняли. Я про Оксану. Я не виноват, так не бывает, что виноват только один человек, это неправильно. Тут никто не может быть виноват. – Вот-вот Олегу и самому нужно было бы капать корвалол.

– Ты о чем? – Тесть стоял в дверях кухни.

– О том, что мы с Оксаной не разговаривали уже как месяц, были в ссоре, но я и предположить не мог, что все так закончится. Ведь все ссорятся, у всех бывает. Вот вы что: не изменяли ни разу? – Этот вопрос Олег задал с каким-то вызовом.

– Знаешь, не здесь и не сейчас нам нужно обсуждать эту тему. – Тесть прикрыл глаза. – Давай Танюшку забирай, не дай бог, ребенок услышит эти разборки. Ты хороший отец, а это сейчас самое главное. Нужно ребенку помочь, ну а мы, взрослые, сами с собой как-то разберемся.

Олег кое-как уложил Таню спать, она отказывалась идти к себе в комнату, все жалась к нему на диване в гостиной и твердила, чтобы он не выключал телевизор: «Это же очень интересно, почему бутылка с колой взрывается, если туда кинуть конфетки ментос», – говорила она, изображая любознательность, но глаза девочки выдавали другое – тоску и страх. Он пошел с ней в спальню, снял с полки какую-то книжку, открыл на первой странице и начал читать:

– Жил-был крестьянин, у него была добрая дочь Марица. После смерти жены он решил жениться во второй раз. Мачеха оказалась вздорной женщиной, она сразу невзлюбила Марицу. – Олег не сразу сообразил, что сказка совсем не подходящая. Тут же как назло у него запищал телефон. Глянув на экран, он увидел сообщение: «Скучаю по тебе, жду, хочу! Приезжай!» Не успев стереть с лица досаду, он глянул на дочку. Девочка лежала на спине, из глаз у нее катились тихие слезы. Она их не вытирала, поэтому на висках образовались мокрые дорожки:

– Папа, не надо сказку про Марицу. Папа, не надо мачеху! – выкрикнула она и отвернулась к стене.

– Ну что ты, какая мачеха! Никаких злых мачех! – Он начал гладить Таню по волосам. Постепенно она расслабилась, ее спина перестала вздрагивать от плача, она повернулась к нему и тихо сказала:

– Иди, я уже большая. Только маленький свет не выключай.

– Вот и славно, – ответил Олег и встал. Только сейчас, в комнате дочери он в полной мере осознал, что произошло с его жизнью, что теперь все будет по-другому.

6.

Нужно было срочно решать вопрос с Викой, ставшей для Олега тем человеком, на которого можно было повесить всех собак: не будь Вики, Оксана была бы жива. Так представлял себе расклад в одночасье ставший вдовцом мужчина, который совсем забыл, что никто его на веревках в постель молоденькой девчонки не тянул, это был его и только его выбор.

«Вика, у нас все кончено», – написал он ей СМС, как только закрыл дверь в комнату дочери. Он не решился набрать номер и высказать все напрямую.

Никакого ответа Олег не получил, поэтому очень надеялся, что легко отделался от любовницы: всего несколько написанных слов, и все – она исчезла для него навсегда. Олег даже не замечал, что таким образом он желает повторения сценария с Оксаной: его признание, за которым следует исчезновение мешающего ему человека.

Заставить себя расположиться в спальне, на той же кровати, где ушла из жизни жена, он не мог. Поэтому опять пошел в гостиную. Он не раскладывал диван, не застилал его бельем. Долго лежал и щелкал пультом от телевизора, бездумно перескакивая с канала на канал, это помогало ему ни о чем не думать. Незаметно заснул под бормотание какой-то мелодрамы.

– Ну что, сынок, как твои дела? – В проеме двери стоял отец в растянутой застиранной футболке и старых спортивных штанах, пузырившихся на коленях.

– Папа? Ты же умер, – удивленно ответил ему Олег.

– Ну и что с того? Я тут тебе туфли свои принес, жмут они мне очень. – На этих словах Павел Николаевич протянул сыну черные лаковые туфли, на которых бликами играл свет, идущий от включенного телевизора. – Смотри, какие хорошие, новые почти. Я ведь их совсем даже не носил, только полежал в них немного. А сейчас мы много работаем, в такой обуви неудобно мне, я все больше в сапогах.

– Где работаете, зачем? – не понял Олег. Ему хотелось спросить совсем другое, но этот вопрос вырвался сам собой.

