Роман о детективе. Любви неясные мотивы

– Я тоже узнала тебя. Дело прошлое, Соня. Мы выросли, и нужно было входить во взрослую жизнь. В каком-то хаосе жили, а он порядком казался. Я часто об этом думала. Нужно же было о чем-то думать в моем одиночестве.

– В детстве много времени отпускалось на раздумье, подружка моя. Сочувствую. И упорядочить хаос мы не можем, иначе вымрем. Живем одинаково, вроде, но повторить чужую жизнь в каждой секунде невозможно… И неинтересно. Так что, вымерло бы человечество вместе с комарами, однозначно.

– Да… Сильно глубокая мысль. С детства неровно дышу, когда слышу писк даже одиночки. Долгие вечера, переходящие в ночь, когда душа плакала, а спать совершенно не хотелось, они изгалялись надо мной у реки или в поле. Не нужно про них!

– Больше не буду. И время, если вдуматься… до того коварное! Вчера, сегодня, завтра… Это же одно целое и непрерывное, разделенное ночью для отдыха… Представляешь?! Оно всегда настоящее, только от него мы отрываем часть на сон. А если никогда не спать?!

– Софи, пойдем домой! Все всколыхнулось внутри. Поправить ничего нельзя – никого не вернуть и нужно смириться, а это так трудно! Старалась закрыть эту тему навсегда, да как-то не получается. Очень больно!

– Прости болтушку! – взмолилась Софья и замолчала.

Расстались подруги притихшие, в плену собственных воспоминаний, только у одной из них глаза блестели от непролитых в детстве слез…

Через день Кирилл сообщил детективу, что жена собирается в Горловку; и он желает знать обо всех ее контактах и передвижениях, и не способствует ли родня ее греховному падению. Ян только брови приподнял, выслушивая указания.

"Ревность – не простое чувство, – думал в замешательстве, – но чтобы до такой степени?! Мне не понять никогда, или… время понимания не наступило? Впрочем, дело есть дело".

Собирал чемодан в дорогу, не особо утруждаясь подбором вещей, и заблаговременно проследовал к железнодорожному вокзалу.Остановившись у центрального входа, стал ждать. Люди сновали туда-сюда, а он отворачивался, отодвигался, чтобы не мешать, и упорно ждал. Через некоторое время к вокзалу подкатил роскошный автомобиль Шумского. Софья, похоже, сердилась, выбираясь из салона с помощью мужа, потому что отчаянно жестикулировала и трясла головой так, что шляпка подпрыгивала. Тот пытался отвечать, настаивать, потом махнул в раздражении рукой, поставил к ее ногам дорожную сумку, уселся в автомобиль и, не взглянув больше на бушующую жену, уехал… Ян понял его правильно: Кирилл увидел сыщика, поэтому смирился. Видимо, хотел сам проводить жену, а та не жаловала слезливые проводы или же имела иные причины, о которых муж не должен был узнать и которые сыщику, естественно, предстояло раскрыть.

Подхватив сумку и низко опустив голову, женщина прошла в дамскую комнату. Минут через тридцать появилась, как ни в чем, ни бывало, и направилась к кассам. Естественно, он пошел следом и встал за ней. Повертел головой, как любопытствующий молодой человек, которому скучно, и в какой-то момент заметил, как у выхода мелькнул знакомый рыжий пучок и бежевый костюм. Немного удивился, но подумал, что работа курьера распространяется на весь город, если фирма успешна… Каким чудом он ее заметил?! Настоящая мистика, если учесть, сколько людей сновало вокруг, надеясь на удачный отъезд с максимально комфортными условиями.

"В туалете, что ли, назначали встречу, если так долго не показывалась хозяйка? Но… не факт, что курьеру нужна была начальница. И с чего вдруг решил, что она – курьер? Потому, что в рабочее время ходила по городу? А какая мне разница, куда ходит курьер или не курьер?!"

– Один до Горлинки, – услышал он и отвернулся от созерцания дверей, потока людей, втекающих в здание вокзала и вытекающих, любопытных лучей солнца из арочных окон и размышлений не к месту. – Желательно повыше.

– Почему? – удивилась молодая, пышнотелая красотка по ту сторону барьера.

– Ближе к солнцу! – радостно воскликнула черноволосая особа в неизменной широкополой шляпке, каких у нее, похоже, имелось невероятное количество и все, как одна, с широченными полями. -Хочу отрешиться от мирских дел – на отдых еду.

