скачать книгу бесплатно
Мой папа был уже старый и с больными почками, а мама была в расцвете сил, она за всеми ухаживала в вагоне, все старалась, чтобы всем было весело и удобно. Ее и отца убило на моих глазах, а бабушка схватила меня и братика и побежала из вагона.
У меня остановилось сердце, но голос бабушки был непреклонен, и я побежала со всех ног.
Летчики хорошо видели, кто мы и что мы невоенные, и они били по нам из пулеметов. Меня ранило в руку, и я упала, бабушка попыталась меня поднять, и вдруг ее доброе лицо исчезло, а вместо него проступило кровавое месиво, она упала.
Мой младший брат вскочил и побежал дальше, а у летчика, рожу которого я успела разглядеть, были злые и задорные глаза, он явно радовался, сыпя смертью из пулемета по детям и старикам.
Он прошил очередью Сашино маленькое тельце, и я потеряла сознание.
Когда меня привели в чувство и напоили, я не хотела жить, я рвала бинты и бередила раны, я хотела умереть, но одна медсестра мне сказала: «Твоих уже не вернешь, но есть другие. Ты давай выздоравливай и иди учиться на медсестру. Авось еще в Берлин вместе с нашими ребятами попадешь».
И так оно и случилось, и было много в Германии таких потаскух, которых насиловать вовсе не надо было, они сами ноги раздвигали, а потом мы наших ребят лечили от венерических болезней.
Но изнасилования тоже бывали, но ведь та армия была интернациональна, и всяких таджиков и прочих азиатов никто в Европе теперь ни в чем не обвиняет, а все лепят этот гнусный ярлык именно на русского солдата.
Вот если бы они сами посмотрели на то, что оставил немецкий ефрейтор на нашей земле, небось, плача по изнасилованным немкам тогда бы несколько все-таки поубавилось.
Да мне и самой хотелось их насиловать и убивать, но Бог меня не так устроил, да и по возможности мы им еще и еды давали, чтобы они с голоду не умерли.
Мы народ не злопамятный, и немцы это быстро поняли, а потому еще по временам и наглеть начинали.
– Да ну тебя, ба, с твоими древними ужасами. Все уже давно прошло, сейчас время других идей и мыслей.
– Нет, Люда, это все неправда. То, что прошло, – это захват града Киева татаро-монголами. Это действительно было многие столетия назад, а от той войны память недавняя, она у многих людей до сих пор еще в сердце болит.
Вы с мужем молодые, живете в достатке, у вас в доме ящик, который именно ту правду говорит, которая всем тем наиболее сытым вполне удобна.
Они тоже воевали, но с боку и очень старательно при этом сверху выжигая все живое, прежде чем пустить туда свою пехоту.
Они чужих за людей не считают, они мстительны и отважны, только когда они на кнопочки жмут.
Не все они такие, но их главные стратеги именно так войну и планируют.
Молодая тридцатилетняя женщина все это с грехом пополам перевела своему мужу. А потом сказала:
– Это из тебя, бабушка, все еще та самая сталинская пропаганда где-то изнутри, как из глубокого кувшина, далеким эхом отзывается.
Бабушка встала в позу руки в боки и в упор взглянула на мужа своей внучки.
Она, строго и четко чеканя слова, произнесла:
– Вы, европейцы, жуткие снобы и варвары, для вас нравственность сразу превращается в пустой звук, когда действительно припечет, вы бы до сих пор нацистам сапоги лизали, если бы не наша смелость и безотчетная храбрость.
– Бабушка! – воскликнула внучка. – Я ему такого переводить не буду, он ужасно обидится. Ты лучше скажи, чем тебе можно помочь, я тебе денег оставлю. Я вижу, что он и без перевода чего-то понял. Мы у тебя не останемся, мы переедем в гостиницу.
