скачать книгу бесплатно
– Чтобы ты на километр больше не приближался к моей дочери.
А еще через два дня Евгений увидел незнакомый входящий звонок.
Оказалось это брат Тани они еще раз все вместе прослушали диктофонную запись и поняли, что речь идет о самом настоящем горьком несчастье в жизни человека.
Вот только, они просто извиняются и не более того.
Но через неделю все-таки был еще один звонок.
На этот раз голос отца Тани имел все явные отчаянные нотки…
Он сказал.
– Женя она без тебя просто не может жить ты нам любой, как есть нужен.
Приезжай мы будем тебе всей душой рады.
Письмо сестры по песне Кати Огонек
Мир разом погрузился в злой и беспросветный мрак после смерти любимого брата.
Но ведь наш сосед Коля никак не мог этого совершить он ведь совсем не такой я ему хоть в глаза еще один раз пойду, как следует, взгляну.
Это мука смертная безо всякой же пользы стоять в ожидании свидания с человеком, не за что не про что убившим Васю, но я как-нибудь до самого конца все это вполне вот достойно выдержу, выстою и не уйду.
И пусть мать долго ругалась и не пускала и сестра рвала сердце на мелкие клочки своими горькими слезами, но они просто ведь меня никак не понимают.
Мне надо бы взглянуть Коле в глаза и спросить его как он мог убить человека только за то, что он всего-то только, что слегка ведь облил его из бутылки шампанского на выпускном в школе?
И вот я уже всею своей поникшей душой так и гляжу в эти жуткие до самых ведь краев переполненные болью глаза и мне безумно тошно от всей той укоризны, которая в них так и блестит пробиваясь сквозь явное чувство вины.
Он чего-то говорит, и я никак не могу этого не услышать, он вроде бы всего этого никак совсем не хотел…
Эти слова сами падают в душу с отвратительным скрежетом, отворяя ворота иного куда только худшего ада.
Коля одними губами лепечет, что он хотел только разве что ткнуть Васю немного в бок и все, а Леня Спиваков со всей силы подло толкнул его в спину, а потому вместо легкой царапины вышло убийство.
Он повышает голос, стрекоча сквозь слезы говоря мне о том, что Вася был зануда и выскочка, да и нахал каких мало, и он его не любил, но убивать он его точно же никак не хотел.
Это негодяй Спиваков верно подгадав момент его, двинул вперед, причем сделал он это именно, что вполне вот осознанно и нарочно.
У них с Васей из-за Натахи и вправду были серьезные терки, но только на словах.
Это ведь никак не повод для убийства.
И Коля вдруг закивал, впрямь-таки задыхаясь от буквально сдавливающей ему горло ненависти.
Да не повод, но даже и отбив девчонку, потому что ей предкам больше были по душе чьи-то солидные родители, а не сын матери одиночки все равно никак невозможно будет, то не заметить, что она то и дело о чем-то своем горько призадумывается.
Да иногда и высказывает вслух сомнения в не совсем так удачном под жестким родительским давлением, сделанном ею выборе.
А у кого-то может душа от таких сомнений враз уж вся закипает и сердце черной кровью беспрестанно обливается.
И ведь Леня об этом Коле говорил, а он как последний идиот над всем этим громко смеялся и вот теперь все Колины планы поступить в институт полностью рухнули, и жить ему теперь придется со страшным пятном в его навек испорченной биографии.
А этот подонок остался цел и невредимым, и вот тут по выражению глаз я поняла, что он не врет и не придуривается.
А говорит вполне искренне.
Да и потому как он выражает сожаление, что его отец и так уже вдовец, а потому коли будет еще один труп ему – это точно никак не перенести мне вдруг стало до конца так полностью ясно, что и он тоже жертва, или точнее слепое орудие преступления, а не убийца.
И за те вовсе-то недолгие (хотя до этого это время и показалось мне вечностью) прошедшие со дня смерти Васи две недели он уже проклял своего недруга всеми проклятиями мира.
Так вот, кто, значится, был во всем, как есть почти что один и виноват!
Ну, тогда ему нисколько не доведется торжествовать победу над тремя несчастными женщинами.
Мой отец нас бросил и уехал далеко, далеко и мать брата иногда горюя, обязывала вторым отцом.
Мол, тоже вырастешь и бросишь нас и уедешь.
На что брат всегда откликался ответными попреками, что мать подле себя отца когда-то всеми правдами и неправдами никак не удержала.