– Завидую вам, – вздохнула кассирша и занялась делом.

«Вроде, Кирилл называл другую деревушку, – подумал Ян запоздало, и одернул себя, – а куда она еще поедет, как не к родне? Не до такой же степени развращена?! Видимо, клиент сам напутал. Он же, кроме нее, никого не видит и, похоже, не слышит. Мог и не знать толком место проживания ее родственницы. Любовник под боком у родни? Что может быть безопаснее и пикантнее?! Свой, с детства взращенный… А те, из любви к племяннице, могли во всем потакать? Сомнительно".

Место перед ним освободилось, размышлять стало некогда, поэтому попросил билет туда же и место неподалеку от барышни, "если можно в соседнем купе". Кассирша многозначительно улыбнулась и исполнила просьбу; поэтому он смог лично убедиться и, притом, неоднократно, что едет Шумская одна и никаких контактов в пути не поддерживает.

«Настоящий детектив должен быть гибким и приспособляемым ко всем обстоятельствам дела», – думал поутру, выходя на станции назначения. Чтобы выглядеть беззаботным отпускником, нацепил солнцезащитные очки, переоделся в шорты и майку-сеточку с пальмами и верблюдами. Наивно полагал, что этого достаточно, чтобы затеряться в толпе безликих людей. Не знал еще, что изучен до мельчайших подробностей и его переодевания не играют никакой роли, иначе не стал бы «ломать комедию». Лучше бы приврал, что без ума от нее и желает познакомиться… Ходит следом, чтобы иметь возможность любоваться предметом своего восхищения… Абсолютно не имеет значения наличие мужа… Надеется на взаимность небесного существа…

Сама мысль, что объект наблюдения знает, кто он, могла показаться кощунственной, но подобное и в голову не могло прийти "гибкому и приспособляемому". Ни под каким соусом!

А пока он шел за ней.

Мимо одноэтажного бледно-желтого вокзала… вдоль железнодорожной насыпи, с дикими ромашками, клевером и разными травами по ней… по широкой тропе, ведущей прямехонько к деревне с единственной прямой улицей…

Шел и наблюдал за мельканием ступней в легких сабо, волнующим колебанием длинной юбки янтарного цвета и соломенной шляпкой с алыми маками справа. И, до тоски, привычными широкими полями, скрывающими лицо не только от него, но и жарких лучей; и подрагивающих до того упоительно в такт движению, что видение это примиряло его с "безликой" дамой… Распущенные черные волосы трепетали за «янтарной» спиной, приветствуя не слабый ветер. Молодость горячила кровь, и наблюдение за утонченной женщиной с мелодичным голоском вдруг стало чрезвычайно нравиться. Бросив беспечный взгляд на безоблачное голубое небо, с удовольствием подумал, что погода сейчас необычайно хороша и, если верить прогнозу, не испортит ни работу, ни отдых, так кстати подвернувшийся. А в нем, кто знает, кто знает, что может приключиться с молодым человеком?! От этой мысли он еще больше воодушевился и, сложив губы трубочкой, решил присвистнуть, но вовремя спохватился и, боясь поставить под угрозу всю операцию, поспешил взять себя в руки. В иное время девушка могла отнести его поведение на свой счет, но смущать покой жены влиятельного человека в его планы не входило. Неизвестно, чем бы аукнулось ему потом!

Дорога не заняла много времени. Вскоре дамочка свернула к потемневшей от времени деревянной калитке. Скрипнув от всей души, та отворилась и, распахнувшись под собственным весом, пропустила во двор, под тень виноградных лоз, затянувших все пространство над головой до самого крыльца… Бросив на землю собачью миску, навстречу гостье с криком радости поспешила зрелая женщина в белом цветастом платочке, темной юбке и синем легком свитере, а Яну ничего не оставалось делать, как пройти до следующего дома. Его там не ждали, но он надеялся уговорить хозяев и снять хотя бы угол.

В соседнем дворе никого не оказалось, но открытая на веранду дверь, будто приглашала в гости. Простая тюлевая занавеска прикрывала вход. Домотканые половички устилали чистый пол. К распахнутому в сад окну прижимался полированный стол под зеленой скатеркой. Под ним – простые некрашеные табуретки, затолканные специально, чтобы не мешали хозяйничать. Печка чисто выбеленная, полотенце, вышитое, на гвоздике, ведро с водой и ковшиком, – все просто, по-деревенски, но очень уютно.

