Страж Монолита

– Понимаешь, Егор, – начал ученый. – Мы же, человечество то есть, всю нашу историю воевали друг с другом, охотились на животных, садили их на цепь, делали от себя зависимыми. А еще истребляли непокорных, опасных, особенно себе подобных. Люди привыкли выживать, потому что у них, то есть у нас, не хватало ни знаний, ни сил, чтобы спокойно жить. Прибежала толпа с дубинками, поколотила тех, у кого дубинок меньше, увела баб, и весь разговор. А теперь посмотри, мощности у человечества поднялись в десятки раз, а сознание и отношение к окружению осталось прежним. Человечек самостоятельно думает по-своему, а если в толпе, то так, как думает самый примитивный ее индивид, а самый примитивный кричит «отберем, убьем» или «отберут, убьют». Вот так и привыкаем мы отбирать и убивать.

– А что же делать тогда? – приподнимая голову, спросил Егор.

– Отношение свое менять, сталкер, отношение. Вот Зона нам и показывает, как его менять. Иначе раз, и нет человечества. Дубинки-то нынче помощнее будут.

– А как менять? В смысле, мы же и не боимся никого вроде, ну там, на Большой земле.

– Ошибаешься, мы все боимся. Кто начальства, кто работы, кто отсутствия начальства, кто отсутствия работы, продуктов несвежих, продуктов свежих, сахара, соли, жить с водкой, жить без водки… да нет ничего такого, чего бы человечество не боялось. Главное, что для воодушевления и радости мало места остается, любить человечество по-другому начинает, за что-то, при условии, старается выживать среди себе подобных, а не использовать результаты и возможности своих достижений. А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что не выгодно это тем, кто… ну вот точно, как та тварь, которая меня на дерево затащила, и зверей других, тех, что криком померли. Вот такие, которые закрывают нам, простым людям, глаза и заставляют поверить в грустные картины, чтобы мы боролись, дрались между собой, украсть норовили, выживали. И ведь получается у них. Казалось бы, ерунда, а ведь получается утащить-то нас на дерево, чтобы ножками не по земле шли, а на месте подвешенные были. Куда деваются смелые, отчаянные подростки, которые желают всем счастья и даром? Всем, всем? Через десять лет? А я скажу, куда они деваются. Они, вот как та скотина, висят в деревьях с паразитом в голове и кричат тому, что видят, а она, тварь, смеется, потому что суть у нее такая, ей всегда мало. Людям всегда мало, несмотря на то, что достаточно.

– Страх-то какой, – поежился сталкер. – Ты мне весь сон разогнал, Валер, как я теперь спать буду? И что, нет выхода, если в таком лесу там на Большой земле жить?

– Есть, наверное. И главное, что человечество все это знает, а поверить боится.

– Во что поверить?

– В силу свою поверить боится. Потому и сделаны так все системы, чтобы человека недоразвитым немного оставлять. Чтобы он думать только о еде мог, да о завтрашнем дне со страхом.

– В какую свою силу? – спросил Бобр.

– В себя, сталкер, в себя, – ответил ученый и замолчал.

Бобр лежал, глядя в потолок, уже минут тридцать. Из соседней комнаты слышался храп Лесника. Наконец, сталкер решительно встал и, как был, босиком вышел из комнаты, затем прошел на кухню и, чуть скрипнув наружной дверью, вышел на улицу. Чернобыльский пес лежал у порога.

Сталкер сел рядом с ним на крыльцо, одновременно запустив обе руки ему в густой загривок и притягивая его морду к себе.

– Хочешь, я тебе колбасы вынесу? – внезапно обрадовавшись, что может что-то дать мутанту, спросил сталкер. Уродливая собачья голова с пятисантиметровыми клыками лизнула его лицо. – Я мигом, – счастливо улыбнувшись, шепнул сталкер. Через минуту, вернувшись с третью палки от колбасы, он скормил ее виляющему хвостом чернобыльцу. – У-у-у, псина, – теребя могучий загривок, по-детски радовался сталкер, преодолевший собственный страх.

