скачать книгу бесплатно
Тётка, получив деньги, вынесла ключ, показала пальцем на дверь слева и скрылась в недрах квартиры. Парень, однако, уходить не спешил, наблюдал, как Семён ключом орудует и лишь в самую последнюю секунду спросил:
– Может, надо чего?
– Чего? – не понял Семён.
– Девочку с шампанским или просто водяры… – ухмыльнулся парень.
– Нет, спасибо, ничего не надо, – устало отказался Семён, – мне выспаться бы…
– Ага… – покивал парень. – Выспаться – это никогда не помешает. Ну, будет нужда, заходи в любое время.
Он шумно захлопнул дверь, отчего внутри, в квартире, сразу же началась перепалка. Особенно выделялся визгливый голос Аглаи, парень же еле слышно отругивался в ответ.
Семён вошёл в узкую прихожую, включил свет, заглянул в комнату. Кровать, шкаф, телевизор, небольшой столик с мягкими стульями, дверь на маленькую лоджию…
Он разулся, повесил куртку-штормовку на витую железную вешалку, и толкнул дверь справа. Войдя, присел на край ванны, открыл оба крана, стал с интересом наблюдать за льющейся водой. Хорошо…
Хорошо, всё-таки, придти вечером домой, обнять жену, детишек, почитать газетку, телевизор посмотреть.
Семён зажмурился, помотал головой, отгоняя непрошеные мысли, встал, потянулся.
«Рановато мечтать стал, – отругал он себя. – Какая жена? Какие детишки? Сейчас самое жаркое время настаёт, только поворачивайся! Всё продумать надо, обмозговать…»
Семён побрился, полежал, отмокая, в ванне. Фыркая от удовольствия, помылся под душем, потом, в одних трусах, прошёл на кухню. Задёрнув плотные коричневые шторы, он включил свет и достал из чемоданчика ещё днём, наспех, купленные колбасу и хлеб.
«Что-то я сегодня заработался, – с усмешкой подумал он. – Перекусить даже некогда было… И про водку забыл… Странно…»
Семён сидел, облокотившись на стол, курил, стряхивая пепел в стеклянную, круглую пепельницу. Натруженные непрерывной ходьбой ноги гудели как провода под током, есть не хотелось… ничего не хотелось…
В душе почему-то сквозила опустошённость, будто он что-то потерял, нечто родное, важное для него, и искал весь день и не мог найти, и ни беготня суетливая, ни новые впечатления, так и не смогли заглушить, залечить саднящую рану, не смогли вернуть или заменить собой это нечто, утерянное им навсегда.
Вспомнился Витёк; его воровливый, тихий уход, и то, как спешил он назад, к Семёну, запыхавшийся, готовый каяться и извиняться.
Нет, не то… совсем не то… Вовсе не Витёк был причиной странного уныния; что-то другое, обитавшее глубоко в душе, оторвалось и исчезло, и нечем было сейчас заполнить эту стылую гнетущую пустоту. Разве что – деньги…, деньги… Схватиться за них, как за спасательный круг, выплыть, несмотря ни на что, выжить любой ценой, и он выживет, и ещё будет счастлив, будет…
Семён заставил себя подняться, перешёл в комнату, откинул постеленное на кровати фиолетовое покрывало, посмотрел на манящие чистотой простыни, и упал лицом в подушки.
«Надо бы свет выключить…» – эта, вяло пришедшая на ум, мысль, была на сегодня последней.
Семён спал.
Подёрнутая белесым инеем слякоть, отвратительно воняющий гнилью мусорник, съёжившиеся голуби, озябшие посиневшие руки дрожат с тошнотворного похмелья, рядом Витёк роется, косит на Семёна злым взглядом, грозит грязным пальцем, и кто-то плачет, как в детстве, горько и взахлёб…
Семён открыл глаза, сглотнул тягучую слюну, приподнялся на локте, оглядывая залитую дневным светом комнату и включённую люстру под потолком. Припомнил вчерашний суматошный день, откинулся на смятые подушки.