– Пустите на постой, хозяюшка, недельки на две, приблизительно. Отдохнуть от шума городского. Лето в городе пыльное, душное, – смущаясь под внимательным и пытливым взглядом, попросил с порога, входя в просторную горницу.

– Проходите, – внезапно обрадовалась крепкая молодуха, вскакивая ему навстречу. – Комнатка есть. Маленькая, но отдельная. Располагайтесь. Если молочка пожелаете или еще чего, говорите, не стесняйтесь.

– Спасибо, хозяюшка. Не буду возражать. За дополнительную плату, не беспокойтесь. Но прошу вас, живите, как жили, не напрягайтесь сильно.

– Да что вы, – зарделась хозяйка. – В моем доме давно мужчины нет. Мне за радость поухаживать. К тому же, вы располагаете к себе. Вижу, уважили мой труд: разулись.

– Чистое у вас крыльцо.

– Мамка, а кто к нам пришел? – заскакивая с улицы, перебила его девочка – школьница. – Ой, чужой! А я подумала, соседи у нас. А к тетке Клаве племянница приехала. Хорошенькая! Тетка ахает и ругает ее почему-то. Что-то про волосы. Я не поняла!

– На постой, вот, просится человек, – пояснила мать. – Пусть поживет. Не стеснит нас?

– А-а-а… – протянула дочь с восторгом, развернулась на одной ноге, как заправская гимнастка,и умчалась на улицу хвастаться, что у них теперь тоже есть постоялец. Ко многим приезжали летом отдохнуть, а у них бывали не так часто, так как мамка ее не любила ухаживать за чужими людьми.

Ян обосновался в комнате, как заправский отпускник. Развесил пару рубашек на спинке стула, чтобы немного распрямились. Сунул чемоданчик под кровать, достал блокнот, внес в него адрес дома, сунул туда использованный билет – для отчета; и время до ночи провел у окна. Кроме местных, никто мимо не проходил. Раза два хозяйка предлагала поесть: стучала легонько, деликатно покашливала. Он был предельно вежлив, соглашаясь, но просил занести в комнату.

Когда солнце, заходя где-то за домом, послало в деревню последние лучи и те, скользнув понизу, отразились в стеклах соседей через дорогу, озолотили цветы в их палисадниках, Ян с удивлением подумал, что подобную красоту в городе не увидишь – нет там нужного простора. Луна явилась сразу же, как тьмой накрыло кустики, цветы, траву у домов, а в окнах напротив загорелся свет. На небо высыпали полные тайн звезды. В установившейся над деревней тишине было нечто волшебное, поэтому глаза стали слипаться, и не заметил он, как уснул, – сказались беспокойства города и систематические недосыпы.

Проснулся с первыми петухами. Они кукарекали во всю силу своих легких, и только глухой не услышал бы. Чуть позже замычали коровы, разбуженные, вероятно, горластыми хозяевами курятников, и потребовали внимания. Позвякивание утвари, поскрипывание дверей и калиток, беззлобные покрикивания соседей вскоре утихомирили крикливую живность. Хозяйка, вернувшись со двора, сновала по дому, вся в трудах, и Яну показалось неправильным отлеживать бока, слушая звуки проснувшегося дома, тем более что он выспался.

– Доброе утро! – поздоровался приветливо, приоткрывая дверь из своей комнаты.

– Доброе и… теплое… с утра. Река так и парит! Когда-то я каждое утро бегала купаться в эту пору, а как мужика не стало, так и не до речки. Но вы сходите. Не пожалеете, будьте уверены! Тут недалеко. Сразу за огородами. Мостки есть. После молочка выпьете с теплым хлебушком – сейчас в духовку поставлю. А, может, парного желаете?

– Спасибо большое, но сначала к речке.

Не из тех он был, кому с первого шага требовалась чашка чая или кофе, чтобы проснуться окончательно. Теплый хлеб воодушевил на ожидание, а парное молоко никаких чувств не вызвало, так как, обычно, предпочитал охлажденное и, желательно, из холодильника. Чуть позже это могло быть восхитительным завтраком… Хозяйка провела его одобрительным взглядом и вернулась к утренним делам.