Сзади скрипнула дверь. На улицу вышел Лесник с ружьем и папиросой в руках. Лесник улыбался.

– Подвинься, Пес, – аккуратно подтолкнул он чернобыльца ногой.

Тот встал, сошел с крыльца и улегся ниже. Лесник сел рядом с Егором, раскуривая папироску с душистым самосадом.

Глава 14. Ночное

Выспавшись и поев, Лесник начал собираться в лес.

– Дед, это ничего, что ночь скоро наступит? – спросил Егор, не упаковывая рюкзак.

– День, ночь, в лесу все едино. А артефакты шибче виднеются, особливо те, по которые мы пойдем.

Ученый сидел за столом и ковырял АИК.

– Послушайте, Бобр, вы бы не могли помочь? Поносите регистратор, пожалуйста, с собой. Он нетяжелый, – попросил Валера.

– Нажимать ничего не надо?

– Нет, он уже включен, заряда батарей хватит на двадцать четыре часа. Корпус противоударный, да и сам он без подвижных элементов, так что не бойтесь, следить за ним не надо.

– Хорошо, не надо так не надо, – согласился сталкер и подставил открытый рюкзак ученому. Тот засунул прибор внутрь и несколько секунд прилаживал его внутри.

– Ну что, готов? – спросил Лесник

– Да.

– Пошли.

Скрипнула открываемая дверь, за дверью стоял чернобылец по кличке Пес и, поскуливая, ждал Лесника.

– Что, не терпится? – весело спросил он у Пса. – Ну пошли, – Лесник открыл калитку, и чернобылец легкой рысью выбежал наружу.

Люди вышли следом. На Рыжий Лес опускалась ночь, выглянувшее из-за туч уходящее закатное солнце окрасило красным светом и без того рыжие вершины деревьев, они откликнулись на прощальный взгляд светила, допущенного на миг в это место, и вспыхнули миллионами маленьких огней, полированных ветром и выбросами оранжевых листочков с острой, как бритва, каемкой. Рыжий Лес пробуждался и готовился жить своей, другой, ночной жизнью.

Размеренно ступая за Псом, Лесник рассказывал сталкеру суть предстоящего похода.

– Сейчас пойдем к ручью, проверим, что там. Намедни плоти снизу сюда прибегали, воду искали, никак, вода туда не доходит, обрывает ее где-то. Может, деревом ручеек привалило, может, еще что, глянем. Потом пойдем на опушку, кабанчиков проверим. Они у меня там на выпасе, посчитать надо, да подлечить одного, подрали его собаки.

– Дед, а как ты сало добываешь, тут же вроде радиоактивное все, – спросил Бобр, намереваясь по порядку узнать, как же столь удачно Лесник делит кров со всем Рыжим Лесом.

– Есть места, фонят, заливаются как соловьи. Только ведь и кабанчики, пока молодые, такие места не любят, да и плоть тоже, пока молода, сторонится. А вот как созреют, как в силу войдут, когда своя природная силушка не растет уже, они тогда на горячие пятна ходят. Как-то их Зона научила, что, если хворь какая или рана, так под радиацией она быстрее заживает. Там даже не в радиации дело, там как будто проще Зоне на зверюшек влиять, ну навродь как с электронами этими и другим излучением себя внутрь зверя вбивать. Вот такие старые кабаны да плоти иногда уходят сами из Леса, то ли поручения ее исполнять, то ли сами, это мне не ведомо.

– Так молодые кабанчики что, совсем не фонят? – осторожно спросил сталкер.

– Ну как не фонят, фонят. Свое-то они каждый день помаленьку хапают, да и я тоже. Я же в скорлупу такую, как у тебя, залезать не желаю. А знаешь почему?

– Почему?