И вот его молодая кровь вся вытекла на пол, а тот кто ножом его пырнул оказывается только лишь хотел его пугнуть или поцарапать…
А тот гад, что жизнь у Васи украл, будет и дальше жить и преспокойно себе здравствовать.
Нет, не бывать этому он свою смерть встретит точно в том же виде, но я толкать никого не буду, я его сама порешу – своими руками.
Но потом, выйдя за ворота тюрьмы и немного охладев, я подумала, что так ведь нельзя, поскольку безо всякого разговора такие вещи творить может одна только самая последняя дура.
Ни любовь и ни смерть нельзя подавать, как готовое блюдо не выяснив заранее, чем человек вообще дышит.
А потому его надо поймать в момент, когда он расслаблен и спокоен и обо всем настойчиво и старательно расспросить.
И вот эта дылда стоит передо мной и надо же ухмылка на его лице явное свидетельство внутреннего покоя и вполне так полноценной в себе абсолютной уверенности.
Ну, это понятно он крепкий парень, а я девушка хрупкого сложения и вызвав его на разговор в этот безлюдный парк вечером, я никак не могла бы ему причинить своими маленькими ручонками ни малейшего серьезного вреда…
Он только вот правда не знает, что я шесть лет ходила в балетный кружок и была там лучшей.
И реакция у меня очень даже отменная.
Да и неожиданность на моей стороне.
Он кривиться от всех моих слов, ему неприятен этот пустой и ни к чему не ведущий разговор.
Он безнадежно устало предлагает мне завтра с утра пойти в милицию и там весь этот бред рассказать следователю.
А у самого глаза в конце фразы блеснули смехом, и смех этот от того самого вполне ведь удовлетворенного чувства мести, правда, он смерти Васе все-таки явно никак не хотел.
Ну, все теперь во мне уже сомнений нет, да и понятно почему.
У человека ни в чем как есть невиноватого смешинок в глазах при упоминании о недавней насильственной смерти и близко-то никогда не будет.
Взмах руки и вытащенный из рукава нож прошелся точно по горлу не оставив негодяю никакого шанса жить.
Врач скорой помощи только лишь смерть, как положено и зафиксировал.
А я никуда и не убегала…
И вот он следственный изолятор, и вся моя версия событий оказалась непросто же ложью, а ложью хитрой и само собой только лишь подло состряпанной той еще редкостной курвой…
Следователь самыми гадкими словами плюется, как пожилая колхозница семечками на базаре.
И все это гадкие обвинения в садизме и беспричинной агрессии – это, пожалуй, что вовсе и не слова, а крик ненависти из черной пасти…
И мучают они тело и душу, сменяя друг друга эти вот двое матерых, хотя еще и довольно-то молодых следователя.
Они хотели на меня еще целых пять трупов повесить, но кто-то постарше званием и возрастом им сказал, что это будет не слишком ведь умно из такой соплячки, как я настоящую маньякшу делать.
И тогда они спустили вожжи, но до самого окончания следствия так и продолжили выливать на мою душу всяческие срамные помои…
А на зоне каждый день и ночь я жду перо в бок, потому что родители Леньки люди со связями и от них всего можно ожидать.
А тут письмо все залитое слезами сестры, мать ведь после того как я села с работы учительницы почти сразу поперли и она в той же своей школе стала уборщицей, да и пить страшно начала.
Поскольку прежние ее коллеги стали ее совершенно так злобно третировать.
А еще ей завуч на ухо злобным шепотком намекнула, что домой я точно ведь теперь не вернусь.
И боюсь, что так оно и будет потому что, даже коли люди на редкость скаредные из своего кармана денег не вынут, то вот и тот постоянный плач перед тем, кому достаточно дать отмашку и может стать для меня более чем многозначительным, последним приговором.
Опавшие цветы былой детской любви
Он сделал это не со мной, а с призраком своего навсегда так растаявшего в небытие счастливого детства, бессмысленно вдавливая взгляд в белый больничный потолок думала Лена. Ее жизнь ей была более, нисколько не нужна, она стала для нее тяжким бременем из-за разом отвернувшейся от всего былого смертельно раненной души. В ней была звенящая пустота утраты самого близкого на этой земле человека, а с нею пришла и утрата веры во все человеческое вообще.
Ее родной брат воспользовался ее полудетской наивностью, чтобы сделать нестерпимо больно за то, что она преуспела в жизни, а он совершенно так нет.
Она не могла вытащить его из ямы пьянства и нищеты ей бы просто не хватило для этого средств, но она оставила ему в полное распоряжение квартиру,, а он ее пропил и купился на предложение риелтора поменять на ее на меньшую с солидной доплатой. И ничего ей об этом не сказал.