– Ну как, отрабатываем свои поступки. Их измерили, взвесили, сложили в большой мешок, а потом выдали каждому задание: кому-то попроще, кому-то посложнее; кому-то почище, кому-то погрязнее.

– Батя, ты скажи, что мне делать? Как жить-то дальше? Ты Оксану встретил? – Олег сел на кровати. Хотел подойти к отцу, обнять его, но так и не решился, как будто между ними была натянута тонкая прозрачная пленка, не дававшая им приблизиться друг к другу, причем не только физически. Олег с трудом понимал, что говорит ему Павел Николаевич.

– Ох, Оксанка твоя! Видел ее мельком, в какой-то длиннющей очереди, хотел подойти, так она сделала вид, что не заметила меня. Может, так и к лучшему, нельзя нам с самоубийцами разговаривать, у них свой лагерь. Что делать? А что ты можешь сейчас поделать? Все сложится в твой мешок, все будет обсчитано, взвешено, а там и отработка наступит. Так что готовься, сынок. – Отец передернул плечами, держа в каждой руке по новенькой туфле.

– Папа, я хотел тебе сказать… – Олега вдруг начали душить слезы. «Я люблю тебя» – именно эти слова он ни разу не сказал отцу при жизни, и сейчас они просто рвались из него. Но вдруг отец исчез, а в телевизоре, который так и продолжал работать, на синем фоне засветилась красная надпись: «Абонент недоступен».

Олег проснулся, сердце колотилось, в горле стоял комок, неудобно подвернутая рука затекла, на губах застыло слово «папа».

Он встал, прошлепал босыми ногами на кухню, попил воды прямо из-под крана, не доставая чашки. Руки мелко дрожали. Олег взглянул на настенные часы в коридоре: стрелки фосфорически светились на отметке «3.20». «Поспал всего полтора часа, – отметил он про себя. – Абонент, ну почему ты недоступен?»

Зашел в комнату дочери, она спала, разметавшись на кровати, одеяло сползло на пол. Он бережно укрыл Танюшу, выключил небольшую настольную лампу и вышел.

«Надо обязательно съездить к маме и дочку с собой взять», – решил он.

Вернувшись на диван, Олег вновь попытался заснуть, но ничего из этого не вышло. Признаться, он боялся, что если закроет глаза, к нему на этот раз придет Оксана, а этого он никак не хотел и даже не скучал по ней. Все, что осталось от жены, – это чувство вины: противное, тягучее месиво вины. Никакой нежности, никакого сострадания, только ужасная черная клейкая масса вины. Как ее соскрести с себя, он не понимал.

Утром Олег проснулся невыспавшимся и разбитым. Нужно было начинать не только новый день, но и новую жизнь. Теперь он должен был ежедневно будить дочь в школу, готовить завтрак, следить, чтобы она была аккуратно одета, не забыла взять с собой нужные учебники и тетрадки и прочие мелочи, о которых раньше он даже не задумывался, все это делала Оксана.

– Пап, я есть не хочу, – отодвинула от себя чашку с чаем и бутерброд с сыром Танюшка.

– Хоть просто попей, – предложил отец.

– Не могу, меня вырвет. Я боюсь, пап, что в школе все будут спрашивать про маму.

– Мама наша была хорошим человеком. Бывает, просто не знаешь, что болен. – Для дочки он продолжал придерживаться версии о том, что Оксана умерла от аневризмы. – Давай я зайду с тобой, поговорю с учительницей, пусть она сама всем ребятам объяснит, что случилось, и они не станут задавать тебе вопросов.

– Не надо, я не хочу. – Несчастная Танюша сидела, опустив голову над чашкой.

– Как скажешь, доча, – ответил Олег.

– Мама всегда провожала меня до школы, – после некоторой паузы начала Таня. – Теперь я стала взрослая, теперь я сама, как мама, будут тебе готовить и дома убирать, поэтому и в школу пойду сама. Ты меня вообще не провожай.

«Может, она и права, некоторым людям приходится повзрослеть за один день. Такова жизнь», – подумал Олег, и его сердце сжалось от боли: то ли за дочку, то ли из-за утраты жены. Теперь они навсегда будут переплетены для него в единый клубок.

– Договорились, – коротко согласился он.