– Потому как одежка, она ветер Зоны гасит. Ты потом увидишь, если встретишь, самые крепкие сталкеры даже броню не одевают, и так все чувствуют, и зверь их чувствует. А потом, чего мне радиации бояться, если у нас специальная травка растет, попил ее и порядок, все нуклиды вон, да и кабанчики ее трескают, за три дня столько рентген скидывают, что колбаса, которую ты у Сидоровича покупаешь, в десятки раз сильней фонит.

– Да-а-а, – протянул сталкер, пораженный услышанным.

– Так о чем это я? А, – вспомнил дед, – как кабанчиков проверим, пойдем с тобой на пасеку.

– Какую пасеку? У тебя тут что, еще и пчелы есть? – изумился Егор.

– Да нет, пчелы тут не живут, поскольку цветов нету, да и культур трав всяких степных не хватает. Пока не хватает, я вот тут думаю у Зоны немного земли хорошей попросить для этого дела.

– Как попросить? – не понял Бобр.

– Ну как, как. Тяжело с вами, городскими, – вздохнул дед. – Ну не то чтобы попросить, тут понимаешь, такое дело… я так понял, тебе профессор на Янтаре кой-чего объяснял?

– Да, объяснял, – подтвердил Егор.

– Так вот, я такими словами объяснить тебе не могу, образование у меня не то, – он хохотнул, – но по-свойски скажу, что просить-то у Зоны и не след, надо вот как бы нарисовать, чего желаешь, вот тут, понимаешь? – с этими словами он сделал круговое движение пальцем вокруг шапки-ушанки. – Все, все нарисовать в деталях, а потом показать Зоне. Вот, мол, как хорошо будет всем, если такое сделать, и ждать, понимаешь, не забывать, что ты это Зоне показал, а она потом тебе это возьмет и сбросит откуда ни возьмись. Вот я и хочу, чтобы полянка была хорошая с цветами такими, и чтобы они круглый год цвели, вот тогда и пчелок туда можно будет посадить, и медок будет, и Зона довольна. Она же молодая, не знает еще ничего, посмотрит, как старик радуется, да и самой хорошо будет.

– И что, прям и пчел даст? – недоверчиво спросил Егор.

– Ты кабачки видел? – спросил дед.

– Да.

– А помидоры?

– Видел.

– Так кто, ты думаешь, мне семена да поросль дал? – спросил Лесник.

– Неужели Зона? – ахнул сталкер.

– А кто же еще? Где это видано, чтобы культурные растения с Большой земли тут росли, да еще круглый год?

– А как она тебе прям в домик, что ли, положила? – раскрыв глаза и уши, спросил Егор.

– От ты как маленький, ей-богу, – усмехнулся дед. – Как она тебе их положит, она же…короче, слухай, загадал я как-то вот этих кабачков и помидорки. Все детально расписал, даже запах и вкус вспомнил, показал, значит, Зоне. А сам далее своими делами занимаюсь и по сторонам шукаю. Мол, жду, где оно проявится. Через недельку забрался я как-то к старой часовенке. Есть тут недалеко, еще лет сто назад построенная из дуба и камня. Я ее проведываю, подправить где что, подновить, ну для души, понимаешь? Так вот, гляжу, а рядом с ней зеленка какая-то из-под подстилки пробивается, да шибко так, ковром прям. И листья такие странные, вроде как неместные. Смекнул я тогда, что вот оно, то, что заказывал, выкопал осторожно, принес… ну а дальше ты знаешь, – закончил дед.

– Что, и с яблонями так?

– И с яблонями.

– И с укропом?

– И с укропом, и со всем остальным, что доселе Зоне неведомо. Не глупи, сталкер, – рассердился вдруг дед. – Не делай себя глупее, чем ты есть. У тебя это хорошо получается.

Бобр кивнул. Да, реальность Лесника была настолько проста и ошеломляюща, что он на время потерял способность мыслить.

– Ага, ну вот и пришли! – объявил дед.

К этому времени стало совсем темно, и сталкер с трудом различал силуэт Лесника в фуфайке и ружьем на плече.

