Знак обратной стороны

Она поднялась с места, оправляя платок на голове и повторяя себе под нос: «Выучила на свою беду! Скаженный, меченный… ай, беда одна с тобой», – добавив еще пару слов, которых Лера не поняла. А гражданин прохожий уселся на ее место, зубами надорвал упаковку новеньких игральных карт и обратился к супругам с совсем уж невообразимым предложением:

– Лала, сходи, купи бутылку минералки без газа. – Цыганка тут же испарилась, словно только ждала приказа. – Моя дорогая подружка ушла, так что никто не вытащит втихаря ваши денежки из заднего кармана. Значит, по-вашему, все зависит от внушаемости? Хорошо. Тогда вам нечего опасаться.

– Вы что, предлагаете нам погадать? Вы? – искренне рассмеялась Лера. – Это же смешно!

– Почему?

Богатей снял свои очки, теперь она могла посмотреть ему прямо в глаза, что и сделала. Приблизилась, плюхнулась на табурет, поставленный перед столом, и с вызовом уставилась на «меченного». Голубые глаза, славянское лицо, ничего общего с грязными оборванцами, предлагающими позолотить ручку. Слава стал рядышком, готовый в любой момент вступиться за жену.

– А какая разница, кто раскладывает карты, если вы не верите в то, что они говорят? – продолжал незнакомец. – Это всего лишь шутка, ничего большего. Дальняя дорога, казенный дом… День выходной, времени полно, так почему бы не уделить пять минут и не выслушать их рассказ?

– Ваш рассказ, хотите сказать, – вступил в разговор Доброслав.

– Или мой, – легко согласился мужчина.

Теперь Валерии стало любопытно. Это уже не походило на простой развод. Во всяком случае, во взгляде предсказателя не было ни намека на торжество. Он вообще ничего не выражал. Мужчина замер, глаза его стали какими-то пьяными, расфокусированными, а лицо на секунду превратилось в скорбную маску.

– Что такое? – забеспокоился Слава. – вам не хорошо?

– Нет-нет, – тут же заморгал незнакомец. – Все нормально. Это спазм… да, мышечный спазм. Не обращайте внимание. Именно поэтому Лала зовет меня проклятым. Уф! Так я начинаю свой рассказ?

– Да, – выдавила Лера. Если их и пытались надуть, то делали это весьма оригинальным образом.

Удовлетворенный реакцией супругов, друг Лалы собрал своих королей и дам, чтобы снова приняться за тасовку. Мужчина не предложил ни сдвинуть часть колоды, ни сосредоточиться мысленно на вопросе. Просто разложил на скатерти несколько верхних карт и без промедления начал предсказание:

– Вам предстоит нелегкое испытание. Я не пугаю, просто предостерегаю, по-дружески. Каждый из вас, пройдя его, измениться, станет совершенно другим человеком. Возможно, даже откажется от своих убеждений. Вы, – обращение к Лере, – очень храбрая женщина. Вы даже не знаете, насколько. И… вы правы. Счастье подобно облакам, которые всегда сдуваются ветром. Но, несмотря на это оно ждет вас. Огромное, тихое счастье, как на той картине.

– О чем вы? – забеспокоилась Лера.

Это вовсе не походило на стандартные речи гадалок. Какой-то бред. «Уж не сумасшедший ли этот богатей, – решила она. – Или он под кайфом, вот и несет какую-то околесицу». Но мужчина вдруг резко поднялся с места, надевая на свой довольно выдающийся нос очки. Она так не дождалась ответа. К ним уже спешила Лала с бутылкой «Аква-минерале».

– На, – сунула она минералку скаженному, но тот лишь коротко бросил: «Им».

А после, не прощаясь, зашагал прочь. При этом походка его была какой-то неуверенной, а спина согнулась, как если бы не Слава с Лерой, а он сам услышал весть о страшном горе. Лала зацокала языком:

– Ох, теперь придется освящать тут все! Нет ему, бедняге покоя, – и снова добавила несколько фраз на своем певучем языке. – Идите и не придавайте слишком большое значение его словам. Черные крылья – дурные вести. Вот и он, как ворон. Только каркать и горазд. Идите, идите.

На этот раз Леру не нужно было уговаривать. Она немедленно встала со своего места и, молча выложив на стол три последние сотни, устремилась прочь.

– До свиданья, – попытался смягчить неловкость Слава.