– Приснится же такое… – выругался он вполголоса. – Как взаправду, едрёна корень!
Умываясь, продумывал план действий на сегодня.
Собственно, продумывать было нечего. Забежать в парикмахерскую, а потом – покупать, покупать, покупать… Всё равно – что, лишь бы навар шёл, веселил душу.
Семён вскипятил чаю, благо заварка нашлась в жестяной коробочке на подоконнике. Поел хлеба с колбасой, запил крепким несладким чифирём.
Собирался недолго. Всех сборов – чемоданчик.
Выйдя на лестничную площадку, обострённо почувствовал – смотрят в глазок.
«Смотрите, смотрите, жалко, что ли?»
Семён хотел показать Аглаиной двери язык, но передумал и, насвистывая, запрыгал вниз по бетонным ступенькам.
Сев в автобус, идущий в центр города, Семён стал высматривать парикмахерскую. Сойти пришлось через три остановки.
Маленький, на два кресла, уютный салончик, ему понравился. Душисто пахло мылом, одеколоном; было так удобно сидеть в чёрном мягком кресле с подлокотниками, смотреть отражаемый в зеркале телевизор.
Мастер, девушка в синем халатике, чуть наклонившись, спросила о чём-то. Семён не расслышал, но довольно кивнул.
– Вы покороче стригите! – громко сказал он, боясь, что девушка не услышит из-за включённого на полную громкость телевизора.
Она услышала, улыбнулась, обхватила голову Семёна тёплыми ладонями, повертела, разглядывая, и решительно взяла ножницы.
У Семёна зачесался нос, но выдёргивать руку из-под накидки было неудобно. Он выпятил нижнюю губу, попытался дунуть вверх. Девушка увидела, улыбнулась снова, взяла с прозрачного, из толстого стекла, столика что-то пухово-мягкое, нежно обмахнула ему лицо. Семён, облегчённо вздохнув, стал смотреть телевизор. Тот хоть и стоял чуть наискосок, но в зеркале отражался хорошо.
Шла передача «Милицейский час». Сначала дядька в форме что-то долго и нудно рассказывал, затем показали фотографии.
Семёна будто кипятком ошпарило; не слыша, что бубнит голос за кадром, он неверяще уставился на экран.
Показывали позавчерашнего мужика в кожаном плаще, снятого с разных сторон. Он лежал на спине, раскинув руки, ощерив золотозубый рот. Ещё раз, и ещё… – крупным планом лицо… Он! Точно, он!
«Кто видел, кто знает…, кто знает…» – билось в висках, капли холодного, обжигающего пота, потекли за воротник рубашки.
Он не помнил, как расплатился, как схватил с вешалки куртку, как оказался на улице.
– Этот! – шептал Семён, не замечая уворачивающихся прохожих. – Он! Кожаный! Стольник мне отдал, а сам…
«Убили его, конечно, убили, из-за такого да не убить… Только не нашли у него сотку, не нашли… Дальше искать будут. А дальше – кто? Он, Семён, вот кто!» – с ужасом понял парень, не видя, что бредёт через проезжую часть дороги на красный сигнал светофора.
Резкий, пронзительный визг тормозов и трёхэтажный мат встряхнули Семёна. Он заскочил обратно на тротуар и побежал, нелепо размахивая руками и оглядываясь назад.
Паника гнала его, подстёгивала, заставляя мчаться изо всех сил, не разбирая дороги. За каждым домом, в каждом встречном прохожем, чудилась опасность. Она ползла, заполняя пространство позади него, нависала чёрным безумием. Сейчас сомкнёт круг, сожмёт удушающие объятия, и явятся они…
Они… Кто? Кто это будет, когда ждать? Конечно, уже следят за ним, выжидают удобный момент… Нет, что значит, конечно… Погоди… погоди… не может быть, никак не может…
Семён снова обрёл способность соображать, постепенно перешёл на быстрый шаг, нырнул, прижимаясь к домам, в переулок.
