Японские народные сказки

Два человека еле-еле приволокли бич, а он его поднял одним мизинцем, вскочил на коня и три раза проскакал по двору взад и вперед.

Потом Юривака снял седло и забросил между павильонами дворца, а коня отвел назад в его стойло.

– Теперь дайте мне лук вашего прежнего хозяина. Пущу для потехи одну стрелу.

Принесли ему огромный лук. Взял он его, легко натянул и говорит:

– На блюде перед вашим хозяином сидит птица. Уточка, в сторону, селезень, сюда!

Вышел вперед самозваный дайдзин:

– Что такое, где ты птицу увидел?

Но тут засвистела стрела и пронзила обманщика, а Юривака-дайдзин вошел в свой дом.

При виде его молодая супруга так зарыдала, что дыхания не перевести. Поведала она Юривака-дайдзину все, что с ней случилось.

– Не могла ты, слабая женщина, устоять против грубой силы, – ласково сказал он. – Будем же мужем и женой по-прежнему.

И стали они снова жить счастливо, в добром согласии.

4. Странствия молодого Юривака

В старину, в далекую старину это случилось, лет тысячу тому назад.

У левого министра[13] Сидзё, верховного правителя Девяти провинций[14], был сын по имени Юривака. С юных лет отличался он умом и мужеством, а в искусстве владеть луком не знал себе соперников. Кто в Девяти провинциях не слышал о подвигах Юривака? Во всем улыбалось ему счастье: молодая жена его Касуга-химэ была добра и красива.

Но вот в соседней стране Сираги[15] разгорелась великая смута; случались набеги и на побережье Девяти провинций.

По приказу из столицы должен был Юривака отплыть за море с большим войском, чтобы навести порядок в стране Сираги. Пришлось ему надолго разлучиться с любимой женой:

– Прощай, Касуга-химэ, жди меня в добром здравии. Я непременно вернусь к тебе.

– Прощай, супруг мой Юривака, береги и ты себя в дальнем пути. А я буду ждать тебя и хранить тебе верность.

Прошло три года.

После долгих и трудных боев усмирил Юривака непокорную страну Сираги и на многих кораблях отплыл вместе со своими воинами обратно к берегам Японии. Захотелось воинам отдохнуть по пути, и вот решили они пристать к маленькому острову в открытом море.

Юривака и все его спутники вышли на берег. Вечером устроен был пир в честь победы. Давно Юривака не брал в рот ни капли вина и с непривычки сильно захмелел. Уснул он крепким сном.

Среди верного войска Юривака были два брата – Каранака и Мотомаса. Втайне они ненавидели молодого Юривака. Хотелось им присвоить славу победы. Великое предательство задумали братья. Обманули они ловко сплетенной небылицей всех других воинов и отплыли на кораблях, покинув Юривака одного на пустынном берегу. А прибыв в Японию, братья объявили:

– Предводитель наш Юривака убит в бою.

Все почести достались братьям. В столице пожаловали им звание военачальников. Скоро Каранака и Мотомаса вошли в такую силу, что стали править всеми Девятью провинциями.

Но велико было горе Касуга-химэ. Вспоминая прощальные слова Юривака, она заливалась горькими слезами. Дни и ночи тосковала Касуга-химэ.

Но вот однажды явился к ней посол от Каранака и стал уговаривать ее выйти замуж за своего господина.

А для Касуга-химэ это было хуже смерти. Не стала она и слушать посланного:

– Я жена молодого Юривака. Не пойду за другого.

Много раз засылал к ней сватов Каранака. Никак он не хотел оставить ее в покое. Наконец пришел он в страшный гнев и заточил непокорную Касуга-химэ в темницу.

Между тем молодой Юривака, крепко захмелев, всю ночь проспал, а наутро видит: покинули его. Пустынно море, не белеет в нем ни одного паруса. Пусто на острове, нет на нем ни души.

Но остались у Юривака его могучий лук и верный сокол. Звали этого сокола Футимару. Всюду он следовал за своим господином, не покинул его и теперь.

– Футимару! Ты – мой единственный друг. Я – прославленный стрелок Юривака – упал духом и не надеюсь больше на спасение. Придется мне, видно, погибнуть одному на безлюдном острове.

Словно понял сокол слова своего господина. Взмыл он вверх и начал с громким криком кружить над головой Юривака – как будто хотел ободрить его.

К счастью, на острове росли плодовые деревья и не было недостатка ни в рыбе, ни в птице. Стал Юривака добывать себе пропитание охотой, стрелы его не знали промаха.