– Я же ни вижу ничего, – пожаловался он.

– Беда с вами, неучами, – вздохнул он. – На, пользуйся, – он подал ему знакомый артефакт размером с гусиное яйцо.

Восстановив зрение, Егор увидел толстое бревно, по диагонали перекрывшее родник. Вода, упершись в ствол, текла вдоль него и уходила от старого русла куда-то в лес.

– Давай, Егорка, подсоби, – скомандовал дед, нагнувшись к бревну. Вдвоем они, кряхтя, перетащили его в сторону. – Вот и ладно, вот и хорошо, – сказал дед, отряхивая друг о друга ладони. Пошли дальше.

– Кабанчики? – спросил Егор.

– Кабанчики, кабанчики, – кивнул дед.

Прогулка по ночному лесу, хлопоты по хозяйству сделали его словоохотливым и добродушным. Он находился в своей тарелке, можно сказать, у себя в огороде и теперь хозяйским взглядом, с чувством и толком, наводил принятый им порядок.

Через полчаса впереди показалось небольшое лесное болотце метров двадцать в диаметре. Поросшее осокой. Из болота доносились перехрюкивание и редкий визг.

– Ага, половина в болоте, половина в подстилке. Вон там, – указал он рукой влево от себя.

Прислушавшись, он три раза хлопнул в ладоши. Вдалеке, действительно в той стороне, куда указал Лесник, раздался дружный визг, хрюканье и треск. В болоте тоже произошло оживление.

– Постой пока тут, – указал он сталкеру, – и ты, Пес, тоже постой, охраняй гостя.

– А если убежит? – спросил сталкер, неуютно чувствуя себя, ощущая ногами усиливающуюся дрожь земли от приближения кабаньего стада.

– Не убежит, это же чернобылец, а не шавка дворовая, – Лесник внимательно посмотрел на сталкера и успокоительно добавил. – Они телепаты, картинки четко понимают и задание выполняют. Так что не дрейфь, для него это кабанье стадо даже на развлеченье не потянет, – сказал Лесник и пошел к озерцу.

Шум и треск нарастал. Из болота, раздвигая и вминая осоку в грязь широкими раздвоенными копытами, начали появляться кабаны. Похрюкивая, они тянули свои рыла к человеку, некоторые обнюхивали его ноги влажными пятаками. Со стороны леса выскочило еще голов тридцать упитанных кабанчиков под два центнера весом с огромными клыками. «Да, это тебе не те кабанчики, что возле периметра, это уже лесные», – понял сталкер, глядя, насколько местные кабаны крупнее тех, что он привык видеть возле периметра. А те, что возле периметра, с легкостью достигали веса за двести килограмм. «Этим расти килограмм до трехсот и больше», – со смешанным чувством восхищения и трепета подумал Егор. Несколько кабанов отделилось от стада, вышедшего из леса, и направилось в сторону стоящего человека. Тревожно хрюкнув, они остановились в нескольких шагах от Бобра, потягивая носом воздух и водя рылами с торчащими изо рта клыками из стороны в сторону. Чернобылец, лежащий в ногах у человека, глухо заворчал. Кабаны вздрогнули, коротко, испуганно хрюкнули, задрали вверх морды и, толкая друг друга рылами, развернулись и побежали в сторону Лесника. Лесник, возвышающийся над стадом, наверное, под сотню голов, что-то приговаривал, похлопывая зверей. Вскоре он нашел того кабана, которого искал, и, схватив одной рукой его за пятак, ласково приговаривая, вогнал иглу с лекарством в район лопатки, кабан удивленно хрюкнул и дернул шкурой. Лесник, продолжая вводить лекарство, что-то негромко внушал мутанту, наконец, дело было сделано, и дед начал выбираться из толчеи.

– Фух, – выдохнул он. – Пойдем теперь на пасеку. Не та пасека, где пчел еще нет, а та, где у меня аномалии редкие да стабильные стоят и тропинки протоптаны.