Никогда он не жил в деревне и не представлял себе, как чудесно идти по росной траве босиком; смотреть, как встающее солнце играет с капельками воды на траве… Шел по узенькой тропке мимо грядок с буйной зеленью, плодовых деревьев с застывшими ветками в обильной завязи будущих поздних яблок, вдыхал свежий чистый воздух и наполнялся восторгом от деревенского великолепия… В конце огорода, вдоль невысокого заборчика, скрадывая его неказистость пышной молодой порослью, стройным рядком тянулись рослые вишни, предлагая желающим ранние полуспелые ягоды. Никто, похоже, не отказывался, так как нижние ветви по ту сторону забора были обобраны основательно и кое-где из травки проглядывали недозрелые светлые косточки… Ян сорвал несколько штук, не удержавшись от соблазна, прищурил глаз и одобрительно посмотрел на умеренные краски раннего утреннего неба, ощутив во рту глубокий, терпкий вкус кисловатых вишен. Неожиданный всплеск воды коснулся его слуха. Послышалось удовлетворенное мурлыканье, и тихая песенка зажурчала, как ручеек, восхваляя окружающую природу. Он был поражен, восхищен и желал непременно увидеть чаровницу, искусно выводящую незатейливую мелодию, поэтому перелез через заборчик и стал продвигаться вдоль него, стараясь не шуметь.

У соседнего огорода точно также рядком стояли вишни, но за ним вдруг оказался крутой обрыв, на склоне которого, вцепившись мощными корнями в землю, уползающую вниз, стояла старая яблоня с раскидистыми толстыми ветвями, и спрятаться здесь не было никакой возможности. Подумал, что можно пройти через чужой огород и выйти на то место, откуда доносится голос, но внезапно оробел. Не сумев сдержать эмоций, сорвал еще несколько вишен, висящих, будто специально перед лицом, сунул в рот, проглотил вместе с косточками, не ощутив вкуса и не осознавая, что ест. Постоял, подумал, затем спустился к берегу в том месте, где стоял, и поплыл, стараясь не шуметь. Что-то вело на этот голос, и он не мог сопротивляться зову сердца… Река вильнула вправо, и поднимающееся над горизонтом солнце осветило для него хрупкую фигурку, стоящую по грудь в реке. Лежащие на воде волосы, расплываясь во все стороны, образовывали огненный полукруг. Девушка смотрела на солнце, будто собиралась унестись ему навстречу, как только закончится ее песня, и водила вокруг себя руками. Чуть слышный шлепок сзади заставил ее резко обернуться, но Ян моментально ушел на глубину, не позволив себя обнаружить, и издали залюбовался длинными ногами и тонкой талией, отчетливо видимыми сквозь толщу чистой воды. Боясь спугнуть, выскакивая, как чертик из табакерки, обнаженную красавицу, а больше всего опасаясь испортить столь неприличным способом знакомства то, что могло бы начаться при благоприятных обстоятельствах; он бросился прочь так стремительно, будто за ним погнались те самые черти. Через несколько десятков метров не выдержал и всплыл вверх брюхом, как снулая рыба. Открытым ртом глубоко вдохнул воздух, стараясь не производить шума. Вновь погрузившись, проплыл еще чуть-чуть и с величайшей осторожностью выполз на берег.

Конечно, увидеть его здесь красотка не могла, но он привык принимать самые жесткие меры безопасности и частенько переигрывал, но "осторожность не повредит и лучше сделать лишние телодвижения, и остаться в живых; чем недоделать и валяться потом в пыли, никому не нужным и хладным". Здесь он немного лукавил, так как и дел-то стоящих пока не имел чести расследовать, но кино в детстве обожал и еще в те годы был впечатлен величайшими сыщиками всех времен и народов.

А пока… Скрываясь за кустами лозы, росшей чуть ли не по всему берегу, нашел полую камышинку и, используя в качестве дыхательной трубки, двинулся в обратный путь. По дну неглубокой реки. На что надеялся, чего хотел и сам бы не ответил. Вел себя, как неопытный подросток, боящийся колкого слова… очень взрослой девушки, и сам удивлялся своему поведению. Сердце бешено колотилось в груди, пока подкрадывался, но, все равно, опоздал – ее уже не было там. Тогда он всплыл со всеми предосторожностями, чтобы осмотреться… и увидеть, как девушка уходит. Возле огородной калитки она обернулась, то ли почувствовав на себе взгляд, то ли по другой причине, а он скрылся в глубине. В его появлении сейчас не было смысла. А кем бы выглядел он в ее глазах? Свистеть, кричать вслед – не тот возраст. Все равно, не вернется. Нет, так рисковать он не мог.