А жена его Касуга-химэ вздыхала в дальней темнице. Не раз она думала: «Хоть бы умереть скорее… Наложить на себя руки – и конец!»

Но каждый раз отгоняла эту мысль: «Рано отчаиваться! А вдруг Юривака жив!»

Однажды услышала Касуга-химэ шум птичьих крыльев. Поглядела она сквозь решетку окна и увидела, что с неба, кружась, спускается сокол.

– Ах, неужели это Футимару? Футимару… Значит, жив еще Юривака!

Стала Касуга-химэ гладить сокола, а сердце у нее в груди так и бьется, так и трепещет.

Написала она стихотворение на листке и привязала листок к ноге сокола.

– Лети, Футимару, отнеси эту весточку твоему господину!

Прочитал Юривака письмо своей жены и в лице переменился.

Даже ее не пожалели враги! Захотел он написать ей стихотворение в ответ[16], да нечем было. Тут надрезал он палец и написал письмо кровью на обрывке полотна. Снова полетел верный сокол к Касуга-химэ с письмом от своего господина.

Прочла Касуга-химэ стихотворение, написанное кровью, и полились у нее слезы. Взяла она кисть и тушечницу с тушью, завернула в платок и привязала к ноге Футимару. С трудом взлетел сокол и медленно-медленно полетел вдаль. Но слишком тяжело было ему лететь, и упал он в морские волны.

Прошло несколько дней, и волны прибили труп верного сокола к берегу. Увидел его Юривака и похоронил на вершине горы. Теперь он остался совсем один.

Каждый день поднимался Юривака на гору и зорко вглядывался в даль моря: не покажется ли парус? И вот однажды в самом деле приплыл к острову рыбачий челнок. «Уж не сон ли это?» – подумал Юривака.

– Эй, рыбаки! – закричал он громким голосом. – Возьмите меня в ваш челнок. Зовут меня Юривака, родом я из страны Бунго…

Но что это? Рыбаки наверняка увидели и услышали его, а между тем челнок вдруг поспешно повернул назад и стал удаляться.

– Эй, эй, люди на челне! Я Юривака, в самом деле Юривака… Постойте, возьмите меня! Не чудище я, а живой человек.

Но напрасно кричал Юривака. Он оброс бородой до самых глаз, волосы у него висели длинными лохмами, платье изорвалось… Даже за человека не признали его рыбаки! Понял это Юривака и горько рассмеялся.

Так пробыл он на острове два долгих года. Но наконец все же приняли его на какой-то корабль и доставили на родной берег.

А в этот самый день было там по случаю большого праздника устроено состязание по стрельбе из лука.

– А ну, кто из вас сумеет выстрелить из этого лука? Если есть такой силач, выходи! – громко потешался Каранака, показывая пальцем на огромный железный лук.

Думал он, что никто не откликнется на его зов, но вдруг выходит из толпы неторопливым шагом молодой Юривака. Никто не признал его – так он изменился.

– Ну что ж, незнакомец, попытай свое счастье! – усмехнулся Каранака. – Мы позабавимся!

Наложил Юривака на тетиву длинную-длинную стрелу и легко натянул лук. Громко завизжала в воздухе стрела, полетела так быстро, что глазом не уследишь, и вонзилась в самую середину меты. А за ней вторая, третья… Одна стрела вонзается в другую.

– О, да ведь это сам Юривака!

– Смотрите, Юривака!

– Юривака вернулся! – зашумели люди. Тут уж и братья-предатели поняли, что перед ними сам Юривака, но было поздно! Четвертая стрела пробила грудь Каранака. Хотел было Мотомаса спастись бегством, но пятая стрела догнала его и пронзила насквозь.

Так пали от руки Юривака братья-предатели, а сам он поспешил туда, где сидела в темнице жена его Касуга-химэ. Растворились перед ней двери, и вышла она, радостная, на свободу.

И с тех пор в Девяти провинциях воцарились спокойствие и мир.

5. Угуису-химэ

В старину жил в стране Суруга[17] один старик. Рубил он в горах бамбук и готовил из него разные поделки – тем и добывал себе пропитание. Люди прозвали его дед Такэтори, что значит Добывающий Бамбук, а еще называли его Мицукури, что значит Мастерящий Веялки.

Так сказано в старинных книгах.