Пес встал и потрусил в новом направлении, Лесник пошел следом. Сталкер, несколько раз оглянувшись и различив, что часть кабанов завалилась спать, где стояла, другая часть поперла обратно в болотце, успокоился и, более не оборачиваясь, зашагал за дедом. Еще через некоторое время они вышли на опушку, засеянную аномалиями. Взрытая аномальной активностью земля, из которой, словно когти исполинской руки, торчат выдавленные пласты земли, так и не упавшие на землю, поддерживаемые со всех сторон разнознаковой гравитацией, воронки, трамплины, мясорубки, карусели, жарки, замораживающие в момент ока обливионы, целая россыпь кислотных симбионтов, скользящие ножи неизвестных и невиданных до этого аномалий, аномалии, затемняющие воздух, аномалии, засвечивающие воздух, и многие другие, не поддающиеся глазу человека, теперь были видны сталкеру благодаря артефакту, лежащему за пазухой.

– Поле чудес, – выдохнул сталкер. – Не представляю, как можно даже подумать что-то искать в аномальном поле такой плотности, что даже пласты земли, вздыбившиеся однажды, не могут упасть на землю.

– Поле чудес в другой стороне находится, я здесь его меньший брат, даже троюродный и еще в пеленках, – хитро улыбнувшись, сказал Лесник. – Ну что, как будешь артефакты добывать? – спросил он Егора.

– Я? – удивился Бобр, но потом решил, что Лесник просто так глупости не спросит, задраил «Севу».

Сталкер активировал все системы и пошел в обход опушки. Более получаса мыканий и киданий болтов во все предполагаемые места проникновений, где тут и там виднелись светящиеся сгустки артефактов, не вызвали ничего, кроме возмущенного рева аномалий, безудержных сотрясений воздуха и спешного отступления сталкера на безопасную дистанцию. Лесник тихонько посмеивался в бороду и курил цигарку.

– Ну что, набаловался? – спросил старик, в глазах которого поблескивали искорки сдерживаемого смеха.

– Неприступна как… – Егор не подобрал слова и замолчал, пожав плечами. Такого видового скопления, плотности и заряженности аномалий он еще не видел. Хотел почесать лоб, но рука ткнулась в стекло. Разгерметизировался, – не знаю, Глеб Борисович.

– Эх, молодежь! – Лесник расхохотался. Пес, поймав его настроение, завилял хвостом и начал крутиться вокруг деда. – Всему вас учить надо. Ну говори, какое место здесь самое трудное.

– Да наверно вот тут, – Бобр указал на место, где воздух, словно стеклянный, не давал упасть спекшейся земле.

Дед хитро глянул, снял ружье, вещевой мешок и, не спеша, приблизился к стене плотного, словно спрессованного, воздуха. Постояв немного спиной к сталкеру, он чуть-чуть сместился в сторону и боком вошел в плотный воздух. Воронка позади него потемнела и начала набирать обороты, еще секунда, и она схватит его. Сталкер порывисто шагнул вперед, вытянув руку, словно желая окликнуть и предупредить деда. Но Лесника нисколько не смутило происходящее в шаге позади, он продолжил двигаться дальше боком, мелкими приставными шагами, пригнувшись, и, пропустив что-то над головой, он скакнул вперед, вызвав включение еще одной аномалии, от которой заложило уши. У Егора сжались внутренности, мысли оцепенели, он отказывался верить в происходящее. Наступила зловещая тишина, Лесника нигде не было видно. Бобр продолжал крепиться и не поддаваться панике, наконец, где-то уже в другой стороне поляны что-то бумкнуло и раздалась целая серия электрических разрядов. Задраивая костюм, он побежал на другую сторону. Там, на другой стороне светилась и жалила зелеными молниями огромная симбионтная электра, толстые щупальца ее били в землю, оставляя кислотные подпалины. Выглядело это так, словно живое существо хотело поднять свое тело на зеленых ногах. Недалеко от нее на корточках сидел Лесник. Бобр с ужасом посмотрел на него, дед успокаивающе поднял руку. Через секунду он поднялся и спокойно прошел между двумя ударами кислотных молний в землю. В его фуфайке, которую он подвернул к животу и придерживал одной рукой, светилось горой света целая куча зеленых, малиновых, синих, белых артефактов. Лесник вышел к сталкеру, у Бобра, лицо которого было закрыто стеклом, не только отпала челюсть, но, по всей вероятности, сам мозг развернулся и встал мозжечком ко лбу. Лесник постучал пальцем по забралу.