Жену он догнал уже в конце дорожки. Щеки у нее были красными, а пальцы мелко дрожали. Никогда прежде Доброслав не видел супругу в таком бешенстве. Она скомкала вытащенную из кармана рекламку и запулила разноцветным комочком в ближайшую урну.

– Да ладно тебе. Триста рублей – не такие большие деньги по нашим временам…

– Да причем здесь это?! – развернулась Лера к мужу. – Ты понимаешь, что он сделал? Что этот засранец в дорогом костюме сотворил? Все было так правильно, так хорошо, а он со своими картами, со своим «нелегким испытанием»!

– Ты что, поверила? Погоди, ты расстроилась из-за какой-то… чуши, взятой с потолка. Спорю, они с Лалой уже не один десяток так провели. Перестань, Лерик.

– Не поверила… – начала остывать женщина. – Но настроение теперь испорчено окончательно. Так что давай-ка домой. Лучше завтра сходим куда-нибудь. Или съездим. Ты же предлагал в «Парк пионеров», вот и все, решено. Завтра рано проснемся и поедем туда, и не на машине, а как в студенческие годы – на трамвае.

Слава не стал возражать. В таком состоянии супругу лучше было не трогать и ей не перечить. Так что он просто предложил ей свой локоть, за который Лера тут же схватилась. Путь их пролегал теперь вдалеке от шумных торговых рядов. Они еще полюбовались на радуги у фонтана, который с некоторой периодичностью выпускал из форсунок не струи воды, а мелкие капельки. Лера первая спустилась с лесенки, ожидая, что муж идет следом. Но тот почему-то остался стоять на верхней ступеньке.

– Ты чего, Слав? – пришлось снова подняться. Тот беспомощно глядел под ноги, не делая ни единого движения.

– Я… я не знаю.

– Что? Мы что-то пропустили?

– Я не знаю, как спуститься, – сглотнул Доброслав. – Просто не знаю, как.

Волоски на шеи Леры встали дыбом, она и сама не поняла отчего: от слов мужа, его тона или то, как он смотрел на нее. Так иногда смотрели на нее несчастные двоечники у доски, ожидающие подсказки, как написать «подскользнуться» или «поскользнуться»?

– В каком смысле? Ступеньки не узкие, в чем проблема, я не понимаю.

– Проблема в том, что я не-знаю-как-спуститься! – теперь начал кипятиться Слава. – Вот в чем. Такое впечатление, что голова забыла, какие команды отдаются телу.

– Так, успокойся. Опусти левую ногу, – собралась с мыслями Валерия. Муж послушно, как марионетка, повторил. – Теперь правую.

Слава двинул правой ногой, слишком резко перенося вес тела, и едва не зашатался. Пришлось его поддержать, продолжая командовать. Еще шаг, и еще, пока мужчина не вырвал свою руку и не стал сам повторять заученные с раннего детства движения. Тут только Лера заметила, что его всего трясет.

– Давай присядем, – предложила она, помогая Славе уместиться на последней ступеньке.

Ее мало волновало, какой слой грязи и песка на ней лежит. Из сумки торчала зеленая пластиковая крышечка. «Аква-минерале». Она по инерции сунула туда купленную Лалой бутылку, но теперь нежданный бонус от гадалки и ее подельника пришелся как нельзя кстати. Пока Доброслав жадно пил, его жена пыталась хоть как-то уместить произошедшее в голове. Пока не спросила:

– Как твое ухо? Булькает все также?

Он не жаловался, но Валерия и без слов понимала, что проблема со слухом никуда не делась. Слава теперь всегда держал голову чуть наклоненной налево и все чаще просил повторить сказанное.

– Нет. Не булькает, – еле разборчиво произнес он. – Я не слышу им… совсем ничего не слышу.

Книга

Символ не зависит от руки. Другое название – «тайна», «закрытое событие». Символ обозначает некое происшествие, вытесненное из памяти, но хранящееся в подсознании, либо некий факт, событие, которое человек старается не вспоминать из-за его постыдности, страха или по иной причине, но влияющее на его личность. Никогда не пишется холодными синим и фиолетовым.

3/5

Торжественное открытие диагностического центра состоялось менее трех лет назад, но он уже входил в число городских достопримечательностей. И не просто так. Среди серых одинаковых многоэтажек (привет советскому конструктивизму), новенькое здание выделялось алось плавностью линий и необычностью фасада. Роман не знал, сколько денег было отвалено приглашенному архитектору за разработку проекта, но, видимо, сумма имела ни четыре, и даже не пять ноликов. Тот постарался на славу, сотворив настоящего монстра в стиле рижского арт-нуво[33]. То ли ангажированный специалист был почитателем Эйзенштейна[34], то ли ему просто было некуда девать выделенный бюджет, который архитектор загнал на всякие декоративные изыски. Кованные балкончики, большие окна, много лепнины в виде переплетающихся листьев и цветов, полукруглые арки и огромные пилястры – в общем, здание напоминало расфуфыренную даму в ярко-голубом бальном платье среди невзрачных служанок.