«Чего ты побежал? Дурак! Кретин! Чего ты выдумал? Чего испугался? Ну, убили мужика, так может случайно, или за другие дела, заморочки у всех свои, а сейчас время такое – за рубль удавят… Даже если ЭТО искали, так, кто видел, что он мне сторублёвку сунул? Да никто! Кто докажет? Нет доказательств. Кто придёт? Никто не придёт, никому он, бродяга, не нужен… Постой, а Витёк? Он, сука, всё знает, и сотку даже в руках держал! Ну и что? Он-то знает, да его никто не знает! А если, вдруг, и выйдут на Витька… Где Семён? Нет Семёна! Был да весь вышел! Вот так! И нечего панику разводить…»
Мысли Семёна гулко грохотали в голове, словно камни в пустой железной бочке. Закололо в правом боку, стало труднее вдыхать внезапно загустевший воздух.
Семён пошёл помедленнее, горбясь, втянув голову в поднятые плечи. Он перестал оглядываться, но по-прежнему двигался вполоборота, готовый при малейшей опасности снова броситься наутёк.
Вскоре парень заметил, что загнал себя в совсем уж незнакомый район. Семён настороженно присел на краешек деревянной лавочки, стоявшей у одного из подъездов длинного пятиэтажного дома.
Постарался успокоиться, унять предательскую дрожь в ногах. Вдохнул, посчитал до шести, выдохнул. Вдохнул, посчитал, выдохнул. Сидел, соображал…
«У Аглаи меня не найдут. Во всяком случае – пока. То, что стольник искать будут – несомненно. А где его искать, не знают, иначе уже нашли бы, и пику в бок, без всякого базара… В общем, время у меня ещё есть. Срочно надо бабки раскручивать. Потом-то, с деньгами, ищи-свищи по белу свету! А может сразу слинять? Сесть в поезд и рвануть подальше, считать полустанок за полустанком, и выйти неожиданно, там, где понравится… Нет, нельзя, за вокзалами следят наверняка и в поезде его обнаружить легче лёгкого, и к тому же, что он будет делать в чужом, незнакомом городе? Куда пойдёт? Менты ещё привяжутся, прописка не местная, а порядки везде разные… Нет, пока здесь пошерстить придётся, а лыжи смазать всегда успею… Главное – светиться поменьше, и лучше всего найти кого-нибудь, подставного, за кем спрятаться можно… Жаль, Витёк не сгодился… да ладно, всё в моих руках, разберёмся…».
Семён приободрился, покурил, погладил подбежавшего к нему, чёрного, как смола, бродячего щенка, и тихо сказав ему: – Осторожней надо быть, пёсик… Осторожней… – пошёл к ближайшему магазинчику.
Опаска осталась, конечно, по сторонам Семён стал поглядывать осмысленней, с прицелом, чтоб врасплох не застали. Ничего, и не в такие передряги попадал, а ведь целёхонек пока.
Первая задача – денег поднакопить, значит надо стольник в оборот пускать, не стесняться, но и побаиваться тоже следует, по городу болтаясь…
Покупать Семёну нравилось, благо было где, только не ленись. Спасибо дедушке Борису Николаевичу, в стране – капитализм. Товару – навалом, на каждом шагу – магазины, ларьки, базарчики, просто торговцы-одиночки.
Вон, на углу, бабка с ведром семечек сидит, нахохлилась, давай бабуля, сыпь пять стаканов в свёрнутую кульком газету! Ты гляди, как обрадовалась старая, невдомёк ей, что семечки она Семёну просто так отдаёт, да ещё за это и сдачей приплачивает.
Повеселел Семён.
Кондитерский ларёк – двести граммов леденцов и маленькая пачечка вафель, уже в кармане полтинник с мелочью прибавился.
Газетный киоск – две зажигалки, – ещё восемьдесят.
В универсам зайдя, взял Семён полторашку пива (за это ему шестьдесят рубликов отвалили!), вышел на солнечную улицу.