А потом его закружила повседневная жизнь, приходилось решать текущие вопросы, работать, воспитывать дочь, общаться с людьми. В эту круговерть лишь изредка прорывалась тоска – он пытался отогнать ее, прячась за повседневными делами. Жизнь его катилась на автопилоте. Он привык ходить в столовую, которая находилась недалеко от автосервиса. Но в тот день добраться до нее у Олега не получилось, поэтому он заглянул в кафе, которое находилось недалеко от места, где он договаривался о большом заказе: частное предприятие хотело отремонтировать сразу несколько «Газелей».

В небольшом помещении кафе было малолюдно, Олег выбрал столик у окна, официантка принесла ему меню.

Быстро решив, что будет есть, он уставился на улицу и вдруг увидел своего случайного приятеля Кирилла. Тот подходил к крыльцу этого же кафе.

Когда архитектор оказался в зале, Олег энергично замахал ему рукой.

– Привет! – дружелюбно, через весь зал поздоровался Кирилл.

– Здорово! Садись со мной, – пригласил его за столик Олег.

– Не могу. Не поверишь, у меня свидание, – сверкнув глазами, ответил командировочный.

– Ты тут у нас времени не терял: всего две недели, а уже свидание, – пошутил вдовец. – Посиди со мной, пока твоя девушка не пришла. Как тебе наш недостроенный театр? Когда домой собираешься?

– Работы тут у вас много, еще недели две точно пробуду. А как твои дела? Что-то неважно выглядишь. Помирился с женой? – задал вопрос ни о чем не подозревающий Кирилл.

– К сожалению, нет.

– Решил уйти от нее все же, к этой…как там звали твою?

– Эх, Кирилл, если бы можно было вернуться назад в тот день, когда мы с тобой встретились, я бы поступил совсем иначе. Поехал бы домой и, может быть, сохранил жизнь человеку, – вдруг вырвалось у Олега.

– Что стряслось-то?

– Я ведь в тот день поехал к любовнице, а мог бы к жене. А когда домой вернулся, Оксана ушла сама… навсегда.

– В смысле?

– Умерла. Вот так-то, друг. – Олег покачал головой.

Кирилл ничего не сказал, а лишь бессистемно передвигал на столе солонку, перечницу и салфетницу. Подошла официантка с меню:

– Заказывать будете?

– Я уже заказал, а моему другу вы пока меню так и не дали, – ответил Олег.

– Я за другой столик сяду, ко мне сейчас подойдут, – как-то виновато отреагировал Кирилл. Он встал, протянул руку:

– Держись. Если будет совсем худо, звони.

Не успел Олег сказать спасибо, как дверь кафе вновь открылась. Оба мужчины обернулись на мелодичный звон колокольчиков, которые были подвешены над входом.

И если у Кирилла лицо расцвело в улыбке, то у Олега оно, наоборот, окаменело:

– Привет, мальчики, – слегка удивленно проговорила Вика, – вы знакомы?

– Привет, Викуся. – Кирилл подался вперед к своей даме. – Это Олег, мы с ним познакомились на стройке.

– А мы знакомы. – Вика вела себя непринужденно, она присела за столик, где расположился Олег. – Давайте пообедаем все втроем.

Кирилл заметно расстроился, ему хотелось полюбезничать с дамой наедине, но пришлось подчиниться, и он уселся на противоположный стул.

– Ваш суп, – официантка поставила перед Олегом тарелку, а Кириллу и Вике подала меню.

– Мне, пожалуйста, то же самое, что и этому молодому человеку. – Вика заглянула в тарелку к Олегу.

– Вика, успокойся. По-моему, мы обо всем уже поговорили. – Аппетит у Олега пропал. – Кирилл, не хочу портить твое свидание, я, пожалуй, пойду.

Вдовец встал из-за стола, положил на него несколько купюр, взял с вешалки свою куртку и торопливо вышел.

7.

Черная вина и липкая тоска с новой силой охватили Олега, когда он увидел Вику, которую считал виновницей своей беды. Было так невыносимо, что он не заметил, как идет по улице, схватившись обеими руками за голову. Страдалец торопливо опустил их, только когда приблизился к машине и сел за руль. Олег уставился в одну точку, не поворачивал ключа в зажигании. Со стороны казалось, что человек забыл, как завести машину и тронуться с места.

А его мучила все та же умственная жвачка, которая донимала после смерти жены: почему она так поступила, почему не подумала о ребенке, что я натворил, как жить дальше?