Роман снял очки и запрокинул голову, пытаясь рассмотреть верхние этажи. К нему только что пришла одна интересная мысль, и он боялся упустить ее. Нет уж, на этот раз ей никуда не деться, пусть торчит на задворках разума и доходит до кондиции. Творческая задумка подобна сыру или вину. Самое главное – выдержать ее столько, чтобы она не превратилась в уксус. В то же время, и торопиться не следует, иначе вместо твердого грюера или маасдама выйдет пересоленный прессованный творог.

Дав мысли немного побродить по новым апартаментам, Роман решительно шагнул через порог диагностического центра. Старушка-регистраторша при виде художника расплылась в улыбке, обнажив несколько золотых коронок. Роза Марковна, казалось, уже родилась такой: сухенькой, сморщенной и бесконечно любящей всех болезных, приходящих сюда на обследования, и приходивших более пятидесяти лет в старое здание главной городской диагностической больницы. От той скромной пятиэтажки давно не осталось даже фундамента – Роза Марковна пережила и его, и четырёх главных врачей.

– К сестре, Ромушка? – спросила она через окошко.

– Ага, к сестре, тетя Роза, – художник давно запросто называл ее тетенькой, хотя регистраторша скорее, годилась ему в бабушки.

– Иди-иди, у нее скоро смена закончится, – продолжая копаться на полочках с многочисленными папками, предупредила старушка.

Роман кивнул и понесся к изящной лестнице. Опыт научил его, что вызывать лифт тут бесполезно. Пока тот придет, обязательно забитый до предела пациентами, можно несколько раз подняться и снова спуститься с помощью своих двоих. К тому же Сандерс и так засиделся последние дни в своей мастерской, стараясь компенсировать несколько «пропащих» дней, так что пробежка была не лишней.

Внутри центр выглядел не так роскошно, как снаружи. Никаких излишеств. Стены, выкрашенные в пастельные тона, ламинат на полу, начавший кое-где проминаться, стандартные пластиковые стулья. Только вид из окна был здесь поистине уникальный: море зелени и золота, раскинувшееся в каких-то ста метрах от больницы – «Парк пионеров». Мужчина не удержался, выглянул наружу, пытаясь выцепить глазами знакомые руины. Роман прикинул, сколько уже не был в парке. Вышло пять месяцев. Значит, надо срочно заканчивать домашнюю работу и ехать туда.

Он полез в телефон, посмотреть предварительный прогноз погоды на следующую неделю, когда дверь ближайшего кабинета распахнулась, и из него вышли двое. Художник уже видел эту молодую пару: высокий светловолосый мужчина и опрятная женщина с темно-русой косой и в очках-вайфарерах[35]. Как и в их первую встречу, женщина теребила брелок на сумке, а ее спутник задумчиво покусывал верхнюю губу. Они даже не взглянули в сторону Романа, но это его не очень-то расстроило. Художник был с ними связан незримой ниточкой, а значит – рано или поздно, они снова встретятся.

Когда стук нервных каблучков стих за поворотом коридора, Сандерс развернулся и прошествовал к двери с номером «257», попутно отмечая, что хвостик двойки слегка отошел от деревянной пластинки, к которой был прилеплен. Постучавшись и дождавшись грозного «войдите!», бочком-бочком протиснулся внутрь.

Алиса снимала халат. Под ним обнаружилась ярко-красная блузка и черная юбка-карандаш. Настоящая похитительница сердец, даже удивительно, как его сестрица смогла из неуклюжей девочки-подростка вырасти в такую привлекательную женщину. Наверное, это у них семейное – на Романа лет до двадцати девчонки вообще внимания не обращали. Хотя и теперь за Сандерсом бегали из-за его творческого таланта, а не из-за личных качеств. И все же с тех времен, когда они жили в маленькой двухкомнатной квартирке и ютились в одной спальне, многое изменилось.

– А, это ты, – без приветствия бросила Алиса.

– Извини, не смог дозвониться Алену Делону и пригласить его сюда, – привычно отбил нападение Роман. – Домой собираешься?