Весна! Хорошо! Играет в груди, одному ему слышный оркестр, в такт музыке Семён шагает, раз-два, раз-два, чемоданчиком помахивает. Позабыл Семён про страхи-ужасы свои недавние…
Завернув в первый же дворик, открутил пробку, сделал несколько жадных глотков. По-барски поморщившись, поставил бутылку под куст (найдутся желающие, подберут), вытер руки новым носовым платком, деловито поспешил дальше.
Пирожное – в урну, семьдесят рублей – в карман. Колода карт – в урну, восемьдесят – в карман. Так… зубная щётка, паста мятная – это пригодится, это в чемоданчик. Заодно, пока он открыт – деньги в него переложить – особенно мелочь, чтоб карманы не оттягивала.
Иногда, получалось просто, без покупок, сторублёвку заветную менять – «Пожалуйста, хоть по полтиннику, очень надо!».
Совал деньги в карманы, отходил, улыбаясь. Знал, что сейчас, через минуту-другую, появится она вновь, зашуршит приятно, потрётся довольно об руку.
Пообедал Семён горячим чебуреком, «Пепси-колой» запил, разбогатев при этом, ещё на четыре десятки.
Умаявшись, присел отдохнуть на невысокий парапет подземного перехода, закурил, стал не спеша за прохожими наблюдать.
Странно – рабочий день в разгаре, а город забит народом. Все куда-то бегут, мобильники у каждого второго, лица озабоченные, ну это понятно, сейчас деньги – главный пункт программы.
На заводе, нынче, пахать не модно, да и что там заработаешь, на заводе этом? Повкалываешь в две смены, пару-тройку суббот прихватишь, в конце месяца мастер наряды закроет, станет табелем трясти. Аванс, две тысячи, брал? Конечно, как же без аванса… Подоходный, пенсионный, профсоюзный… В буфете, под запись одалживался? Было дело… У Кольки двойня родилась, на подарок сдавали за тебя? Сдавали… Ну и не мычи, получай червонец в зубы и чеши отсюда. Это – в лучшем случае, если простоев нет.
Червонец… А жизнь дорожает…
Дома жена сидит, нервничает, на бумажке столбиком высчитывает, как этот червонец да её пять штук поделить, чтобы за квартиру, свет, газ, телевизор – заплатить, не забыть про взятый в кредит холодильник, дочке-школьнице обновку справить, на хлеб насущный оставить, да ещё на всякий пожарный случай отложить.
А уж, случаев этих пожарных… То колготки порвутся, то каблук на сапоге сломается, то муженёк, под футбол по телевизору, пивка захочет. А – транспорт, а – сигареты, а к родне сходить… Ещё, кошке, сволочи такой, только «Вискас» подавай, борщ она не жрёт, видите ли. А что поделать, – всеобщая любимица… Морока!
Семён сидел, насмешливо взирая на сновавший людской муравейник. Нет, у него всё по-другому будет. Он ещё не знал точно – как, но твёрдо решил – по-другому. Красиво будет, богато…
Забудет он свою прежнюю жизнь, как дурной сон забывают – была и сгинула… Забудет сиротство горемычное, ложки-кружки казённые, пьянство да ползанье по помойкам…
Что-то неясное поначалу забрезжило в мыслях, разошлось как занавес театральный в стороны, и увидал Семён чётко, как наяву: бирюзовое спокойное море, невдалеке остров с пальмами, какими их в мультфильмах рисуют, а рядышком – яхта.
Такую красавицу Семён недавно, в толстом журнале, на фотографии видел. Ослепительно белая, двух… нет, роскошная трехпалубная яхта, мечта любого нормального миллионера, и его, Семёна, в том числе.
Семён стоит на мостике… нет, полулежит в кресле раскладном, и чаек кормит, крошит им батон хлеба.
И тут, девушка, вроде той, что в парикмахерской была, только без халатика, в малюсеньком купальнике, подходит, бёдрами покачивая, с подносом. А на подносе… Водка русская… вино сладкое, заграничное… маслины испанские… лимон нарезанный, сахаром обсыпанный, и огурцы солёные, бочковые. Так Семён захотел, чтобы огурцы обязательно были.