Вернулся тем же путем. К своему берегу. Пересидел некоторое время за кустами, чтобы не случилось конфуза, и отправился пить молоко с теплым хлебом, но мысли о девушке прочно засели в его голове. Теперь он страстно желал увидеть ее личико, ощутить вкус губ, обнять стройную "тростиночку" и прижаться к пожару волос. Неожиданный подарок судьбы: отпуск в деревне, связанный с работой в ближайшие полмесяца, обещал неплохой отдых души и тела. Долго сдерживаемые тайные желания прорвались к жизни со всей страстью молодого организма, заставляя мечтать и надеяться.

«Почему бы и нет? – размышлял, торопливо поглощая пищу и все более воодушевляясь. – Кто откажется от романтических отношений, если повести себя разумно?!»

После завтрака заторопился в сад и, обнаружив удобное местечко под сливовым деревом, откуда хорошо просматривался двор соседей вместе с калиткой, уселся с толстенной книгой… "что-то про марксизм-ленинизм"… до того скучной, что не позволяла отвлечься от главной задачи: наблюдения… Софью в этот день видел всего два раза, но, "о, неслыханная удача", сфотографировал ее лицо. Обрамленное завитками черных волос, до того милое, что сердце защемило от несправедливости, что кому-то досталась такая красота, а его удел – продолжать завидовать. Может, и рыженькая окажется, если не красоткой, то хотя бы симпатичной? Возможно, неискушенная, деревенская девушка-простушка с дивными волосами и приятной фигуркой. По всей видимости, дочь тетки и двоюродная, или какая там, сестра брюнетки.

День нимфы начался ранним утром с обычных деревенских дел, а закончился в сумерках голосом тетки, призывающей явиться в дом. И с этой минуты он желал ее видеть, слышать и на следующее утро встал рано. Настолько рано, как никогда до этого не вставал, чтобы успеть спрятаться и понаблюдать, как милашка идет к реке, скидывает летний сарафанчик, осторожно входит в воду…

Вновь пустились в автономное плавание ее волосы, и он залюбовался этим восхитительным зрелищем… с все возрастающим трепетом впитывая в себя всю ее суть…

Промаявшись, весь вечер, решился на отчаянный шаг и к ночи сплел, и оставил на берегу венок из веточек с ягодами вишни, а следующим утром с радостью наблюдал за ее реакцией. Она удивилась, заметив на тропе неожиданный подарок. Долго рассматривала. Отщипнула ягодку, попробовала, будто сомневаясь, что та настоящая, а венок проносила весь день, и он невероятно шел к ее волосам.

Это так взволновало Яна, что он долго ворочался потом на мягкой пружинистой кровати, представляя ее рядом… в венке на распущенных волосах, но обнаженной, и измучившись за долгую ночь, встал еще затемно. Вышел в сад и, глядя на светлеющее небо и исчезающие понемногу звезды, размышлял, как проведет новый день, что сделает и внезапно его осенило… Как отреагирует она на очередной сюрприз, не знал, поэтому чувствовал себя глупым и трусливым подростком, но старательно рвал казавшиеся черными вишни в свою чайную чашку. Затем пробежал по росной траве в соседний огород и оставил на тропе. Чуть не попался, но успел нырнуть за кусты у берега, когда стукнула дверь и в огород вышла девушка. Остановилась в удивлении, разглядывая неожиданное препятствие, хмыкнула, но дар приняла с явным удовольствием. Съев все до последней ягодки, причмокнула от удовольствия; повертела в руках чашку с незатейливым рисунком и поставила на траву. Осторожно спустилась к реке…

Раздевалась невероятно медленно, будто знала, что за ней наблюдают и любуются, и затем нырнула… Будто птица, сложив крылья, порхнула в речные глубины. Он вздохнул и замер…

Из воды выскочила свечкой. Волосы, повинуясь движению головы, взлетели вверх, опустились за спиной и расплылись полукругом, ведомые легким течением реки. Чувства Яна взыграли и решили за него все. Никогда он не видел ее лица вблизи, но очень надеялся, что владелица роскошных волоси фигуры не может быть невзрачной. Это было бы большой несправедливостью!

– Привет, – смущенно произнес, подплывая к ней, как заправский пловец.

Она повернулась, глянула вопросительно, и он оторопел: таких чудесных зеленых глаз видывать ему не приходилось: в них плескалось южное море, и играли солнечные лучики. Четко очерченные губы дрогнули, чуть изогнулись в легкой улыбке, и она спросила, мягко и напевно:

– Это от тебя вишни и венок?

– Тебе… понравилось? – проскрипел он, почувствовав вдруг комок в горле.