Именно с того вот и все началось с этого коммунального клоповника в который он переехал почти без доплаты по ее значиться близорукой милости. Если бы она не переехала, отписав ему все права на родительскую квартиру у него все было бы впрямь как говорится в полном ажуре.
А ведь с ним было жить ну попросту так невозможно!
Он ведь вскоре после аварии, в которой погибли их родители, а он чудом остался цел, отделавшись одними царапинами, их родной дом превратил попросту так в отель-бордель.
Он начал безудержно заливать свое горе водкой, бросил институт, начал заявляться по ночам неизвестно с кем и делать чуть ли не в ее присутствии совсем вот непонятно что.
На все ее увещевания был всегда слышан только один ответ.
– Наших родителей больше нет, а ты мне никакая не мама.
Он очень быстро опустился и из спортивного веселого парня превратился в вечно ноющего охламона, перед которым все были в чем-либо виноваты.
Но ему все было мало, он тонул и пытался утянуть за собой ее. Его бесчисленные предложения присоединится к веселью его новых закадычных друзей, которые, кстати, пытались за ней ухаживать, окончательно вывели ее из терпения.
Она бросила ему в лицо ключи от их, отчего дома и ушла жить на квартиру. Предварительно оформив через нотариуса отказ от всех прав на квартиру. Это была жертва во спасение души брата, но именно она и оказалась последней горсточкой пепла спалившего дотла все, что еще только тлело в самой глубине его начисто забывшей все былое и прежнее ссохшейся, испитой, буквально насквозь прожженной водкой души.
Лена думала, он меня раздавил как ту букашку, что на меня нечаянно села, когда я была еще во втором классе, а он в детском саду. Он набросился на нее с отчаянным ревом прямо как рыцарь без страха и упрека и, сорвав ее с лица, с силой сжал в кулаке, а потом, топнув ножкой безжалостно раздавил. Он от всего сердца воинственно тогда заявил
– Я тебя Ленка всегда буду защищать чего бы только на тебя не село.
Я тогда широко улыбнулась, жутко сейчас поморщившись и слегка вот неловко сдвинувшись на койке к стене, сколь и впрямь так жалостливо по отношению к себе подумала Лена.
А ведь этот человек и после много раз клялся мне в своей братской любви…
Он мне ныне омерзительнее любого бомжа, потому что обстоятельства бывают самые разные и люди, сломавшиеся в той ситуации, когда им надо было стиснуть зубы и держаться на плаву ни у кого не должны вызывать настоящего сочувствия.
Но дело в том, что сердце бывает куда сильнее разума, а потому вычеркнуть из памяти, брата ли сына попросту ведь подчас никак невозможно.
Я ведь пыталась ему носить деньги и покупать вещи, чтобы он не мерз. А потом я их видела на его соседях. Это выводило меня из себя, я кричала на него, призывала вспомнить былую совесть, но все было напрасно.
За неделю до этого он проиграл в карты пьяный какую-то чудовищную сумму.
Я не готова была ее оплатить, залезши по уши в долги…
Он начал орать на меня в трубку благим матом и колотить ее об стену. Я ему сказала, что новую трубу я ему покупать не буду, и деньги на нее класть тоже…
И тогда он мне каким-то омертвевшим голосом сказал.
– Ну, хоть приедь тогда нам поговорить бы надо.
Я испугалась, не надумал ли он чего-либо с собой сделать и, конечно же, бросив работу, сразу так помчалась к нему.
Если бы я только знала, чем это все кончится…
Это не люди и даже не папуасы людоеды – это насекомые. А их человеческий облик довольно обманчив и только лишь слегка прикрывает под внешней одеждой всю их грязную, отвратительно плотскую суть.
У них нет рук и ног у них отвратительные лапки, как у насекомых.
И все эти разговоры про то что -Карточный долг дело святое это ведь все, оттого что им уже хотелось всем скопом оприходовать этакую красивую бабочку нечаянно так залетевшую в их затхлый гадючник совсем ненароком-то на огонек.
Мы тут все такие люди простые сказал один из них, а вы как принцесса Нефертити от нас вечно свой нос воротите, а еще и про риелтора все вынюхивала поначалу, добавил второй голос, резанувший самое сердце внезапно же нахлынувшим воспоминанием.
А ведь это все-таки люди они на опознании рож не корчили и вид у них был осунувшийся и очень даже пристыженный.
Но они все указали на Сашу, как на организатора преступления, дескать, он все это начал, а то сестра его больно зазналась и все такое прочее.