И говорит ему та девушка:
– Подвинься, слышишь! Ты чё, парень, заснул, что ли?
Семён очнулся от сладких грёз, непонимающим взглядом посмотрел направо. Толстая тётка, в ярко-жёлтой куртке, тяжело дыша, пихала его в бок бумажным пакетом, повторяя как заезженная старая пластинка:
– Подвинься, слышишь! Заснул, что ли? Подвинься…
Семён встал, смерил тётку презрительным взглядом. Жёлтая тётка, ни на миг не смутившись, принялась осваиваться на отвоёванном пространстве. Два огромных сумаря, пакеты – большие, маленькие, только что в зубах она ничего не держала.
– Деревня… – процедил Семён сквозь зубы. – Закупаться приехала? Сельпо твоё, давно развалилось, а? Самогонщица херова! – почему-то вырвалось у него.
Тётка обомлела, открыла рот, но парня уже не было рядом.
Семён шёл, злясь на тётку, но ещё больше на самого себя.
«Да… припечатал, так припечатал. Вот идиот же… причём здесь самогонка? – мысленно спросил он, и мысленно же себе ответил: – Нет, правильно! Все они там, в селе… Парники, теплицы, цветочки-помидорчики, самогонкой мужиков спаивают… Деньги – дурные, валом прут, потом приезжает такая вот… тётя, и начинает в бок пихать. Ты смотри… Подвинься! Скажи спасибо, что народу вокруг много было, а то б я так тебе подвинулся, места не хватило бы…»
Тут Семён сбился с шага, провёл рукой по лицу.
«Что это я, в самом деле? Чего взбеленился? Ну, приехала тётка в город, значит надо родню одеть, обуть. Соседи, небось, списочек подкинули, того-сего, и всё за один день купить надо, успеть до последней электрички. Наверняка, к тому же – в каком-нибудь совхозе всю жизнь отпахала, руки красные, натруженные»
Стыдно Семёну стало, но не возвращаться же, мол, извини тётенька, нескладно вышло… Покачал он головой, рукой махнул – ладно, проехали. Нервишки подводят, и не мудрено, столько на него за последние дни навалилось.
У зоомагазина Семён остановился надолго. Даже рот приоткрыл, до того интересно стало – никогда такого не видел. Прямо в витрине – аквариумы большие. Рыбки в них плавают – загляденье! И синие, и красные, и разных других расцветок.
На самом верху, лягушонка к стеклу прилепилась. Махонькая. Сама жёлтая, как лимон, а глаза – изумрудно-зелёные. Красивая, стерва, что и говорить. Купить с десяток, запустить в ванну… ну и рыбок тоже, видно друг друга не обижают, мирно уживаются…
Семён засмеялся. Ерунда несусветная в голову лезет. Лягушки, рыбки… А всё почему? А потому, что настроение у него поднялось, опять со всем миром в ладах…
Рядом с входом, на складном стульчике, сидел слепой в чёрных очках, держал в крепко сжатом кулаке белый пластмассовый стаканчик, набитый, скатанными в тугие трубочки, бумажками. На руке его, на указательном пальце, кивал головой зелёный волнистый попугайчик, перебирал нетерпеливо озябшими лапками, приглашал желающих о судьбе своей будущей разузнать.
Семён на попугая посмотрел, подумал, зашёл в магазин. Долго задерживаться не стал (даже мохнатая морская свинка его внимания не привлекла), купил маленький пакетик птичьего корма, вышел, сунул его в свободную руку инвалида.
– Возьми, вечером насыплешь ему, кормильцу… – насмешливо сказал Семён, порылся в кармане и, кладя металлическую пятёрку на бумажки, вжатые в стаканчик, добавил: – А ну, птичка, погадай, что меня ждёт-то…
Попугай покосил глазом на монету, осторожно прикусив клювом, поднял. Слепой молниеносно сунул пакетик в карман, вырвал у попугая деньги, потёр в пальцах и слегка взмахнул стаканчиком. Попугай взъерошился и, хлопнув крыльями, нехотя вытянул туго свёрнутый рулончик.