Однажды этот дед Мицукури пошел в бамбуковые заросли и вдруг увидел: лежит в соловьином гнездышке маленькое яичко и светится ярким светом. Он бережно принес его домой.

Скорлупка раскололась сама собой, и появилась оттуда крошечная прекрасная девочка. Родилась она из соловьиного яичка и потому нарекли ее Угуису-химэ – Дева-Соловей[18].

Старик растил ее и лелеял, словно родную дочь, а она становилась все краше. Когда же выросла, то никто на земле не мог сравниться с ней красотой. Излучала она сияние, и дали ей второе имя – Кагуя-химэ – Лучезарная Дева.

Старик Мицукури стал с тех пор находить в коленах бамбука золотые монеты. Был он нищим, а за короткое время сделался богачом.

Повадились к нему в дом женихи свататься, но старик с дочерью каждому задавали трудные задачи. Ни один жених не мог решить их и возвращался ни с чем в большом смущении.

Прослышал о лучезарной красавице правивший в то время Сын Неба[19]. Отправился он в страну Суруга будто бы охотиться и увидел там Кагуя-химэ. Попросил он ее поехать с ним в столицу и стать его царственной супругой. Но и самому Сыну Неба отказала дева. Лежала у нее на сердце другая забота.

Осенью того же года в пятнадцатую ночь восьмой луны небеса стали ясными и переполнило их лунное сияние[20].

И вот спустилось вниз белое облако, и Кагуя-химэ с вершины горы Фудзи поднялась на небо. Но перед тем как улететь, сложила она стихи и послала их государю вместе с эликсиром бессмертия.

Вот что написала она:

Навеки прощай!Я одежду из перьевНадену сейчас,Но сердце мое томитПечаль разлуки с тобой.

Когда государь прочел эту танку[21], его охватила великая горесть.

– Не надо мне эликсира бессмертия, – молвил он и повелел отнести этот эликсир на вершину горы Фудзи – она ближе всего к небу – и там зажечь.

С той поры поднимается над горой Фудзи вечный дым[22], оттого что горит на ее вершине эликсир бессмертия, – так говорят древние сказания.

6. Небесная дева

Жил в одной деревне молодой крестьянин по имени Микэран. Каждый день он трудился в поле да рубил дрова в горах на продажу.

Однажды пошел Микэран в горы вместе со своими односельчанами. Его спутники притомились, стали пить воду из горной речки и смывать с себя пот.

Но Микэран решил искупаться где-нибудь поодаль. Пошел он к верховью реки, куда обычно люди не заходят. Была там широкая чистая заводь.

Сбросил Микэран пропитанные потом лохмотья и уже собирался нырнуть в воду, как вдруг видит: на ветке прибрежной сосны висит прекрасная одежда из птичьих перьев[23]. «Вот диво!» – подумал Микэран и снял одежду с ветки.

Вдруг из глубины заводи у самых его ног выплыла нагая девушка и, умоляюще сложив руки, стала просить жалобным голосом:

– Верни мне мою одежду из перьев. Ведь для человека она бесполезна.

Но Микэран, ни слова не ответив, только молча глядел на нее.

– Микэран, разве не понял ты моей просьбы? Если я не надену этой одежды, то не смогу вернуться на небо. Тебе, человеку земного мира, летающая одежда не нужна. Отдай же ее мне! – молила девушка.

Но Микэран только спросил:

– Зачем ты здесь?

Он не хотел отдавать одежду из перьев, но девушка думала: «Должно быть, он не в силах поверить, что есть на свете такая диковина – одежда, в которой можно летать. А если б поверил, то отдал бы мне».

И она, проливая слезы, стала рассказывать:

– Я – небесная фея и лишь изредка спускаюсь на землю, чтобы искупаться в этой заводи. Ты сомневаешься в моих словах? Верни мне одежду из перьев и увидишь.

– А для чего тебе она? – ответил Микэран. – Лучше давай будем жить на здешнем острове в любви и дружбе. Тогда не надо будет тебе прилетать с неба всякий раз, когда захочешь купаться. Только скажи, и я провожу тебя сюда. Купайся здесь, сколько душа твоя хочет.

– О, не говори таких жестоких слов, Микэран! Я, небесная дева, не могу жить на земле. Прошу тебя, верни мне одежду из перьев.

– Ну нет, если я верну ее, ты улетишь на небо. Оставайся со мной на нашем острове. – Так и не отдал Микэран одежды из перьев.

Небесная дева сильно опечалилась. Но не могла она вернуться на небо, раз отняли у нее чудесную одежду, и поневоле пошла с Микэраном в его селение.