– Ау, есть кто дома? – спросил он и, видя, что реакции нет, поскольку Егор так и стоял, выпучив глаза, нелепо раздвинув руки и ноги. Лесник подождал еще несколько секунд и постучал в стекло еще раз. – Алло, барышня, который час?

– Два сорок пять, – хрюкнуло из переговорной мембраны.

– Ну вот я и смотрю, что поздно, негоже такой даме в такой час невесть где ошиваться, – пошутил дед, ожидая, когда сталкер придет в чувство. Наконец, забрало отъехало в сторону и утонуло внутри капюшона, открыв лицо сталкера. – О, смотрите, не барышня, Егорка! Пошли, Егорка, нечего тут себе памятник делать.

Бобр на плохо гнущихся ногах пошел за дедом. Лесник высыпал свою добычу на землю. Артефакты засияли разноцветными неземными цветами. Больше половины сталкер даже и не видел, возможно, и ученые не видели некоторые из них.

– Вот смотри: «жемчужина», «блеск», «мокрица», «коралл», «тыковка», «аксельбант», он же «румпель», это вот «мамины бусы», «лунный свет», «золотые рыбки», ага, а вот и оно «колокольчик» или «конец смены», – перечислил их всех Лесник. – Знаешь, сколько это стоит?

– Нет, и знать не хочу, – серьезно ответил Егор. – Валера сказал, что все беды у нас от того, что кажется, что всегда мало. А у меня достаточно.

Лесник, прищурившись, посмотрел на сталкера.

– Молодец. За это получишь ответ на вопрос. Спрашивай.

– Как можно было пройти сквозь это? – сталкер качнул головой на аномальное поле.

– Садись, – предложил дед, хлопнув ладонью по земле, – где мой табачок? – Раскурив сигаретку, он начал: – Я тебе сложно не смогу сказать, но по-своему объясню. Где самое безопасное место для блохи на собаке? Правильно, у нее на голове, вот так и тут. У каждой аномалии есть слепое пятно, на которое она не может повлиять или дотянуться, и не одно. Даже у подвижных. А если аномалии вот так друг на друге стоят, то они, стало быть, друг друга толкают, особенно если аномалии мощные и старые, они тогда становятся как старый лес, вроде нашего Рыжего. Все деревья большие, друг друга ветками задирают, наверх лезут, а снизу места много оставляют, столько, что мы с тобой, Егор, запросто там гуляем. Усек? А если аномалии мелкие да молодые и не окрепшие, то получается, что мы как будто в молодняке или в кустах каких проход ищем. Тогда, сам понимаешь, там или ползком, или в таком, как у тебя костюмчике, чтобы, стало быть, не поцарапало да не подрало. Ясно?

– Ясно. А как эти слепые пятна увидеть?

– А вот это главный вопрос! Сейчас отдохну и покажу, – ответил Лесник, докуривая папиросу.

Через час хождения вокруг и частично внутри аномалий, слушая уроки деда, Егор понял, что за эту ночь он узнал об аномалиях больше, чем за все время пребывания в Зоне. Да и откуда ему можно было узнать? Определил болтом, куда наступать, подобрал, что имеется, и бежать к следующей или назад, пока мутанты или бандосы не появились.