«Нужно встряхнуться», – который раз засветилась в его голове лампочка. Обычно дальше следовали мысли об алкоголе, которые он гнал усилием воли, боясь, что если раз встанет на эти рельсы, сойти с них уже не сможет. И опять появлялась навязчивая картинка: он пьяный, тесть и теща забирают на воспитание дочку, которую не дают ему видеть.

«Таня – вот мое спасение», – в который раз повторял Олег про себя. Что это обозначало на деле, как маленькая девочка может спасти его от черной депрессии, он не представлял.

Из темного забытья вывел сигнал автомобиля, водитель которого пытался припарковаться. В его машине опустилось стекло, и он прокричал:

– Ты выезжаешь? Я встать хотел.

– Выезжаю, – ответил Олег и тронулся с места. Автоматически включилось радио, где бодрый голос произнес: «В Москве 13.00. С новостями часа вас познакомит Антон Третьяков».

После паузы низкий мужской голос затараторил: «У российских школьников завтра начинаются осенние каникулы, они продлятся семь дней. И к другим новостям…».

Дальше Олег уже не слушал. Ему в очередной раз пришло в голову, что нужно взять Таню и поехать на все семь дней к маме, а потом вдруг подумалось: а что если уехать навсегда? Родной город, старые друзья, новая работа. Отдать Таню в школу, помогать маме, а там посмотрим.

Как только в голове Олега созрел конкретный план, ему вдруг стало легче.

Вечером он предложил Тане:

– Поехали на каникулы к бабушке, покажу тебе остров на реке, куда мы в детстве в походы ходили. Строили там халабуду, разводили костер и варили уху из рыбы, которую сами поймали.

Дочка тут же согласилась и, как взрослая, начала рассуждать:

– Надо сумки собирать. Поедем в магазин, бабушке Оле нужно гостинцев купить. Я загружу в стиральную машину свое красное платье и джинсы. Тебе что-нибудь постирать? – Дочка стояла перед раскрытыми дверцами шкафа.

«Боже, и этой девочке всего семь лет! Выросла буквально за месяц. Слышала бы ее сейчас Оксана», – автоматически подумал Олег, и тут же имя жены вызвало тянущую боль в желудке.

– Умница моя, – похвалил он дочку. – Мне пару рубашек, – скорее для порядка, чем от большой нужды, сказал Олег.

В дорогу они собрались быстро. В первый же день каникул съездили в магазин, накупили гостинцев, собрали сумки. День был солнечный, что было удивительно для начала ноября. За окном машины мелькали все еще золотые леса, пока не облетевшие под осенними ветрами. Они перемежались черными наделами убранных полей. Играла музыка, и, впервые за долгое время, Таня улыбалась. Казалось, что путешествие растопило лед, лежавший в ее маленьком сердце.

– Папа, а расскажи, как ты в первый класс пошел, – попросила она, сделав радио тише.

– Моя школа стоит прямо во дворе нашего дома. Ты знаешь, я тебе показывал. Когда пошел в первый класс, очень удивился, что ребята, которые вчера гоняли со мной мяч в шортах и майках, вдруг надели белые рубашки и форму. Я даже некоторых не узнал из-за этого. Соседка по площадке в тот год оканчивала школу, мы с ней 1 сентября у лифта встретились, оба с букетами. Она всегда казалась мне простой девчонкой, но когда увидел ее в белом фартуке и в школьном платье, она почему-то представилась мне недосягаемой взрослой тетенькой, – усмехнулся Олег.

– А какие девочки в вашем классе были? – Дочка заерзала на сиденье.

– Обычные, как и все, – пожал плечами отец.

Вопросы дочки навеяли воспоминания. В первом классе была одна девочка Лена, в которую Олег был влюблен. На 8 Марта он купил ей шоколадку – личный подарок вдобавок к тому, что они дарили всем классом каждой девчонке – какие-то скучные фартуки и прихватки. Тогда она улыбнулась и звонко засмеялась: «Спасибо! Только я же на танцы хожу, мне сладкое нельзя». Она гибко перегнулась через парту, взяла лакомство, разломила его прямо в фольге на мелкие квадратики и начала раздавать подружкам. Олег тогда страшно обиделся и после этого никаких подарков не делал и даже не разговаривал с ней, лишь издалека любовался ее длинными, как у жирафенка, ногами, руками, шеей. А потом, после начальной школы, их семья переехала в другой район, и девочку перевели в гимназию.