Прошло семь лет, и у них родилось трое детей. Но жена Микэрана все время стремилась вернуться на небо. Она искала во всех углах дома свою одежду из перьев и не могла найти. Где только муж запрятал ее?

Однажды Микэран ушел на рыбную ловлю, а небесная фея собралась идти по воду к речке на самом краю деревни. Привязала она своему семилетнему сыну на спину недавно родившегося ребенка, а пятилетнему сыну велела убаюкивать младенца колыбельной песней, легонько похлопывая его по спинке.

Идет небесная фея назад к своим воротам и вдруг слышит: поет ее сынок колыбельную, убаюкивая маленького братца:

Ёй-хора, ёй-хора, не плачь, усни.Отец идет, подарок несет.Один, два, три, четыре столба.Четыре столба, шесть высоких столбов,Внизу столбы, вверху снопы.Отопрет он двери, распахнет он двери,Найдет он одежду из перьев,Подарит тебе одежду из перьев.Ёй-хора, ёй-хора, не плачь, усни.

Слушает небесная фея колыбельную песню. Так, значит, семь лет назад спрятал Микэран одежду из перьев в высоком амбаре на четырех и шести столбах! Скорей, скорей, пока не вернулся муж, приставила она лестницу к высокому амбару, открыла дверь, стала шарить посреди снопов риса и проса… Отыскалась наконец одежда из перьев!

Не дожидаясь возвращения Микэрана, надела на себя небесная фея одежду из перьев, семилетнего сына привязала к спине, пятилетнего положила за пазуху, а младенца прижала к груди правой рукой. Первый раз вспорхнула она к небу, поднялась на вершину высокой сосны. Второй раз вспорхнула, скрылась между облаками. Третий раз вспорхнула – и достигла неба. Но, на печаль и горе, пролетая меж облаками, уронила она младенца, и он упал на землю.

Вернулся Микэран с рыбной ловли. Видит, двери настежь, в доме пусто. Распахнута дверь и в высоком амбаре. Стоит Микэран как потерянный и думает: «Отыскала она одежду из перьев и покинула меня».

Настало время ужинать. Поплелся Микэран к очагу. Огонь в нем еле тлеет. Взял Микэран бамбуковую дудку для разжигания огня и подул. Не проходит воздух. «Отчего бы это?» – удивился он и заглянул внутрь. Видит, в бамбуковой дудке спрятан лист бумаги.

Вытащил он его, расправил и читает письмо:

«Собери тысячу деревянных сандалий и тысячу соломенных сандалий, закопай их в землю поглубже, а сверху посади бамбук. Через два-три года дорастет он до самого неба, и ты сможешь взобраться по нему ко мне».

Микэран, не мешкая ни минуты, стал собирать повсюду сандалии. Но почему-то ему удалось собрать только девятьсот девяносто девять деревянных сандалий и девятьсот девяносто девять соломенных. Закопал он их в землю и посадил над ними молодой побег бамбука. Быстро начал расти бамбук.

Прошло три года. Поглядел как-то раз Микэран в вышину, и показалось ему, что бамбук уже до самого неба дотянулся.

Обрадовался Микэран и стал взбираться вверх по стволу. Лез он, лез, поглядел вниз – облака под ногами, земли не видно. Вот он и подумал, что уже на небе. Но ветви на вершине бамбука самую малость до неба не дотянулись. Качается Микэран на ветру, за верхнюю ветку держится.

Небесная фея вернулась в свой родной дом и снова, как прежде, стала ткать одежды, но все же нет-нет да и вспомнит о земле. Ждет не дождется, когда же бамбук вырастет до самого неба и Микэран сможет к ней подняться.

Однажды, сидя за кроснами, поглядела она из окошка вниз. Бамбук уже вырос высоко-высоко. Колышутся-качаются ветви на ветру, а за самую верхнюю ветку уцепился какой-то человечек. С высоты поглядеть – он не больше макового зернышка.

Небесная фея схватила ткацкий челнок и стала тихо-тихо спускать его к Микэрану. Вот уж челнок над самой его головой. Ухватился Микэран за этот челнок, и жена втащила его на небо[24].

Богиня, мать небесной феи, приняла Микэрана ласково и сердечно, но отец ее, Небесный правитель[25], встретил нежеланного зятя со злобой и начал задавать ему трудные задачи.