– А я поняла, Люда. Ты боишься, что он тебя бросит и тебе придется назад сюда возвращаться. А для тебя это будет как крушение всех твоих сладких надежд на лучшую жизнь. Вы стали нынче циничными и прагматичными, и веры в вас теперь нет.
И тут у молодой женщины вырвался крик старой боли:
– Вы всю жизнь верили и чего-то строили, но жизнь при этом только деградировала, а в конце дошло до того, что и жить здесь стало попросту невозможно… Ваши идеалы все на свете поглотили, раздавили и сожрали, а потому и осталось только протянуть ноги либо сделать так, чтобы затем было действительно хорошо.
– Внучка, но ты ведь их просто перед тем, кем надо, раздвинула, а идеалы никто не сожрал, и здесь тоже будет хорошо, но только через время…
У внучки стало очень скучное лицо.
– А я что, должна была здесь, пока суд да дело, прозябать? Я сейчас жить хочу, а если я дотяну до твоего возраста, то, может быть, я тогда сюда вернусь умирать. Да и то вряд ли.
Убийца поневоле
Я же звоню тебе – Евгений почти кричал в трубку- , а ты Лена почти не слышишь ты думаешь, о том, как бы поскорее закончить этот крайне неприятный для тебя разговор и побыстрее бы вернутся к детям и любимому мужу.
А ведь если бы не я у тебя, быть может, ничего бы сейчас вовсе и не было!
Еще уж никак неизвестно, как бы ты ту групповуху действительно пережила.
На другом конце трубки повисло отчаянное молчание… оно длилось целую минуту, а потом женщина начала сбивчиво и запальчиво отвечать.
– Я что должна была тебя ждать все эти четыре года, которые тебе дали, а потом ехать с тобою в чужую страну… в полную неизвестность?
Евгений нетерпеливо ее оборвал.
– Сейчас не в этом дело.
Я тебе о чем битый час толкую – ко мне на работе подошла симпатичная девушка, которой я не знаю чем до того приглянулся, что она попросту очевидно сойдя с ума, решила сама вот начать со мной отношения.
Да еще, и это никак не было простым заигрыванием, она мне чуть на шею сдуру не повесилась.
Лена невесело с горечью выпалила.
– Ну так ты парень хоть куда мне ведь когда-то все подружки завидовали.
Евгений почти равнодушно ответил.
– Да вот только у нас с тобой почти ничего не было, а после тюрьмы я вообще не могу ни с кем закрутить любовь, мне все время кажется, что у меня на лбу написано, что я там так долго был.
Он осекся, а затем продолжил.
Целых три с половиной года, да и то по условно досрочному раньше вышел – с содроганием в голосе и с трудом выговорил он.
– Ну, ты хоть объясни, чего именно ты от меня вообще вот хотел – резко вставила Лена – я твои нынешние дела вообще не знаю, ты уехал и сейчас ты уже от меня далеко, далеко…
Евгений тяжело вздохнул.
– Да вот не знаю я, что мне с этим теперь делать я ведь ей не пара она там не простой уборщицей день-деньской работает.
Это я тут должен был сортиры мыть, но мое уголовное прошлое в Израиле осталось под завесой тайны.
Лена услышав такие слова почти по-матерински пригорюнилась.
–Так и ты вовсе не должен был ни сидеть и чего-то там охранять это все эти уроды, что к нам тогда прицепились.
Они бы меня к себе в машину силой затащили, а ты не сбежал!
Евгений вновь почувствовал себя на следствии. Он сказал
– Ленин людей словами убивал, а я только поднял булыжник и бросил в машину, откуда мне было знать, что за рулем еще один подонок сидел и ждал пока его дружки бабу скрутят и в салон затолкают?
И мне еще следователь басом тогда прогундосил «скажи еще спасибо, что твои действия на предумышленное не тянут».
– Да был поздний вечер и было темно и ты не видел, что там еще один человек есть, но все равно ты убийца.
И все это таким тоном, будто эти ребята свою подружку в машину заталкивали, а я полез с ними в драку.