– Да, наука, – сказал Бобр. Затем, повернувшись к Леснику лицом, он с чувством протянул ему обе руки и произнес, тряся крепкую мозолистую сухую руку: – Спасибо, Лесник, за все!

Дед крякнул и улыбнулся. Перекусив сальцем с хлебом, изредка подкидывая чернобыльцу нарезанные кусочки, они отдохнули.

– Ну, теперь пора и за добровольцами, – сказал дед.

– Какими добровольцами?

– Взамен Яшки и Борьки. Кто-то же должен у меня за той делянкой приглядывать от срамного люда.

– А что, есть такие, которые в лесу еще и того… шалят? – недоумевая, спросил Егор.

– Есть, есть. То Свобода придет, то долговцы, то сталкеры ваши. Найдут домик или землянку, переночуют, а сами где растяжечку выставят, где самострел соорудят, значит, мол, хатка наша и никто не заселяйтесь. А обо мне они не думают, все друг с другом воюют. Вот у меня видишь? – он показал старый шрам во всю щеку. – Свобода самострел поставила. Вначале растяжечки-то я убирал, ну, думал, побалуют и обойдется, вроде как не со зла, а потом вот на самострел нарвался, да еще и в живот заряд получил. Хорошо «золотые кольца» с собой были, а то даже у «души» сил бы, наверное, не хватило старика восстановить. И помощничек рядом сообразительный оказался, вот и остался я жив, но с того дня решил в каждую делянку, землянку по охраннику ставить, негоже мне старику по чужой дурости мучаться.

Егор промолчал, с другой стороны, со стороны Лесника, посмотрев на все междоусобные войны, ведущиеся в Зоне. Действительно глупости. Бегают все, выживают, друг за дружку из страха как будто держатся, поскольку, если по одному быть, то набегут те, у кого дубинок больше, и уведут всех баб. А что мешает уже здесь, в Зоне, где, по сути, нет ничьей власти кроме ее самой, пользоваться ее возможностями, пользоваться Монолитом, который разработали советские ученые для построения светлого будущего? Да тут если одного Лесника послушать, так всю Зону цветами засадить можно. Ой, прав был Валера, не верит в себя человек.

– Ну что, пошли, что ли? – обратился к сталкеру Лесник.

– Я готов, – ответил сталкер, вскочив на ноги, уж очень ему хотелось узнать, как это себе Лесник будет набирать добровольцев.

Лесник выбрал направление, пустил вперед Пса и двинул за ним. Пес уверенно пошел в темноту, нюхая землю и слегка помахивая хвостом. Теперь их вначале тихая и просторная дорога начала меняться на бугристую со множеством ям и воронок, словно ее бомбили крупным минометным огнем. Под ногами стало появляться все больше сушняка, появились новые неспокойные запахи разлагающейся плоти, плесени, тлена.

– Где мы? Куда мы идем? Это уже не Лес? – спросил встревоженный сталкер. Взглянув на ПДА, он увидел, что радиоактивный фон значительно повысился.

– Это Лес, одна из его черных клеток, – ответил старик. – Понимаешь, Рыжий Лес – он не весь такой праздничный и веселый, где мы с тобой ходили. Он как шахматная доска, клетка белая, клетка черная. Вот я свои домики только в белых клетках держу, там же и хозяйство.

– А что в черных клетках?

– В черных клетках собирается армия Зоны. Вся злость человеческая стекается в эти места и заряжает зверей. Звери на этой злости лютыми становятся, хитрыми и сильными, одно слово, мутанты. А потом случается Выброс, и начинается гон. И гонит Зона пропитанное ненавистью зверье на людей, а там уже гарнизоны их встречают.

– А как сюда зло стекается? – спросил Егор.

– Не знаю, это, наверное, ученые, те, что Монолитом управляют, за человечество борются. Вначале не было черных клеток, весь лес одинаковый был, а потом после Выброса заметил я, что местами лес меняться стал, и мутанты там как будто другие, труднее с ними сладить. Но ничего, я привыкши.