Как раз в это время на небесах расчищали поля под пахоту. Тесть повелел Микэрану за один день расчистить от деревьев тысячу тёбу.

Не на шутку встревожился Микэран. Разве ему под силу такая работа? Но пришла жена и стала его успокаивать:

– Не печалься, это дело легкое. Сруби три больших дерева, ляг на пенек головой и почивай до вечера.

На другой день Микэран по повелению своего тестя отправился в лес. Срубил он три дерева и лег подремать, как жена научила.

Проснулся уже под вечер, глядит: все деревья срублены. Обрадованный, пошел он к тестю:

– Расчистил я от леса, как ты повелел, за один день тысячу тёбу.

Но не умилостивился тесть:

– Завтра вскопай за один день все, что ты расчистил.

Вконец упал духом Микэран. Где же ему вскопать за один день такое огромное поле? Но тут снова пришла небесная фея и говорит:

– Это работа нетрудная. Копни мотыгой три раза и почивай до вечера. Все само собой сделается.

Так и случилось. Проснулся Микэран к вечеру, смотрит: все поле, сколько хватает глаз, вскопано мотыгой. Радостный, поспешил он домой к тестю, но тот задал новую задачу не легче первой:

– Завтра за один день посади на всем вспаханном поле от края до края семена тыквы горлянки.

Легко сказать, трудно сделать. Поле-то величиной в тысячу тёбу. Не по силам такая работа для Микэрана.

Пошел он за советом к своей жене.

– Только-то? Дело простое. Посади три тыквенных семечка в трех разных местах и ляг почивать, все само собой сладится, – научила жена.

Последовал он ее совету, и к вечеру опять все было готово.

Подумал Микэран, что теперь конец его трудам, и пошел к тестю с веселой душой.

Но тесть – Небесный правитель повелел ему:

– Сними завтра утром пораньше урожай с поля, весь до последней тыквы.

«Вот когда я пропал! – подумал Микэран. – Разве так бывает, чтобы за одну только ночь семена тыквы взошли, дали цвет и зрелые плоды?»

Пошел он к жене со своим горем. Небесная фея стала его утешать:

– Не отчаивайся, тыквы уже зреют. Сорви пораньше утром три самые спелые и ложись подремать, все само собой сделается.

Не слишком поверил Микэран словам жены: как может случиться такое чудо? Рано-рано утром поспешил он на поле и видит: в самом деле тыквы созрели. Сорвал он три самые спелые и заснул.

Через некоторое время очнулся он от дремоты, глядит – весь урожай собран еще до полудня. Тыквы горлянки горами лежат, ни одной на поле не осталось.

Выполнил зять все трудные задачи. И тесть как будто подобрел. Стал готовиться к празднику урожая. Микэрану доверил тыквы резать. До этого он говорил со своим зятем злобно, но тут сказал ласковым голосом:

– Разрежь три тыквы, но, смотри, вдоль, а не поперек, положи под голову и спи спокойно.

Но сидевшая там небесная фея подмигнула мужу: «Не слушайся, дескать, моего отца, режь не вдоль, а поперек».

На беду, Микэран подумал: как можно ослушаться, когда тесть дает добрый совет? Взял он тыкву одну, другую, третью и разрезал вдоль. И тут все наваленные горой тыквы развалились на две половинки, воды хлынули рекой и унесли с собой Микэрана.

Еще и теперь можно осенью ясно увидеть Небесную реку, и разделенные этой серебряной рекой сияют на ее берегах две звезды: Пастух и Ткачиха[26]. Плачут муж с женой в разлуке. Люди говорят, что две звездочки возле Небесной Ткачихи – это двое ее старших детей.

Лишь один раз в году дозволено Микэрану встретиться со своей женой: когда наступает седьмая ночь седьмого месяца.

7. Дед Кобутори

В старину это было, в далекую старину. Жили где-то старик со старухой.

Старик был работящий, и все звали его честным дедом.

Однажды утром встал он спозаранок и пол в кухне подметает. А на земле лежит горошинка. «Хорошая горошинка, сладкая», – подумал он, но только руку протянул, как она покатилась и катится, катится.

Наклонится поймать, а она покатится – коконкорон-коконкорон – и закатилась наконец – коконкорон – в мышиную норку.

Но дед все гнался за ней и, недолго думая, полез в мышиную норку. Открылась перед ним дорога. Дед побежал по ней все прямо-прямо, и вот стало совсем темно. Вдруг видит – стоит храм, он в него и вошел. А уж там такая темь – ничего не видать! Спрятался он под досками пола и уснул.