– Как видишь. Утомительный был денек. Такое впечатление, что остальные отделения не хотят работать, а сбагривают нам все сложные случаи. Голова часто болит – к неврологам, судороги в ночное время – к неврологам, пальцы отнимаются – тоже к ним. Одна тетка вообще учудила. Пришла ко мне, я ее спрашиваю, ну, как обычно: «Какие у вас жалобы?», – а она принялась рассказывать про мужа-алкоголика, что он ее бьет, житья не дает.

– Так пусть в полицию обращается.

– Не-не-не! Подобное даже в шутку произносить нельзя. Полиция… Да такие тетки своего изувера сами от полицейских отбивать начнут, если те приедут. Я ей порекомендовала обратиться к нашему наркологу, даже визитку дала. Но это то же дохлый номер. Сам знаешь, пока человек не захочет вылечиться – ни один врач ему не поможет.

– А та пара, которая только что отсюда вышла, у них какая проблема? Выглядели они очень… обеспокоенно.

– Да, там вообще непонятно. У мужа начал пропадать слух. Сначала они пошли к лору, но тот ничего не выявил. Слуховой проход чистый, никаких повреждений или еще чего-то. Решили, что дело в самом слуховом нерве. А раз замешана ЦНС – то вопросы уже не к лору, а к нам. По ходу выяснилось, что там не только со слухом проблемы. Хуже стала память, увеличилась сонливость. Как сам пациент выразился: «Иногда на меня находит нечто вроде оцепенения. Я вдруг понимаю, что не могу вспомнить, как писать или зачем нужна вилка». Судя по всему, супруге он такого не говорил… видел бы ты ее лицо… Я сразу направила их на общий анализ крови, мочи и КТ мозга. Но и без того ясно – все очень серьезно, – Алиса так увлеклась рассказом, что даже халат в шкаф до сих пор не повесила. Потом спохватилась и спросила: – А чего ты вдруг заинтересовался моими хиляками?

Тлетворное влияние Розы Марковны распространилось не только на брата, но и на сестру. Именно так: хиляками, болезными, немощными – старушка звала приходящих на обследования граждан. Но к обидному эпитету всегда прибавляла «мои дорогие», что немного примеряло пациентов с замашками всеобщей тетушки.

– Да так, – сделав вид, что увлекся схемой расположения черепных нервов, равнодушно отозвался Роман. Но Алису было не провести:

– Твои приступы… ты видел их?

– Мельком, – сознался мужчина. – Встретил их в прошлую субботу на ярмарке. Купили набор моих репродукций, вот я и заинтересовался.

– Ты имеешь в виду, репродукций Сандерса? – Теперь Алиса извлекла из шкафа пару полусапожек и присела на стул переобуться.

– Нет, именно моих. Не делай такое лицо и не продолжай. И так знаю, что ты скажешь. Что я трачу свою жизнь на создание всякой гадости.

– Конечно, ты знаешь, – закатила глаза врач.

– Но, к сожалению, за эту гадость многие коллекционеры и музеи готовы отвалить большие деньги. Никому не нужен Роман Александров, но Лех Сандерс сейчас на самом пике моды, и мне никак нельзя его подвести.

– Иногда мне кажется, что у тебя непорядок с головой. И я вовсе не про твои затмения. После того, как ты продал свою первую работу, в тебе словно появилась отдельная личность, совсем не похожая на моего прежнего застенчивого братца. Психопатическая личность, которая с каждым годом все крепнет. Боюсь, вскоре никакого Романа Александрова не останется, только – звезда гламурных тусовок Сандерс.

Алиса произносила все это серьезным, осторожным тоном. Возразить было нечего. Мужчина и сам понимал, что все больше отдаляется от себя прежнего – свободного, небрежного, любящего сам процесс творчества больше, чем дивиденды, которые приносят его плоды.

Да, он стал раздражительным, властным, нетерпящим даже мелких помех на пути. Если раньше Роман мог писать картину на протяжении нескольких лет, то оставляя ее, то снова возвращаясь к работе, то сейчас его расписание ничем не отличалось от расписания какого-нибудь офисного менеджера. Шесть утра подъем, плотный завтра, а дальше пять-шесть часов художник вырезал, пилил, красил, делал эскизы и занимался еще десятком дел.