– Венок сам плел? – поднимая вверх брови, спросила девушка. Он не сразу понял, что на свой вопрос ответа не получил. Она же, потерявшись от странных эмоций, внезапно стеснивших грудь, ответила вопросом на вопрос. Сказать, понравилось или нет, вдруг показалось неудобно: будто призналась бы в любви – подобные темы не для нее, однозначно.

– В детстве спорил с девчонками, кто лучше сплетет.

– Интересно… А наши считали это зазорным для себя, – протянула она вдруг рассеянно и опустила глаза.

– Мне все было интересно. Не хочешь погулять… вечером? – более уверенно проговорил он, дотрагиваясь до ее руки кончиком пальца. Она дернулась от неожиданности. Щеки заалели. Уголки губ приподнялись в несмелой улыбке:

– С удовольствием… Иногда в деревне так скучно!

И впервые посмотрела на него иными глазами. Вроде, видела неоднократно. Не только в городе, но и под сливой у соседей. Он добросовестно выполнял свою работу, выглядывая "Софью", а она изредка показывала ему «объект слежки», наряжаясь в дорогие костюмы подруги и черный парик, под непременное ворчание тетки, не понимавшей для чего "весь этот концерт и показ мод в пустом дворе, если не считать заинтересованного пса".

«Притягательные глаза: в серо-зеленую крапинку, будто рассыпаны звезды далекого космоса». Сердечко ее трепеталов предчувствии перемен. Мир наполнялся новыми красками, ощущениями; становился необычайно прекрасным и значимым.

Расстались с сожалением…

День все тянулся и тянулся и, казался бесконечным, но всему наступает конец; и вот они снова вместе: сидят у реки, разговаривают, слушают звуки природы, делятся прошлым… Ее притяжение невозможно выдержать. Он смотрит на нее с обожанием и, осмелев, кладет руку на плечо, целует в щеку, будто случайно, по-дружески, и ждет реакции.

Она не вскочила, не вскрикнула, не выдала пощечину, и он коснулся ее губ, легко, как ветерок или легкокрылая бабочка, и помедлил, не пытаясь расстаться со сладким медом губ. Она вспыхнула, как спичка, и со стоном неудовлетворенности припала к нему. Они целовались, как безумные, пытаясь насытиться. И случилось то, о чем мечтал Ян, тоскуя одинокими ночами. Шквал страсти увлек надолго. Он любил каждый уголок ее тела, боготворил, как сошедшую на землю Афродиту и не стеснялся так называть, не зная ничего о ней: ни имени, ни фамилии, ни профессии. Ничего! Она была его богиней. Его!

– Моя Афродита,– шептал на ушко нежно, и жар опалял чуткие тела, даря неслыханное наслаждение не только ему, но и ей, впервые окунувшейся в мир интимных отношений.

И это было начало марафону страсти.

Девушка не отказывалась от радости единения тел темными ночами, но не видела иной его заинтересованности, и время от времени грустила. Он ни о чем не расспрашивал и знал только то, что поведала сама в первый день целомудренного общения; а впоследствии бросался к ней только с объятиями, пользуясь темнотой; целовал, как одержимый, и увлекал в мир удовольствий. Все было прекрасно в отдельно взятой ночи, но ночи накапливались… Понимание, что все временно и отношения не подкреплены чувствами, стало тяготить ее душу – не такого отношения хотела. Почти две недели одуряющей страсти и… ни единого признания! С горечью стала понимать, что его чувствами руководит не любовь, а…

– Скоро я уеду, – сказал он как-то вскользь, целуя ее за ушком и пытаясь расстегнуть кофточку.

Они только что встретились. Сидели под старой яблоней, где никто не мог нарушить их уединения, смотрели в звездное небо и вдруг он… заговорил. Вероятно, проходящее стремительно время действовало не только на нее.

– Работа, увы! Но буду приезжать к тебе, девочка моя сладкая, как только смогу.

– А зачем?! – поразилась она, отстраняясь. Его слова подействовали, как холодный душ, – ждала особенных слов, которые перевернули бы всю ее жизнь, но произнесенные годились только для кошмарного сна.

– Нужно ли? – продолжила, не скрывая своего разочарования. – Мы – взрослые люди, но ты обо мне ничего не знаешь, я – о тебе, а мне почти тридцать лет. К чему затягивать бесперспективные встречи? Когда сестра вернется в город, отправлюсь к бабушке. Не знаю, насколько, но непременно!