В середине ночи послышался шум и все ближе: дзудон-дзудон.

– Ох, кто это, кто сюда идет? – задрожал от страха дед. – Пропал я, съедят меня…

И вот с восточной стороны явились тэнгу[27], с западной тоже пожаловали тэнгу. Слышен шум и топот: доэн-доэн.

– Смотри-ка, что они нынче ночью затевают?! – удивляется старик. – Сколько их явилось!

А той порой с южной стороны донесся шум: доэн-досун-дзудон. Еще тэнгу идут. С северной стороны тоже слышится такой громкий шум, что страх берет: доэн-досун-дзудой.

Собрались тэнгу со всех четырех сторон.

Надо сказать, что у старика была большая-пребольшая шишка на щеке. Стал он из-под пола выглядывать со своей шишкой, присыпанной песком. А тэнгу дружно пустились в пляс и так весело поют:

Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу,А со мною девять тэнгу.Если тигр не придет,Будем до утра плясать.Суттон-суттон, сорэ-сорэ.Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу,А со мною девять тэнгу.Если тигр не придет,Будем до утра плясать.Суттон-суттон.

Загляделся старик и совсем забыл, что он под полом прячется, выскочил оттуда и сам пустился в пляс, тряся своей шишкой. Такой это был зажигательный напев:

Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу,А со мною девять тэнгу.Если тигр не придет,Будем до утра плясать.Суттон-суттон, сорэ-сорэ.Тэнгу-тэнгу, восемь тэнгу,А со мною девять тэнгу,Если тигр не придет,Будем до утра плясать.Суттон-суттон.

До того разошелся старик, забыл свой страх, обо всем на свете позабыл. Пляшет-скачет. Глядят на него тэнгу, удивляются:

– Нынче ночью пожаловал к нам забавный старик. Здорово он пляшет, потешил нас. Откуда только взялся такой? Дедушка, ты горазд плясать, приходи к нам опять завтра ночью.

– Ладно, приду.

Но тут вдруг старик опомнился и опять задрожал от страха.

– А вдруг обманешь, не придешь? – усомнился один тэнгу. – Вот что, возьму в залог твою шишку.

Ухватил тэнгу его шишку, давай тянуть изо всех сил, она и отвалилась. Дед, не помня себя от радости, отправился домой. С тех пор и прозвали его дед Кобутори[28].

А у старика-соседа по прозвищу Непутевый Дед тоже была огромная шишка на щеке.

– Послушай, сосед, как ты от своей шишки избавился? Без шишки ты вон какой приглядный! – пристал Непутевый Дед с неотвязными расспросами.

Рассказал ему честный дед все, что с ним приключилось прошлой ночью:

– Стал я утром подметать кухню, вижу, лежит горошинка. Хотел я ее поднять, а она покатилась-покатилась и закатилась в мышиную норку. Я за ней, а там темно как ночью. Что будешь делать? Спрятался я под полом в храме, а тут, откуда ни возьмись, тэнгу пожаловали, целая толпа тэнгу – и давай плясать. Такой был веселый танец, что я тоже пустился в пляс. И велели они мне строго-настрого прийти к ним опять. В залог шишку взяли.

– Вот оно что! Давай пойдем вместе со мной.

– Ну нет. Иди туда один.

Встал Непутевый Дед на другое утро спозаранок и начал подметать кухню. Смотрит – горошинка покатилась и закатилась в мышиную норку.

– Ну и я тоже залезу в мышиную норку.

Полез Непутевый Дед ползком в мышиную норку. Глядь – стоит храм, а кругом темь такая, глаз выколи. Спрятался он под полом. Вдруг послышался шум и топот: досун-досун. Отовсюду, с запада и востока, с юга и севера собрались тэнгу. Стали они толпой плясать, припевая:

Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу,А со мною девять тэнгу…Если тигр не придет,Будем до утра плясать.Суттон-суттон сорэ-сорэ.Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу,А со мною девять тэнгу,Если тигр не придет,Будем до утра плясать.Суттон-суттон.

Вылез Непутевый Дед из-под пола и ну плясать и распевать вместе с тэнгу. Только он и плясать-то не умел вовсе. Пляшет – спотыкается, с ладу сбивается, слушать и глядеть противно.

Закричали тэнгу:

– Нет, старик, не умеешь ты плясать! Только мешаешь!

– Надо ему вернуть залог! – И с размаху прилепили ему шишку на другую щеку.