– Ты ведь не отрицала с ними знакомства, это был и вопрос и упрек одновременно.
И уже взрослая женщина вновь пережила свой старый страх.
Она прохрипела.
– Они мне угрожали и одного из них я действительно, где-то мельком видела.
Затем Лена, вздохнула и сказала.
– Ладно чего теперь тебе то страшное прошлое в другой стране вспоминать.
Евгений немного подумав, ответил.
– А я и не хочу, оно то и дело само так и всплывает в памяти.
И вот сейчас я просто совсем вот вовсе не знаю чего мне именно делать, на мне же три наколки тюремные есть и даже если она в этом нисколько и не разбирается…
Я все равно сам расколюсь в постели про эту нечаянную и поганую гадину, которую мне совсем так ненароком давилось вот тогда раздавить.
А так оно будет просто убийственно страшно!
Лена назидательно сказала.
– В этих вещах всегда лучше доверится интуиции женщина, если она действительно любит мужчину она уж и вправду тогда будет готова простить своему возлюбленному буквально все, что угодно кроме пренебрежения к ней.
Евгений отпарировал.
– Но ведь ее семья меня не примет на хрена им бывший зек!
Лена снова в грубой и назидательной форме повторила.
Людям часто гораздо важнее, чем человек занят сейчас и какие у него перспективы и как он относится к их дочери.
Пятно черное на биографии никого не украшает, но ведь ты теперь учишься на заочном, а не грабишь и не воруешь.
–Ладно – сказал Евгений – разговор денег больших стоит – будем на связи.
Ну а потом, включив диктофон, проверил, как вышла запись.
– Вот и отлично теперь я этой Тане ее принесу, а дальше будь, что будет не я все – это начал у ней самой в одном месте жутко зачесалось.
А впрочем, он себя тут же оборвал с ней этак разговаривать совершенно нельзя она явно вот из очень даже интеллигентной семьи.
И вот диктофон у нее в руках и не прошло и десяти минут, и она быстро спустилась вниз в вестибюль здания и лицо ее горит огнем…
– Ты это все вместе со своей подругой придумал, чтобы нарочно надо мной так и поиздеваться!?
Ой это вообще никакой не вопрос, она убеждена наверное, что все злодеи имеют более чем отчетливую печать порока на своих донельзя уродливых лицах.
А между тем у человека может быть лицо праведника, а душа вора, который у своих из дома самое последнее с радостью в сердце вынесет.
Но этой девушке этого всего попросту никак совершенно не объяснишь.
Она понимает только своих, а чужие ей вообще никак ни с какой стороны не понятны.
И все-таки Евгений захлебываясь при этом словами сказал ей, что никакого издевательства тут не было и в помине, а была разом почти безо всякой вины утрачена свобода и чувство вины за это никак не покидает душу день от дня кровоточа внутри…
И она это кажется, поняла, прочитала в широко открытых глазах.
И тут на нее нахлынуло явное отчаяние, она никак не была готова отказаться от своих светлых чувств, как того более чем явно сами собой более чем четко и закономерно требовали данные обстоятельства.
Внутри ее души все разом как-то невольно смешалось, но, в конце концов, она нашла, что сказать.
– Мне все равно, где ты был и что с тобой было раньше теперь я твоя всем сердцем и душой.
И вот прошла неделя, и Евгению было и вправду безумно хорошо, но он невольно проговорился при разговоре с Таниным отцом о том, что был в тюрьме и имел серьезный срок.
Как же все-таки сразу переменилось – это доброе лицо.
В глазах мелькнули молнии, и весь этот человек как-то поблек и посерел.
Он только беспомощно полуотвернувшись спросил
– И за что ты сидел?
Евгений не задумываясь сразу ответил.
– За убийство.
– Танин отец стал еще темнее лицом, он указал пальцем на дверь и буркнул себе под нос.
– Иди прочь отсюда тюремная морда.
А напоследок еще и прибавил.