Но благодаря жесткой дисциплине появилась «Лестница амбиций» – его самая на текущий момент обсуждаемая инсталляция. Всего четыре месяца от нелепой зарисовки на краю салфетки до огромной скульптуры. И Роман ничуть не жалел об этом. Ну, может быть, самую капельку. Но разве та капелька могла сравниться с морем восхищенных отзывов на телевидении и в газетах? К нему, правда, прилагалось обширное болото негатива. Некоторые журналисты назвали «Лестницу» омерзительной, многие – непристойной и отпугивающей. Один умник даже так выразился: «Самая бескомпромиссная в своей безвкусности пустышка со времен «Маман» Буржуа[36]». Роман несколько раз перечитал ту статейку, приходя от нее во все больший восторг. Если автор рассчитывал, что сравнение его скульптуры с самым знаменитым гигантским пауком оскорбит Сандерса, он просчитался. Скорее, это выглядело как комплимент.

А что тот, второй, точнее, первый – «некий Александров», как выразился продавец на ярмарке? Разве он добился чего-нибудь путного? Ответ звучал коротко и однозначно – нет. Он был бесполезен, лишь отнимая и без того драгоценное время у знаменитого альтер-эго. Но именно Роман, а не Лех больше нравился его сестре и родителям. И именно его имя было вписано в их общий паспорт. Он платил по счетам, встречался с друзьями и страдал от постоянных видений тоже Александров, а не Сандерс. Алиса была недалека от истины. Это, реально, походило на странную форму сумасшествия, но именно так воспринимал мужчина две стороны своей жизни – как сосуществование двух людей.

– Ладно, – врач застегнула второй полуботинок и встала. – У меня нет никакого желания с тобой спорить. Лучше расскажи: что-нибудь изменилось после того, как ты начал принимать актовегин?

– Как сказать, – задумался художник.

– Давай, выходи, – не стала дожидаться более вразумительного ответа Алиса. Прихватив пальто и сумочку, выключила свет в кабинете и вышла в коридор, жестом подгоняя брата.

С тех пор, как она окончила медицинский, у Романа не было ни месяца перерыва. Алиса считала своей священной миссией вылечить его от его приступов, а заодно проводила над ним опыты. Какие только диагнозы не были ею озвучены, от мигрени до шизофрении, пока Алиса не остановилась на том, что знать не знает, что за хворь мучает брата. Но при этом продолжала пичкать его таблетками, назначать физиотерапию, даже где-то отхватила путевку в санаторий для неврологических больных.

Отказать сестре художник был не в силах, но после четырех дней сбежал оттуда. И добили его вовсе не депрессивные больные, больше напоминающие сомнамбул, не сероводородные ванны, а так называемый «лечебный стол № 12». Мужчина просто не смог жить без кофе, шоколада и пряностей. Пресная, хоть и разнообразная пища не подходила художнику, так что в итоге к его приступам прибавилось еще и жуткое недовольство жизнью.

– И что это значит? Это твое «как сказать»? – заперев дверь, снова накинулась на своего самого любимого хиляка Алиса. – Головные боли уменьшились? А частота затмений?

– Провалов. Я называю их провалами. Нет, частота та же. Хотя голова… да, думаю, болит меньше, – почти не покривил душой Роман. Сестра кивнула:

– Триггер не изменился?

– Эм… а, ты о… Нет, приходится везде носить очки.

– Эти? – Алиса указала на торчащие из кармана Роминой куртки синие стекла. – Жуть кошмарная, очки кота Базилио. Когда придут те, с градиентными фильтрами?

– На следующей неделе. Ты права: эти мне не очень идут. Они увеличивают мой и без того шикарный нос.

Брат с сестрой подошли к лифтам. Алиса не любила лишние нагрузки. Пока ждали, вынула из сумки пачку сигарет, одну тут же сунула в зубы. Теперь настала очередь Роману смотреть на нее с неодобрением. Только на его памяти сестра пыталась бросить раз пять. Последний раз как раз перед ее днем рождения. Пьяная и счастливая Алиса торжественно потушила «самую последнюю» сигарету перед собравшимися гостями в бокале шампанского. И снова, – здорово.

– Твои провалы очень похожи на сложные абсансы при эпилепсии, – после недолгого молчания произнесла женщина.

– На что, прости? – не понял Роман. Сестрица снисходительно приподняла уголки губ.

– Это такие бессудорожные приступы, когда сознание отключается, человек замирает, не реагирует ни на что. Иногда при этом возникают разные состояния, типа жемавю[37], а также различные галлюцинации. Я видела тебя во время твоих провалов. Ты именно выключаешься, как… фильм, поставленный на паузу.

– То, что вижу, переживаю – не какие-нибудь галлюцинации, – попытался поспорить мужчина. – Все намного сложнее. Я вижу то, что не должно произойти, что, скорее всего, не произойдет, а не просто брежу.

– Знаю, знаю… я и не утверждаю, что ты – эпилептик.

Лифт приехал. Удивительно, но на этот раз в нем стояло всего двое: какая-то старушка и ее более молодая родственница – дочь или племянница. Семейное сходство бросалось в глаза. Увидев Алису с сигаретой, старшая из женщин поморщилась, а младшая инстинктивно отступила подальше, заодно освобождая место новым пассажирам.

– И все же, братец, я бы рекомендовала тебе попить клоназепам.

– Спасибо, сама побороть вредную привычку не можешь и меня сажаешь на бензодиазепины. От них, между прочим, развивается зависимость, – блеснул своими знаниями художник. После первых двух лет беспрерывных издевательств сестры, Роман перестал пить все подряд и перед приемом обязательно шерстил интернет и специально купленный в книжном справочник лекарственных препаратов.

– Только при длительном приеме и большой дозировки, – парировала Алиса. – И, вообще, у меня такое впечатление, что ты не хочешь выздоравливать. Решил записаться в ряды мучеников? Или это твой новый пиар-ход?

– Лис, не начинай, – вот за это Роман и не любил подобные разговоры.

Стоило только сказать слово поперек, как Алиса превращалась в мегеру. Причем, касалось это только ее профессиональной деятельности. Как врач его сестра была жутким тираном. Наверное поэтому, ее пациенты поразительно быстро выздоравливали.

– За рецептом зайдешь в пятницу. У меня вторая смена, – как ни в чем не бывало, продолжила Алиса. – Кстати, мать звонила. Как всегда жаловалась на свою гипертонию. Терапевт ей запретил солить продукты, теперь мать в бешенстве. Почти полчаса разносила его в пух и прах, у меня ухо стало красным, как кусок свеклы. Ты должен их навестить.

– Чтобы и у меня уши тоже покраснели?

– Очень смешно. Не мне же одной все это выслушивать. В конце концов, это ты у нас любимый сынок, а я вечно была оторвой, – в голосе сестры прорезалась совсем не шуточная обида.

– Не говорили чушь. Родители любят нас одинаково. Просто ты старшая, на тебе лежит больше ответственности, ты по определению должна быть разумнее, быть примером для такого лопуха как я. А у меня на всю жизнь клеймо душевно больного, с меня взятки гладки. И объяснять им, что все это, прошу прощения за мой французский, – фуфло, бесполезно. Ты знаешь, когда я звоню матери, первый ее вопрос: «Как ты, Ромочка?», – а второй: «А как Алиса поживает?» Знаешь, будто только для того и звонит, чтобы я ей про тебя рассказывал.

– Ай, прекрати! – Они вышли из центра, и теперь сестра могла вволю затянуться. – Не успокаивай меня. Я знаю про про их любовь, и прочее. Но, вот именно, с тобой они треплются обо мне, а со мной – только о своих болячках. Понимаешь? У наших родителей явные проблемы с выражением чувств.

– Угу, может, ты и их запишешь к психотерапевту? – Попытался Роман встать на подветренной стороне, чтобы не дышать дымом. Ветер в отместку резко сменил направление.

– Да поздно уже, – с сожалением признала Алиса. – Это надо было сделать еще той весной, когда ты первый раз в обморок грохнулся. До сих пор вспоминаю и трясусь. Я ведь тогда думала, ты за мной следил, а потом решил сдать родителям. Представляешь… считала, что сознание ты вовсе не терял, что просто притворился.

– Ты со мной полтора месяца не разговаривала, – напомнил Роман.

– Прости, – вместе с дымом выдохнула его сестра. – Тебе нужна была помощь, ты был растерян, испуган, а я просто кинула тебя. Даже когда оказалась на том переезде, продолжала сомневаться. А потом… поезд пронесся, и меня как будто надвое разрубило. Я поняла, как близка была от смерти, от того, о чем меня предупреждал мой безумный брат. Знаешь, у меня до сих пор что-то вроде фобии… Недавно репортаж показывали про ненормальных, которые по путям шастают. Где-то нет перехода, а где-то народу просто лень до него идти, и они чешут напрямую. Сколько смертельных случаев! Не досмотрела до конца, не выдержала – переключила. Ох, – Алиса отбросила сигарету и наигранно улыбнулась. – Ну вот, минутка рефлексии закончена. – Теперь, братик, я жду от тебя подробного рассказа. Как там Шрапнель поживает?